Читать книгу Двойной захват - Олег Кондратьев - Страница 4

Из отпуска капитан-лейтенант Сергей Михайлович Редин всегда возвращался с удовольствием. Едва ли не с большим, чем в него убывал. Совсем не потому, что соскучился по любимой работе: его теперешняя служба была скорее ссылкой, в которую он попал четыре года назад исключительно по независящим от него обстоятельствам.

На волне глобального развала армии, флота, да и всей страны, гордо именуемого перестройкой, какой-то ретивый штабист в Москве из тех военных чинуш, что через день после памятного съезда партии писали рапорта по команде: «В такой-то войсковой части, такого-то числа, месяца, года перестройка произведена!», уловив нужную струю в верховно-кабинетной политике, спустил вниз циркуляр об очередном сокращении армии и флота. В нижестоящих штабах приказ вызвал вполне адекватную реакцию: ну какой же идиот сам себя сократит? Поэтому, красный карандаш кадровиков усиленно запорхал по штатным расписаниям действующих частей. Ведь до курьезов доходило, когда сокращались механики-водители танков, вторые пилоты в авиации, наводчики в артиллерии.

Чаша сия не миновала Военно-морской флот. Коснулась она и самого могучего и боеспособного его отряда – атомных подводных ракетоносцев, где имел честь служить капитан-лейтенант Редин. Правда, здесь помахать шашкой особо сильно не позволили уже на местах, всячески пытаясь саботировать идиотские приказы сверху. Однако логика управленцев была проста, тупа и прямолинейна: вон, штурман один управляет такой громадиной, а какой-то реактор в ней обслуживают аж десять офицеров, не считая еще полсотни мичманов, контрактников – так теперь стали называть сверхсрочников – и матросов! «Чик» карандашиком – и нет в штате какого-нибудь инженера или даже двух. Понятно, что и в штабах не все идиоты сидят. Поэтому вторую часть приказа о том, что сокращенных можно по их желанию уволить «на гражданку», категорически не выполняли, прекрасно понимая, что служба службой, а ведь и по специальности кто-то должен работать, знающий и опытный.

Вот так капитан-лейтенант Редин С.М., классный специалист, мастер военного дела, имеющий на своем счету девять автономок, к тридцати годам попал на специальный корабль, плавмастерскую, занимающуюся перезарядкой активных зон ядерных реакторов. Для непосвященных все просто: вытаскивают урановые стержни из реакторов АПЛ, загружают в хранилище на своем спецсудне, потом доставляют к стационарному береговому хранилищу, снова выгружают и сдают для последующей утилизации. Благо все под рукой: подводных лодок в избытке, базы все на расстоянии плевка, береговое хранилище опять же тут, за углом, в Ханта-губе.

В кадрах Сергею сказали: пересиди, мол, полгодика, ты нам очень нужен. И вот он – «нужник» уже пятый год.

В свои 35 лет Сергей выглядел лет на восемь моложе. Ни намечающейся лысины, ни седины в его русых волосах не появилось. Гладкая кожа туго обтягивала высокие скулы. Короткий нос ему самому не нравился, но в сочетании со светлыми серо-зелеными глазами безошибочно выдавал в нем славянина. При росте 185 сантиметров он весил 79 килограммов, что придавало его очень пропорциональной фигуре явно выраженную спортивность. Хотя всякие регулярные занятия спортом он прекратил сразу после окончания училища. О физзарядках, пробежках и, вообще, здоровом образе жизни он и слушать не хотел: был для этого слишком ленив. На вопросы и комплименты обычно отшучивался: «Это все Крайний Север! Здесь и мамонты в мерзлоте лучше всех сохраняются».

Женат не был. При этом отнюдь не сторонился женского пола, но вопрос о браке предпочитал обходить стороной. Или уходить, причем, фактически. «Не хочу отравлять кому-то спокойную жизнь своим взбалмошным, неуживчивым характером», – отвечая так, он наговаривал на себя. Несмотря на взрывную реакцию, «заводки с полоборота», быстро отходил и зла не помнил.

