Читать книгу Зловещие забавы славянского бога - Олег Колмаков - Страница 2

– Юрий Александрович Громов, родившийся 5 марта 1950 года, умерший 10 июля 1991-го, в 3:57 местного времени от инфаркта? Это так? – тихо произнёс чей-то голос.

– Верно… – ответил Юрий, оглядываясь по сторонам, в надежде увидеть того, кто задал ему сей вопрос. Однако ничего, кроме белого, как молоко, и все обволакивающего тумана, он так и не различил.

Только что, пролетев белоснежный, витиеватый и длиннющий коридор, он оказался в каком-то непонятном безграничном и невесомом объёме.

Абсолютная тишина и покой этого, ни то безразмерного сосуда, ни то безграничного помещения – создавали комфортные условия для фривольных и абстрактных размышлений. Они же располагали и к простому, беспечному разговору. Потому Громов с нетерпением и ждал продолжения, начатого было диалога. Вот только следующего вопроса, так и не последовало. За то, после гнетущей и продолжительной паузы, переполняемой звенящей тишиной, Юрий Александрович вдруг.… Нет, он не увидел и даже не услышал, а скорее ощутил каким-то неведомым ему чувством, появление в том же самом пространстве ещё кого-то.

– Кто здесь? – с опаской осматриваясь по сторонам, поинтересовался Громов.

Однако вместо ответа, Юрий Александрович вновь услышал уже знакомый ему тихий и успокаивающий голос.

– Василий Иванович Угрюмов, родившийся 18 ноября 1945 года, погибший 10 июля 1991-го года, в 4:07 местного времени, в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала под колёсами пассажирского поезда? Правильно?

– Очевидно, так оно и было… – тяжело вздохнув, ответил мужской бас. После чего, добавил. – …Не ужель, действительно, отмучился?

«А ни тот ли это Василий Иванович?.. Мой заводской наставник?.. – неожиданно для самого себя вдруг припомнил Громов. – …Мы же с ним, лет пять в одной бригаде трудились. У нашего Василия Ивановича, помниться, жена умерла. А после, ещё и дом сгорел. Да, мужику, уж точно не позавидуешь…»

«Я это, я… И на заводе мне пришлось поишачить, и жену потерял, и дом мой сгорел.… А ты, кто таков будешь?..» – ответил мужской бас.

«О, как оно было, на самом деле… – Громов уловил ещё один, уже женский голос. – …Оказывается, жена твоя умерла и дом твой сгорел. Выходит, не было ни армии, ни полковника, ни Москвы?.. Получается: ты врал мне с самого начала. А я-то, дура, уши развесила…»

«Чудно… – в удивлении усмехнулся Юрий Александрович. – …Я лишь невзначай подумал, а мою мысль не только услышали, её тут же принялись обсуждать…»

«А собственно, чего ж ты хотел?.. – усмехнулся мужчина, назвавшийся Василием. – …Ведь мы умерли. Теперь ни украсть, ни пёрнуть – всё на виду. Прямо, как в общей бане. К тому же глухо, как в танке. И кто ты, бывший человек, есть?.. Или кем, по крайней мере, недавно был?..»

«Громов я, Юрий Александрович», – гордо представился Юра.

«Ну конечно, я тебя помню: и работали, и пили вместе.… Не плохим ты был парнем. Ну, разве что, с небольшой гнильцой. Так этого у нас у всех с избытков… Видала, Синюга, каких орлов я из дворовой шпаны, в мастера выводил…» – порадовался за себя Угрюмов.

«Предупреждала, ведь… – огрызнулась женщина. – …Забудь это проклятое слово: Синюга».

Перекрёстный огонь мыслей и взаимных недовольств, прервал Голос извне.

– Раиса Максимовна Пластинина, родившаяся 19 августа 1951 года и погибшая в трёх километрах от омского железнодорожного вокзала, под колёсами пассажирского поезда, 10 июля 1991 года, в 4:07 местного времени?

