Читать книгу Круг ветра - Олег Николаевич Ермаков, Олег Ермаков - Страница 15

Отыскивая книгу Фа-сяня, Махакайя однажды оказался на Западном рынке. Конечно, эта книга наверняка была в Императорской библиотеке, и настоятель монастыря сделал запрос о ней, но это уже случилось после отказа Канцелярии в дозволении монаху совершить путешествие в Индию. И во дворце посчитали, что чтение записок о таком же путешествии сейчас нежелательно. Но Махакайя не оставлял попыток.

И, оказавшись на Западном рынке, столкнулся с большим человеком. Звали его Шаоми[132]. Но уж на зернышко он мало походил. Они и обратили внимание друг на друга в пестрой толпе Западного рынка, потому что это обычное дело, бородач, не стригущий бороду, замечает прежде всего такого же любителя с вольной бородой, варвар с косичкой сразу выхватывает из толпы такого же с косичкой, ну а толстяк видит толстяка. Хотя Махакайя и не был толст, а просто крупного телосложения, но братья его только так и звали – Толстяк или Упитанный. Оказавшись в монастыре, Махакайя отощал, и когда они вместе со старшим братом, монахом, навестили матушку в Коуши, она залилась слезами и не отпускала их, пока ее любимчик вновь не стал похож на хорошего человека. По возвращении в монастырь Махакайя снова потерял в весе. Растущему юноше надо было хорошо питаться, а он обуздывал свой голод. Ведь голод – главный господин нашей жизни и, значит, сансары. В монастыре был монах, который вообще почти ничего не ел, буквально держался на горстке риса и воде, и когда он ходил, казалось, слышен тихий дребезг его костей, и тело его было почти прозрачным. И тогда монахи прикладывали палец к губам, призывая слушать. И благоговейно внимали этому серебряному звону. Махакайя ему завидовал. Но вскоре у юноши начались головокружения и даже обмороки, и настоятель запретил ему воздержание в пище, велел хорошо есть, поминая в назидание чашку риса, которую сварила на молоке пастушка для Татхагаты, увидав, какой он листок с прожилками после многодневного поста. Так что щеки Махакайи снова округлились, в глазах появился блеск, и он стал как-то выше ростом. Настоятель одобрительно кивал и говорил, что вот теперь он похож на истового воина пути.

А юный послушник, ставший после двадцати лет монахом, уже мечтал о пути в иные пределы, для которого ему и впрямь необходимы силы телесные, а не только душевные.

– Где твое опахало, воскрешающее мертвецов?[133] – насмешливо спросил высокий человек с толстым носом, зазором меж передних верхних зубов и заметным брюшком, нависающим над поясом.

Махакайя не понял шутки и удивленно поднял брови.

Щеки человека расплылись, и прореха в зубах стала хорошо видна. Он цыкнул и понимающе кивнул.

– Ах да! Соперников лучше презирать незнанием. Но скажи мне, чем отличается ваша шуньята[134] от тай сюй дао?[135]

Махакайя невольно оглянулся на проходивших мимо людей в цветных пестрых халатах, с разными лицами, среди которых было много варварских. Совсем рядом здесь зычно кликал и духовито пах восточный базар, где торговали персидской парчой, золотой и серебряной посудой, бронзовыми зеркалами, расшитыми дорогими халатами, хлопковыми одеялами, безрукавками. Слышны были ржанье лошадей, блеянье овец и козлят, наигрыши на цисяньцине[136]. Со стороны кузнечного ряда доносился металлический перестук. От лекарственного ряда веяло запахами трав и снадобий, корешков и грибов. Винные курились ароматами всех вин вселенной: винами, смешанными с минералами, разнообразными цветочными винами, рисовым и пшеничным и вином «Соски кобылицы из Западного края», то бишь вином из длинного винограда, присылаемым из Гаочана. Кожевенный ряд тоже благоухал выделанными и невыделанными кожами животных.

– Что же ты молчишь? Не соберешь в пучок власы рассыпавшихся помыслов? – спрашивал с усмешкой этот человек. – А я слышал, наставники вас вдруг колотят палкой, или обливают ледяной водой, или плюют в глаза и ждут достойного ответа. Не пробудился?

Махакайя и впрямь немного растерялся от пестроты и шума Западного рынка. Хотя он уже второй год обитал в монастыре в Чанъани, но все же монастырские стены надежно защищали от гомона столичной жизни. И ведь только вчера он так же бродил по торговым рядам другого – Восточного рынка, где торговали скобяным товаром, сластями, музыкальными инструментами и многим другим, но не книгами, и поэтому монах направился на следующий же день сюда, на Западный рынок, где было больше хукэ, или фаньке, ну короче – бэйху[137]. Но там продавали и книги.

– Я ищу торговца книгами, – сказал Махакайя, внимательно взглядывая в лицо этого человека в халате, перепачканном чем-то черным.

– А я ищу монаха! – неожиданно воскликнул толстяк и рассмеялся.

Махакайя вопросительно на него смотрел.

