Читать книгу Места силы. Шаманские экскурсы. Том 6. Жизнь Карла Юнга. Шаманизм, алхимия, психоанализ - Олег Давыдов - Страница 8

В 1911 году, во время работы над книгой «Метаморфозы и символы либидо», Юнгу приснилась горная местность на границе Австрии и Швейцарии. Сумерки. Мимо проходит пожилой человек в форме австрийских таможенников. Сутулится, на Юнга внимания не обращает. «В нем было что-то гнетущее, он казался расстроенным и раздраженным. Тут были и другие люди, и кто-то сказал мне, что этот старик – лишь призрак таможенного чиновника, сам же он умер много лет назад. – „Он из тех, кто не может умереть“». И тут Юнг переносится в какой-то итальянский городок: «Время было обеденное – где-то между двенадцатью и часом дня. Жаркое полуденное солнце заливало светом узкие улицы. Город, возвышавшийся на холме, напомнил мне одно из предместий Базеля… Навстречу мне двигалась толпа… И неожиданно в людском потоке показался рыцарь в полном облачении, который поднимался ко мне по ступенькам. На нем были шлем и кольчуга, а поверх – белая туника с вышитыми по обеим сторонам большими красными крестами». Никто в толпе не замечал крестоносца. «Кто-то сказал мне (хотя поблизости никого не было): „А это наше привидение! Рыцарь всегда проходит здесь между двенадцатью и часом, его все знают“».

Анализируя сон, Юнг «уловил в слове „таможня“ ассоциацию с „цензурой“. „Граница“ могла означать, с одной стороны, границу между сознанием и бессознательным, с другой же – наши с Фрейдом расхождения. Таможенный досмотр, необыкновенно тщательный, можно было сравнить с психоанализом – на границе чемоданы открывают, проверяя их содержимое. Анализ так же раскрывает содержимое бессознательного… Трудно было здесь не провести аналогию с Фрейдом».

Фрейд и Юнг с коллегами

Напомню12: фрейдовская теория сновидений состоит из двух элементов: во-первых, сновидение это осуществление желания, а во-вторых, на пути осознания желания стоит инстанция, осуществляющая цензуру, искажающая его, делающая сон непонятным. С точки же зрения Юнга сон – это естественный способ выражения бессознательного, которое использует первые попавшиеся актуальные для сновидца образы, чтобы что-то сказать (может быть – выразить желание).

Итак, на границе Австрии (где жил Фрейд) и своей родной Швейцарии Юнг видит таможенника. И толкует это, как я выше процитировал. К его толкованию можно добавить еще много чего. Например, Фрейд проходит мимо, «даже не взглянув» в сторону Юнга, а это значит – не интересуясь им и его новыми идеями. Далее, таможенник «кажется расстроенным и раздраженным», а это, как мы уже знаем13, соответствует настроению Фрейда по прочтении «Метаморфоз». Нет, книгу он пока не прочел (хотя первую часть – уже мог), но, когда прочтет целиком, будет именно что расстроен и раздражен. Таким образом, во сне отражаются опасения Юнга по поводу того, что его книга вызовет проблемы в отношениях с учителем. В «Воспоминаниях» сказано, что этот сон «предсказал разрыв» с Фрейдом. Вообще-то, зная характер последнего, нетрудно предугадать это и без всяких сновидений. Но сон дает интересные дополнительные детали, в которых – вся соль.

Некоторые из них мы разберем ниже, а сейчас посмотрим на сон с точки зрения Фрейда. Тут придется говорить о Том, что некая инстанция (цензура) не позволяет Юнгу осознать какое-то свое желание, и поэтому оно видится в искаженной форме. Какое желание? Сам Фрейд сказал бы (и, было, говорил) о желании смерти лично ему, отцу и учителю (Юнг признает, что тогда относился к Фрейду именно так). И указание на смерть во сне действительно есть: умерший таможенник. Но отсюда вовсе не следует, что Карл желает физической смерти учителю. Да, Юнг желал освободиться от влияний Фрейда (что – при желании! – можно истолковать и как пожелание смерти), но ведь не всякое желание избавиться означает – умертвить. В данном случае можно говорить разве что о символической смерти, о том, что Фрейд должен умереть для Юнга как авторитет. Но это как раз не тайна для Юнга, который предчувствовал, что убьет отца психоанализа своей книгой (главой «Жертва», где сформулировал собственную концепцию инцеста): «Два месяца я не решался взяться за перо, я мучился вопросом, стоит ли мое молчание нашей дружбы».