– Да. Это я… – дрожащим голосом ответила женщина. – …Не ужель, на самом деле, всё?.. Я умерла, так и не увидев свою кровиночку, своего сыночка?

«Интересно. И куда нас теперь отправят из этого приёмника-распределителя?» – мимолётом подумалось Громову.

«Известно куда. Соберут сейчас всех, откинувших ласты нынешней ночью. И по этапу, в Рай или куда подальше…» – усмехнулся Василий.

«Рай?.. – в презрительном удивлении переспросила Синюга. Через многие годы она впервые услышавшая своё настоящее имя. – …А ты его заслужил?»

«Да кто ж его знает?.. – хихикнул Угрюмов. – …Быть может, как раз я его и достоин. Почитай, полжизни скитался в нищете, да в рванье… Ну, чем не образ бытия, святого мученика?»

«Сволочь ты, и скотина, а не святой скиталец. Жену свою, покойную, стервой называл. Да как только твой язык поганый повернулся?..»

«Ни тебе, дура, меня судить… – рявкнул Василий. В отместку он попытался нанести ответный укол. – …Умная, мля… Между прочим, я своих детей по детдомам не распихивал…»

«Не тронь, тварь, своими вонючими мыслями моего сыночка. Это лишь моё личное горе. И если хочешь, трагедия всей жизни. За ту глупость, я тысячи раз себя прокляла. И, в отличие от тебя, лоботряса, ни на какой рай, я вовсе не претендую. Уж лучше ад. Самый жуткий и ужасный. Дабы полностью искупить все свои земные грехи».

Спор бывших бомжей неожиданно прервала случайная мысль Громова: «А интересно… С чего это вдруг, они оказались под одним и тем же поездом?.. Не иначе любовью на рельсах решили подзаняться. Экстрималы хреновы…» – и тут же, Юрий Александрович осёкся, вовремя сообразив, что чужие и вольные размышления теперь доступны всем и каждому.

«А тебе, урод, какое собачье дело, что мы делали там, на рельсах?» – рявкнула в бешенстве женская мысль.

«Твою мать. И подумать-то ни о чём нельзя… – чертыхнулся Громов. – …И вообще, откуда вам знать: «урод» я или нет?.. По мне, так я вовсе не плох собой».

«Вот и помалкивай в тряпочку», – порекомендовала Синюга, с явной издёвкой.

«Юрок, ты на неё не обижайся… – спорщиков попытался примирить Василий. – …В связи со смертью, она стала чересчур бешеной. А то, что мы вдвоём под поезд попали, так это я за счастьем её повёл. Синюга.… Ой, извиняйте. Как тебя, там… Ах да, Мадам Максимовна. Так я, Максимовна, похоже, сдержал своё обещание. Ведь не станешь же ты отрицать того, что пришёл конец твоему бродяжничеству?.. Можешь забыть про обеды на помойке и ночлегах в колодцах теплотрассы. Ну, и чем это не счастье? А раз так, с тебя пузырь…»

«Щас!.. Вот только на Землю, в дежурный магазин быстренько сгоняю или у таксистов на вокзале перехвачу… – ухмыльнулась Рая. После чего, сурово спросила. – …И вообще, с какой стати ты начал оправдываться перед этим козлом, куда и зачем мы ходили? Ведь он и сам, поди, по горло в дерьме, коль умудрился угодить в нашу хреновую компанию».

«А мне, в отличие от некоторых, стыдиться нечему… – Юрий Александрович, дабы не ляпнуть невзначай ещё чего лишнего и не привлекать к своей персоне всеобщего внимания, принялся думать о хорошем. Вспомнил о доме, о детях, о своей бригаде. – …Прожил я свою жизнь, уж точно, не хуже других. Сына с дочерью поднял. Выбил для семьи трёхкомнатную квартиру. В доме всегда был достаток.… А что, собственно ещё, от мужика требуется? Грешить, конечно, грешил.… Не без этого. Однако грешки мои всегда были мелкие – короче, особо не наглел. Глядишь, и проскочу я в рай…»

«Тише вы, пустобрёхи… – выкрикнул Василий. Он вдруг заслышал приближение, ещё чьих-то новых мыслей. – …Кажись, в нашем полку прибыло».