Убежденный идеалист, больше всего он ненавидел в людях хамство и наглость, считая их неперевоспитуемыми и неискоренимыми, а бороться с ними предпочитал адекватными мерами. В таком отношении и брали свое начало большинство его служебных неприятностей и личных «неувязок».

Военную службу он любил, но в своем понимании. Без унижений, лизоблюдства, начальственного кретинизма и командирского свинства и тупости. «Эх, мила-а-ай! Другой-то службы и не бывает», – убеждал он себя, но, как идеалист, продолжал «любить, надеяться и верить», спокойно относясь к неудобствам и лишениям физического плана и яростно сопротивляясь малейшему моральному насилию над собой.

Еще Сергею нравилась его маленькая отдельная квартирка в Островном поселке подводников, затерянном среди северных сопок. А что до благ цивилизации, так при желании за три-четыре часа можно до Питера добраться. Они по молодости лейтенантами туда на выходные летали. А вообще, двух с половиной месяцев ежегодного отпуска ему вполне хватало для удовлетворения всех своих желаний. Он успел побывать уже на большинстве курортов Прибалтики, еще Советской, на Каспии и Иссык-Куле, в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа. На это побережье он непременно заезжал каждый год. Ну, нравилось, и все тут!

Не начиная даже распаковывать вещи, взялся за телефон. До официального выхода на службу у него были еще целых два дня, не считая сегодняшнего. Сергей не любил торопиться, старался все делать по плану и заранее. Он позвонил домой своему командиру – начальнику мастерской, а в просторечье – Лешке, младше его на четыре года, с которым служба свела его еще на подводной лодке, когда тот лишь осваивал азы морского искусства под чутким руководством и полным патронажем Сергея.

– Серега! – завибрировал в трубке Лехин бас, – ты откуда звонишь? Здесь уже?! Слушай, мы ведь в Ханте стоим, месяц уже как…

«Какая неудача, – подумал Сергей, – туда на перекладных часов шесть добираться, а то и больше».

Он знал, что во время таких работ офицеры и мичманы жили там же, в Ханте на корабле: мотаться постоянно домой было просто невозможно. Да и работы велись иногда в три смены, аврально, то есть и ночью. Всегда нужны люди под рукой. А домой уезжали на два-три дня человека по три. Так сказать, без ущерба для производства. По-другому все равно не получалось: на всем их корабле на полсотни матросов были «живых» семь офицеров, вместо положенных по штату двадцати одного! Мичманов и сверхсрочников-контрактников тоже «имело место быть троекратный недопереизбыток», как выразился один кадровик из штаба.

– …Серега! Мне завтра утром на службе надо быть, – голос Алексея понизился до заговорщического шепота, – но раз ты здесь, – последовала двухсекундная заминка, – давай прямо сейчас туда мотанемся, а? Я же на колесах.

Редину времени на размышления не потребовалось: слишком удачная оказия подворачивалась. А в плане бытовых удобств, так на корабле с этим даже благополучнее, чем в собственной квартире: вода горячая всегда, сауна, чистое белье, опять же накормят, напоят, телевизор, видак, домино, преферанс… Сергей знал «строгие» отношения в семье Алексея и его великое желание под любым предлогом «слинять» из дома родного. Он даже мог почти дословно воспроизвести то, что сейчас Сердюк будет вешать на уши своей благоверной: срочный вызов, я же начальник, авария, да там без меня…

– Ладно, Леха. Через час посигналь под моими окнами, тебе все равно мимо ехать, – ответом было довольное урчание в трубке, – да, может, кого из наших еще прихватим по пути?

– А некого! Я их всех на пароходе посадил: пусть перед комиссией порядок наводят, службу отрабатывают!