Экслибрис Фрейда

В своей книге Юнг сохранил все ценное, что выдвинул Фрейд (в первую очередь – идею, что бессознательное имеет структуру, с которой можно работать). Но отказался от того, что было всего дороже учителю, и что он так авторитарно навязывал14. Отказался от фрейдовского понимания человеческой души, основанного на еврейской традиции с ее абсурдными запретами, оборачивающимися всякого рода кафкианскими фантазиями15. Он как бы сказал себе: положим, для лечения Кафки фрейдизм очень даже подходит (тут и чудовищный Эдипов комплекс, и подавленная сексуальность, и цензурные искажения), но вот человеку иной культуры это – как мертвому припарки. Вообще говоря, такому человеку эта традиция может казаться даже весьма неприятной (хотя бы уже потому, что она чужая). Вот и Юнг чует в австрийском таможеннике «что-то гнетущее», а обстановку, с ним связанную, воспринимает как нечто сумеречное и пограничное (кстати, это фактически термины: «сумеречное состояние», «пограничная ситуация»).

Фрейд покидает Австрию после Аншлюса. Слева от него его ученица Мари Бонапарт, справа (как тасуется колода) Уильям Буллит, первый посол США в СССР, любивший устраивать в Москве вечера, потрясавшие воображение (один из них Михаил Булгаков описал в романе «Мастер и маргарита» как «Бал у Сатаны»)

Из сумеречной атмосферы первой части сна Юнг переносится в солнечный мир второй части, где, вместо одного «из тех, кто не может умереть» (по сути – «вечного жида»), видит крестоносца (христианина). Таможенник на границе в горах (не буду говорить о «Сверх-Я» и прочих фрейдистских категориях, сами за этим следите) проходит мимо сновидца, а рыцарь поднимается вверх по ступеням (из глубин подсознания). В двух частях сна противопоставлены две фигуры. Вот это – чужой и гнетущий «призрак покойного таможенного инспектора» (какой-нибудь Моисей на горе или даже сам бог, цензор скрижалей). «А это наше привидение», настолько привычное, что его даже не замечают. «Рыцарь и таможенник в моем сне были антиподами: призрачный таможенник, некто такой „кто не мог умереть“, безмолвное видение, и полный жизни, совершенно реальный рыцарь. Вторая часть сновидения носила в высшей степени нуминозный характер, тогда как эпизод на границе выглядел приземленным и невыразительным».

Слева Моисей работы Микеланджело (этой статуе Фрейд посвятил специальную статью, опубликованную поначалу анонимно, последняя большая работа Фрейда также была о Моисее).

Справа картина Эдмунда Блэра Лейгтона «Тень», 1909

«Нуминозным» Юнг называет действие в человеке транцендентной силы. В данном случае это – никак не еврейский бог. «Встречу во сне с рыцарем из того мира я считал вполне естественной, ведь это был мой собственный внутренний мир, вряд ли имевший что-то общее с миром Фрейда». Что такое мир Юнга? Вот: «Я вырос в деревне, среди крестьян, и если чего-то не мог увидеть в конюшне, то узнавал это из Рабле и фривольной фантазии крестьянского фольклора. Инцест и сексуальные извращения не были для меня тайной и какого-то особого толкования не требовали. Вместе с преступлениями они являлись темным дном человеческого бытия».