«Точно. Кто-то о войне думает: о патронах, автоматах, о вражеском окружении», – прислушавшись, Громов подтвердил предположение Васи Угрюмова.

Договорить Юрий Александрович так и не успел. Всё тот же тихий и одновременно понятный всем Голос напомнил о себе.

– Андрей Викторович Чернышев, родившийся 23 августа 1971 года и погибший от взрыва гранаты, 10 июля 1991 года, в 2:07 местного времени?

– Так точно! – ответил ему кто-то из белого тумана.

– Через месяц в детдом, в котором ты воспитывался, придёт письмо. В нём будет указано, что пропал ты без вести в районе Советско-Таджикской границы. Для всех, ты так и останешься пропавшим, без могилы и памятника… – прискорбно добавил всезнающий Голос.

«Не может быть!.. – растерянно запричитала Рая. – …Сыночек, как же так? Почему от гранаты?..»

«Вот видишь… – не скрывая радости, заметил Василий. – …Всё же нашла ты своё счастье. Нет, Максимовна… Теперь ты точно, одним пузырём не отделаешься. За такое событие, не меньше месяца поить меня обязана. Подумать только: спустя восемнадцать лет, мать нашла сына!»

«Мама?.. – удивился юноша. – …Ну, правильно. Ты пришла встретить меня. Ведь в детдоме мне говорили, что ты умерла, когда мне было всего два года».

«Да-да, сынок. Я встретила тебя, и теперь мы всегда будем вместе…» – Синюга неожиданно нашла более и менее подходящие слова в своё оправдание. Точнее сын, будто предчувствуя неладное, подсказал ей эту, во всех отношениях приличную версию. Тогда как самой Рае лишь оставалось подтвердить её. Что она с величайшим облегченьем и сделала.

«Как же. Ждала она… – непроизвольно вырвалось у Юрия Александровича. – …Походу, шлюхой была твоя мамаша… И опустившейся женщиной».

«Заткнись, сволота… – в отчаянии Райка перешла на истошный визг. – …Не верь, сынок. Андрюша, ни слушай их. Это они, из-завести…»

«Обожди, мама. Я сам разберусь… – сурово произнёс юноша. А после, решительно обратился ко всем, кто его слышал. – …Хотел бы я узнать: какая сука посмела оскорбить мою маму?»

– Александр Васильевич Угрюмов… – всезнающий Голос, в который уж раз оборвал, разгоревшуюся было склоку. – …Родившийся 15 декабря 1970 года и погибший от взрыва гранаты, 10 июля 1991 года, в 2:07 местного времени?

– Очевидно, вы правы. Вам видней… – почти равнодушно ответил чуть огрубевший юношеский голос.

– Через месяц твоя бабушка, Лидия Петровна получит извещение, о том, что ты пропал без вести в районе Советско-Афганской границы. Могу сказать больше. Столь тяжёлого удара Лидия Петровна не перенесёт, и твоя сестра останется полной сиротой… – зачем-то добавил Голос.

«Твою мать!.. Да ведь это сын мой, Сашка. Но, как?.. – изумился Василий. – …Сашок, узнаёшь меня?.. Ведь это я, твой папа. Как время быстро бежит. Кажется, совсем недавно на руках его носил, а ему уже девятнадцать. Было… – сконфуженно поправился Василий Иванович. После чего, дабы поскорее сгладить щепетильность создавшейся ситуации, добавил. – …А Иришка, сестрёнка твоя, как?

