Читать книгу Праздник Победы - Олег Моисеенко - Страница 6

***

Сейчас он опять в той же дивизии, и их перебрасывают к новому месту после доукомплектования. Говорят, наступление будет. Стоял по-весеннему теплый день, уже кое-где начинали работы в огороде. Мысль возвращалась к родным местам, к матери и сестрам. Кто там будет им помогать с весенними работами? И Николай стал перебирать, что могут дома сделать сами, а где придется, кого-то просить. Самое трудное – это вспахать огород. Конечно, мешки носить – дело тоже нелегкое, но как-то вдвоем можно снести. Так в мыслях и задремал, когда послышалось: «Воздух!»

Колонна машин остановилась.

– Всем от машин, ложись! – неслось над колонной.

Николай спрыгнул, отбежал в сторону и, зацепившись за торчащий пень, упал, больно ударившись боком. Вдруг раздались такой жуткий свист и вой, что он хотел вскочить и бежать, бежать. Он попытался привстать и опереться на руки, но руки не слушались. Почувствовал, будто какая-то сила прижала его к земле и не давала возможности встать и бежать. А вой нарастал, и казалось, земля разваливается. Снова грохот, разрывы, вой. Николай помнил только, как его подняло, а дальше пустота. Война собирала свою дань. Когда пришел в себя, его везли в госпиталь, вспомнился старшина с его повествованием о своих ранениях. Получается, и он, Николай, взял часть причитающегося людям.

В госпитале на этот раз выздоровление шло медленно. Мать прислала письмо, из которого было видно, она очень рада, что он в госпитале. Писала обо всех домашних делах, из письма получалось, что живут они хорошо и весело, только Николай понимал, что пишет мать так, чтобы не огорчать сына. От отца вестей никаких. Николай тяготился лежанием и всячески предлагал помочь по палате. А больше всего хотелось ему что-нибудь делать на улице, на свежем воздухе. В палатах как-то притихли все, тревожные шли сообщения о положении на фронте. Из госпиталя его выписали, когда уже лето пошло на вторую половину. Жаркое лето.

На плоты грузились ночью. Старались не шуметь и выполнять все быстро. Николай переправлялся на вражеский берег на плоту, на котором находился командир батальона. Николаю определили место в конце плота, он должен был длинным шестом толкать плот и управлять им. Командир батальона, майор, был невысокого роста, но крепкий. Ноги толстые, и стоял он на них уверенно и ходил, немного загребая левой ногой, но это было видно, когда на него смотришь сзади. Сила в нем чувствовалась недюжинная, его в батальоне уважали и боялись. Ни одно предложение в его речи не обходилось без мата. Он и хвалил, и ругал матом.

Батальону предстояло переправиться на другой берег реки, захватить плацдарм и удерживать его. «Вглубь не продвигаться», – так была сформулирована задача командиром взвода, старшим лейтенантом, перед самым выходом с занимаемых позиций. Батальон укомплектовали недавно, но за короткое время во взводе уже гласно или негласно сложили свое мнение почти о каждом вновь прибывшем. Что узнавали о новичках в тех условиях? Давно ли служит, участвовал ли в боях, а не земляк ли? Дальше разговор шел о жене, есть ли дети, живы ли родители. Накануне с того берега вернулись разведчики, их у реки встречал наш дозор. В дозоре было трое: пожилой сержант и Николай с солдатом-одногодком, который прибыл с пополнением и был в таком деле первый раз. Конопатый, с небольшими глазками и с улыбкой, которая не сходила с лица.

– Как там? – спросил шепотом сержант.

– Скоро узнаешь, – в шутку ответил разведчик. И они пошли незаметно вдоль берега, видимо, докладывать командиру.