– Суров ты, однако…

– …но справедлив!

– Ладно, твоя-то неугомонная недалеко? То-то ты шепчешься. Завлеки ее поближе к телефону, а я пару минут в трубку начальственный разнос тебе устрою, платочек на мембрану накину и поору от души со всеми положенными ятями. Хочется порезвиться, отвык в отпуске, вдруг еще командно-матерный подзабыл, а?

Через пару минут Сергей положил раскаленную трубку на рычаг аппарата и пошел собираться. А командно-то матерный абсолютно не забыл!

Войдя в свою каюту на корабле, Сергей первым делом отдраил иллюминатор и пошире распахнул входную дверь, чтобы поток прохладного вечернего воздуха побыстрее выгнал из маленькой каюты затхлый аромат нежилого помещения. Впрочем, «маленькая» – это относительно. Он привык к каюте на подводной лодке, где на площади поездного купе не один месяц жили бок о бок четыре человека. Так что, сначала его это новое жилище представлялось просто княжескими хоромами. Койка за занавеской, аккуратно прибранный письменный стол с большой полкой над ним, довольно вместительный шкаф для одежды, в низ которого, по его просьбе, был встроен металлический сейф, умывальник и, несомненная роскошь и предмет всеобщей зависти, кресло.

Пару лет назад его неизвестно откуда притащили демобилизующиеся матросы. Было оно кожаное, низкое и глубокое, с высокой покатой спинкой и широкими удобными подлокотниками. Корабельные умельцы отчистили его, перетянули, набили, укрепили деревянные конструкции. А потом случилось неожиданное: вместо каюты командира корабля, где тот уже расчистил место для «тронного» приобретения, матросы притащили это сокровище Сергею и, непривычно смущаясь от необходимости вслух произносить теплые и естественные слова, попросили принять их подарок, как «память о совместной службе с лучшим офицером Северного Флота». Так вот и пробормотали. Потом, кое-что отодвинув, что-то отпилив и переставив, водрузили кресло, как влитое, на площади, казалось бы, вдвое меньше самого седалища.

Сергей знал, что матросы его любили и уважали. Прежде всего за то, что он всегда относился к ним по-человечески. Не заигрывал, не рукоприкладствовал, не закладывал, не гадил. Видел в них обычных молодых ребят, волею обстоятельств оказавшихся в непривычной и необычной обстановке и очень нуждающихся в дружеской поддержке кого-то старшего. Поэтому регулярно, раз в полгода, выслушивал он простые и нескладные слова благодарности от демобилизующихся «годков» во время их последней отвальной. Ему даже стало казаться, что посещение его каюты для них превратилось в своеобразный ритуал, передающийся от «старичков» молодым, и не обманывал их ожиданий: запирал на замок дверь своей каюты, доставал бутылку спирта, чего никогда не позволял себе за все три года их матросской службы, и в течение часа-двух выслушивал поразительные признания в любви, клятвы в вечной памяти, даже предложения разобраться с кем угодно и благодарности за все-все-все. Да и сам отвечал тем же.

Еще одной особенностью было то, что Сергей позволял матросам обращаться к себе по имени-отчеству. Даже для вполне демократичных отношений на корабле между всем категориями это было смело, ново, неожиданно и не всеми одобрялось. Но, что интересно, матросы сами расставили все по своим местам и сами определили, что это – привилегия, которую надо заслужить в полном смысле слова годами совместной службы. Поэтому Сергей слышал подобное уважительно-личное обращение только от «годков». Он так и определял безошибочно: раз позволил себе матрос обратиться к нему по имени-отчеству – значит, скоро ДМБ.