«Да пошёл, ты… – в ответ огрызнулся юноша. – …Твой поганый голос я сразу узнал. Точнее, уловил твой паскудный дух, с первого мгновения. Да только, никакой ты мне не отец. Гад, ты…»

«Саша, Бог с тобой… Разве можно так на отца?.. Какой никакой, а всё же я твой родитель. Помнишь, как катал тебя на машине; как ездили в «Детский мир»; как купил тебе грузовик на батарейках; как в футбол с тобой играли?.. Сынуля, ты вспомни. Ведь вместе нам было здорово…»

«Было, да сплыло. Ты же ни разу не поинтересовался: как мы?.. Ни разу не навестил нас. Ты, кстати, знаешь о том, что дед Ваня, семь лет назад умер? Знаешь, как тяжело было нам, малолетним детям, с бабушкой-инвалидом, тянуть крестьянское хозяйство, чтоб не помереть с голода?..»

«Парни, вы что ж, на Таджикской границе служили?..»  – разряжая взрывоопасную ситуацию, раскалившую белый туман, тихо спросил Юрий. Ему льстило то, что на фоне этих «субчиков», он выглядит гораздо предпочтительней.

«Так точно. Прямым рейсом оттуда, с окрестностей реки Пянж… – усмехнулся Андрей. – Тыщу лет, глаза б мои его не видели».

«Не поверишь. Но и мне, в молодые годы посчастливилось, послужить в тех местах. Для нас, сибиряков, припаскуднейший там климат. Да и сама республика полное дерьмо. Друг у меня там, в семьдесят втором погиб…»

Синюга, до последнего мгновения продолжавшая всхлипывать, неожиданно затихла.

«И как же звали вашего погибшего друга?.. – спросила она, воспользовавшись паузой. – …Случайно, не Виктором?.. Ни Чернышевым?..»

«Ага, правильно. Витька Чернышев. Постойте-постойте. А как вы об этом узнали?.. – с подозрением поинтересовался Громов. И тут-то до него дошло. – …Блин!.. Как же я сразу не сообразил, что и у Виктора и у вашего сына, одна и та же фамилия…»

«Вот именно… – с укоризной подчеркнула женщина. – …Андрей, тот погибший друг, и был твоим отцом. Выходит так, что этот грёбаный Таджикистан, забрал у меня двух, самых дорогих мне людей…»

«Странно. Но Витька никогда не говорил мне ни о жене, ни о сыне… – Юрий Александрович призадумался. – …Девушка, действительно у него была. Письма он ей писал. А иного, что-то не припомню…»

«О беременности я узнала слишком поздно. Виктор в отпуск приезжал, ну, и… – тут же пояснила Синюга. – …Родители у меня твёрдых моральных устоев. А мы не расписаны. Потому и решили оставить всё в тайне, до его возвращения. Я уехала к тётке. Якобы, в институт поступать…»

«Ну, а дальше, что было?» – поинтересовался Василий. Сейчас он готов был говорить на абсолютно любые темы, только б те не касались ни его самого, ни его сына.

«Что дальше?.. – отрешённо переспросила женщина. – …Дальше, я родила мальчика. А чуть позже, получила «похоронку»…

«А потом?» – не унимался Угрюмов.

«Потом.… Потом, я умерла. Не слышал, что ли?» – очень жёстко ответила женщина, вкладывая в свои интонации предупреждение: дескать, только попробуй что-нибудь вякнуть.

«Эх, и почему же я не зашёл к ней после дембеля?.. Как раз об этом, и просил меня Витька…» – в замешательстве подумал Громов…

– Надеюсь теперь вам понятно, почему я собрал все ваши грешные души вместе?.. – вновь напомнил о себе Голос. – …Всех вас объединяют не только личное знакомство или родственные связи, а ещё и не совсем чистая совесть. И, прежде всего, друг перед другом.