– Да, мне нужен буддийский монах, который поведал бы, что такое мгновенное пробуждение и что можно после этого видеть, – с этими словами он обвел широким жестом вокруг себя. – И! – Он вскинул руку с воздетым указательным пальцем. – Можно ли это написать тушью?

Махакайя учуял запах вина и понял, что этот толстяк только что наведался в винную лавку. Он смутился, не зная, как к нему вообще относиться, не лучше ли повернуться и уйти.

А человек наставил указательный палец на монаха и сказал:

– Мгновенный ответ мне и нужен! Да или нет?

Тут Махакайе что-то сверкнуло, и он сдержанно ответил:

– Нет.

– Что «нет»? – переспросил толстяк.

– Просто так это невозможно, – убежденно ответил монах, сторонясь, чтобы пропустить торговца железными, тихонько позвякивающими кувшинами, которыми была увешана его крепкая палка с обеих концов.

– Уважаемые, купите кувшины и наполните их родниковой водой или… – торговец потянул приплюснутым носом воздух со стороны толстяка в перепачканном халате, – или вином.

– Для воды есть каменное ложе ручья. Для вина – лавка, – отвечал ему толстяк и, снова обращаясь к монаху, вопрошал: – А не просто так возможно?

– Может ли этот торговец заговорить на санскрите? – вопросом на вопрос ответил монах, кивая на уходящего со своими покачивающимися на палке кувшинами торговца в полосатом халате, стоптанных сапогах и войлочной шапке. – Могут ли его кувшины спеть «В горах карагач растет»?..

И тут же этот толстяк подхватил и запел:

Замолчав, он откашлялся и постучал себя в грудь.

– Я могу спеть.

– Потому что вам пела ее мать. И это вас подготовило. То же и с пробуждением.

Толстяк хмыкнул.

– Значит, мне надо пойти в монастырь?

Махакайя пожал плечами и, подобрав полы своего одеяния, направился было дальше, но толстяк его снова окликнул:

– Меня зовут Шаоми́, художник. А тебя?

Махакайя ответил.

– О! – воскликнул Шаоми. – Уж не тот ли монах, что всюду побеждает в диспутах и знает наизусть тысячу книг? Не тот ли монах, который собирается в Индию?

Махакайя ответил с неудовольствием, что он вовсе не знает столько книг наизусть, к чему множить пустые слухи…

– Позвольте спросить, почтенный монах, какую книгу вы желаете отыскать у торговца? – спрашивал толстяк, идя рядом, и, когда Махакайя ответил после некоторого раздумья, воскликнул: – Ну вот! А говорите, пустой звук… слух. Ногти растут, волосы удлиняются. Так и слухи. И однажды достигают того, кому… кому… – Здесь Шаоми поперхнулся слюной и закашлялся. – Да постойте на миг! Дайте сказать, – проговорил он, отдуваясь и утирая пот.

Махакайя приостановился и обернулся к Шаоми. Поблизости уныло взревел осел. В воздухе пронеслась стайка ласточек.

– Эй, уважаемые! Зайдите ко мне! Попотчую вас сладким! – крикнул зазывала из винной лавки.

– Разуй глаза! – рявкнул Шаоми и указал пальцами на свои глаза, а потом на монаха.

Веселый смуглый зазывала с отсутствующими верхними зубами еще шире улыбнулся.

– Плывет лодка, но без воды она стоит. Так и трезвые – все на мели, хоть солдаты, хоть чиновники, хоть монахи!

– А ты мудёр! – восхищенно воскликнул Шаоми. – Погоди, скоро я к тебе снова приду, только продам пару свитков.

– Нарисуйте моего хозяина богом вина, и будет вам награда.

– Эй! – Шаоми погрозил ему кулаком. – Не богохульствуй!

Он снова догнал ушедшего вперед монаха. Мимо проскакал довольно быстро всадник, вздымая пыль и не обращая внимания на людей. Все шарахались в стороны. Это был чей-то вестник в синем халате и в черном платке, повязанном на нитяной каркас и пук волос, как обычно, но сбоку у него торчало фазанье перо.

Шаоми с негодованием на него оглянулся.

– Доставщик пустых вестей!.. Забот! Воплощенная забота. – Художник переводил дыхание, догнав монаха. – А благородный муж всегда беспечен.

Эту сентенцию Кун-цзы, немного переиначенную Шаоми, очень любил отец Махакайи.

– Послушайте, почтенный монах! Я – тот, кто вам нужен. А вы – тот, кому нужен я… – Шаоми завращал глазами, соображая, и, сообразив, расхохотался, прихлопывая себя по животу. – Заговорился. Хотел сказать… сказать… – Он пристроился идти рядом. – Я читал эти записки.

Махакайя резко остановился и посмотрел на Шаоми. Тот кивнул, поглаживая себя по животу.

– И я вам ее достану.

Монах глядел на этого грузного человека, от которого разило вином, не зная, верить ли ему. Помолчав, тот добавил уже совсем тихо, но решительно:

– Когда ищешь огонь, находишь его с дымом, а зачерпывая воду в колодце, уносишь луну. Я дым и колодец. Огонь и луну вы уносите и скоро узрите.