Читать книгу Записки настигнутого любовью - Олег Романов - Страница 33

Навык «тюрьмы» дал Эммануилу способность мимикрировать под общество, в котором он находился. Эммануил научился неподдельно изображать заинтересованность даже к тому, от чего его мутило внутри. Так же профессионально он научился изображать и демонстрировать познания. У него ещё ни разу не возникало интереса к чему-либо, и он был вынужден изображать, что он как все – живёт. Хотя никогда у Эммануила не возникало ощущения необходимости быть. Жизнь в теле требовала усилий для достижения целей. А целей не было. Не было и желаний, кроме одного – покончить раз и навсегда с этим сном, в который он был вызван, как ему казалось, не своей волей. Эммануил жаждал проснуться. Он ждал, что в небе появится корабль, и его заберут туда, где другие законы, где не нужно притворяться, где Свет и Любовь правят всем, и всё даётся даром в силу Любви. Здесь его мировоззрение не принято, здесь он чужой, и не с кем разделить эту боль одиночества. «Они так давно играют в эту игру отдельности и желаний, что забыли, кто они на самом деле», – думал Эммануил и плакал. Плакал по цельному и неизменному. Он знал, есть лишь любовь, а остальное игры разума, в которые и его заставляют играть, но играть не было никакого желания. Когда родители спросили его, куда он собирается поступать после школы, Эммануил не нашёлся что ответить. Единственное что он ощутил, это боль оставленности любящими его Богами – родителями. Неужели они играют так самозабвенно? – не укладывалось в его голове, – и какие они после этого Боги? К счастью, отец Эммануила, Самюэль владел навыками перфеседио, т. е. мог телепатировать мыслеформы Эммануилу и воспринимать мыслеформы сына. Поэтому у них не было нужды в разговоре, они понимали друг друга без слов. Впервые Эммануил столкнулся с такой возможностью диалога с отцом в возрасте 4-х лет, когда Самюэль взял Ману в лес. Как только они вышли из вагона загородной электрички, отец резко замолчал, но начатый в вагоне диалог продолжался внутри сознания. Чтобы проверить, не чудится ли всё это Эммануилу, он изредка часть диалога произносил вслух, и слышал ушами ответ отца, не вырывавшийся из общей канвы беседы. Каждые выходные отец и сын практиковали в лесу передачу информации друг другу напрямую. Эммануил удивлялся, что другие люди не обладают этим даром общения.

16 октября

Ты любишь природу, просто любишь… Для тебя совсем не важно, светит ли солнце или идёт снег, моросит дождь или дует ветер. Ты просто любишь природу во всех проявлениях её красоты и очарования.

Ты любишь весну, когда природа оживает, и первые листочки появляются из набухающих почек. Когда дождик смывает всё, что накопилось за зиму. Когда земля увлажняется, и из неё появляется молодая сочная зелёная травка и прекрасные цветы. Ты любишь пение птиц в предрассветном небе. Ты благодаришь за свежесть проливного дождя.

Ты любишь лето, с его обилием зелени и тепла. С его спелыми ягодами, высоким небом и неожиданными грозами. Ты любишь гулять под ливнем, когда вся одежда промокает насквозь, и вода стекает потоками по лицу.

Ты любишь осень, с её гаммой красок.

С её холодным пронизывающим ветром. С её затяжными дождями, лужами, грязью и серым беспросветным небом. В эти дни ты становишься немного грустной и молчаливой, но по-прежнему бесконечно прекрасной. Ты любишь утренние туманы и ночной шелест листвы в порывах ветра. Ты любишь полнолуния, с их чувственным светом ночного неба и чистое небо, усеянное зёрнами звёзд.

Ты любишь зиму, с её морозами и чистотой воздуха.

С её метелями и искрящимся на солнце ослепительным снегом. Ты любишь рано наступающие сумерки, короткие дни и покрытые мраком утра, когда свет струится только от белизны снега – изнутри. Ты любишь, когда холодно, а снега ещё нет, и липкий снег, падающий хлопьями. Когда детвора играет снежками и лепит снежных баб.

Ты любишь любое проявление природы, вне зависимости от её настроения, от её погоды. Ты влюблена в саму сущность природы.

Мне легко объяснить тебе, ведь ты имеешь схожий опыт, как я люблю тебя. Я люблю тебя во всех твоих погодах. Когда ты устала и требуешь внимания. Когда ты устала и хочешь побыть наедине с собой. Когда ты устала и жаждешь отдыха. Когда ты ничего не хочешь. Когда ты не знаешь, чего хочешь. Когда ты расстроена до слёз. Когда ты в негодовании. Когда ты злишься, когда ты не хочешь говорить… Я люблю тебя не меньше в этих твоих проявлениях. Я люблю, когда ты поёшь, когда танцуешь. Когда фантазируешь, когда творишь. Когда ты охвачена бурной деятельностью – ты бесконечно прекрасна.