– Позвольте… – возмутился Юрий Александрович. – …В отличие от некоторых, лично я абсолютно чист. Мне, вообще, не свойственны такие понятия, как угрызение совести или стыд. Подумаешь, не зашёл к Витькиной подружке… Да я, и понятия не имел, что та с «пузом» или с «киндер-сюрпризом». Пока лечился в госпитале, гроб с телом Чернышева отвезли сопровождающие… Они-то и обязаны были поведать близким, как погиб Витька и что с нами приключилось… Со своей же стороны я посчитал лучшим, не беспокоить родственников повторно. К чему снова и снова ворошить былую трагедию? Девица и вовсе, к тому времени могла найти себе другого…

– Громов, попрошу впредь, не перебивать меня… – гаркнул, до того неизменно спокойный Голос. – …В противном случае, тебя ожидает жестокое наказание.

– Интересно, какое наказание может быть страшнее смерти, которую мы уже пережили? – ухмыльнулся Громов.

– Что, если я подскажу Раисе Максимовне и её сыну о том, при каких обстоятельствах, в действительности погиб их муж и отец.

– Нет! – неожиданно выкрикнул Юрий Александрович.

– От чего же? Ты сам, милок, напросился на неприятности. Вот и изволь получить их.

Сударыня Пластинина, сейчас вы узнаете тайну, о которой долгое время знали лишь трое: Громов, Чернышев и, соответственно, я. Ваш муж, как минимум дважды, мог остаться в живых…

Начну по порядку.

Итак, в тот роковой день два друга-земляка: Юрий и Виктор совершали рядовой обход границы. Три вооружённых рецидивиста, пытавшихся уйти за кордон, волею случая и почти лоб в лоб, нарвались на пограничный дозор. Причём, друг наш, Громов заметил нарушителей границы первым!.. Однако, вместо того, чтобы предупредить товарища о смертельной опасности, перепуганный Юрий Александрович, сославшись на внезапное расстройство желудка, скоренько скрылся в близлежащем кустарнике. Таким образом, неравный бой с бандитами принял лишь один Виктор, к тому моменту уже раненный в грудь.

Здесь, обязательно следует отметить, что пограничники, действуя в паре, без труда справились бы с тремя преступниками, имевшими в своём арсенале лишь пару охотничьих ружей. Тем не менее, Громов предпочёл отсидеться в кустах, выпустив в воздух оба «рожка», имевшегося при нём боезапаса. И только после того, как канонада выстрелов затихла, а рецидивисты благополучно пересекли госграницу, наш «смельчак» соизволил покинуть убежище.

Заметьте: к тому времени, хоть и тяжелораненый, но Виктор всё ещё был жив.

Дабы скрыть свою трусость, имитируя оказание первой медицинской помощи, Юрий Александрович просто-напросто дождался смерти товарища от потери крови. После чего, для пущей правдоподобности своего участия в задержании, Громов ранил себя в руку и, истекая кровью, отправился на заставу.

– Не правда! Не было этого. Вы наглым образом перековеркали действительность… – что было силы, запротестовал Громов.

– Не было, говоришь?.. – усмехнулся Голос. – …А быть может, ты сам внушил себе искажённую правду? Да и поверил в неё со временем. Признайся, хотя бы самому себе: ведь именно поэтому, ты боялся ступить на порог Витькиного дома и посмотреть в глаза его близким? Однако, это ещё цветочки.

Василий Иванович Угрюмов. Подскажи-ка мне: кто первым навестил тебя после той злополучной аварии и выписки из больницы? – Голос неожиданно переключился на бывшего бомжа.

– Сейчас, пожалуй, и не упомню. Много воды утекло с тех времён. Кажется, ребята из цеха… – неуверенно ответил Вася.

– Ты прав. С искренним сочувствием и поддержкой, первыми к тебе заглянули ребята из вашей бригады. Был среди них и твой, некогда ученик: Юрий Александрович Громов. Он то и предложил с горя напиться. И даже сбегал в «лавку» за водкой. Так он бегал недели две, пропивая вещи из твоего дома.

– Я что ж, силой ту водяру в него заливал? – возмутился было Громов.

