Читать книгу Простые истории - Олег Патров - Страница 9

1

А ты видел ее, совесть-то?..

Поезда шли с востока на запад и с запада на восток.

Ч.Т. Айматов «И дольше века длится день»

Тетя Таня пришла к ним в гости в черном платье, шикарная, красивая, женственная. «Рафаэлевская женщина, назвал бы ее отец, если бы был жив,» – подумал про себя Иоганн, скрывая улыбку. С такой бы он мог поговорить о пользе науки и обучения, даже бы немного послушал мораль.

– Ты собираешься учиться или нет? – накануне праздничного вечера пристала к нему мать.

Она вообще отличалась умением выбирать самые неподходящие моменты для серьезных вопросов.

– Конечно, – ответил он.

– Когда? Дождешься, что тебя отчислят.

– Ну и пусть, – ответил Иоганн, меняя смиренный тон на упрямый, так как на кухню вошла сестра.

– А ты его поучи, мама, поучи, а то все за меня берешься, а он тоже хорош.

Злыдня, а не Дашка, только и ждала момента, как бы уколоть родного брата, а он ее всегда выручал. Вот и недавно прикрыл от матери, когда сестренка вечерком задержалась у приятеля.

– Ладно, я тебе это припомню, – шепнул он, выходя из кухни.

– Ты куда? – крикнула ему вслед мать. – Мы еще не договорили. Вернись немедленно! Куда пошел? Тебе учиться надо!

Желая избежать очередного скандала, Иоганн быстро обулся и вышел в коридор, напоследок попытавшись успокоить мать.

– Все нормально. Я почти все долги закрыл.

– Как же ты закрыл, если не черта не знаешь? Как ты экзамены будешь сдавать? – вошла в раж та.

– В сети посмотрю, – слегка, скорее случайно, чем нарочно, хлопнул он дверью и сбежал по лестнице, оскорбив мать в лучших ее чувствах.

≠

– Попомнишь меня еще, когда поздно будет, – вечером, кормя его ужином, укоряла она его. – Старший же ты у меня, сестре должен пример подавать, а ты… Неужели не понимаешь, что волнуюсь я за тебя? Куда ты пойдешь, что будешь делать, если отчислят?

Иоганн молча ел второе, запивая натуральным, сделанным родными руками морсом. Спорить с матерью было бесполезно, она была слишком консервативна, слишком далека от сегодняшней жизни, хотя и любила его по-своему. Он тоже любил ее и знал, что не даст никому в обиду, но поговорить откровенно с ней не мог. Особенно теперь, после смерти отца.

≠

Запретные слова. У каждой семьи есть такие. Пара фраз, из-за которых неминуемо разгорается скандал, пара фраз, из-за которых в разгар самого искреннего и шумного веселья в доме повисает тишина. Вторых Дашка боялась больше, чем первых.

– Опять ты начинаешь. Когда…

С самого утра мать опять сцепилась с братом, не замечая никого кругом. Дашке вообще иногда казалось, что ей нет места в этой семье, что она живет в ней, как чужая, сводная.

– Ерунда. Мать у нас не такая, ты же знаешь, – как-то разгоряченно, в порыве откровения бросил Иоганн.

– Не можешь простить отца? – тихо спросила она его и испуганно оглянулась на дверь в комнату родителей.

Брат хмуро отвернулся, пожал плечами.

– Не знаю. Просто я не понимаю, за что он так поступил с матерью.

– Но ты же общаешься с ним, ходишь к его новой подружке, – со злым укором заметила сестренка.

– Это другое. И вообще, он с ней расстался, живет теперь один. Хочет вернуться к матери.

– И что будет?

– Не знаю. Как решит она.

Тогда они так и не договорили, что-то помешало, а потом к Дашке пришла подруга, а брат собрался на секцию, и разговор прервался сам собой.

«Не стоит» и «думай, что делаешь» – любимые словечки отца.

– А ты сам всегда думаешь, что делаешь? – как-то зло, в сердцах бросила она ему. – Думаешь, вот так вернулся – и все? Посадил сына за руль, купил мне выпускное платье, маме цветы?! Молодец! Только я не Иоганн, меня за машину не купишь.

– Даша, как ты разговариваешь с отцом! – попробовала остановить ее мать.