А в отношении кресла командир корабля предпринял еще множество попыток выпросить, выкупить, примитивно выкрасть его у Сергея. Хотя делалось это все вроде бы в шутку, стоять бы креслу в командирском «тронном зале», если бы не вполне приятельские отношения между ними как офицеров. Нет уже этого командира – перевелся в штаб служить, да и вообще никакого нет: место вакантное, а с обязанностями вполне справляется начальник мастерской. Так и стоит кресло у Сергея. И паломничество продолжается…

Каюта проветрилась. Редин потянулся закрыть дверь, но в нее уже протиснулось нехуденькое лицо капитана-лейтенанта Маркова, такого же начальника смены, как Сергей. Не тратя времени на объятия и приветствия, он бухнул на стол фляжку со спиртом и заявил:

– Женька сейчас подбежит. Он в кают-компанию по дороге завернул, чего-нибудь зажевать прихватит.

– Гена, дай ты мне спокойно переодеться, – взмолился Сергей, – да и сам знаешь, что через часок организуем в кают-компании полубанкет с выносом, потом попаримся в сауне, ну и далее по списку. А, кстати, откуда шило-то у тебя? Только не говори, что сберег для торжественного случая: ты и стакан не можете существовать дольше пятнадцати секунд на расстоянии вытянутой руки.

– Михалыч, да у меня теперь шила – море! И у тебя будет. Хотя у тебя и так оно всегда есть. Это отдельный разговор. Ты переодевайся пока, а я тут у рукомойничка приму пять капель. Вот интересно: я быстрее выпью или раньше Женька прибежит с закуской?

– Ну, ты себя явно недооцениваешь. Кто ж тебя обгонит в этом виде многоборья?

– Не скажи! Я Женьку предупредил, что, если опоздает, завтра его первая смена. Работаем с восьми утра.

Сергей отошел к шкафу в глубине каюты, а Марков быстренько нацедил в стакан граммов сто, плеснул воды из-под крана и, пробормотав что-то отдаленно напоминающее «с приездом», опрокинул жидкость в рот, так и не отходя от двери. Потом радостно замычал, пытаясь, вероятно, призвать Сергея в свидетели, что он опять победил в споре, и Женьке Гоголю таки придется руководить первой сменой. Как вдруг в неслышно приоткрытую дверь просунулась рука, уперлась в покрасневшую Генкину физиономию, кулак разжался, и на ладони стала видна пригоршня квашеной капусты, с которой на палубу капал рассол. Сергей рассмеялся:

– Ген, а ведь это закусь!

– Проигрывать надо уметь. – Генка зачмокал по ладони толстыми губами, подбирая каждую капустинку.

Опустевшая ладонь, еще мокрая от рассола, влепилась в Генкин нос и совершила несколько вращательных движений. Только после этого через комингс переступила нога, а затем в каюту протиснулась и вся долговязая фигура старшего лейтенанта Гоголя:

– Ты не забудь службу предупредить, чтобы подняли тебя завтра пораньше: на смену бы не опоздать.

– Карась! Ну разве ж можно так со старшими?! Где тебя, лейтенант, политесу учили? Явно, в Севастополе. – Марков заканчивал Дзержинку и, как все питерские выпускники, пренебрежительно относился к выпускникам Севастопольского училища.

– Как отдыхалось, Сережа? Что так рано назад? – Женькиному голосу могли бы позавидовать сладкоголосые сирены. Так нежно имя «Сережа» не произносил ни один знакомый Редина. Любого пола. Временами Сергей не сомневался в нетрадиционной ориентации своего сослуживца, но… «замечен не был». Как, впрочем, и в связях с женщинами. Что, вообще, поразительно! Однако женат и разведен Евгений Гоголь был, несмотря на свои молодые двадцать четыре года.

Женька выложил на стол пару луковиц, поставил тарелку с капустой, несколько кусков хлеба и банку тушенки.

– Ну вот, теперь можно и до банкета кое-как дожить. Онегин, к барьеру, то бишь, к рукомойнику! А я пока баночку расколупаю. – Геннадий занялся приготовлением немудреной закуски.