– Ну, силой не силой, а перед дружками своими, ты, помнится, хвастал. Дескать, как ловко тебе удалось облапошить сослуживца. Скупив у последнего, за сущие гроши гараж, финскую мебель и прочую дорогостоящую бытовую технику. Скажи, Василий Иванович: после того, как твой дом опустел, ты его видел?

– Вроде бы забегал как-то. Кажется, под Новый Год… – вновь неуверенно ответил Угрюмов.

– «Вроде бы, да кабы»… – передразнил его Голос. – …Меж тем, это действительно произошло в канун празднования Нового Года. Более того, именно от Юркиного небрежно брошенного и непотушенного «бычка», и полыхнуло ясным пламенем твоё жилище. Однако это, уже иная история.

Ну, Юрий Александрович, как думаешь? Есть смысл продолжать повествование о твоей, якобы, чистой и незапятнанной репутации?

– Не стоит… – тихо ответил Громов.

– Что, умник?.. – усмехнулась Рая. – …Собирался в новую жизнь на белом коне въехать? А оказался засранцем, почище нашего. Как не крути, а все мы тут, дерьмо порядочное.

– Пора бы мне и отдохнуть… – зевнул Голос. – …А вы, ребята, можете обсудить меж собой полученную информацию. Поговорить и вволю погрызться. Но уже без меня. Кстати, прошу не удивляться, если обнаружите рядом с собой ещё кое-кого.

* * *

Туман сам собой развеялся. Освободив небольшое пространство, он повис белой дымкой по краям, не имевшего границ объёма.

В образовавшемся просвете, присутствующие наконец-то смогли увидеть друг друга в полный рост и в прежнем облике. Кроме того, они сумели ощутить под своими ногами твёрдую опору.

Как и предупреждал Голос, вместо двух молодых людей: Андрея и Александра – в видимом пространстве вдруг обнаружился и ещё один юноша. Как и первые двое, он был одет в военное. Лишь Рая с Юрием, слегка поежившись, узнали в нём погибшего двадцать лет назад Виктора.

– Здравствуйте… – заговорил появившийся. – …Вот и увидел я своего наследника. Знал, что родила. Знал, что сын. Что Андрея… А какой он на самом деле, увидел лишь сейчас. Андрюха, теперь мы с тобой, почитай, ровесники. Мне ведь тогда около двадцати было. Что ж так рано, ты ушёл из жизни? Взял, да и оборвал на себе нашу фамилию.

– Нынче, на границе, как на войне… – не зная, как обратиться к этому незнакомому парню: по-приятельски или как-то по-родственному, неопределённо ответил Андрей.

– И с кем, интересно, воюем? Не ужель американская агрессия? – в удивлении поинтересовался Виктор.

– Да какая, Витёк, к едрени-фени Америка?.. – вмешался в разговор Юрий Александрович. – …Нам бы в своём Отечестве, внутри Союза, дай Бог разобраться. Армяне воюют с азербонами; грузины с абхазами. Молдаване гномят таких же молдаван, но уже приднестровских. В общем, кто кого хочет, тот того и «мочит».

Однако Виктор даже не глянул в сторону Громова. Он обратился как бы ко всем.

– Как же так? Разве может такое быть?.. Ведь на нашей заставе служили и украинцы, и узбеки, и русские. При этом делить нам было нечего. Куда ж партия смотрит?

– Партии, считай, больше нет… – вновь пояснил Юрий. – …Витёк, ты не поверишь. Всех нас, принуждая верить в светлое будущее, в коммунистические идеалы, на самом деле жестоко дурачили. Оказалось, что коммунисты: от Вождя, до секретаря цеховой парторганизации – все преступники. В восемнадцатом году не было никакой Революции, и уж тем более Великой. Был самый настоящий государственный переворот. А последующие семьдесят лет, эти твари промывали нам мозги своей пропагандой. К примеру, свой партбилет я принародно порвал, публично покончив с этой тоталитарной организацией. Эх, Витька… Всё в нашей стране изменилось. Народ вздохнул с облегчением, жизнь стала интересней. У нас, вообще, что ни день, то событие.