А что такое «мир Фрейда? Пожалуйста: «Естественно, что среди невротиков чаще встречаются люди, далекие от природы, а посему и менее приспособленные к жизни. Они во многом наивны как дети, им даже приходится объяснять, что они ничем не отличаются от всех остальных». Фактически это описание еврея, проблемы которого обычно и сводятся к тому, что он не понимает, что «ничем не отличаются от всех остальных». Переживание богоизбранности – род невроза, который мешает жить избранному (и тем, кто его окружает). В конце концов Юнг сообразил: «Фрейд, оказывается, сам страдал от невроза, что установить было совсем несложно, и симптомы его болезни были крайне неприятны». В «Воспоминаниях», правда, не сказано, что это был синдром богоизбранности. Зато сказано: «Ни Фрейд, ни его ученики не поняли, к сожалению, что означает для теории и практики психоанализа тот факт, что сам учитель не сумел справиться с собственным неврозом. И, когда Фрейд объявил о намерении объединить теорию и метод, создавая из них своего рода догму, я более уже не мог сотрудничать с ним».

Я говорил16, что психоанализ – это еврейский культурный феномен. Проникаясь духом европейской культуры, еврей продолжал быть евреем, и конфликт двух ментальностей внутри одного человека нередко приводил к психическим отклонениям, которые как раз и лечил Фрейд. Но доктор хорошо понимал, что в любой момент ему могут сказать, что он имеет дело со специфически еврейскими проблемами, лечит еврея, а не человека вообще. И поэтому так дорожил арийцами вроде Гросса и Юнга. И так бесился, когда последний придумал какой-то свой психоанализ. 28 июля 1912 года Фрейд написал своему венгерскому ученику Шандору Ференци (Френкелю): «Теперь они сомневаются в важности инфантильных комплексов и уже готовы объяснять теоретические расхождения, апеллируя к расовым различиям. Сейчас у Юнга должно быть пышный невроз. Чем бы это ни закончилось, у меня исчезло намерение объединять евреев и гоев на службе у психоанализа. Они несовместимы как масло и вода».

Так называемый «Тайный Комитет» психоанализа. О. Ранк,

К. Абрахам, М. Эйтингон, Э. Джонс, З. Фрейд, Ш. Ференци,

Г. Закс. Берлин, 1922

Фрейд разорвал личные отношения с Юнгом 3 января 1913 года. После этого ученик еще написал пару писем учителю, но, узнав, что Фрейд сомневается в его добросовестности, официально заявил (27 октября), что прекращает с ним контакты и слагает с себя обязанности редактора психоаналитического ежегодника. «После нашего разрыва, – жалуется Юнг, – все мои друзья и знакомые отвернулись от меня». За его спиной шептались (безумец, бессовестный, антисемит), коллеги старались позабористей выразить свое отношение к отступнику. Так, Ференци в письме к Фрейду говорит, намекая на Юнга, что шизофрения «очевидно, является нормальным состоянием нордического человека, который еще не сумел до конца перерасти последнюю фазу Ледникового периода». Вишь как! Короче, Юнга притравливали. И это его доставало. 10 ноября 1913 года он написал шведскому коллеге Паулю Бьеру: «До сих пор я не был антисемитом, но отныне я им стану, я уверен».

Ну, это эмоции, хотя – проблема расовых различий тогда была актуальна. В июне 1913 года Фрейд пишет Ференци: «По поводу семитизма: действительно, имеются существенные отличия от арийского духа. Мы убеждаемся в этом каждый день. Да, у них вполне могут быть различные мировоззрения и различное искусство. Но не должно быть особой арийской или еврейской науки. Результаты должны быть одинаковыми… Если подобные различия присутствуют в концептуализации объективных научных связей, значит что-то тут не так. Мы не хотели препятствовать их мировоззрению и религии, но нам казалось, что мы способствуем развитию науки».

О да, наука – это святое. Но, во-первых, Юнг к тому времени уже успел публично заявить, что психоанализ является религией, а не наукой (на что Фрейд заметил: «Это отражает наше глобальное различие. Но в данном пункте еврейский дух, к сожалению, не может к нему присоединиться»). А во-вторых, как мы видели, Фрейд был склонен включать в сферу науки некоторые предрассудки своей национальной традиции и подгонять под них все многообразие проявлений человеческой психики.

