Читать книгу Книга Тьмы - Олег Мельник - Страница 10

Работа в магазине все больше раздражала меня. И даже не оттого, что коллегами на восемьдесят процентов являлись женщины, а это значит, что наш коллектив постоянно варился в бульоне зависти, сплетен, интриг и скандалов.

Меня бесили клиенты: капризные, высокомерные или не знающие чего хотят. Бесило начальство, потому что я отчего-то всегда чувствовал себя виноватым перед ними. Бесили коллеги, ибо принимали свою роль прислуги как должное. Казалось, им доставляло мазохистское удовольствие следовать за покупателями вдоль стеллажей с музыкальными и кинематографическими дисками, домогаясь к клиентам бестактными вопросами типа «вам помочь?» или «вы что-то конкретно ищете?», на что получали вполне справедливое «сам себе помоги».

Конечно, такая слежка за клиентом со стороны продавца-консультанта не всегда означает желание помочь или подсказать – работник магазина попросту шпионит, дабы хитрый покупатель не прихватил чего лишнего. Такое положение прислуги-надзирателя тоже порядком выводило из себя.

Не говоря уже о том, что в погоне за индивидуальной премией коллеги бросались на покупателя с жадностью нимфоманки, стремясь отбить друг у друга жертву своей страсти. Постороннему наблюдателю такая борьба, конечна, была неизвестна: в торговом зале всегда царила спокойная и дружелюбная атмосфера. Но по ту сторону прилавка грызня за клиентов не прекращалась – каждый продавец имел свою кассу и компьютер (то есть учетную запись в системе), где фиксировались пройденные через продавца платежи. С каждой проданного товара труженик прилавка получал процент.

С волками жить – по-волчьи выть, только на обглоданную кость я не был согласен. Я все глубже и настойчивей уходил в музыку, желая в один прекрасный момент оставить этот прогнивший изнутри магазинчик навсегда.

Вика уходила в прошлое все дальше. За последнее время я почти не вспоминал о Вике, а Судьба заботливо уберегала от встречи с ней. Случались вечера, когда Вика приходила ко мне из туманного небытия, оживляя затухающие с каждым днем воспоминания. Впрочем, за эти воспоминания я держался сильнее, чем за саму Вику – настоящую. Она стала чужой. Я не мог отделаться от соблазна нырнуть вновь, хоть и мысленно, в былые времена радости и прожить их еще разок. Но возвращение на поверхность настоящего всегда сопровождалось болью в груди – будто расплата за только что испытываемые радостные чувства.

Иногда я мечтал. Я представлял, как могла бы сложиться наша жизнь, будь мы сейчас вместе. Я представлял, что в будущем у нас появилась семья, ребенок. Мы проживаем вместе долгую и счастливую жизнь, нянчим внуков и любим друг друга до последнего дня… Но в какой-то момент мечты обрываются – меня выворачивает от мысли жить ролью семьянина. Я вижу себя рок-звездой, жаждущей, впитывающей внимание и восхищение публики. Я упиваюсь своей значимостью, свободой, легко передвигаюсь по планете в любом направлении, не оглядываясь назад, и везде меня встречают и любят. И в этой альтернативе семья – неудобная помеха в приобретении независимости и счастья…

В конце концов я удалил с телефона и компьютера все фотографии Вики и нашу переписку, сменил SIM-карту, чтобы у нее было меньше поводов напоминать о себе. Правда, родители несколько раз сообщали, что она звонила и даже приходила ко мне домой. Эта новость вызвала лишь чувство торжества и даже злорадства – я надеялся, что с Антоном у них ничего не получилось и Вика поняла, кого она потеряла. Я попросил родителей ничего не говорить ей обо мне. Вика все еще любила меня, желала вернуть, а я стремился к жизни подальше от нее.

И еще в этот период меня стала одолевать паранойя. Впервые я ощутил ее, возвращаясь с репетиции поздно вечером. Меня не оставляло подозрение, что кто-то или что-то следует по пятам: со стуком своих шагов я явственно слышал другие, но стоило остановиться, как посторонний стук прекращался.