Вообще-то, разведчики – народ неразговорчивый и очень уж гордый. Но их уважали, непростое это дело – шастать среди немцев в их тылу. На этом участке было как-то необычно тихо. Сменили их дозор на самом рассвете. Николай уже клевал несколько раз носом, тихо сопел сержант, видно, спал, но спал чутко и тревожно. Конопатый лежать спокойно не мог, все время что-то поправлял, двигал ногами, поворачивал туда-сюда голову. Николаю пришлось тихо произнести: «Беспокойный ты, не торопись, хватит и на тебя войны». Он толкнул сержанта ногой, и тот проснулся, к ним тихо подползала смена. Вернувшись во взвод, они отдыхали недолго. Как говорил сержант – только прикорнули, как командиров отделений вызвал командир взвода. Сержант пришел назад быстро. Ставилась задача готовиться к переправе. Когда переправляться, не уточнялось. Оно и так понятно.

– Скорее всего, ночью или завтра утром, – подытожил сержант свое краткое сообщение. – Мы будем сооружать плоты со всеми мерами маскировки, комбат просил передать, что ноги повыдергивает, если вскроется подготовка.

Непростым делом оказалось строительство плотов. Только к полудню начало проясняться, как и что нужно делать. Ближе к вечеру два плота были готовы. Проверить, как идут дела, прибыл командир батальона, его сопровождал командир взвода. Комбат был в маскхалате, подошел к плотам и разразился такой бранью, что притихли в лесу птицы. Николай с конопатым принесли бревно и так и застыли с ним, слушая разнос комбата. Так же внезапно майор прекратил разнос и начал по-деловому объяснять, что, зачем и куда. Работа пошла быстро, майор, работая, со всеми шутил и расспрашивал. Николай вместе с ним связывал бревна и отвечал на его вопросы, а еще поражался его разговором одними матами. Видно было, что он человек незаносчивый и необидчивый, но строгий, когда касалось дела. Через час общения он полюбился солдатам, и, когда попросил табачку, к нему потянулось несколько рук, а взял он самокрутку солдата в годах, которого звали все Лукич. Он прибыл в батальон недавно, но, как выяснилось, уже побывал в бою.

– Ишь, как ладно скрутил, – и добавил мат, так он поблагодарил солдата.

– Верчу их с самого детства, как себя помню. По маленству отец еще давал подзатыльник, а потом махнул рукой, – отвечал ему с серьезным видом Лукич.

– Хорошая самокрутка. Ну что, готовьтесь основательно, завтра будем на том берегу, кто там поможет? Ясное дело, немец, – и пошел, косолапя, дальше, где опять был слышен шум, но не такой, как был здесь.

К ночи доставили ужин, выдали по сто граммов водки. Казалось, только прилегли, как уже надо вставать. Чуть начало светать, а плоты уже были загружены и отплывали на другой берег.

Батальон оказался на том берегу без единого выстрела. Быстро были на высотке, что возвышалась недалеко от берега. Здесь, на склоне, готовился командный пункт комбата, связисты тянули провода. Взвод получил задачу срочно окапываться, и Николай копал траншею. Впереди виднелась деревня, их соседняя рота должна была провести разведку и захватить ее. Тихо было вокруг, будто и нет войны. Тревожила Николая тишина. Поднялось из-за леса солнце, вдруг возле деревни послышалась стрельба. «Началось», – подумал Николай. Многие приостановили работу и вглядывались туда, где разгорался бой. Недалеко из уже вырытого окопа за боем наблюдал в бинокль комбат, и было слышно, как кого-то осыпал матами.

Командир взвода отчитывал сержанта, что медленно оборудуются окопы и траншея не готова. Быстрее замелькали лопатки, подносились боеприпасы, правее окопа Николая бронебойщики оборудовали свою позицию. «Неужели танки пойдут?» – пронеслась мысль у Николая. К нему в траншею спрыгнул Лукич и, будто услышав раздумья Николая, закуривая самокрутку и кивая в сторону бронебойщиков, произнес:

– Да на войне все может быть: и танки, и самолеты, и артиллерия ударит, и «милый» «Ванюша».

Николай его разговор не поддержал, и Лукич замолчал. Бой откатывался дальше – за деревню. Комбат вызвал двух командиров рот, и было видно, как показывал им что-то по карте.

– Видно, будем менять позиции, – изрек пробежавший мимо них сержант.

– Смотри, связисты зашевелились, значит, пойдем в деревню, – поддержал сержанта Лукич и заспешил в свой окоп.