В это время в каюту аккуратно постучали. Женька отработанным движением сделал шаг от умывальника и полностью перекрыл собой вход в каюту, лишив возможности любого незваного посетителя не только шагнуть внутрь, а и просто обозреть помещение.

– Сергей Михайлович, – официально обратился он к хозяину, – тут вас подчиненный спрашивает. Изволите-с принять?

Из-за двери послышался знакомый голос:

– Товарищ капитан-лейтенант, я могу попозже зайти. Не буду мешать вам.

Однако Сергей уже сам выглянул в коридор:

– Здравствуй, Саныч, – он крепко пожал руку невысокому коренастому главному старшине, – честное слово, очень рад тебя видеть. Хоть ты и действительно не вовремя заглянул. Сам видишь: я даже переодеться толком не успел, да и офицеры наши заглянули… Ты по службе что-нибудь?

– Да нет, – старшина замялся, неловко переступая с ноги на ногу, – я, наверное, потом лучше зайду.

– Саныч, давай вот как сделаем: у нас до отбоя еще времени навалом, мы сейчас все в кают-компанию переберемся, ну а потом в сауну, вероятно, ее уже готовят. Так я, как только чуток освобожусь, тебя через службу вызову к себе в каюту. Договорились?

– Да.

– Правда, ничего такого срочного?

– Нет, все в порядке. Разрешите идти?

– Да-да, конечно, Ваня.

Для Сергея главный старшина Иван Дронов был просто подарком судьбы и палочкой-выручалочкой. Главным старшиной он стал только что, единственный во всем экипаже. Нет в плавсоставе официальной должности старшины роты, и Иван добровольно, можно сказать на общественных началах, выполнял эти нелегкие и многообразные обязанности. Он умел прекрасно уживаться и с только что прибывшими служить салагами, и с «годками» за месяц до ДМБ, и с высоким начальством. Его авторитет среди личного состава был абсолютно непререкаем. Сергей уже не однажды с тревогой думал о том, что же будет через полгода, когда наступит очередь демобилизации Дронова: замены надежной ему не было. В немногочисленном подразделении Сергея, где Иван был на должности старшины команды, что уже является высшим признанием заслуг для личного состава срочной службы, он отлично натаскал в вопросах специальности Диму Хлопова, паренька, в общем-то, неплохого, но только как специалиста, а не как младшего командира и человека. «Жалко будет расставаться», – в который раз подумал Редин, возвращаясь в каюту.

На офицерских посиделках в кают-компании Сергей был сегодня свадебным генералом. Холостой, легкий на подъем, истосковавшийся по Большой земле, имеющий весьма солидную сумму денег в кармане и готовый их тратить, он успевал за время отпуска сменить три-четыре места отдыха, практически каждое из которых становилось ареной его приключенческого романа. А слегка подредактированное и расцвеченное в его изустном рассказе, вообще поднималось до высот классики жанра. Каждый раз разного: то эпическая героическая поэма, то романтическая мелодрама – в зависимости от состава аудитории, настроения и количества выпитого. Но по опыту, в конце концов все сводилось к причудливой эротике, переходящей местами в откровенную порнуху. Мужикам очень нравилось.

Уже в сауне, куда перебрались для продолжения банкета, речь зашла о службе. Этот факт в мужской военной компании всегда с очень высокой степенью точности определял общий спиртовой градус. В данном случае, уже достаточно высокий и продолжающий неуклонно расти. Служебная тема сменила и закрыла дискуссию «о бабах».

– Михалыч! Ну, не хватает у меня людей! Ты обратил внимание, что мы по-новому работаем? – Начальник мастерской говорил громко и отчаянно жестикулировал. – Своим личным составом работаем и у себя в зоне и на барже: никаких береговых групп! Стратеги штабные все экономят: повыкидывали стержни с лодки на эту долбаную плавемкость и зашвырнули сюда вместе с нами – расхлебывайте, ребята, сами.