– А ты? Ты как со мной разговариваешь? Вы только и делаете, что кричите на меня, а я ничего не сделала, слышите?! Ничего! Я правда была у подруги и задержалась, все! Не понимаю, из-за чего надо поднимать такой сыр-бор.

– Не тыкай матери.

– Как хочу, так и говорю. Пошли вы все!

Она тогда, конечно, заслуженно схлопотала пощечину, хотя и было обидно, потому что все равно, если отбросить ее маленькую ложь о подруге, в кое-чем она ТОЖЕ была права, и они в самом деле никогда не прислушивались к ее мнению.

– С чего ты завелась? Все нормально? – с полчаса после этого разговора успокаивал ее брат. – Ну, будет. Покричали друг на друга, поплакали, хватит рыдать уже. Ты же знаешь, я этого переносить не могу. Уйду. Мне уйти?

– У-у-у, останься, – схватила она Иоганна за руку.

– Тогда кончай рыдать. Тоже мне актриса большого драматического театра. Еще скажи спасибо, что так обошлось. Ты ведь и вправду хватила лишку.

Она приподнялась на постели, с шумом высморкалась, вытерла слезы.

– Правда? Я не хотела. Это я сгоряча.

– Ага. Как теперь расхлебывать будешь? Мать вон обиделась, сказала, что с тобой даже говорить не будет, пока не извинишься.

– А ты попроси ее, а?

– Ладно. Но извиняться придется. И думай, что говоришь в следующий раз. Надо же было такое ляпнуть.

Иоганн встал, потянулся во весь рост.

– Надоели вы мне все, мочи нет.

«Как же он все-таки похож на отца, – подумала невольно Дашка. – А я на мать. Это к несчастью. Тетка Таня говорит, что счастливые дети похожи наоборот: мальчики на мам, девочки на пап. Жаль». Ей тоже хотелось быть счастливой.

≠

– Ну ты пойдешь извиняться или как? – спросил, выходя из комнаты брат.

– Давай еще немного подождем. С полчасика. И ты первый.

– А я-то тут причем? – сделал он непонимающий вид.

– Ну, пожалуйста.

Умела его сестренка вить из него веревки, что и говорить. Впрочем, Иоганну было легче согласиться и помочь Дашке примириться с матерью, чем еще пару дней ходить между надутыми щеками обеих.

– Женщины! Женщины, сын, это явление страшное, – как-то в шутку обмолвился его отец, когда они чинили машину.

– Ты маму имеешь в виду или Светлану?

– Да всех. Они из нас дураков делают, это точно, – разговорился отец. – Дай-ка ключ 9 на 12. Ага, вот тот.

Ход ремонта позволил легко и непринужденно сменить тон разговора, ловко свернув в сторону от опасной темы. Иоганн нормально относился к отцу, но все же такого контакта, как раньше, у них не было. Что-то мешало, даже не обида за себя. За себя ему обижаться было не за что. Ни его, ни Дашку отец, когда уходил из семьи, не забывал. И измена отца тоже была довольно банальна, такая же, как у многих. Просто не лежала душа поговорить о чем-то душевном, о том, что действительно волновало, слишком жива была в памяти картинка, как некрасиво отец поступил с матерью.

– Съездим на рыбалку в выходные? Ты как? Поедешь?

– Давай.

Иоганн с удовольствием проводил время с отцом, все лучше, чем в четырех стенах с Дашкой и матерью или однообразным досугом с приятелями. В последнее время он стал уставать от старой компании, а кое-кто из закадычных друзей просто напрягал его своим присутствием. Как-то расходились врозь дорожки, какие-то ценности, убеждения что ли.

– Какие в вашем возрасте могут быть убеждения? Ты вообще понимаешь, что ты делаешь или ни о чем не думаешь? Живешь, как живется, сынок? Так же нельзя!

В этом его мать была не права, хотя он и не мог объяснить ей причину происходящего. Они вообще не говорили о своих чувствах друг к другу. Не принято это было в их семье. Не по этикету, что ли…Хотя и волновались друг за друга. «Тише, пусть поспит», – громко шептала на всех мать, когда Иоганн в первый раз пришел домой сильно выпившим. Заботливо принесла ему тазик, укрыла, прогнала Дашку спать в общую комнату. «Когда ты болел маленький, я вот так же сидела, ты голову мне на колени положил, уснул, а я боялась шелохнуться. Температура у тебя была высокая, две ночи почти не спал. А теперь, кто бы мог подумать», – она нежно погладила его по волосам, но он лишь слегка двинул головой, подстраиваясь под ее руку, но не открывая глаза, не желая выдавать того, что не спит. «Да, быстро бежит время». Глаза Иоганна резанула острая боль, когда она приоткрыла дверь на свет, чтобы выйти. «Спи». Все-таки мать хорошо знала его, и ее не так просто было провести.