И все бы ничего, возможно, это было просто эхо от моих шагов, однако присутствие – живое, почти осязаемое – не давало покоя. Это что-то двигалось позади меня то слева, то справа, то удалялось на такое расстояние, что я больше не мог его ощущать, то вновь приближалось и нависало над головой. Темнота ночного города, особенно в его слабоосвещенных участках, рисовала в моем сознании некое летающее чудовище в черном оборванном плаще. Чудовище парило в воздухе, старательно создавая впечатление, будто передвигается по асфальту, чтобы я резко огляделся в надежде обнаружить преследователя, а это чудовище успело скрыться на своих крыльях во мраке. Домой я добрался в тот день, запыхавшийся от бега и необъяснимого страха.

Затем паранойя поднялась до следующего уровня, более серьезного: я переходил зебру, как положено – на зеленый, и вдруг что-то дернуло сзади так, что я сел на задницу прямо посреди дороги. Не успел я обернуться, дабы выразить свое недовольство такой выходкой (знакомому или кто там решил пошутить) как передо мной пронеслась заниженная белая «семерка», звякнула стеклами от громыхающего сабвуфера и умчалась в неизвестность, подмигнув карачаевской девяткой на номере.

Казалось бы, ничего удивительного в таком происшествии нет, особенно со стороны наших южных соседей, если бы в дальнейшем похожие инциденты не прописались в моей жизни.

Это был и вырвавшая поводок из рук хозяина овчарка, от которой я еле успел спрятаться за дверью какого-то гастронома. И надломившийся во время сильного ветра сухой сук дерева (к счастью, запутавшийся в ветвях, а потому упавший с некоторым опозданием). И советская акустическая система весом в сорок килограмм, висевшая в студии, где мы репетировали (старые рейки надломились и здоровенная колонка грохнулась прямо на меня, обошлось несколькими ушибами). Один раз во время грозы в меня едва не угодила молния.

Но излюбленными приемами у неведанных «заказчиков» были внезапно появляющиеся на дороге автомобили именно в тот момент, когда я пересекал проезжую часть, – такое случалось непозволительно часто. Наиболее впечатлительные тут же побежали бы к ясновидящим снимать порчу, потому как никакого другого объяснения, кроме «сглаза», трудно себе представить. Но я не питал иллюзий насчет данных специалистов, и объяснял себе все эти происшествия связью с Тьмой: я вообразил, будто Тьма, как истинная женщина, очень переживает от невозможности донести до меня свою мысль и закатывает истерику по этому поводу, стараясь разбить мне голову в надежде, что это как-то поможет. Такое объяснение поначалу казалось убедительным, но чуть позже я понял, что Она здесь совершенно не причем.

Дело в том, что я ощущал себя как бы под прицелом у снайпера, засевшего на крыше неподалеку. Он следил за мной и дома, и на улице, и на работе. И как только в его ментальном прицеле назревал подходящий случай, он чуть-чуть поправлял события в нужную сторону нажатием на спусковой крючок и внимательно следил: попадет снаряд или нет? Переменчивый ветер Судьбы до сих пор нарушал траекторию полета пули. Тогда мистический стрелок пробовал еще.

Я сделал два вывода: или снайпер – говно, или в его планы не входило мое уничтожение, а он стремился только припугнуть. Но с какой целью – этого мне сообщить забыли.

Во всей этой психологической и мистической кутерьме репетиции являлись настоящим спасительной бухтой, в которую я нырял охотно и самозабвенно.

Близился день записи, который мы ожидали как первоклассники первое сентября. Уже задолго до поездки в студию все выбранные для альбома композиции были постираны, тщательно выглажены, причесаны и пострижены. Кроме того, Алекс расставил треки по порядку, в котором их расположат на носителе. Алекс объяснял это тем, что полноценный альбом – он как книга или фильм, в нем должны присутствовать вступление, кульминация и концовка. Вступлению необходимо быть ярким, бойким, – чтобы у публики возникло желание слушать дальше. Это должен быть какой-нибудь хит или тема, по мнению музыкантов, претендующая на него. Ближе к середине необходимо поставить что-то лирическое, мелодичное, чтобы позволить слушателю немного отдохнуть. Концовка должна быть слегка непонятной и почти такой же сильной, как вступление. Последней темой группа должна как бы прощаться со слушателем, но обязательно пообещать вернуться, чтобы возникло желание переслушать альбом заново. Идеальной концовкой, говорил Алекс, можно считать «Это все…» Юры Шевчука.