– Леха, – Сергей не обратил на эту тираду ни малейшего внимания, – я вот сейчас увидел, что за эти месяцы живот у тебя раза в полтора вырос. Но на арбуз ты не похож: кончик абсолютно не сохнет. Ты что, его регулярно в разных емкостях замачиваешь? И вообще, запомни: я еще до послезавтра в отпуске. Не приставай со службой, лучше о бабах!

– Ооо!!! – ревом раненого в ухо слона отреагировал на животрепещущую тему Генка, – я щас новость расскажу – офигеешь! Там, на ПКЗ такие две девочки живут, ууу! И к нам имеют прямое отношение.

– А что ж тогда мы их в сауну не пригласили? – вполне резонно заключил Сергей, – тут бы и разобрались, кто кого имеет.

– Сережа, они только недавно поселились. Мы даже толком не познакомились. Пару раз всего и виделись.

– Молчи, лейтенант! Я в твои годы уже после первой встречи из постели не вылезал. Правильно Михалыч говорит, – хотя Сергей вообще никак не реагировал, а лишь усиленно потел в стодвадцатиградусной жаре, – давай, Онегин, тащи этих баб сюда!

– Что за женщины-то такие? – незаинтересованно спросил Сергей.

– А это целая комиссия приехала. По контролю за разоружением, загрязнением среды, утилизацией радиоактивных отходов и еще куча всяких контролей. Там и из НАТО есть, и наша и импортные «зеленые». Сюда таких первый раз допустили.

– Нее-а! Нам зеленых баб не надо!

– Да тебе, Геночка, сейчас ни белых, ни черных уже не надо. Пойдем в предбанничек, примем по шнурочку. А девочка-то одна действительно от «зеленых». Скандинавка какая-то. Другая наша, переводчица. Симпатичные… – Женька прикрыл глаза.

– Не буди во мне звер-р-р-я! Лучше действительно вздрогнем еще разок. И пойдем их на ПКЗ трахать!

– Вот, Михалыч, с кем приходится работать! Все у них решает путеводитель. – Алексей обернулся к расхорохорившемуся Генке. – Я тебя на плавемкость на пару смен загоню – будет твой путеводный орган все время «сидеть» и «место» показывать! Гоголь, отведи его к столу, налей полстакана снотворного. Да вызови вахтенного, пусть химика поторопит. Я его еще из кают-компании за шахматами послал. А дежурный пусть доложит, вернулся ли из поселка доктор. Если да, то доставить его сюда немедленно! Голого и со стаканом!

Химик, а официально «начальник службы радиационной безопасности», списанный по здоровью с подводных лодок старший лейтенант, умудрившийся неизвестно где подхватить желтуху, Анатолий Ким, тихо сидел в предбаннике, не желая по молодости лет без приглашения влезать к старшим. Пусть даже пьяный и голый. Тем более что построенная своими руками сауна вмещала никак не более четырех человек. Неугомонный Генка успел влить в него целый стакан шила и, вероятно, столько же принять в себя. И теперь они сосредоточенно пытались расставить фигуры на шахматной доске, ожидая появления из парилки «главных сил».

– Алексей Петрович, – это Ким обращается к начальнику мастерской, – я всего за три дня работ месячный запас расходного материала извел…

– «Месячные» – это непорядок. – Обращаясь к стоящему перед ним стакану, Генка упрямо продолжал гнуть свою излюбленную эротическую тему.

– Господа! Утихомирьте маньяка!

– …а КЗМы, бахилы, плащи? Ведь два лишних дозиметрических поста оборудовали! Черт бы побрал эту плавемкость! Такую «грязь» внутри мы просто не удержим.

