Читать книгу Прощайте, сожаления! Порой они уходят вместе с жизнью - Олег Мамонтов - Страница 3

2

Оглавление

В ночь на пятницу Каморин спал плохо. В самое глухое время, около двух часов, он проснулся и затем до утра ворочался, не в силах уснуть снова. Из его головы не выходила Александра Петина, или Сандра, как в пору их любовных отношений она именовала себя в подражание голливудским героиням. На её страницу в социальной сети «вконтакте» он забрёл накануне, получив в конце рабочего дня от неё эсэмэску, и заодно просмотрел и её последние публикации, ссылки на которые выдал Google. Судя по ним, Сандра не только не сделала себе имени в столичной журналистике, но даже не сумела закрепиться надолго в каком-то издании. Её имя мелькало в разных СМИ, в основном электронных, малоизвестных. Скорее всего, она была всюду только внештатной сотрудницей, «фрилансером». Впрочем, ничего иного он от неё и не ждал.

Сандра, вопреки своему «голливудскому» имени, совсем не походила на актрису из блокбастеров, ещё меньше – на «пробивную», настырную журналистку, способную сделать карьеру в Москве: была маленькой, хрупкой, женственной, с нежным личиком, любительницей пошутить и посмеяться задорным, звонким смехом. Но чаще она была задумчивой, печальной, и именно такой осталась запечатлённой на немногих фотографиях, сохранившихся у него от поры их близости. И теперь, оглядываясь в прошлое, в те забытые, впустую растраченные годы, он мог отыскать там едва ли не единственное отрадное воспоминание – её образ. В это тёмное утро она снова пришла к нему в воспоминаниях, такая же, какой он помнил её по фотографиям, – красивая, нежная и печальная, уже на пороге увядания, с любовью и молчаливым вопросом в глазах: понимаешь ли ты, что я отдаю тебе своё последнее цветение, свои последние хорошие годы?

А между тем он в ту пору мало дорожил ею. Она бывала с ним нечасто, объясняя долгие разлуки необходимостью ухода за своеё больной матерью. Ему казалось, что его отношения с ней – лишь замена настоящей любви, прелюдия к ней. И потому он продолжал искать что-то лучшее, в том числе при помощи объявлений о знакомстве. Однажды прямо из постели с ней он заторопился на свидание с другой, которая, точно в насмешку, не пришла. И теперь он видит, что годы прошли, а никого лучше Сандры в его жизни не было. Да и не будет, наверно.

В половине шестого его мобильный телефон разразился резкими сигналами будильника, и волей-неволей он поднялся, чтобы прекратить эти отвратительные звуки. Сразу после этого он засобирался в дорогу: предстояло по заданию редактора «Ордатовских новостей» ехать в пригородный посёлок Оржицы, где на консервном заводе губернатор проводил совещание местных товаропроизводителей. Без четверти восемь он подошёл к зданию областной администрации. Там возле колонн уже маячила Маша Вострикова из пресс-службы: рыжие волосы, волной ниспадающие на воротник чёрного приталенного пальто из неопрена, оранжевый шарфик под цвет волос, прижатая к груди папка со списком участников и хитрый взгляд с прищуром, выискивающий в толпе прохожих участников мероприятия. Хотя Каморин не входил в журналистский губернаторский пул и на губернаторские выезды попадал изредка, Маша сразу узнала его, приветливо замахала рукой и показала на серую «Газель», стоявшую на обочине неподалёку. Садясь в машину, Каморин подумал о том, что Маше мудрено было не узнать его – полуседого, с одутловатым лицом и толстыми линзами очков. В последнее время на подобные выездные мероприятия, по которым нужно спешно отписываться в ближайший номер, обычно посылали кого-то помоложе.

В машине уже сидели пять журналистов, в том числе двое телеоператоров с видеокамерами и штативами к ним, разложенными в проходе. Осторожно, чтобы не задеть аппаратуру, Каморин пробрался на одно из самых дальних мест. Журналисты, все люди молодые, оживлённо переговаривались, а Каморин лишь прислушивался к их разговору, чувствуя себя чужим этому «племени младому, незнакомому», к тому же более успешному, чем он сам – представитель непопулярного, почти никому не известного частного издания. К восьми подошли ещё трое, а ровно в восемь в двери «Газели» показалась Маша, оглядела собравшихся и скомандовала водителю:

– Едем!