Много позже в одном из примечаний к книге «Отношения между „Я“ и бессознательным» (1928) Юнг напишет: «Совершенно непростительным заблуждением было бы считать результаты еврейской психологии общезначимыми! Ведь никому не придет в голову воспринимать китайскую или индийскую психологию как обязательную для нас. Несерьезный упрек в антисемитизме, который был мне предъявлен из-за этой критики, так же неинтеллигентен, как если бы меня обвиняли в антикитайской предубежденности. Конечно, на более ранней и низкой ступени душевного развития, где еще нельзя выискать различия между арийской, семитской, хамитской и монгольской ментальностью, все человеческие расы имеют общую коллективную психику. Но с началом расовой дифференциации возникают и существенные различия в коллективной психике. По этой причине мы не можем перевести дух чуждой расы в нашу ментальность целиком не нанося ощутимого ущерба последней».

Это написано уже после того, как Юнг разработал свою собственную концепцию бессознательного. А в период писания «Метаморфоз» у него еще были довольно смутные представления о структуре объективной психики. Пожалуй, их можно резюмировать приблизительно так: в коллективном бессознательном разных этносов действуют разные архетипы. Правда, вместо слова «архетип» в ту пору использовали слово «комплекс» (отколовшееся психическое содержание, группирующееся вокруг некой смысловой сердцевины и ведущее себя как независимый субъект), а вместо термина «коллективное бессознательное» употреблялось выражение «филогенетическое бессознательное».

Что значит «филогенетическое», легко понять, если вникнуть в смысл названия книги «Метаморфозы и символы либидо». Слово «метаморфозы» (трансформации, перемены) прямо указывает на эволюцию психической энергии (либидо), которая (эволюция) оставляет на своем пути смысловые образования, символы. Медик Юнг был, конечно, знаком с теорией биологической эволюции. И в частности – с биогенетическим законом Эрнста Геккеля: «Онтогенез есть быстрое и краткое повторение филогенеза». То есть – развитие индивидуального организма (онтогенез) проходит стадии эволюционного развития того вида (филогенез, от слова phylon – «племя, раса»), к которому организм принадлежит. Юнг применил этот закон к психике. В основе «Метаморфоз» лежит предпосылка: в индивидуальном развитии психики (психогенез, соответствующий онтогенезу), отражаются этапы развития культурных форм (символогенез, соответствующий биологическому филогенезу), той этнической общности, к которой принадлежит индивид.

Справа Эрнст Геккель, слева его филогенетическое древо

Понятно, что это концептуализация сна с черепами, который Юнг видел в 1909 году на борту корабля17, возвращаясь с Фрейдом из Америки. Двигаясь от интерьера (в стиле рококо) верхнего этажа вниз, к пещере первобытных людей, сновидец проходит ступени эволюции человеческого. В «Воспоминаниях» об этом сне говорится: «Основные положения культурной истории представлены в нем в виде уровней сознания: снизу вверх. Мой сон, таким образом, представлял собой структурную диаграмму человеческого сознания, выстроенную на обратных Фрейду безличных основаниях». Запомним подчеркнутое Юнгом слово. И пойдем дальше: «Здесь впервые четко высветилась идея „коллективного бессознательного“ (то, что я принял за останки примитивной культуры), составляющая a priori основу индивидуальной психики. Много позже, имея уже немалый опыт и более глубокие знания, я увидел здесь инстинктивные формы – архетипы».

