Читать книгу Приключения кирасира Стрешнева - Олег Крюков - Страница 3

Какая, однако, конфузия боевому офицеру-кавалеристу оказаться ночью в зимнем лесу, да без коня! Одно радует: след на снегу хорошо виден.

По нему Стрешнев и пошёл, иногда останавливаясь и подзывая боевого друга ведомым им обоим свистом.

Между тем подморозило. Степан Петрович стал быстро остывать после горячки боя. Он натянул треуголку на самые уши, сунул подмышки руки в перчатках из телячьей кожи, и подумал, что сейчас, должно быть со стороны выглядит как француз, спешащий к переправе через Березину. Сам два года назад на таких насмотрелся!

Усадьба появилась внезапно. Занесённая снегом аллея, в конце которой освещаемый полной луной белоснежный особняк с колоннами. И именно к нему вели следы Серого!

Промёрзший до костей штаб-ротмистр приободрился, и направил свои плохо слушающиеся стопы к дому. Он даже стал вполголоса напевать «Прелестную Катрин».

– А ну стой, нехристь!

Из-за дерева вышел мужик в тулупе, наставив на Стрешнева уланский мушкетон [17].

– Какой же я тебе нехристь, дядя? – отвечал Степан Петрович. – Ты что, своих не узнаёшь.

– Свои в лесу по ночам не ходют, – резонно заметил мужик, не спуская с кирасира настороженного взгляда.

– А барин у тебя, дядя, имеется?

– А как же без барина-то? Без барина нам никак нельзя. Токма у нас барин помер давно.

– Вот как? И давно вы, болезные осиротели?

– Скажешь тоже, осиротели! И ничего мы не осиротели! Потому как барыня у нас есть.

– Ну, давай, веди меня к своей барыне!

– Ишь, чего захотел! В такую-то пору почивать госпожа наша изволит.

И то верно, на дворе-то ночь-полночь! Стрешнев как-то за своими авантюрами и забыл об этом.

– Так что же, дядя, так и будешь меня на морозе держать?

– А ты точно, не хранцуз?

– Да какой же я тебе француз? На, смотри!

Степан Петрович плохо слушавшейся рукой достал из-за пазухи нательный крестик.

Мужик впился в него дальнозоркими глазами.

– Точно, наш, православный! Ну, пошли, чего сопли-то морозить!

Он повёл офицера во флигель, стоявший в глубине заснеженного сада.

– Ты уж, ваше блаародь не серчай! Спасу тут не было от шаромыжников [18], прости Господи! Не поотвыкли исчо.

– А тебя как зовут-то, дядя?

– Тихоном кличут.

– А скажи-ка Тихон, к вам конь не забегал? Рослый такой, голштинской породы.

– Много тута всякой твари Божьей ходит, – уклончиво отвечал Тихон. – Вот, давеча к барыне инок на полудохлой кляче притащился.

– Давеча, это когда? – насторожился Стрешнев.

– Аккурат, барыня ко сну отходить собирались. А тут он. Грит, по срочному делу.

– Так может барыня ваша и не спит ещё? Я-то тоже по срочному.

– Да уж с час как окна погасли. А Марфуша монашка энтого в гостевую отвела. Сам видал.

Он открыл перед гостем дверь.

– Милости просим. Да ты не переживай, ваше блаародь! Сейчас збитня горячего отведаешь, поспишь. А с утра Марфуша барыне доложит. Барыня у нас рано встаёт.

Вскоре Степан Петрович сидел у жарко натопленной печи и пил обжигающий пряный напиток. Тихон рассказывал ему о том, какое богатое у них имение, какая барыня радетельная хозяйка, но вскоре заснул на лавке, укрывшись своим тулупом, оглашая комнату заливистым храпом.

Штаб-ротмистр спать не собирался. Человек, похитивший бумаги был совсем рядом.

Он извлёк из кармана родительский брегет. Механизм показывал второй час ночи. Глянул на спящего Тихона, не притворяется ли? Похоже, тот действительно спал. Мерно вздымалось и опускалось тело под тулупом, рука безвольно свесилась с края лавки.

Степан Петрович неслышно поднялся, надел сюртук, сунул за пояс Милотту, а палаш подмышку. Дверь предательски скрипнула, Тихон тут же приподнялся на своём ложе.

– Ты куда, ваше блаародь?

– На двор я, – отвечал кирасир, пряча за спиной палаш. – Ты спи!

– А-а-а. Как выйдешь налево, да вдоль орешника держись. Тама нужник.

Отогревшийся штаб-ротмистр вышел, с удовольствием вдохнув морозный воздух. Ах, до чего прекрасна русская зимняя ночь! На небе россыпи звёзд, и Стрешнев стал искать Вифлеемскую. Снег под луной искрится. Всё дышит первозданной чистотой.

Но хватит лирики! У него два важных дела. Первое не составило для кирасира труда, нужник он нашёл быстро. Пора приниматься за второе.