≠

– Вставай, – растолкала его утром Дашка. – Отец велел тебя разбудить, сказал, тебе надо что-нибудь перекусить.

Иоганн сморщился при одной мысли о еде.

– Давай, а то мать волнуется.

Пришлось вставать, умываться, делать вид, что ничего не случилось, все снова в норме, терпеть насмешливые взгляды родителей, острый язычок сестры. В то утро он пожалел, что не живет уже отдельно от всех них. Вот и сейчас Иоганн подумал он том, что было бы неплохо иметь хоть комнатушку в общежитии.

– Еще чего. Бросишь мать на произвол судьбы?

– Брось, вспомни, какими мы были сами в молодости и какими были наши отцы, – приятным смехом рассмеялась тетя Таня, отвлекая Иоганна в сторону от мрачных мыслей. – Вспомни хотя бы, как отец к матери твоей на балкон лазил, а ваша соседка его за грабителя приняла. Рассказывали они? Вот смеху-то было!

Она снова рассмеялась. Нет, все-таки тетя Таня была мировая женщина: придет, и с ней как-то сразу становится веселее и разговор у всех клеится, Иоганн это давно подметил.

– Ну ладно, пойдем, пока мой курит у вас на балконе, посплетничаем. Мне с тобой посоветоваться надо.

Гостья увлекла хозяйку на кухню, оставив Иоганна с Дашкой наедине со своим вторым мужем, появившимся в ее жизни недавно и потому в первый раз попавшего к ним в гости.

– Ну что, будем знакомиться, ребята. Меня, как вы поняли, зовут Игорь, а ваша мать, похоже, лучшая подруга моей жены.

– Да, они дружат, – поддержала разговор Дарья.

– Давно?

– Еще со школы.

– Прилично. Иоганн, правильно? Куришь? Нет. А я вот грешу. Пойду на балкон, чтобы не дымить.

– Там у нас баночка под окурки, справа, – подсказала вежливая сестричка.

– Ты чего? – спросил ее Иоганн, когда за Игорем закрылась дверь. – С чего ты такая приветливая стала?

– А тебе что, жалко?

– Мне? Нет.

– Ну и ладно, и вообще, это ее дело, с кем жить. Подумаешь, на десять лет моложе.

Иногда сестренка на удивление точно могла схватить его мысли.

– Тетя Таня красивая и молодая еще.

– Угу.

– Вот и угу. Все вы мужики…

– Кто бы говорил…

Они синхронно скорчили друг другу рожицы.

– Ладно, я пошла, – безапелляционно заявила сестра.

– Смываешься?

– У меня «легальный» повод. Я еще в понедельник предупреждала, что пойду на день рождения, а ты матери обещал сегодня быть дома, помнишь? Тебе еще надо полку починить. Так что в этот раз ты проиграл.

– Дура, – беззлобно бросил сестре Иоганн.

– Сам дурак.

2

Впервые Дашке пришла мысль об обратной связи между ней и родителями, когда увидела она после долгого перерыва отца пьяным, не так чтобы вдребезги, в дрова, но сильно, некрасиво, хоть и с остатками сознания и чувств. И ведь знала, что нельзя было оставлять его одного в гараже, нельзя было давать и томиться без дела; надо было вытащить его погулять, покататься на лыжах, хоть что-нибудь, он бы ей не отказал, как не отказывал никогда, и все же бросила, оставила его один на один с мыслями, с собственной жизнью в тот момент, когда мать после долгого и томительного возвращения семьи, стойко пережив все горести и насмешки, вдруг на ровном месте споткнулась, неудачно сломала ногу и оказалась в больнице. Хорошо еще что Иоганн поехал на зимние сборы, а то не миновать бы очередного скандала. Крутой нрав мог порой быть у ее брата, крутой и несговорчивый, а здесь надо было быть осторожным, не рубить с плеча, кое о чем и промолчать.