Маша раздала журналистам пресс-релиз, из которого они узнали, что Оржицкий консервный завод лидирует в регионе по выпуску томатной пасты, лечо, кабачковой икры, кетчупов и соусов. Это производство способно переработать в икру шестьдесят тонн кабачка в сутки, а за сезон – три тысячи тонн. Всего же предприятие перерабатывает в год семь тысяч тонн овощей.

Пока журналисты вникали в пресс-релиз и придумывали вопросы, которые следует задать руководству предприятия, «Газель» выбралась из лабиринта городских улиц и выехала на загородную трассу. За окнами потянулись поля рыжевато-бурой стерни, перемежавшиеся с тёмной, припудренной инеем, зеленью озимых посевов. Каморин скоро задремал, прислонив голову к холодному оконному стеклу, и стряхнул дремоту только минут через сорок, когда машина остановилась на просторном заводском дворе и его спутники начали выбираться наружу.

Исполнительный директор завода Александр Саматов, приземистый, плотный, с плешью до темени, встретил журналистов улыбками, но пройти в помещение не пригласил. Все поняли: нужно дождаться губернатора. Журналисты с удовольствием втягивали густые пряные ароматы, доносившиеся из заводских корпусов, предвкушая получение вкусных «сувениров», и расспрашивали Саматова об успехах предприятия. Тот отвечал скупо, посматривая на ворота, через которые с минуты на минуту должен был въехать губернаторский кортеж. Рядом с Саматовым были два его заместителя, десятка полтора участников предстоящего совещания и один человек из пишущей братии, приехавший на своей служебной машине раньше коллег, – главный редактор «Вечернего Ордатова» Аркадий Пиковец, лишь недавно назначенный на эту должность. Губернатор подъехал через пять минут на чёрном автомобиле Mercedes-Benz в сопровождении свиты на такой же машине. При виде хозяина телеоператоры и фотокорреспонденты встрепенулись и нацелили на него свою аппаратуру. Каморин, совмещавший обязанности пишущего журналиста и фотокорреспондента, тоже защёлкал фотоаппаратом.

Губернатор Анатолий Горбонос, выйдя из машины, победительно улыбнулся, привычно готовый обаять каждого, особенно женщин, своей унаследованной от предков казацкой статью и мужской красотой сухой, породистой головы – седовласой и седоусой, с чёрными густыми бровями. Но улыбка быстро слетела с его губ, когда он увидел, что встречают его только кучка людей, толпившаяся на фоне невысоких корпусов из силикатного кирпича с частыми бельмами заложенных окон. Очевидно, даже ради дорогого гостя директор не счёл нужным прерывать производственный процесс и выводить коллектив во двор.

Лицо губернатора стало озабоченным. Чтобы скрыть досаду, он пробормотал: «Ну показывайте, что тут у вас хорошего», – поскольку знал, что экскурсия по заводу включена в заранее согласованную программу мероприятия. Директор повёл всех к одному из корпусов, где перед входом каждому вручили накидки из голубоватого прозрачного пластика и такие же шапочки. Переступив порог, гости оказались на отгрузочной площадке, где громоздились штабеля поддонов, уставленных стеклянными банками с овощными консервами. Губернатор заулыбался одобрительно при виде такого изобилия и благословляющим жестом прикоснулся к банкам. Затем все проследовали в кетчупный цех и начали знакомство с ним с варочного отделения, где всё, как в бане, обволакивал туман из горячего пара. В основной части того же цеха было светло и почти безлюдно: там работали автоматические линии под управлением нескольких наладчиков.

Каморин шёл следом за директором и прислушивался к его разговору с губернатором. Речь шла о том, что заводу трудно с закупкой сырья. Чтобы работать не в убыток, кабачки нужно закупать по цене три с половиной рублей за килограмм, тогда как предприятия других регионов платят за килограмм пять рублей. Так что местные селяне если и выращивают этот овощ, то стараются сбывать его за пределами области. Не так-то просто закупать и другие овощи, например сладкий перец, потому что первый, летний, сбор его идет в магазины и на рынок, где цена выше и плата наличными. А завод наличными платить не может. Поэтому для него сезон переработки перца начинается только в середине сентября. Но в этом году третьего октября случились заморозки на почве, и еще не убранный урожай погиб. Вот почему переработать в этом году запланированное количество перца предприятие не сможет.

Губернатор спросил о численности работающих. Оказалось, ныне, в самый разгар сезона переработки, на предприятии трудятся триста двадцать человек. Если объем товарной продукции за год, – а это шестьсот миллионов рублей, – разделить на число работающих, то на каждого получится почти два миллиона рублей.