– Что ж это за жизнь такая, когда вокруг гражданская война?

– Ты, Чернышев, всё ещё загружен марксистско-ленинской политинформацией… – засмеялся Громов. – …Война, она там. А у нас Перестройка. Можно без оглядки и без опаски говорить о чём угодно. Свобода у нас такая, что практически любой, за каких-то пару месяцев, может стать миллионером.

– Постой-постой… – Виктор будто вспомнил о чём-то. – …Коль есть миллионеры, значит обязательно должны быть и нищие. Ведь это прописные истины.

– И что с того?.. – удивился Юрий Александрович. – …Вон Васька Угрюмов. Как был лентяем, да пропойцей, так и остался таким же ущербным. Зато у меня, у рабочего и целеустремлённого человека, как говорится: всё на мази. Я профессионал. Слесарь с большой буквы «С». Такие как я, при любой власти будут востребованы.

– Громов, такие как ты… – вмешался в разговор озлобленный Василий Иванович. – …Хитрые, завистливые, скользкие и пронырливые, уж точно, в любую задницу без мыла проскочат. Такие, всегда знают с кем попить; кого подмазать; а когда и интрижку закрутить. Они готовы идти по головам и по трупам. Кабы не та авария… Ты бы у меня, по сей день в подмастерьях ходил…

– Эх, Юрка-Юрка… – тяжело вздохнул Виктор. – …Я то, грешным делом, уже забыл ту былую обиду. Посчитал: что там, на границе ты, просто-напросто смалодушничал, слегка перетрусил. Молоды мы были, и подобное могло приключиться с каждым. А на самом деле, ты и впрямь с гнилым и паскудным нутром.

– Хватит. Надоело… – возмутилась Рая. – …Да что же вы за люди?.. В последние минуты вам и поговорить больше не о чем, кроме как о набившей оскомину политике? Вы что, не понимаете: этот… – она указала куда-то вверх. – …Только того и желает, чтоб все мы здесь перегрызли друг друга. Мужики, очнитесь…

– А, собственно, о чём мне с вами ещё говорить?.. – со злобой произнёс Виктор. – …Ведь ты, Рая, мне в тётки годишься. От былой, стройной и симпатичной девушки, и следа не осталось. Если бы заранее не знал, кто ты, наверняка и вовсе не обратил внимания на некую толстуху в рванье.

– Интересно, а каким бы ты сам был, через двадцать-то лет? – вступился за мать Андрей.

– Да, уж точно, не довёл бы себя до подобного, мерзко-неприличного состояния… – ухмыльнулся Виктор. – …В отличие от вас, у меня была в жизни цель. И уж поверьте: я бы её добился. Ведь все вы, вместе взятые, по большому счёту, и не жили. А так… Существовали, занимая чужое место. Возможно, моё… – при этом, Виктор с презрением глянул на Громова.

В объёме воцарилась гробовая тишина. Находившиеся в нём люди.… Или, если быть более точным: их души, в человеческом обличии, старались не смотреть друг на друга. Каждый из них отводил взгляд в сторону, понимая, что этот парень, чудом вернувшийся из далёкого прошлого, по сути, был сейчас прав.

Даже молодые люди вдруг припомнили свои, некогда упущенные возможности. Александр думал о военном училище, в которое он, не проявив надлежащей настойчивости, так и не поступил. Андрей, о своём легкомысленном отношении к былой жизни.

Первым пришёл в себя Юрий Александрович. Бесшумно, он приблизился к Виктору.

– Да, Витёк. Ты, как всегда, попал в самую точку: гады мы и сволочи. Однако и ты, должен понимать… Менять что-то; горевать о потерянном или казнить себя за прошлые ошибки уже поздно. Считай: все мы уже наказаны. Наказаны смертью. Куда уж хуже? Той же смертью (кем бы ни были мы при жизни) и уравнены. К примеру, Васька в одном со мной положении. Да, и у пацанов ситуация: ни на грамм не хуже или лучше. Посему давай-ка.… Ну, хоть на время забудем о наших прошлых обидах.

