Читать книгу Простые истории - Олег Патров - Страница 5

Есть люди, отнимающие у человека энергию, иногда – самые близкие, хорошие люди. И вот что обидно: делают тебе добро, встречают с улыбкой и вроде искренне радуются твоим успехам, а придешь к ним с подъемом в душе, и через час – все, напрочь надо забыть о всяком подъеме. Возвращаешься домой с сытым желудком и сумкой, полной подарками, а мысли преследуют нехорошие: так и видится во всем второе дно и выгода. Идешь и утешаешь себя: ну, что с того? Даже если оно так и есть, все мы люди, все используем помаленьку друг друга. А вот поди: испортится настроение, охватит тебя всего какое-то мрачное возбуждение – и жить не хочется. Что делается с человеком за один час!

А еще есть чужие места. Такие, что приезжаешь, и, как бы тепло тебя не встречали, не покидает чувство какой-то отдаленности. Думаешь: поживешь, пообвыкнешь – и все пройдет. Исчезнет, когда вернешься домой. Возвращаешься, а родной город тускнеет вдали, на расстоянии оконного стекла: и рядом он с тобой, но нет тебя с ним. Страшно. Сидишь и ждешь, когда наваждение пройдет. Все проходит. Всякое расстояние уменьшается с течением времени. Как и любовь. Нельзя все время гореть лампой в сто ватт, где-то приходится и поберечь силы.

Так, постепенно, погружаясь в быт, сначала вновь обретаешь ощущение родной земли под ногами, начинаешь ценить то, что имеешь, а потом проходит и это, и снова родина становится близка и так далека, и снова звучат в тебе и утихают ее песни, и думаешь: человеческий род расселился повсюду, люди в разных странах похожи друг на друга, так стоит ли ломать копья?..

И все же не хочется коптить чужое небо. Но как жить дальше, если чувствуешь, что никому не нужен? И что делать, если вдруг к концу жизни незаметно для себя сам становишься таким вампиром – лишним, чужим человеком, отнимающим время и силы у близких?

Такие невеселые мысли в последнее время зачастили в голову к Николаю. Пока работал – и не подозревал в себе такое, а вышел на пенсию – черные думы одолели, житься от них не стало и спрятаться некуда, хоть волком вой. Лечь бы и умереть, да кто так умирает. Да и пожить охота, повидать внуков. Они скоро должны приехать в гости.

А сердце болело. Ноги болели. Голова. В последнее время болело все. Тяжело было двигаться, разговаривать, думать. Николай чувствовал, как уходят куда-то его силы, заставлял себя есть, почти уже не мог читать, в основном, только слушал новости – расстраивался еще больше, не мог долго уснуть, а потом просыпался поздно с тяжелой головой и дурным настроением.

Жена его Люда ругалась, кричала на него: «Найди себе занятие», отправляла гулять. Правда, после прогулки Николай действительно чувствовал себя лучше. Движение разгоняло застоявшуюся кровь и, несмотря на боль в суставах, давало наслаждение, нет, скорее удовольствие от жизни. Таких удовольствий у него осталось мало.

Еще Николай в последнее время стал часто вспоминать свое детство. Зная по своему собственному деду навязчивость стариков, сдерживал себя, чурался лишних историй о своей жизни, и все же, если приходили гости, иногда загорался, рассказывал то, о чем думал, что забыл сам; уставал после таких рассказов страшно, но засыпал довольный и какой-то умиротворенный.

Потом Люда легла в больницу. Ничего страшного, плановая операция, хороший прогноз, несмотря на возраст. И Николай на время остался один. Готовил себе сам, убирал, стирал, ездил навещать жену. По вечерам смотрел новости и футбол. И думал. Думал о том, какая коварная штука – жизнь.

Ему было три года, когда он серьезно заболел. Почти месяц лежал в постели, часто в бреду, под конец уже совсем не ел, и его бабка, старая суровая женщина, стала готовить ему похоронную одежду. Николай помнил, как плакала мать, помнил, как дед насильно впихивал ему в руку кусок сала, и он сосал его, как конфету, потом отворачивался к стенке и снова проваливался в забытье. Как давно это было. И казалось: прошло безвозвратно. Кануло в лето.