– Это мало, потому что и самый хреновый крестьянин столько производит, в среднем же больше – на пять-десять миллионов рублей, – пробасил губернатор, с явным удовольствием ввернув мужицкое просторечие.

– Нужно учитывать, что у нас сезонный характер работы, – заметил директор. – Вот переработаем к зиме всё закупленное сырьё и закроемся до следующего сезона.

– О ваших проблемах с сырьём мы поговорим на совещании, – пообещал губернатор. – Как раз для решения их нами предлагается специальная программа.

Другие производства директор счёл, по всей видимости, недостойными показа, и по завершении осмотра кетчупного цеха экскурсия закончилась. Все вышли во двор, где под открытым небом состоялась краткая пресс-конференция. Губернатор торопливо раскрыл журналистам суть новой программы поддержки производителей и переработчиков сельскохозяйственной продукции за счет средств областного бюджета. Идея этого начинания заключалась в поощрении кооперации предприятий аграрно-промышленного комплекса через предоставление их объединениям под названием кооперативов бюджетной поддержки – грантов и субсидий. В областной администрации полагали, что благодаря этому все заинтересованные стороны решат свои проблемы: производители сельскохозяйственной продукции получат её гарантированный сбыт, переработчики будут надёжно обеспечены сырьём, финансовые организации смогут увереннее кредитовать тех и других, областная же администрация, под эгидой которой всё это будет происходить, получит возможность более эффективно контролировать местную экономику к выгоде для всего региона.

– Рубль, вложенный в производство, как минимум пятью рублями вернётся в бюджет со всех этапов производства, переработки и реализации сельскохозяйственной продукции, – уверенно заявил губернатор. – Для нас такая схема финансирования отрасли через кооперативы будет прозрачная. Рассчитываем привлечь к этому банки. Мы продотируем расходы на заготовку сельскохозяйственной продукции и финансировать будем исключительно под контракт, под накладные.

Губернатор говорил ещё о том, что «склады нужны обязательно», и обещал хозяйствам возместить из бюджета половину средств, которые они затратят на строительство хранилищ. Их в регионе хватает для хранения лишь ста пятидесяти тысяч тонн овощей и фруктов, тогда как одних овощей произведено в этом году один миллион тонн, в том числе триста девяносто тысяч тонн – крупными хозяйствами. Недостаточны и мощности местных перерабатывающих предприятий, которые ныне перерабатывают в год только около тридцати тысяч тонн овощей – вдвое меньше, чем в советское время. Предвосхищая вопрос о том, куда сбывать продукцию этих предприятий, губернатор заявил:

– Местные предприятия аграрно-промышленного комплекса мы рассчитываем привлечь к обеспечению продуктами питания больниц и школ. Ныне на питание в учреждениях так называмой закрытой социальной сети областная казна ежегодно тратит один миллиард рублей. Мы хотим, чтобы этот миллиард обязательно вернулся в бюджет. А для этого нам нужно, чтобы сельхозтоваропроизводители, переработчики и пищевики были наши. Им следует объединяться в кооперативы. Кооператив, который представит на тендере широкий ассортимент, победит и отыграет справедливую цену.

Взглянув на часы, губернатор предложил задавать вопросы. Журналисты правильно поняли начальственный жест и вопросов задали совсем немного. После чего губернатор отбыл на совещание, на которое журналисты приглашены не были. Не вручили им и вкусных «сувениров», отчего почти каждый из них был разочарован. Впрочем, фотокорреспонденты были довольны и тем, что получили возможность сделать общее фото участников совещания за большим столом в конференц-зале здания заводоуправления.

Каморин сделал два снимка в конференц-зале и собирался покинуть мероприятие, тоже испытывая разочарование, но только не из-за отсутствия угощения. Ведь вся интрига была в том, как ответят хозяйственники на предложение областной власти, какие аргументы с обеих сторон прозвучат, на что им удастся договориться! Но журналистов без церемоний выставили за дверь. Что, впрочем, было совсем не удивительно: ведь все приглашённые должны были написать заказные материалы на основе лишь той дозированной информации, которую им дали. Пресс-службе администрации области требовались только трёхминутные сюжеты на местных телеканалах и краткие сообщения в газетах о новых инициативах губернатора.