Шла очередная репетиция. Алекс делал какие-то наброски в тетради, прослушивая через телефон черновые записи наших песен, Сергей менял на гитаре струны. Игорь и Дима ушли в магазин за пирожками – Солнце перекатилось на вторую половину неба, а мы просидели в ДК с самого утра. Послезавтра предстояла поездка в Ставрополь, играли мало, по большей части просто вносили последние корректировки, но аранжировкой у нас занимались в основном Алекс и Сергей, поэтому заняться мне было категорически нечем. А бездействие всегда вызывало во мне чувство бесконечной тоски.

Я сидел на подоконнике, наигрывая что-то бессвязное на акустической гитаре Сергея, и глядел в окно. В голове появлялись идеи для новых песен, но стоило взять блокнот и ручку, чтобы записать получившиеся рифы или стихи, как эти идеи успевали перетрансформироваться несколько раз и уйти далеко от исходной точки. Голова работала быстрей, чем я успевал материализовать свои мысли. Я отложил блокнот и на некоторое время отдалился от реальности, наигрывая какую-то мелодию.

– Ты опять придумал новую песню? – раздался возле самого уха голос Димы.

Я открыл глаза – Дима стоял передо мной, его лицо изображало святого мученика. Игорь все еще постукивал по тарелкам в такт моей мелодии, Сергей внимательно жевал пирожок, Алекс отложил свои записки и тоже глядел на меня.

Я почему-то сконфузился и начал оправдываться:

– Не придумывал я ничего, просто на ум пришла чья-то песня.

– Смотри – засмущался, – оскалился Дима.

– Кто исполняет? – поинтересовался Алекс.

Я задумался. Действительно, ни автора, ни названия невозможно было вспомнить.

– Что-то ты странный в последнее время стал, – озабочено проговорил Дима. – Тебя, походу, в тот раз колонкой здорово прибило.

– Что значит – странный?

– Ну, ты куда-то пропадаешь, – протянул Дима. – Стал молчаливым. Вот, например: мы вчетвером стоим в том конце студии, играем, я ищу тебя глазами, но нигде не нахожу. Потом ты начинаешь что-то говорить, и только тут я понимаю, что ты стоишь рядом.

Я хотел было уже податься в какие-то разъяснения, как Дима меня перебил:

– У тебя надо по десять раз спрашивать, чтобы до тебя дошло, что к тебе обращаются. А отвечаешь только одними отговорками: не знаю, не помню, не видел…

– Это мои заботы, – немного резко сказал я.

– Твои-то – понятно. Но ты нас не слушаешь, мы тебя не видим. Ты не присутствуешь. Я не упрекаю тебя, но нам важно знать, что творится в твоей креативной башке. Мы все здесь заинтересованы в том, чтобы команда оставалось командой, а не группой собирающихся два раза в неделю лиц. А твое поведение больше не напоминает обманутого любовью романтика, понимаешь? Если у тебя есть проблемы, попробуй рассказать о них, мы поможем. Никто не будет в восторге, если однажды ты разобьешь себе голову, выпрыгнув из окна.

Последние слова Димы меня возмутили.

– По-твоему, я суицидник?

– А как тебя еще назвать? Ты же буквально под колеса бросаешься на дорогах.

– Они на красный едут, – слабо возразил я.

– Одни идиоты на красный прут, другой делает вид, будто ничего не замечает. Ты себя застраховал, что ли?

Я молча оглядел всю команду – те внимательно наблюдали за мной. Кажется, все были солидарны с Димой. Рассказать им? Не поймут и не поверят. К тому же я и сам не верил до конца своим мыслям. Вдруг я действительно схожу с ума? Признание своего психического расстройства – уже половина лечения. Но какую борьбу для этого нужно было выиграть у себя самого! Ведь необходимо будет признать, что твое восприятие мира обманчиво, а у человека нет ничего ценней этого.

– Со своими проблемами я сам разберусь, – буркнул я, откладывая гитару в сторону, и направился к выходу. В спину мне летели то ли упреки, то ли просьбы, но те и другие были мне совершенно безразличны. Я не собирался ни перед кем оправдываться.