Вскоре батальон окапывался недалеко от деревни, углубившись от берега реки километра на полтора-два. Подготовленные немцами траншеи оставались позади. Снова рыли окопы и траншеи, немцы пока не беспокоили. Солнце уже поднялось высоко и хорошо припекало, хотелось есть и пить. «Когда будет и будет ли та еда?» – невеселая мысль кружилась в голове. Николай заканчивал маскировать бруствер окопа, как послышался вой и раздались разрывы. Начал стрелять немецкий миномет «Ванюша». «Сейчас задаст», – пронеслось страхом по всему телу. Разрывы мин были видны в деревне. С того берега открыла огонь наша артиллерия. Потом будто время остановилось. Немецкая артиллерия открыла ураганный огонь. Николай сидел на дне окопа, вжавшись в землю. Когда стихло, выглянул и увидел цепь немецких солдат. С наших окопов раздались выстрелы, стрелял и Николай. Потом немцы побежали – и снова обстрелы, немецкие цепи появлялись и отступали. Вечером показались танки, по ним била наша артиллерия, но несколько танков подошли к окопам, один задымил, а два шли по нашим окопам, один загорелся. Николай видел фигуры немецких солдат и стрелял короткими очередями. Живы были и бронебойщики, только они отстреливались из автоматов. Наконец и прорвавшийся танк задымил.

Николай сидел на дне окопа, болела голова, очень хотелось пить, отстегнул фляжку и сделал несколько глотков. Начал более ощутимо воспринимать окружающий мир. Оставалось совсем мало патронов, где их взять? Впереди горели танки, лежали немецкие трупы, позади горела деревня, казалось, вокруг нет никого живых. Во всем теле чувствовались слабость и дрожь. Надо было добыть патроны. Николай приподнялся и переполз в соседний окоп. На дне лежал изуродованный взрывом солдат, в стороне валялся солдатский мешок, Николай наклонился и, не опускаясь в окоп, достал его. В мешке лежали граната и патроны, дисков на два. Николай вернулся назад и стал набивать диск автомата. Проверил свою гранату и положил в нишу. Неужели никого нет вокруг? Послышалось, будто кто его звал? Это послышалось. Что же дальше делать? Опять кто-то зовет.

– Никулин, ты жив?

Николай узнал голос сержанта. Выглянув, увидел, как вдоль окопов ползет сержант с автоматом.

– Я здесь, – отозвался Николай.

– Ото, хорошо, Никулин.

Рядом послышался голос:

– Эй, кто там?

– Это, наверное, бронебойщики, – подал голос Николай.

– Ото, хорошо.

Сержант спрыгнул в окоп к Николаю, был он весь закопченный, только сверкали глаза да зубы.

Они молча смотрели из окопа на свою дневную работу. Солнце уже село за деревья, наступали сумерки, было тихо.

– Немцы скоро полезут собирать своих, могут и сюда забрести. А хорошо мы им дали. Давай, Никулин, ползи налево вдоль окопов, а я направо, и, кто есть, собираемся в немецких траншеях.

Они вылезли из окопа и поползли каждый в свою сторону. Окопы то здесь, то там стали оживать. Николаю становилось веселей и радостней. Было несколько раненых, помогали им, выносили из окопов. Вдруг застрочил пулемет – и опять тихо. Есть, оказывается, живые люди.

Из батальона осталось не больше роты. Командира взвода заменил сержант, а Николая он назначил командиром отделения, в котором было шесть солдат. Жив был и командир батальона, его ранило в руку.

Поздно вечером заняли оставленные накануне немецкие окопы у деревни. Ожидали, что с той стороны реки прибудут части и сменят батальон. Сносили к реке раненых, но подкрепление и смена на эту сторону не переправлялись. Майор в начале ночи проверял, как подготовились к отражению немцев. Он шел со старшим лейтенантом, замещавшим командира роты, и ругался. Траншея и окопы были подготовлены для отражения атаки со стороны реки, а не деревни, за это и материл комбат старшего лейтенанта. Николай поднимал уставших солдат отделения и требовал оборудовать окопы по-новому. Кое-что было сделано, но абы как. Люди устали, и к полуночи их сморил сон.