Если иметь в виду, что архетипы – не только «инстинктивные формы», но и формы явления нуминозов, или попросту – богов (в то числе и национальных), станет яснее, что имел в виду Юнг, когда говорил, что «мы не можем перевести дух чуждой расы в нашу ментальность целиком не нанося ощутимого ущерба последней». Примером такого наносящего ущерб «перевода» могут служить те евреи, которые, оставляя ради жизни в Вене или Берлине свои местечки, оказывались в результате пациентами Фрейда. Другой пример: христианство, которое представляет собой прививку «духа чуждой расы» к древу жизни язычников. Эта прививка породила массу проблем, которые разрешались тем, что дух коренного народа старался выхолостить чуждый элемент, отторгнуть чужеродные смыслы, оставить от них лишь оболочки и продолжать жить своей естественной жизнью. Народ молился деревьям, камням, источникам, небу и прочим богам – под видом молитвы чужим непонятным абстракциям (об этом много в моих отчетах о 111 местах силы18).

Страница книги Геккеля,

иллюстрирующая его биогенетический закон

Однако прививка «духа чуждой расы» в любой момент может вызвать иммунную реакцию. Особенно, если привитый дух ослабеет, а корень дерева укрепится. Именно это происходило на рубеже XIX и XX веков: национальные боги проснулись. Процесс пробуждения начался в XVIII веке и нарастал, проявляясь во всякого рода народничестве. Мы знаем о терзаниях русских народников (я говорил о них в связи с Толстым19), но нечто подобное происходило повсюду (кстати, и сионизм возник на той же самой волне). У немцев, лишенных единого государства, этот процесс был особенно обострен.

Придет время, и Юнг опишет его как одержимость верховным богом германцев Вотаном. В статье 1936 года, которая так и называется «Вотан» (к ней еще придется вернуться), читаем: «Мы увидели Вотана, возрожденного в молодежном движении, и кровь нескольких овец пролилась в жертвоприношениях, возвестивших самое начало его возвращения. С рюкзаком и лютней белокурые юноши, а иногда и девушки появились как не ведающие отдыха странники на дорогах от Нордкапа до Сицилии, верные слуги скитающегося бога».

Обернулось это приходом к власти нацистов, которые и приостановили возрождение германских богов, впав в психоз расширения жизненного пространства (что в юнговской психологии соответствует феномену инфляции) и безумие холокоста. Разумеется, боги, которых веками душил бог евреев, – стихийные антисемиты. Но из этого вовсе не следует, что возвращение гойских богов неизбежно ведет к еврейским погромам. Погром – это симптом болезни, нормальному человеку и в голову не придет никого громить, хотя он, возможно, и хочет избавиться от чужого гнетущего духа. Как это сделать? Во сне Юнга желание избавиться от Фрейда осуществляется путем перенесения из сумеречного мира таможенника в солнечный мир рыцаря. Наяву это желание выразилось в написании «Метаморфоз» (и других провокациях), что и привело к отлучению Юнга от тусовки (на деле – освобождению). А как избавиться от чуждой ментальности в сфере социальных реалий?

Хуго Хоппенер, более известный как Фидус. «Молитва Солнцу». Работы Фидуса в начале 20 века пользовались

бешеной популярностью

В начале ХХ века путей избавления виделось два. Первый: объявить (как Хьюстон Стюарт Чемберлен), что Иисус был арийцем. По такому абсолютно не спасительному пути пошли нацисты, чья идеология базировалась на иудейской идее богоизбранности, хотя и – спроецированной на арийцев. Второй путь: заменить Христа арийским божеством. Юнг считал, что на эту роль подходит Митра, иранский (то есть арийский) солнечный бог, завоевавший Римскую империю, но вытесненный Иисусом. Сравнивая в «Метаморфозах» митраизм и христианство, аналитик отмечает, что «обе религии содержат в себе идею божественной жертвы», которая в обоих случаях «является зерном мистерии». Но: «Культ Митры представляет собой религию природы в лучшем значении этого понятия, в противоположность первичному христианству с его отвержением красоты мира сего».

Митра, приносящий в жертву быка. Римский рельеф

Это противопоставление вновь отсылает нас к антитезе миров рыцаря и таможенника. И мы в свое время еще поговорим о ней. Но раньше посмотрим, как «номер 2» Юнга взял верх над его «номером 1»20.