Уже подходя к «Газели», Каморин почувствовал, что сзади кто-то коснулся его плеча, и обернулся. Перед ним стоял Аркадий Пиковец. Усталый взгляд, резкие складки, идущие от носа к уголкам губ, изрытый морщинами лоб, плешь над ним, прикрытая седым зачёсом, высокий рост и довольно плотное сложение – все эти телесные признаки Пиковца сразу выделяли его в толпе журналистов, большей частью молодых особ женского пола. Оба они, Каморин и Пиковец, примелькались на разного рода мероприятиях для прессы, раза два коротко переговарились и кивали друг друг другу при встрече, считая себя знакомыми. Хотя это, конечно, было только так называемое шапочное знакомство. При виде Пиковца Каморин не раз думал о том, что такому старику пора бы уж выйти в начальство и посылать на пресс-конференции и брифинги кого-то помоложе. Впрочем, то же самое мог бы думать и сам Пиковец про Каморина.

– Поедем на моей машине и поговорим по дороге, – предложил Пиковец, слегка улыбнувшись.

От разговора, предложенного старшим коллегой, отказаться было просто неудобно, к тому же предоставлялась возможность замолвить слово о Сандре, поэтому Каморин согласился не раздумывая. Оба направились к машине, на которой приехал Пиковец, – то была «Лада-Приора» серого цвета с водителем за рулём. Журналисты сели сзади, чтобы им удобнее было разговаривать. Каморин подумал о том, что Пиковец выбился в начальники и предстоящий разговор как-то связан с этим новым назначением коллеги. Пиковец тотчас подтвердил эту догадку.

– А я теперь главный редактор в «Вечернем Ордатове». Ещё не слышали об этом?

– Не доводилось.

– Прежнего, Бакуркина, сняли через два дня после отстранения мэра Лемзякова. Вы же знаете, что Бакуркин активно участвовал на стороне Лемзякова в информационной войне против губернатора.

– Как же не знать!

– Теперь приходится расставаться и с наиболее рьяными соратниками Бакуркина внутри редакции, а на их места приглашать новых сотрудников. В связи с чем у меня к вам предложение перейти к нам. Что скажете?

– Да я же стар, поэтому хотелось бы работать спокойно на одном месте. Как говорится, коней на переправе не меняют.

– Сколько же вам?

– Пятьдесят в этом году стукнуло. В этом возрасте не хочется перемен.

– В самом деле так чувствуете? Ну тогда это серьёзно! Это значит, что вы действительно состарились. Только не обольщайтесь насчёт того, что в «Ордатовских новостях» вам дадут спокойно доработать до пенсии. Дела у вашей газеты не блестящи…

Пиковец поскучнел. Тот вопрос, который он собирался обсудить с Камориным, оказался исчерпанным, и теперь он не знал, о чем ещё говорить с ним. Конечно, настаивать на переходе Каморина, обещая ему спокойную жизнь в «Вечернем Ордатове», было нельзя. Какая уж там спокойная жизнь в условиях, когда любой газете приходится бороться за выживание! Буквально на глазах, с катастрофической скоростью, менялся рынок масс-медиа, читатели всё больше уходили в интернет, а следом за ними устремлялись и рекламодатели. Как бы угадав его мысли, Каморин заговорил именно об этом, наболевшем.

– Так ведь и у вас дела не блестящи. Читатели всех бумажных газет вымирают. А из молодых, продвинутых кто полезет искать электронную версию «Вечернего Ордатова», когда в интернете так много разных соблазнов? Голигузов – знаете такого? он ещё пытался издавать маленькую газету для бухгалтеров – как-то поделился со мной своим профессиональным видением проблемы: в Ордатове шестьдесят восемь газетных киосков, и в каждом покупают газет одного наименования от двух до десяти экземпляров, за исключением, конечно, «Комсомолки». Получается, что в розницу уходит в лучшем случае пятьсот экземпляров каждого выпуска. Откуда же тогда берутся официальные многотысячные тиражи у местных изданий? Ведь подписки у всех кот наплакал.

– Газеты распространяются ещё по договорам об информационной поддержке с разными организациями…

– Да, это когда пачки номеров штабелями выкладываются на проходной или в приёмной, и предполагается, что кто-то их берёт и читает. Хотя в этом можно очень сомневаться. Короче, многотысячные тиражи местных изданий – это фикция, приманка для рекламодателей. И если вам в этом отношении легче, чем нам, то лишь потому, что «Вечерний Ордатов» – муниципальная газета и может рассчитывать на субсидию из бюджета, а также на распространение по муниципальным организациям и библиотекам. Но читателей вам это особенно не прибавляет.