– Мой папаша тоже, как напьется, губы трубочкой, жрет все, что под руку попадет, и нахально так командует, – делилась своими переживаниями с Дашкой ее лучшая подруга Катька. – Твой-то тоже? Мать сама упала или как?

– Да нет, она сама, – как-то неуверенно протянула Дашка.

– А-а-а, понятно, подруга. Если так, то может лучше бы и не возвращался, а?

– Да нет, он хороший.

Дарья и сама не могла понять, почему не разубедила подругу, почему выставила отца в таком незаслуженно неприглядном свете. Как-то получилось, вот так. Постеснялась, что ли, или, наоборот, захотелось прибавить себе очки. «Вишь, какая страдалица», – после поругала она себя, но к теме этой больше не возвращалась и Катьке говорить об этом не позволяла, чем поддерживала самые худшие подозрения подруги.

– Да нет, мы нормально живем.

– Мы тоже. Только знаешь, что я думаю? Вот закончу я этот год и все. Шабаш. Надоело учиться. Пойду в официантки, поработаю, а потом, глядишь, выучусь на кассира что ли. Тетку мою помнишь? Страшная такая и образования с гулькин нос, как моя мать говорит, а работает зам. начальника ресторана, вот так, а моя мать что? С ее двумя высшими никого, лучше отца, приглядеть не смогла. Нет, я такой дурой не буду.

Но Дашка не разделяла убеждений подруги. Знала, учиться надо было сейчас, пока молодая, потом не захочется, да и вправду будет не к чему, а учиться ей хотелось. Не для профессии, это все была ерунда, дело наживное: раз-два вышел на работу, посмотрел, как другие люди делают, – и выучился, если только не на математика или программиста какого-нибудь. Нет, учиться хотелось для себя, чтобы не быть быдлом, как все, чтобы уметь рассуждать, а не просто потреблять новости, которыми пичкает тебя телевизор.

– Не успеваю думать, – как-то пожаловалась их матери соседка. – Столько всего говорят, что голова кругом. Нет, пусть они как знают живут, лишь бы нас не трогали.

А Дашка так не хотела. Это не жизнь, когда вполсилы, вполоборота. Жить она стремилась по-настоящему, и хоть пока еще не во всем это у нее получалось по причине зависимости от родителей, но дорогой, она чувствовала, шла верной и сворачивать в сторону была не намерена. Нет, она будет жить так, как хочет, и поступит туда, куда хочет, не то, что ее брат.

≠

Болезнь отца…. Ему стало плохо в коридоре, когда он выходил на работу. Хорошо, что мать была еще дома, Иоганн. Вызвали скорую, отвезли в больницу. Инфаркт прошел на удивление легко, и они уже подумали, что проскочили, когда отрылось самое худшее – рак. Два года мучительной жизни, и отца не стало. Два года для такой формы – это еще очень много, утешали их врачи. Это, правда, было очень много, почти на пределе сил, и порой Дашке хотелось, чтобы отец умер быстрее, легче, хотя за такие мысли стоило убивать.

≠

Омут. Черный, противный, до боли знакомый омут, свой, родной. «Что ты делаешь?» – голос совести? Матери? «Что ты делаешь со своей жизнью? Пьешь? Лучше бы пил. Молчишь? Все молчат, и все знают».

Так оно и было. Иоганн это знал и пользовался молчанием тех, кто был ему ближе всех по крови; до разговоров остальных дела ему не было, на них он научился не обращать внимания, пропускать мимо ушей.

– Завязывал бы сыночек, – ласково, робко просила его мать. – Ведь пропадешь.

– Все в порядке, у меня все под контролем, – отвечал он ей, и пока действительно, может и не во всем, но контролировал ситуацию, а хотел бы ее отпустить.

Хотел, но не мог, понимал, к чему все приведет, слышал, как кричит, надрывается в голос инстинкт самосохранения. Видно, в папашу пошел. Слаб человек. Слаб и живуч.

Если бы только ему удалось выключить совесть…

Не на миг, не на минуты, не на часы, а так – чтобы навсегда, на всю жизнь. Оставить все в прошлом и забыть.

«Я тебя прошу, сын…»

«Как ты меня уже достал!..»

«Что ты сказал? Повтори!»

«Ничего я не говорил. Тебе послышалось».