– Ты брось чертыхаться на то, что нас кормит, поит и снабжает всеми необходимыми излишествами. Я же тебе, чайнику, сказал: все будет. Понимаешь – ВСЕ! Завтра с утра мне список подай. Полный, с любыми запросами. Забивай туда краску, одежду, комплекты приборов, полотенца махровые, черт возьми, и простыни шелковые! Мыло импортное для интимных мест! Если воображения у самого не хватает, у матросов своих спроси. Обеспечь себя и нас всех лет на двадцать вперед. И все свои химические, радиационные прибамбасы забивай. Все в общий список. А в другой список – то, что нужно с лицевого счета скинуть. С корабельного и твоего, химического. Как безнадежно загрязненное, не проверяемое и подлежащее немедленному уничтожению. В старых описях своего имущества покопайся: может, лет двадцать назад на твоей службе микроскоп электронный «висел», а его кто-то спер, дома мандавошек у жены разглядывать. Или, может, телескоп… Забивай – проскочит. Я тебе обещаю! Сейчас все проскочит. Я, вон, корабельную систему видеонаблюдения и контроля «Березка» списал уже, а мы ее еще даже и не получали! Только не лезь, как обычно, по своим каналам, все через меня и Техническое управление!

– Что же это ты так расщедрился, Леша? Просто какое-то безобразное изобилие и отвратительная потребительская вседозволенность. Ни на что не похоже, – Сергей недоверчиво покрутил головой, – откуда такая «карт-бланш», и к каким закромам ведет эта «зеленая улица»? – Сергей заинтересовался уже всерьез.

Опережая Сердюка, вмешался Марков:

– Серега, понимаешь, ВСЕ ЕСТЬ!!! Сколько хочешь! Это ж надо: шило нашими пятидесятикилограммовыми канистрами подвозят по первому требованию. И никто не спрашивает, куда дели предыдущее! Да и черт с ней, с радиацией, с плавемкостью, баржой, буксиром, Новой Землей… Мы что не подводники?! Мало уже схлопотали? Без оборудования, голыми руками ведь перегружаем…

– Уймись ты, – цыкнул на него Алексей.

– Погоди, погоди! Какая Новая Земля? Что за баржа, буксир и зачем что-то голыми руками?

– Да ни хрена наше оборудование к этой зоне не подходит! То выступ не там, то болты нештатные какие-то. Зато блестит все, ни грамма ржавчины, как у нас обычно бывает. Хорошо, хоть цангу с баржой передали! – Геннадий повернулся к Сердюку. – Ты что, Леха, не можешь там надавить?!

– Ну все, все, довольно! Пьем! Сергей, – понизив голос, Сердюк обращался персонально к Редину, – это, сам понимаешь, не для сегодняшнего вечера разговор. Завтра по трезвянке покалякаем, я тебя в курс дела введу. Ты за старшего будешь.

– А сейчас, пока все здесь собрались, – это он обращался уже ко всем присутствующим, – предупреждаю в сто первый раз: прекратить всякую болтовню! На днях еще с десяток человек приезжают из Москвы. Что такое адмиральская ядерная безопасность – не мне вам объяснять. Ну и наши подпевалы с флота. Иностранцы начнут шастать: им якобы все разрешили! Здесь я один разрешаю! Ни на борт, ни на плавемкость, тем более, ни ногой, невзирая на чины, звания, рожи и гражданство! Только с моего личного разрешения! Или еще, в исключительных случаях, вот капитан-лейтенант Редин может скомандовать. Так и службу всю инструктировать по десять раз на день.

Да, Сергей, достань из арсенала автомат, и пусть входная вахта у трапа с ним стоит. А два снаряженных магазина – в рубке дежурного в сейфе. Ни хрена матросам давать – потеряют. Автоматом пусть в грудь любого упираются, кто лишь на трап ступит. И молчат. Ни слова ни с кем! Грозно так молчат, упершись автоматом в живот, и звонком вызывают дежурного. А что, впечатляет.

– А я хочу дать интер-вью, – пьяно икнул Генка.