– Экий вы пессимист! – засмеялся Пиковец, желая обратить сказанное собеседником в шутку. – Непонятно, как с таким настроением вы работаете в газете. А я-то думал, судя по вашему блогу, что вы бодрый участник всего позитивного, что происходит в стране.

– Что же такого позитивного вы видите вокруг? Может быть, это последняя инициатива губернатора? Кстати, что вы думаете о ней?

– Думаю, что сельским товаропроизводителям не резон объединяться в кооперативы с местными переработчиками, привыкшими платить за сырьё значительно меньше, чем покупатели из других регионов. Учтём и то, что речь идёт о судьбе мизерной части урожая овощей в нашей области – около трёх процентов. К существенным сдвигам это не приведёт, в лучшем случае лишь поможет обеспечить местные детские дома, интернаты для инвалидов и другие богоугодные заведения дешёвыми овощными консервами.

– И заодно даст областным чиновникам возможность поруководить не только социальными учреждениями, но и предприятиями реальной экономики. Это при условии, что кто-то из сельских руководителей купится на посулы и согласится войти в кооперативы с переработчиками и банкирами. Так в чём же позитив?

– Я имею в виду то, что после всеобщего раздрая и хаоса девяностых страна с началом нового века успокоилась и стала налаживать свою жизнь. Усмирили и сепаратистов, и олигархов, повысили рождаемость, укрепили армию, улучшили положение бюджетников. Да вы же сами всё это видите и знаете! Вы же так горячо выступили в своём блоге против «белой революции»!

– Да, мне противно, когда толпа столичных хипстеров пытается говорить от имени чуждого им народа и отменить итоги общероссийских выборов. Ведь это уже было, и мы знаем, к чему это привело! Большевики в семнадцатом году захватили власть, не дожидаясь выборов в Учредительное собрание, а когда оно двенадцатого ноября было всё-таки избрано и большевики оказались там в меньшинстве с двадцатью четырьмя процентами голосов, они разогнали его. Власть оказалась в руках людей, совершенно чуждых подавляющему большинству населения России. Они устроили грандиозный погром российского народа, в первую очередь крестьянства, растянувшийся на двадцать с лишним лет.

– Вы помните эти даты и проценты? – спросил удивлённо Пиковец, повернув голову и всматриваясь в лицо Каморина.

– Выучил в своё время, будучи историком по образованию, к тому же выборы в Учредительное собрание и его разгон – это роковые события для всех россиян. Они отразились на судьбе каждой семьи и в немалой мере предопределили судьбу каждого россиянина ещё до его рождения. В тридцать седьмом году были расстреляны мой родной дед по матери вместе со своим старшим сыном, а также двоюродный прадед по отцу – все бывшие крестьяне, бежавшие в города от колхозной неволи и угрозы раскулачивания. Кстати, этот двоюродный прадед был воспитателем моего родного деда по отцу из-за ранней смерти своего брата, моего родного прадеда. В какой другой стране возможно подобное число жертв режима в родне одного человека? Притом в «просвещённом» двадцатом веке, в «самом справедливом обществе»! А ныне впервые за всю историю России у нас есть власть, свободно избранная большинством народа, которая настолько демократична, что терпит и злобную оппозицию, к примеру на радио «Слухи Москвы», передачи которого ретранслируются во всех крупных городах. Будь президентом я, прикрыл бы это подрывное радио, потому что оно объявляет российскую власть нелегитимной, а во время провалившейся «белой революции» звало людей на уличные акции, то есть на беспорядки! Молодчик во главе уличной толпы грозился даже повести её на Кремль!

– Да, это радио подрывное и русофобское, – согласился Пиковец, тоже заметно волнуясь. – Что не случайно. «Страшно далеки они от народа», как говорил основоположник. Достаточно заглянуть в «Википедию», чтобы убедиться в этом. У самых известных сотрудников этого радио родители и другие ближайшие родственники в советское время преуспевали, занимали номенклатурные посты, а то и служили в карательных органах. Я уже не говорю о праве многих из них на зарубежную репатриацию.

– И самая неистовая из них – Полина Бреус, современная Брешко-Брешковская, «бабушка» несостоявшейся «белой революции»!