«Не ожидал такого от родного сына. Оказывается, змею на груди пригрел… Неужели откажешь в последней просьбе?.. Сын… Всего-то и надо…»

Но Иоганн не мог даже поговорить с кем-нибудь об этом, и молчание, и страшная, откровенная в своем обнажении жизни картинка происходящего, сцепившись вместе, разрывали голову, сердце, не давали дышать.

≠

– Я хочу в туалет, – в очередной раз попросил отец, хотя с последней их совместной ходки не прошло и получаса. Самостоятельно ходить отец уже не мог – метастазы распространились по всему организму, проникли в спину, мозг, а потому обходился уткой или памперсами, но, когда Иоганн был дома, старался поддерживать бойцовский дух.

– Ничего, я уже лучше хожу, правда?

– Ты молодец, папа. Смотри, встал с кресла сам, идешь, не первый уже раз, тебе и вправду становится лучше, – поддержал отца Иоганн, принимая почти всю тяжесть тела на свои плечи.

– Мне бы только туалет снова самостоятельно освоить, не хочу быть вам с матерью обузой, да и Дашке на все это глядеть не надо. Семья ее еще впереди ждет, муж. Да и тебе приятного мало.

– Все нормально, папа. Пойдем.

И так изо дня в день. Снова и снова. Подъем, туалет, обтирание, кормление, туалет, укладка, смена белья, снова обтирание, кормление, в хорошие дни путешествие на своих двоих до туалета, в плохие – с кровати до ближайшего кресла, со всех сторон обложенного подушками и все равно неудобного, болезненного, не держащего рассыпающуюся в безволии спину.

Основная нагрузка, конечно, ложилась на мать, хотя Иоганн с Дашкой старались помогать, чем могли. Он больше, так как договорился с матерью сестру ограждать, беречь, все-таки выпускной класс, девчонка, девочка, не надо бы ей видеть такое. И все же Иоганн не раз думал о том, почему отец, когда еще мог, не сделал что-нибудь решительное, не избавил бы мать от всего этого.

≠

– Устали вы от меня, наверное? Не говори, я знаю, что устали, чувствую. Но вот поверишь, вдруг так пожить захотелось, хоть так. А может, я еще и поживу?.. На Дашкиной свадьбе побуду или на твоей? Но ты не торопись, семья – это дело серьезное. Здесь промахнуться легко. Сходим? Не хочется в памперс. Надоело, как маленький, а так вроде себя человеком чувствуешь. С тобой можно. Мать жалко. Ты держись. Ты теперь у нее за главного мужчину. Опора и надежда. Не подведи меня.

Отец еще много чего говорил Иоганну, не слушая ответа. Да и не нужен был ему ответ, чужие слова раздражали, плохо доходили до разума, приходилось переспрашивать, а это было горько и неприятно. Впрочем, важнее разговоров для отца было присутствие другого человека рядом. В последние месяцы он до физической боли, до припадков боялся одиночества, бредил. Оставаясь один, паниковал. Ему все казалось, что кто-то ходит по квартире, кто-то хочет его куда-то забрать.

– Не поеду в больницу больше, так и знайте. Лучше меня здесь отравите. Умирать хочу дома.

– Чего ты, успокойся, кто тебя возьмет? Кому ты там нужен?

– Не скажи.

Обычный разговор в последние дни. И еще:

– Дожить бы до весны. Травку зеленую бы увидеть.

Или

– Не доживу, наверное, как могилу копать будут? В мерзлую землю нехорошо. Земля тяжелая.

– Мертвым все равно.

– Это да. Но вам же хоронить, поминки опять же. Свете позвонить не забудь, сам, только матери не говори. Все-таки мы с ней два года прожили, не по-человечески как-то не сказать.

– Позвоню.

– А Дашка как учится? Говорит, что хорошо все. Врет, наверное?

– Да нет, все в порядке.

– Ты следи. Баба из нее растет с характером, приглядывай за ней, как брат. Хотя куда тебе.

– Ладно. Я понимаю.

Вот и в тот день все было, как обычно. Иоганн пришел домой пораньше, до сестры, чтобы успеть сводить отца в туалет, разделся, бросил вещи, прошел в комнату. Погода в тот день стояла муторная, тяжелая, и подъем их был с кровати вялым: как мешок с овсом, еле шевелился отец. Потом вроде ничего, расходился. Сделали все дела, поменяли исподнее, уселись в кресло. Чтобы не слушать очередные нравоучения, Иоганн включил телевизор, щелкнул на новости, сделал громче звук. Чужие страдания минут на пять обеспечивали ему тишину, но в тот вечер отцу захотелось поговорить.