Жаркое июльское Солнце все еще кипятило атмосферу города, заставляя прятаться в тени домов и деревьев. На открытом пространстве падающий с небес поток света вполне был способен вбить в землю гвоздь. Горожане глотали пыльный воздух и с нетерпением ждали наступления осени. Впрочем, люди уже настолько обнаглели, что считают своим долгом критиковать любую погоду, если она не вписывается в их планы на выходные.

Идти домой не было никакого желания, я блуждал по дворам, занятый переоценкой жизненной полки, на которую угодил, но чем больше я про нее думал, тем меньше интереса к этой самой жизни проявлял. Может, так и просыпаются суицидальные наклонности? Может быть, Дима прав? Может быть, это не машины летят прямо на меня, а я сам прыгаю под колеса?.. Каким соблазнительным было желание сдаться и довериться многовековому опыту психотерапии!

Тьма, что ты сделала со мной?

Как только я это подумал, чувство опасности забило тревогу. Я обернулся вокруг своей оси, будто ожидая увидеть за деревом какого-нибудь киллера в плаще и широкополой шляпе с «макаром», нацеленным мне в сердце. Двор оказался пустым, за исключением нескольких пацанов, играющих в футболистов на площадке. Невидимая угроза пряталась где-то в подъездах, за машинами на стоянках, в кроне деревьев, за поворотом – в общем, из любых, не досягаемых взору мест. Нужно было найти открытое пространство. Я понимал, что чувство безопасности посетит меня только дома, но и это будет просто чувством. В идеале необходимо было убраться подальше от людей и предметов.

Очень скорым шагом я направлялся в сторону Кубани. Впереди, под высокой набережной, шумела река. Мягкий ветер касался верхушек травы, создавая иллюзию чьего-то присутствия в зарослях. Справа, в полукилометре от меня, виднелся мост с рядом аккуратных розовых домиков с красными крышами. Там находилась плотина. Я понял, что идти необходимо именно к ней.

Тишина, создаваемая отсутствием каких-либо городских звуков, вызывала доверие. Чувство тревоги угасало. Я уперся руками в перила и смотрел, как вода по ту сторону гидротехнического сооружения бурным потоком растекается по оскудевшему руслу. Недалеко загорелые рыбаки махали удочками на каменистых островках.

Где-то в небе громыхнуло. Я принял громкий хлопок за выстрел и автоматически присел на корточки, желая спрятаться. Только через несколько секунд до меня дошло, что выстрел звучит как-то иначе, а этот хлопок был рожден истребителем, перешедшим на сверхзвук где-то высоко в небе. Такое бывает в наших краях – граница недалеко. Однако подниматься на ноги я не спешил: внимание привлекла приросшая к моим ногам темно-серая тень. Причину следующих своих действий я не могу назвать – все произошло как-то бездумно.

Сидя на корточках, я широко расставил руки, уперся ими в асфальт, покрывавший дорогу плотины, будто собирался сделать несколько отжиманий на свежем воздухе. Горячее от солнца дорожное покрытие показалось мягким шершавым желе. Я чуть надавил, и руки по запястья погрузились в эту субстанцию. Еще небольшое усилие – и я по локти утонул в асфальте, с виду остававшемся твердым как камень. На секунду в голове пролетела мысль о том, что если просунуть руки дальше, то, возможно, они вылезут где-то под мостом. Но вместо этого я сделал глубокий вдох (а вдруг провалюсь в реку?), закрыл глаза и нырнул в серое пятно тени.

Чувство было точно такое же, как при прыжке в воду: сначала я погрузился в нее, сделал кувырок, затем меня стало выталкивать на поверхность – я вынырнул. То место, куда я вынырнул, не было похожим ни на Кубань, ни на плотину – в их привычном виде. Это было даже не место, а места. В том плане, что там не было привычной трехмерности – я видел предметы сразу с нескольких сторон и изнутри одновременно. Несколько первых секунд кружилась голова, я не понимал, стою я, лежу, плыву или повис в воздухе. Мир поместили в большой лотерейный барабан, провернули его, и теперь некоторое время приходилось ждать окончания вращения, чтобы все это улеглось.