– Ага, иди, подмойся сначала, волк тряпочный! А мы тут партеечку сгоняем в пьяные шахматы. Лейтенант, почему в стаканах еще не плещется?

Пьяные шахматы – очень точное на самом деле выражение. Тут выигрывает тот, кто лучше контролирует себя и способен отличить еще ферзя от слона. Кроме того, это игра коллективная. Допускается обсуждение вслух как уже сделанных, так и предстоящих ходов, а заодно и личностей игроков и болельщиков, их умственных способностей и родственников. Запрещается категорически только одно: кому бы то ни было, кроме двух играющих, передвигать фигуры на доске. Но правило не было бы правилом без исключений. Поэтому совсем не редки случаи, когда оба игрока оказывались прижатыми к стульям тремя-четырьмя парами рук, а события на доске развивались уже без их непосредственного участия. Все, что от них требовалось, это согласительный кивок головой и короткий вердикт: «Утверждаю» по каждому не ими же сделанному ходу.

– Я еще раз в парилочку наведаюсь, – Сергей дожевал соленый огурец, – кто со мной?

Пьянство пьянством, но все эти оговорки, недосказанности и явные несообразности плотно засели в голове Редина. «Сейчас Женечку позондирую, а завтра Генку прижму: опохмеляться-то надо будет, тогда и разговорится. А уж потом, во всеоружии, с Лехой пооткровенничаем…» – с этими мыслями Серега переступил порог сауны.

Вот только прижать с утра Гену Маркова оказалось невозможно чисто физически: после сауны вернулись в кают-компанию и закрутили по видаку какой-то штатовский боевик. Содержание его вместе с еще кое-какими подробностями последующего времяпровождения исчезло в одной из черных дыр памяти Сергея. Причины появления этих страшных дыр, по его многочисленным наблюдениям, были весьма разнообразными: дни рождения, праздники, скука, пикник, просто встречи с друзьями или, наоборот, длительное их отсутствие. Поначалу Сергей встревожился: надо же – воруют его воспоминания, но потом философски рассудил, что раз исчезают, значит, самой природой оцениваются как незначительные и даже вредные для его дальнейшего безмятежного существования. И перестал обращать на это внимание.

Но вот Генкина черная дыра разрослась к середине ночи до таких угрожающих размеров, что поглотила и самого Генку. Причем настолько основательно, что перетаскивали его в каюту и укладывали спать втроем. Даже невооруженным глазом было видно, что из нее за оставшиеся до начала работы часа четыре Генка не выберется. Хорошо бы к обеду оклемался.

Вот тогда, чтобы не создавать ненужный ажиотаж, Сергей благородно взял на себя тяжелую миссию утренней организации работ и руководства первой сменой. Конечно, только до той поры, пока Марков при непосредственной помощи Женьки не выкарабкается из кошмарных пучин алкогольной интоксикации, то есть часа на два-три. Черт с ним, с неоконченным отпуском! Ведь ради друга.

А все-таки хорошо, что передумали идти ночью на ПКЗ, чтобы организовать там политический диспут с иностранцами, как в запале предлагал сам Серега. Или просто, чтобы поставить там всех раком, как того требовал Генка. Впрочем, под понятием «всех» он имел в виду вполне определенных лиц. Женечка молча присоединялся к обоим предложениям.

ИЗ ОПЕРАТИВНОЙ СВОДКИ

МУРМАНСКОГО ОБЛАСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ЗА ПРОШЕДШИЕ СУТКИ

«На 935-м километре Ленинградского шоссе потерпела аварию автомашина ВАЗ 21063 государственный номер МУН 17–98. Водитель СЛОНСКИЙ Роман Иосифович, находясь за рулем в нетрезвом состоянии не справился с управлением автомашиной, на высокой скорости (примерно 120 километров в час) съехал на обочину и в семи метрах от трассы врезался в скалу. В результате столкновения от полученных травм водитель скончался на месте до прибытия «Скорой помощи».