Окна барской усадьбы были темны, как глаза молодой лезгинки. Кирасир отступил на три шага и оглядел особняк. Такие строили лет шестьдесят тому, во времена матушки Елизаветы [19].

На самом верху, в оконце мезонина теплился огонёк. Может Марфуше не спится?

С парадного крыльца было заперто. Он обошёл дом и обнаружил вход для прислуги.

Здесь, к счастью, дверь была смазана, потому отворилась без скрипа. Штабс-ротмистр вошёл в тёмный коридор. Шпоры он отстегнул ещё во флигеле и теперь шёл в темноте, держась за стену, стараясь ступать неслышно.

Коридор вывел его в круглую залу, откуда в свете луны, смотревшей в большое французское окно, была видна лестница, ведущая наверх.

Наверху была комната, из-за двери которой пробивался свет, были слышны голоса. Мужской голос раздражённо говорил по-французски:

– За те деньги, которые я вам заплатил, вы должны снабдить меня самыми быстрыми лошадьми. Послезавтра, вернее уже завтра я должен быть в Кракове.

– Неужели, monsieur, вы держите меня за провинциальную дурочку? – отвечал женский голос с лёгким польским акцентом.

– Eh, bien,quoi,madame [20]!

– Таким образом, вы должны знать, что бумаги, которые вы получили благодаря мне стоят гораздо больше.

– Они потеряют свою ценность, если их не доставят вовремя.

– Не беспокойтесь, я дам вам лошадей. Часа полтора тому в усадьбу прибежало животное, очень большой и сильный конь. Тихон отвёл его в конюшню накормить и дать отдых. Думаю, он и моя Ласточка составят прекрасную пару. Через два часа возок будет готов. Вы попадёте в Краков вовремя.

Мужской голос произнёс слова благодарности, а Стрешнев заскрипел зубами. Его боевого коня, да в возок, как обычную кобылу!

– Encore le champagne [21]?

Я вам сейчас покажу шампанское!

Степан Петрович перехватил палаш поудобнее, и уже собирался ворваться в мезонин, чтобы поквитаться с врагами государства Российского. Но в этот момент снизу послышались приближающиеся шаги, и ему ничего более не оставалось, как спрятаться в тёмном углу.

Вскоре мимо кто-то прошёл, тяжело дыша, в темноте было не разобрать. Раздалось тяжёлое сопение у двери, а затем голос Тихона:

– Ваше сиятельство, Варвара Казимировна!

– Ну, чего тебе, Тихон?

– Тута давешний монах за ворота выехал. На нашем Альбионе.

– А ты куда смотрел, скотина?

– Дык, кто ж его знал? Вроде человек Божий, а на дворе ночь.

– Вы с Евсеем должны караулить через ночь. Нынче, чья очередь?

– Моя, государыня.

– Значит, ты и получишь плетей.

– Премного благодарен, ваше сиятельство.

– Всё! Пшёл вон!

– Тута ещё вот какое дело…

– Ну, чего?

– Давеча человек один в усадьбу пришёл. По виду из благородных.

– Чего несёшь? Какой ещё человек? И где он сейчас?

– Дык, я его блаародие во флигель спровадил, збитнем горячим напоил. А он сбёг.

– Что?! А ты куда смотрел, скотина? Да я тебя…

– Не вели казнить, матушка! Наш он, православный, вот я слабину-то и дал.

– Поднимай Евсея, дурак! Чтобы сыскали мне его, немедля!

– Слушаюсь, государыня!

Тихон, выскочив из комнаты, кубарем скатился по лестнице.

Пришло время появиться на сцене штабс-ротмистру. Он пристегнул палаш к поясу, справедливо полагая, что размахивать им в присутствии дамы недостойно офицера и дворянина.

– Прошу меня простить, господа!

Комната была небольшая, но роскошно убранная. На оттоманке сидел средних лет мужчина, одетый в чёрное платье по парижской моде, в кресле за бюваром, встроенным в письменный стол, женщина лет тридцати в кружевном чепчике и домашнем платье.

Оба воззрились на Стрешнева. Впрочем, недолго. Мужчина сделал едва уловимое движение, откинув фалды своего сюртука, и потянувшись рукой к голенищу сапога.

В руке у штаб-ротмистра, будто у фокусника появился пистолет.

– Je ne conseille pas [22]! – бросил он.

– Certes, monsieur [23]! – мужчина убрал руку.

Боковым зрением Степан Петрович увидел, как помещица прикрыла рукой толстую пачку «радужных» [24] и стала заталкивать её в бювар.

– «Бьюсь об заклад, французишка всучил ей фальшивые», – не без злорадства подумал он.

– Мне нужны бумаги, которые ваш подельник похитил у меня в монастыре.

– Я не понимаю, о каких бумагах идёт речь…

– За которые вы заплатили этой особе. Предупреждаю, я всё слышал.

– Ах, вы о векселях? – облегчённо засмеялся француз.

Варвара Казимировна тоже улыбнулась, холодно глядя на Стрешнева.

– Не пытайтесь одурачить меня!