Он поправился, отучился, сходил в армию, завел семью, отработал – честно, не как некоторые, – жил весело, вышел на пенсию. Вернее, его «ушли». Сказали: надо давать дорогу молодым. Принял и это, хотя было тяжело. Увлекся деревней. Перестроил мансарду в их старом дачном домике, поправил забор, помогал Люде держать огород, сад. Яблоки, ягодные кусты, картошка, свекла, всякие травы, косьба, морковка, дрова. Шутка ли содержать свой дом и кормить внуков. Так продолжалось два года. Да, Николай нахмурил лоб и вспомнил: два года. А в зиму третьего ударила его под дых – что? – тоска? – модное теперь слово депрессия? Чувство собственного бессилия? Обострилась старая болезнь – последствия давней аварии, – и он почти три недели, как когда-то в детстве, пролежал в кровати. Не мог даже толком подняться: кружилась голова, тошнило, еда вставала комом в горле. Только выкарабкался, разболелись суставы. Руки и ноги не слушались, не мог поднять даже сумку с продуктами на этаж. Хорошо, попался хороший врач. Долго его осматривал, щупал, назначил лекарства, приходил почти каждый день навещать, Люда подсовывала ему маленькие гостинцы и денежку. В общем, поставили на ноги. Жить стало сносно. А только страх того, чтобы оказаться беспомощным, обузой для близких на старости лет, не покидал больше Николай, тяжелым ярмом висел на сердце. Николай даже пару раз заговаривал об этом с сыном. Дескать, если что, дайте лишнюю пилюлю или выдерните провод – и все. Люда и сын сердились. Говорили, чтобы он выбросил все эти мысли из головы, что нечего дурить, зачем еще существуют близкие люди… И Николай замолчал.

Он не любил раздражать других по пустякам. Всю жизнь старался обходиться сам. После выздоровления ходил в магазин, потихоньку копался в гараже. Внутри поутихло. Немного даже отпустило. И вдруг сегодня этот сон. Даже не сон, воспоминание.

Он лежит, маленький, на кушетке и чувствует, как холодеет его тело. На мгновение ему стало страшно, а потом, словно лопнула какая-то струна. Тяжесть в голове, испарина, беспокойная ломота в костях по всему телу прошли, и он увидел себя как бы со стороны, сверху, лежащим под одеялом. Мать была на работе, бабушка что-то вязала. Потом он захрипел – нет, не он – его тело, – и она подняла голову.

– Иди! – вдруг услышал он откуда-то сверху.

Бабушка была уже у кровати, беспокойно трясла его за плечи, прижимала к себе, гладила по головке, растирала спину. Потом аккуратно положила на кровать, поправила волосы, пошла звонить матери.

– Иди!

Николай знал, что ему нужно вернуться обратно. Но отчего-то ему не хотелось. Ему было хорошо и легко.

– Иди!

Сильный толчок в спину. Кто-то буквально впихнул его назад в тело.

Потом пришел доктор, мама, примчался разгоряченный сенокосом дед. Они о чем-то говорили, мама украдкой вытирала глаза, а он на следующий день пошел на поправку.

А ведь мог и не возвращаться. Умереть. Да он сам бы и не вернулся тогда. Его вернули. Зачем? Не было бы его, и сейчас Люде не приходилось бы бегать по больницам, выпрашивать для него талончики, капельницы, консультации специалистов. И сыну не надо было бы мотаться через весь город, чтобы отвезти отца в больницу. После болезни сам за руль Николай садиться еще не решался: не доверял себе; надеялся окончательно оклематься к лету. Дачный сезон. Много работы. Люде одной не справится, а дети не спешили помогать; говорили, что все могут купить в магазине. Но варенье и яблоки домашнего производства любили. И на капусту с картошкой не тратились. Правда, здесь Николаю пенять было нечего: всей семьей, дружно копали огород, пололи, окучивали. И все же с некоторого времени он стал чувствовать себя чужим в доме.

Как маленько отошел, стал больше гулять. Пропадал в гараже целыми днями, наводил порядок: выкидывал мусор, накопившийся за годы жизни. Переделал верстак. Он не хотел доставлять беспокойство своей смертью, не хотел, чтобы близкие потом ругались, решали, что куда деть. Хотел распорядиться всем сам. Уйти и не оставить следа на этой земле.