Когда ты сладко спишь, когда пробуждаешься, когда пьёшь чай и когда ешь клубнику. Когда вдыхаешь аромат роз и наслаждаешься ромашковым полем. Когда ты обнимаешь деревья и смотришь на меня нежно и лукаво. Когда ты чувственна и желанна. Когда ты целуешь и ласкаешь. Я люблю тебя любой. Мне приятна ты. Я не хочу обладать тобой. Я наслаждаюсь тем, что ты есть – такая, какая есть. ТЫ!

Я читаю тебя как Боговдохновенное Писание. Я черпаю всё новое и новое вдохновение. И открываю в тебе всё новые и новые смыслы, вижу твою глубину и подлинность. Мне не нужно иных книг кроме тебя. Ты бесконечно прекрасна. В тебе вся Вселенная. Весь Мир. Я не хочу, чтоб ты была моей, и твой фолиант пылился лишь для меня. Мне важно само твоё существование. Я хочу, чтоб ты была здорова, счастлива и гармонична с собой. Да будет так!

Дописав эти строки, Эммануил отложил дневник и подумал: «Иногда нам кажется, что мы видим этот мир – но он лишь игра образов, созданных нашим сознанием… В первой книге Священной Торы говорится о создании человека, его жизненных системах, именуемым мидражем повествования – древами плодовитыми. Так же в Писании описаны инстинкты – скоты, эмоции – гады, чувства – звери земные, через изучение которых и управления ими, человеку, по замыслу Творца, должно было открыться предназначение и гармония всего Творения. И человек изучал свои инстинкты, эмоции, чувства, различал их, управлял ими, но это так и не помогло ему познать себя. Ведь именно в изучении себя и лежит ключ к разгадке счастья, гармонии и предназначения. Недаром древние говорили: «Познай себя». Писание говорит, о том, что в помощь человеку была сотворена вселенная, мир, который является вывернутым наизнанку содержанием человека – Ева, или Жизнь. Эта Жизнь происходит внутри, но для удобства познания себя транслируется органами чувств на «монитор», называемый миром сим. Все внешние процессы отражают происходящее внутри. Всё что происходит со мной, как Эммануилом, происходит внутри Эммануила по закону отражения Адам-Ева (иш-иша)».

17 октября

Малиновый стоял на берегу, смотрел на катящиеся волны и скучал. Он был пуст изнутри, и эта пустота тянула его вглубь себя. К самому центру своего существа… И вдруг, он начал думать об этом. От этого он напрягся, и начал сопротивляться непривычной пустоте. Он желал себя заполнить, не погрузиться в молитву и созерцание, не наполниться благодарностью, а просто заполнить себя, хоть чем-нибудь. В тот момент ему даже показалось, неважно, что это будет: проблема, которую он спешно начнёт решать или увлекательное дело, от которого не оторваться, и можно уйти «с головой» от самого себя. И тогда он начал блуждать глазами… И тут увидел Розовую…

Она вышивала, сидя на пеньке, невдалеке от того места, где сидел Малиновый. Её русая коса и статная осанка выдавали в ней благородные корни предков. «Вот, кем я заполню пустоту внутри» – сказал себе Малиновый и устремился к ней.

Девица была воспитанная, и знакомиться на улице с незнакомцем не пожелала. Тогда Малиновый решил «добиваться» её внимания. Он применял все ухищрения: он ловко свил из бересты корзинку и наполнил её спелыми ягодами, положив к её ногам. Девица поблагодарила, вкусила ягоды и предалась рукоделию. Потом Малиновый из тростинки сделал дуду и стал играть на ней подобно трели соловья. Девица на мгновенье отложила вышивание, одарила его взглядом и снова углубилась в свою работу. Тогда Малиновый собрал на земле из шишек удивительную картинку, чтоб Розовая могла её увидеть, и она снова одарила его взглядом. Ему так хотелось понравиться ей. Он выдумывал новые и новые способы для привлечения внимания девицы.

Ей показалась забавной игра, и она решила подыграть: как только Малиновый творил что-то, она демонстративно откладывала рукоделие и одаривала его прекрасным взглядом. Тогда он от счастья пускался в пляс. Он заполнял своё пустое пространство всё больше и больше ей. Она становилась средством для того, чтоб не позволить пустоте вобрать Малинового внутрь себя.