– Ну не стоит преувеличивать её роль. Хотя вещает она еженедельно по часу, вы почти ничего конкретного из её речей не припомните. От них остаётся в памяти в основном лишь ехидная интонация. Это же просто упражнения в искусстве злословия, смесь полуправды с многозначительными намёками на несуществующие обстоятельства и прямой лжи. Вы же не будете проверять её информацию, потому что понимаете: она руководствуется правилом «всякое лыко в строку». То есть всё подтасовывается и извращается таким образом, чтобы опорочить российскую власть. Но плохо то, что то же самое, только не столь явно, делают и все так называемые оппозиционные СМИ. Практически все они в своё время вышли из карманов олигархов как орудия борьбы за власть. И хотя олигархов давно «ушли» из политики, СМИ остались верны своему амплуа.

– Нет, кое-что в речах Бреус врезается в память. Вы не заметили, как часто она предаёт анафеме всеобщее избирательное право? Мол, пока его не ввели в Англии и других ведущих странах, там всё было благополучно, всё укреплялось и динамично развивалось. А ныне Европа с её всеобщими выборами катится в бездну. Это вроде постоянного призыва Катона Старшего: «Карфаген должен быть разрушен».

– Заметил. И это, на мой взгляд, замечательно! Устами Полины Бреус так называемая «либеральная оппозиция» призывает россиян к ограничению избирательного права, в сущности к диктатуре! Это равнозначно признанию того, что суть конфликта власти и оппозиции не в якобы произошедшей фальсификации выборов, а в стремлении оппозиции вообще отменить в России всенародные демократические выборы, победить на которых она и не рассчитывает.

– А ещё я заметил, что к красноречию бабушки «белой революции» особенно восприимчива вполне определённая публика: это интеллигентные люди без гуманитарного образования, особенно без хорошего знания российской истории. Чаще всего это обычные технари, которые не понимают, как драгоценен и хрупок дар свободы, которой у России никогда за всю её тысячелетнюю историю не было, за исключением последних десятилетий. И чаще это жители Москвы и Петербурга, которые не знают положения в провинции, где позиции коммунистов всё ещё сильны, особенно в депрессивных регионах. Ведь у нас, в богоспасаемом Ордатове, до самой кончины в прошлом году принимала народ в своей приёмной в здании областного краеведческого музея депутат Государственной Думы от КПРФ несгибаемая Валентина Кандаурова. Та самая, что стращала земляков: «Мы всё видим и учитываем дела каждого». То есть, придёт час, и призовём вас к ответу за то, что вы делали при проклятых капиталистах!

Пиковец при этих словах звонко засмеялся, как хорошей шутке.

– И она знала, о чём говорила! – продолжал Каморин с нарастающим жаром. – У её партии в регионе самые развитые организационные структуры и самый дисциплинированный электорат. Более того, здесь и старые номенклатурные кадры КПСС, пусть поредевшие и перекрасившиеся, всё ещё на властных постах. Помните, как шутили при Горбачёве: «Перестройка – это как буря в тайге: верхушки шумят, а внизу тихо». У нас, в Ордатове, не только в перестройку, но и во все постсоветские годы было сравнительно тихо, и в этой тишине прекрасно сохранился старый советский аппарат. Конечно, старые чиновники уходили на покой, но им на смену приходили их отпрыски. Сложились настоящие кланы чиновников, воспитанных на старых традициях. Здесь в любой день готовы вернуть советское прошлое во всей его красе. И то же самое почти повсеместно в провинции. Так что если в центре и случится «белая революция», то либеральные вожди власть едва ли удержат. Скорее всего, повторится то, что уже было в семнадцатом году.

– Пожалуй, вы и в меня метите! – снова засмеялся Пиковец. – Я ведь тоже бывший коммунист, стало быть, «перекрасившийся»!

– Я вас не виню, потому что такова жизнь: желавшие иметь надёжное будущее в советское время шли в коммунисты, а теперь такие идут в чиновники. Наверно, современные чиновники всё же немного лучше прежних, советских. Река жизни течёт неторопливо, новое прививается медленно, и должно смениться ещё не одно поколение, чтобы сознание людей совершенно изменилось и возвращение к тоталитарному прошлому стало невозможно. Всё будет хорошо, если только политические авантюристы от оппозиции не прервут это плавное течение.

– Сил у них на это не хватит, хотя злости им не занимать. Если только не вмешаются внешние силы… На днях мне попалась на глаза редкостная по откровенной русофобии статейка одного современного либерала под названием «В стране победившего ресентимента», которая меня настолько поразила, что я скачал её себе на планшет. Сейчас я её открою. Вот послушайте, что он пишет: «Одна из поражающих метаморфоз российского общества связана с вулканическим ростом агрессивности одновременно с отказом от признания реальности, погребённой в одночасье под идеологическими фикциями. Объяснить это явление непросто. Его часто списывают на беспрецедентную обработку масс телевизионной пропагандой. Официальная пропаганда многое объясняет, но далеко не всё. Не всякое общество может быть распропагандировано в такие короткие сроки и до таких эксцессов. Чтобы пропаганда была эффективной, она должна отвечать бессознательным устремлениям населения. Мне кажется, что для анализа трансформации массового сознания может быть полезен Ницше и его размышления о ресентименте».