– Ты это к чему? – отпрянул от Громова Чернышев-старший.

– Только пойми меня правильно… – оглядевшись по сторонам, Юрий Александрович заговорил в полный голос. – …Не за себя прошу.… Думаю обо всех, как и я бедолагах. Витюша, ведь ты здесь уже давно. Наверняка успел пообтереться, многое узнать. Так поделись своим опытом с близкими и знакомыми. В конце концов, своими землякам. Расскажи: как тут?.. Жить можно? Подскажи: как поприличней пристроиться?

– Пошёл ты… – сквозь зубы процедил Виктор.

– Ой-ой-ой. Какие мы гордые и правильные. Ничего, что я рядом стою?.. – не унимался Громов. – …Не хочешь помочь соотечественникам, не надо. Сами, уж как-нибудь разберёмся. Скажи, хотя бы: кто это, такой умный и всезнающий, что с нами говорил?.. Бог? А может, святой Пётр с ключами от рая?..

На сей раз, Юрий Александрович так и не дождался ответа. Образ Виктора неожиданно для всех, безвозвратно растворился в тумане.

– Вот и поговорили… – тихо, произнёс Громов. – …Принципиальный. Да и хрен с ним, с этим чёртовым комсомольцем.

– Ну, Юрий Александрович?.. «Умылся» со своими расспросами?.. – вновь заговорил уже подзабытый всеми Голос. – …Желаешь узнать: кто я? В скором времени, надеюсь, вы это узнаете. Скажу лишь о том, что в вашем привычном понимании, я вовсе не Бог. Хотя, кое-какое отношение к Всевышнему, к чудотворным деяниям я имею.

Сегодня десятое июня. В этот единственный календарный день в году, я абсолютно свободен в своих поступках. Как никогда, я могу быть добр и благодушен. А посему спешу вас обрадовать. Я решил даровать вам то, чего вы никоим образом не заслужили. Я позволю вам изменить своё прошлое. Вы можете перекроить свою судьбу, избрав за начальную точку отсчёта, любое мгновение своей жизни.

Мне крайне интересно, что из этого всего выйдет.

Итак, прямо сейчас каждый из вас вправе исправить свою былую ошибку. Только сегодня и с моей помощью, вы в состоянии исполнить своё самое сокровенное желание, о котором, возможно, мечтали всю свою прежнюю жизнь. Однако умоляю: не спешите. Хорошенько подумайте.

«Жену бы мне свою вернуть. А в остальном.… Пусть всё останется, как и прежде…» – Угрюмов скорее помечтал, нежели загадал желание.

«Умоляю, верните Виктора. Чтоб вернулся он со службы живым и невредимым. Тогда и моя жизнь наладиться…» – Синюге (то есть Раисе Максимовне Чернышевой) долго думать не пришлось. Эту заветную мечту она несла в себе на протяжении последних двадцати лет своей жизни.

«Уж и не знаю, чего пожелать… – всерьёз призадумался Юрий Александрович. – …Конечно, хочу жить. Причём, не просто жить, а быть свободным в своих действиях и поступках. Умотать бы мне лет на пять-десять куда-нибудь в Италию, где сыто и тепло. Чтоб глаза мои не видели: ни этот завод; ни бригаду и, вообще, эту грёбаную горбачёвскую Перестройку.… Именно из-за неё, проклятой, приходиться хитрить, изворачиваться, из кожи вон лезть, только бы выжить и сохранить прежний статус…»

«Хочу, чтоб была у нас нормальная полноценная семья. И мать, и отец были живы…» – в отличие от некоторых, Андрей чётко знал, чего ему не хватало в жизни.

«Пожалуй, и я был бы вовсе не прочь присоединиться к пожеланиям Чёрта… – согласился Сашка и тотчас поспешил добавить. – …И чтоб я, обязательно поступил в военное училище…»