– Расскажи что-нибудь. Как дела, как учишься?

– Нормально.

– Как товарищи? С Петькой давно не виделся? Куда он подался теперь?

Иоганн отделывался пустыми ответами, косился на часы. Мать с сестрой задерживались, а ему нужно было еще успеть на тренировку. Потом мать позвонила, сказала, что стоит в пробке, попросила дождаться ее.

– Пусть пока с тобой посидит, все ему в радость, ты же знаешь, как он не любит лежать один.

– Ладно.

Они еще немного посмотрели телевизор, обсудили прежние рыбалки, сделали вечернюю зарядку, чтобы мышцы совсем не атрофировались.

– Я бы поел что-нибудь, – сказал отец, и Иоганн сморщился, так как процесс кормления, за который обычно отвечала мать, был крайне неприятен.

Глотательный рефлекс у отца был нарушен, и пища через раз шла назад вместе со слюной, доставляя отцу страдания как физические, так и моральные по причине своей немощи, но сегодня после зарядки он чувствовал себя лучше, даже говорил веселее, и, видимо, надеялся, застать светлый промежуток и поесть по-человечески. Такое тоже бывало. Такое было и в тот раз, почти до конца, до чая, когда сознание больного снова на миг отключилось, и подбородок, согревшись от пищи, поплыл вниз.

– Отец! – встряхнул его Иоганн. – Проснись. Или, если хочешь спать, давай ложись, а я пойду на секцию тогда. Мать скоро приедет.

– Нет, давай еще немного посидим, – жалостливо попросил папа.

Иоганн поморщился.

– Ладно, только держи голову. Ты хоть руки-ноги что ли поразминал бы пока, а то сидишь, как мумия в кресле.

Заслуженный по содержанию упрек, ибо отец неохотно делал зарядку, предписанную врачом, и несправедливое по духу замечание, просто срыв, усталость, злость на то, что сегодня его планам не удастся осуществиться, а так хотелось еще после секции зайти кое-куда с ребятами, расслабиться, ему это сейчас не помешало.

– Расскажи что-нибудь.

– Держи спину.

Они еще немного посидели, а потом перед приходом матери решили еще раз сходить в туалет, а уже после надеть памперс на ночь.

– Держись за меня, обеими руками, а то я тебя не удержу, – прикрикнул Иоганн на отца, когда они сворачивали за угол, протискивались в узкую каморку.

– Держись, кому говорят!

Глаза отца как-то потускнели, а сам он начал оседать на Иоганна.

– Стой, кому говорят! Упадем же сейчас на ванну.

Каким-то чудом он высвободил одну руку и ударил отца по щеке. Раз-другой, желая вернуть сознание, подхватил под мышки, выдохнув, развернул и почти в броске опустил тело на унитаз, потряс за плечи.

– Ты меня слышишь?

– А? Голова болит. Проводи меня до постели.

– Сейчас. Сходим и провожу, а то мы встанем, а ты мне все сделаешь, и потом убирать.

– Ты прав. Пошло.

– Все нормально? Сиди, не вставай, я сейчас приду. Поправлю постель и приду за тобой.

Отец послушно остался сидеть на месте. Убедившись, что все в порядке, Иоганн вышел в коридор, направился к комнате. Он отлучился всего лишь на минуту, но, когда вернулся, голова отца снова бессильно висела на плече, а тело, откинувшись назад, упиралось в удачно оказавшуюся на своем месте стенку.

– Папа!

Он снова потряс отца за плечи, добился того, чтобы тот открыл глаза. Они встали, молча, ничего не говоря, с открытым ртом и слюной на подбородке дошли до кровати, легли. Дыхание отца было тяжелым, прерывистым, пронзительным, порой срывающимся на визг, и Иоганн, испугавшись, позвонил матери. Та вызвала скорую. Врачи приехали уже на труп. Узнав о диагнозе, долго не задержались, дали телефон морга и уехали. Потом пришла мать. Дашку она предусмотрительно под каким-то предлогом отправила к Татьяне. Закрутились обычные дела. Одежда, простынь, двое из морга.