Штаб-ротмистр схватил саквояж, стоявший у ног мужчины, и, не церемонясь, вытряхнул его содержимое на персидский ковёр.

Футляр с курительными принадлежностями, ящик с дорожными пистолетами.

Вот они! Стопка бумаг, перетянутая шёлковой лентой. Степан Петрович развернул их. Векселя, какие-то рекомендательные письма краковским менялам.

Француз смотрел на него. В серо-зелёных глазах была плохо скрываемая усмешка.

– Видите ли, сударь, я – негоциант. А с мадам Стромиловой меня связывают исключительно деловые отношения.

Стрешнев с вызовом взглянул в глаза негоцианту. Что-то не очень он похож на купца! Движение, которым потянулся к голенищу сапога, выдавало в нём человека, привычного брать в руки оружие. Да и затылок у штаб-ротмистра почёсывался ещё в коридоре.

Степан Петрович наставил в высокий лоб ствол Милотты, наклонился и ловко выудил из сапога, сидящего на оттоманке маленький изящный двуствольный пистолет. Под стволами было закреплено бритвенно острое лезвие кинжала.

– Это, чтобы у вас не было соблазна делать глупости.

Тонкие бескровные губы француза растянулись, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. Но его улыбка выглядела прямо-таки волчьим оскалом!

Стрешнев обернулся к Madame Стромиловой.

– А вам, сударыня я бы посоветовал быть более осторожной в выборе знакомств.

– Сударь, я не нуждаюсь в ваших советах!

– Тогда не откажите в просьбе! Не наказывайте строго Тихона. Ваш serviteur [25] проявил истинное благородство, дав кров русскому офицеру.

Тут мозг Степана Петровича озарила мысль. Пока он тут любезничает с этими двумя неприятными особами, помощник француза, лже-монах Варфоломей везёт бумаги к западной границе.

– Честь имею! – он развернулся и выбежал из комнаты.

Тихона с Евсеем он нашёл около замёрзшего пруда.

– Ружья-то опустите, мужики. Не ровен час, пальнёте. Я-то всё одно стреляю быстрее и промахов не даю.

Стрешнев убрал пистолеты за пояс.

– Пойдёмте во флигель, поговорить надо.

Расселись по лавкам. Збитню Тихон не предложил.

– А барыня ваша с французом этим спуталась, – закончил штабс-ротмистр свой рассказ. – Понять её можно – вдова.

– Да уж, вдова? – крякнул Тихон. – В замужестве-то и дня не была! Сказывают, муж ейный опосля венчания, сразу же стреляться поехал. Ну, и убили его до смерти за какой-то пустяк. У вас, у бар так водится. А матушка наша четвёртый год, почитай и хозяйствует.

– А я смотрю, что-то здесь не ладно! – дёрнул себя за ус кирасир. – А французишка этот… Он – враг, поверьте мне. Я таких за версту чую. В Европах насмотрелся.

Оба мужика растерянно смотрели на офицера.

– А что же нам теперича делать? – спросил Евсей, молодой ещё парень.

– Если честно, не знаю, – признался Степан Петрович. – Я бы вам посоветовал уходить от неё, да куда? Только неприятностей себе наживёте. Хотя, по указу третьего года [26] могли бы собрать выкуп. Вот только отпустит ли она вас?

– Откудова деньги-то на выкуп? – почесал в затылке Тихон.

– В солдаты пойти можете.

– Да кто ж меня в солдаты возьмёт? Старый я уже, сорок второй годок пошёл.

Помолчали.

– Ладно, ваше блаародь, мы тут сами разберёмся. А тебе монаха этого ненастоящего искать надо. Пойдём седлать твоего немчуру. Ружьецо-то своё не забудь. Я его почистил, новый забой вставил [27]. Потом наезженную дорогу укажу короче версты на две. Может у Мстиславля злыдня этого и перехватишь.

Конь встретил своего хозяина радостным ржанием. Стрешнев припал лицом к тёплому боку, провёл по нему рукой. Серый вздрогнул, когда рука коснулась глубокой царапины.

– Достали тебя, значит, волчьи зубы.

Грустный храп был кирасиру ответом.

– Слышишь Тихон, – позвал штаб-ротмистр уже сидя в седле, – я этого Варфоломея в глаза не видел. Какой он?

– Ну, – задумался тот. – Борода у него подстрижена.

– И всё? А росту-то он, какого?

– Росту? Дык, погоди, Евсей-то наш малевать горазд. В прошлом годе церковь с артелью расписывал. Его барыня отпускала. Евсей!!!

Через четверть часа Степан Петрович покидал усадьбу, сунув за пазуху не без таланта малеванный углём портрет довольно молодого человека с аккуратно подстриженной бородой и лукавым взглядом воспитанника иезуитской школы.

– А Альбион наш серый в яблоках! – крикнул вдогонку Тихон.

Проезжая мимо особняка штаб-ротмистр увидел свечу в окне мезонина. Француз рассматривал его сквозь стекло, словно сквозь ружейный прицел. Что-то подсказывало Степану Петровичу, что они ещё встретятся.