– О чём? – переспросил Каморин.

– О ресентименте. Далее в статье говорится как раз об этом: «Ницше считает ресентимент чувством, характерным для морали рабов, которые в силу своего положения ничего не могут изменить в мире. Это восстание воображения против реальности, не чуждое и некоторого своеобразного творческого начала…» И затем автор приводит цитату из сочинения Ницше под названием «К генеалогии морали»: «Восстание рабов в морали начинается с того, что ресентимент сам становится творческим и порождает ценности: ресентимент таких существ, которые не способны к действительной реакции, реакции, выразившейся бы в поступке, и которые вознаграждают себя воображаемой местью». Каково, а? Это же как надо не любить россиян, чтобы объявлять их рабами!

– В пылу вдохновенного гнева это позволяли себе и русские гении, к примеру Лермонтов. Но зачитанная цитата звучит как-то слишком рассудочно, без намёка на поэтическое увлечение. Хотя из неё всё же не совсем ясно, что такое ресентимент.

– Знаете, я и сам этим заинтересовался. Просмотрел «К генеалогии морали», где Ницше употребляет это слово во французской транскрипции без перевода. Что объясняется, как я понял, отсутствием точного аналога его в немецком языке. И на русский «ресентимент» нельзя перевести кратко и однозначно, в франко-русских словарях указывается целый ряд его значений: это и «недовольство», и «возмущение», и «негодование», и «обида», и «ненависть», и «неприязнь», и «сожаление», и «разочарование». Так оно и есть на самом деле: когда нас обидели, нас охватывает не одно лишь чувство разочарования или возмущения, а множество сходных чувств, перетекающих одно в другое. Порой это ненависть, порой негодование, а когда эти сильные чувства остывают, появляются сожаление и неприязнь к обидчику. Но стоит неприятным воспоминаниям усилиться, как сожаление перерастает в возмущение. То есть это сгусток чувств, способных бередить душу годами, а то и десятилетиями.

– Но совсем понятно, какое отношение это имеет к злобе дня.

– О, самое прямое. Автор той же статьи далее пишет следующее: «Авантюра на Украине стала благородной войной против воображаемых фашистов, изоляция России – её утверждением в ранге великой державы, упадок экономики и падение доходов – ростом благосостояния и счастья. И даже люди, далекие от фантазмов ресентимента, но напуганные ураганом происходящих изменений, которые они не в силах предотвратить, систематически пытаются отрицать реальность происходящего или хотя бы закрыть на неё глаза».

– Как странно, что либералы вытащили замшелого Ницше, на которого ссылался Гитлер…

– Да, мне это тоже показалось странным, поэтому из того же сочинения «К генеалогии морали» я надёргал несколько любопытных цитат. Там Ницше дал следующее определение благородных, по его мнению, людей, не знающих ресентимента: «…те же самые люди, которые inter pares столь строго придерживаются правил, надиктованных нравами, уважением, привычкой, благодарностью, ещё более взаимным контролем и ревностью, которые, с другой стороны, выказывают в отношениях друг с другом такую изобретательность по части такта, сдержанности, чуткости, верности, гордости и дружбы, – эти же люди за пределами своей среды, стало быть, там, где начинается чужое, чужбина, ведут себя немногим лучше выпущенных на волю диких зверей. Здесь они смакуют свободу от всякого социального принуждения; в диких зарослях вознаграждают они себя за напряжение, вызванное долгим заключением и огороженностью в мирном сожительстве общины; они возвращаются к невинной совести хищного зверя как ликующие чудовища, которые, должно быть, с задором и душевным равновесием идут домой после ужасной череды убийств, поджогов, насилий, пыток, точно речь шла о студенческой проделке, убеждённые в том, что поэтам надолго есть теперь что воспевать и восхвалять. В основе всех этих благородных рас просматривается хищный зверь, роскошная, похотливо блуждающая в поисках добычи и победы белокурая бестия…» Слышите: Ницше восславил «белокурую бестию», а наш либерал, между прочим, носит фамилию, производную от названия западноукраинского городка в бывшей черте оседлости!