Отделение Николая занимало траншею недалеко от наблюдательного пункта комбата. Не подошло подкрепление и к утру, было слышно, как на этот счет комбат матерился последними словами. Потом успокоился и приказал готовиться к возможной атаке немцев.

Немцы пошли на позиции рано утром, что было редким событием для них. Опять был сильный артиллерийский огонь. Атаку поддерживали мотоциклисты с пулеметами. Цепи немцев были не менее густые, чем вчера, видно, ночью к ним подошло подкрепление. Первую атаку отбили легко. Немцы не стали лезть напролом, а, встретив дружный огонь, отошли, с того берега по отходящей цепи ударили наши орудия. На поле осталось два мотоцикла и несколько убитых. Николай видел, как с НП комбат спустился в траншею и, пригибаясь, шел по ней. За ним, согнувшись, шел сержант и что-то говорил. К нему подбежал старший лейтенант, они залегли в траншее и наблюдали за немцами.

– Они нас не оставят, а пойдут решительно вперед. Возвращайтесь к людям и настраивайте их на жесткий бой. Будет жарче, чем вчера, да и мы стали мудрее и опытнее, каждый из нас пятерых, а то и десятка немцев стоит. Поняли? Тогда пошли.

Не успели они разойтись, как начался артобстрел, все заволокло дымом, спасала немецкая добротно подготовленная траншея. Когда стихла канонада, Николай услышал нарастающий гул в небе, на их позицию делали заход юнкерсы. Кричать «Воздух!» было поздно. Только стихал вой одних самолетов, как появлялись другие. Николай прижался к стенке траншеи, где было место для стрельбы, и вдруг начал читать молитву, которой мать учила в детстве – «Отче наш». Вокруг гудело и стонало, рвалось, что-то взлетело вверх и больно ударило по плечу, а он шептал и шептал для себя непонятные слова. Он не заметил, как все стихло, и очнулся, когда услышал треск автоматной очереди. Когда выглянул из траншеи, немцы были уже недалеко. Кто-то еще открыл огонь, заливались немецкие пулеметы. Наша траншея тоже начала оживать, открыл огонь Николай и вдруг увидел, как по траншее бежит комбат. Он кричал что есть мочи, раненая рука была опущена, в правой держал пистолет.

– Мать вашу, приготовиться к атаке, никому не трусить.

И дальше неслись такие матерные, но такие понятные слова, что, когда он вскочил на бруствер траншеи во весь рост и прокричал: «В атаку-у-у, мать вашу!», Николай вскочил и закричал за комбатом теми же словами, и кричал, и кричал их, и больше ничего не слышал. Атака была такой яростной и неожиданной для немцев, что они вначале стушевались, а потом побежали, повернули назад и мотоциклы. Порыв солдат был такой стремительный, что начали настигать немецкую цепь, часть которой, в страхе бросая оружие, искала спасения от невыносимо жуткой ярости и приближающегося позади крика в маячившей впереди полоске зарослей. Другая, потеряв самообладание, теряла силы, останавливалась и, сраженная, падала на землю. Комбат, как потом рассказали Николаю, был убит, когда настигли немецкую цепь. Залегли сразу за деревней, дальше бежать сил не было, да и цепь уже была совсем жидкой. Николай упал возле гумна, которое осталось целым после вчерашнего пожара, и приготовился к стрельбе.

В это время с той стороны завершали переправу наши части и поднимались уже к высоте возле реки. Как потом говорили, переправился полк и артиллерия. Николай услышал вой, и в глазах потемнело. Очнулся он ночью, услышал тихий разговор и хотел повернуться, но боль ударила с такой силой, что опять потерял сознание. Пришел в себя в госпитале на койке.

– Смотри, ожил, что значит молодой организм.

«Значит, я жив, в нашем госпитале, это хорошо», – пронеслась мысль, и Николай заснул.

Заснул как здоровый и сильный человек, сделавший свою необходимую работу. Через два месяца его выписали из госпиталя.