– Хороши идеологические корни российского либерализма!

– В том же сочинении Ницше утверждал также, что иудаизм и христианство родились из ресентимента, из рабских чувств, а совесть объявил «нечистой» и объяснил её происхождение насилием. Цитирую: «Те грозные бастионы, которыми государственная организация оборонялась от старых инстинктов свободы, – к этим бастионам относятся прежде всего наказания – привели к тому, что все названные инстинкты дикого свободного бродяжного человека обернулись вспять, против самого человека. Вражда, жестокость, радость преследования, нападения, перемены, разрушения – всё это повёрнутое на обладателя самих инстинктов: таково происхождение «нечистой совести». И на этого автора, отрицавшего мораль, религию и закон, ссылаются современные российские либералы!

– Жаль, что обо всём этом вы не напишите в «Вечернем Ордатове».

– Что делать, муниципальной газете положено заниматься только местными проблемами. Но вы раньше поднимали подобные темы в своём блоге. Отчего больше не ведёте его?

– Ну видите ли, «Ордатовские новости» желают быть предпринимательской газетой, а некоторым предпринимателям не нравились мои выступления против либералов. К тому же я высказывал в своём блоге и другие еретические мысли, например, о том, что малый бизнес производит нищих пенсионеров, которыми становятся сотрудники, получающие зарплату «в конвертах», а также загородные дворцы, или коттеджи, которыми считают своим долгом обзавестись все предприниматели, и что эти «продукты» взаимосвязаны. Мне настоятельно было рекомендовано не высказывать подобные идеи на сайте газеты, а завести для этого собственный «живой журнал».

– Жаль, что теперь практически никто из местных журналистов не поднимает вопросов общероссийского значения.

– Это не совсем так. Александра Петина пытается делать это в своём «живом журнале».

Каморин вдруг почувствовал, что Пиковец напрягся. Это чувство было совершенно отчётливым, хотя ничто как будто не изменилось в позе спутника: его голова по-прежнему была слегка повёрнута в сторону Каморина, как это подобает учтивому собеседнику, а недрогнувшие руки продолжали держать планшет с уже погасшим экраном. Но спустя миг боковым зрением Каморин уловил, что Пиковец вглядывается в него, прямо-таки сверлит его встревоженным, косящим взглядом. Чтобы проверить своё впечатление, Каморин замолчал, почти не сомневаясь в том, что Пиковец сейчас переспросит.

– Александра Петина? – в самом деле спросил Пиковец, и в голосе его, ставшем вдруг глуховатым, прозвучала новая интонация, какой говорят с посторонним о хорошо знакомом человеке, пытаясь скрыть свои чувста. – Где она сейчас?

– В Москве. Трудится в разных СМИ, нигде подолгу не задерживаясь. Большей частью это интернет-издания, и не слишком известные, вроде портала antikorrupzia.ru. Но оттуда её, кажется, уже ушли.

Оба замолчали, взволнованные. Каморин теперь уже не сомневался в том, что у его Сандры с Пиковцем что-то было. Быть может, даже в то время, когда она встречалась с ним и смотрела на него так жалобно… Если это так, то удивительно, насколько она умела быть убедительной в роли женщины, беззаветно отдававшей ему свои последние хорошие женские годы… Хотя подобная игра свойственна женщинам, они часто предаются ей бессознательно, просто вживаясь на какое-то время в придуманные роли… Зачем вообще он упомянул её? Едва задав себе этот вопрос, Каморин вспомнил то, о чём забыл во время взволновавшего его разговора: нужно предложить Пиковцу принять Сандру на работу. Она же просила похлопотать за неё…

– Кстати, она, вероятно, согласилась бы на предложение поработать в «Вечернем Ордатове», – сказал Каморин предательски дрогнувшим голосом. – В столице ей не сладко, и она спрашивала меня, нет ли для неё работы в Ордатове…

– Да? Вы думаете? А как с ней связаться?

– У неё есть страница в сети «вконтакте». Туда можно написать.

– Хорошо, я попробую. Спасибо за подсказку.

Остаток пути они доехали молча. Каждый думал о том, кем была Сандра для спутника и что сказать ей при встрече. Каморин прикинул: сколько ей теперь? Она моложе его на пять лет, значит в декабре ей исполнится сорок пять. Выходит, она «ягодка опять»… Он улыбнулся своим смутным, грешным надеждам.

Прощайте, сожаления! Порой они уходят вместе с жизнью

Подняться наверх