Время шло, девица всё чаще и чаще одаривала Малинового взглядами, а он всё больше и больше забывал себя. Всё глубже и глубже погружаясь в неё, но, по сути, он просто бежал от своего одиночества. Розовая становилась всё больше и больше внешним объектом…

И наконец, настал вечер, и солнце стало клониться к закату. Розовая встала с пенька и пошла к дому. Малиновый вскочил и побежал за ней. Она прекрасно понимала, что игра закончена, а серьёзно так и не наступило. К тому же она была воспитанной девушкой и поняла, что она для Малинового, поэтому она повернула под мостком на тайную тропинку и скрылась в чаще. Он искал её, кричал, но тщетно… Через несколько мгновений Малиновый вновь почувствовал пустоту. Она опять жаждала заполнения и влекла его к себе. В самую глубину своего существа…

18 октября

Бесцветный ждал её звонка, он знал – она позвонит ровно в 32 минуты. Он ждал и одновременно боялся её вызова. Ведь он мог не сдержаться и поднять трубку – и всё начнётся сначала, а теперь он просто не выдержит. Он просто не выдержит нового расставания с ней. Поэтому он так боялся этой встречи. Он уже заранее обрёк её и себя на разлуку….

Почему Бесцветный так боялся Лазурной? Она была слишком близка к нему по духу. Он слишком глубоко понимал неизбежность их взаимности, но был не готов целиком и полностью раствориться в ней. Он не готов был к настоящей всепоглощающей и трансформирующей любви. К ней, любящей и знающей как сделать его совершенным. Он знал, что может дать ей всё, но боялся, что потеряет контроль над ситуацией и отдастся ей без размышлений, о том, что будет дальше. Бесцветный боялся, что Лазурная та, которую он искал всю жизнь. Он боялся её звонка, как смерти для себя неподлинного и воскресения в настоящем. Воскресения с ней, в здесь и сейчас…

Она позвонила в 32 минуты…

Вторник всегда был их днём, днём их знакомства, днём их единения…

И он струсил, и не подошёл к телефону… И она не смела форсировать то, что суждено было им судьбой. Она любила его, и не стала ущемлять его свободу…

19 октября

Изумрудная тихо обняла Жёлтого… Он сиял от радости её возвращения, от единения с её нежностью, с её ароматом, её миром. Он проникся им насквозь, и был неделим с ней… Она молча стояла, и струилась теплом и мягкостью, ей было приятно, всё, что ей хотелось, было теперь в её руках. Жёлтый вспомнил свои первые стихи:

Он написал их, когда ему было 15 лет, и это пророчество он пытался, плохо ли хорошо исполнить сознательно или бессознательно всю жизнь…

– Не переживай, я знаю, что ты раньше программировал себя, а сейчас становишься всё более и более спонтанным, – сказала Она, обняв его чуть крепче, – я пытаюсь понять, куда девалась твоя чувственность, твоя подлинная сентиментальность и ненадуманный романтизм? Почему твоё сердце стало таким жёстким? Почему ты стал стесняться того, что тебя привлекают первые цветки мать-и-мачехи, появившиеся на пригорках вдоль дороги? И когда ты идёшь с работы домой мимо них, ты не слушаешься своего сердца в желании наклониться и понюхать их, а оборачиваешься по сторонам, глядя на прохожих, как бы они не прочитали твои мысли? Почему ты стесняешься смотреть на Патриарших пудах на облака, ведь ты же хочешь этого, но что запрещает тебе кроме тебя самого? Ты боишься променять искренность на мнение случайных людей, проходящих мимо? Почему ты не бегаешь по росе босиком, как сделал это, сдав диплом? Почему тебе немного неудобно рассказывать, как ты резвился и бегал по полю босиком в костюме и брюках, а потом так танцевал, что забыл, где оставил ботинки, и возвращался домой в метро босиком? Почему тебе тогда не было стыдно в метро, и даже когда ты входил в свой лифт с соседями по подъезду ты не стеснялся их удивлённых взглядов, направленных на босые ноги? Почему ты перестал быть утончённым и внимательным к чужим проблемам и желаниям, отгородившись понятием «это чужая карма, я к ней никакого отношения не имею»? Почему ты забыл, как ты мог умилённо смотреть на смеющегося малыша? Почему ты перестал писать стихи? Почему ты так холоден и расчётлив? Почему ты такой неестественный? – Она смотрела на него любящими глазами, слёзы текли по её щекам, вся блузка уже была сыра от них… Не сдерживая рыданий, не пряча потёкшую на глазах тушь, Изумрудная смотрела в его глаза и продолжала, – Понимаешь, я не хочу тебя ни в чём укорять и упрекать… Понимаешь, просто мне больно, безмерно больно за тебя, за то каким ты стал…

Жёлтый взглянул в её широко открытые любящие глаза, увидел в них искренность, тепло, поддержку и то, что не выразимо словами… он поцеловал её троекратно в губы и радостно взглянул на несущиеся по небу облака…

20 октября

Тяжёлый почувствовал нестерпимую боль в сердце. Эта боль чувствовалась им в ментальном теле, но она пронизывала его тело также в районе ключиц, дыхание было затруднённым.

– Зачем она так? Мне же больно, почему она такая бесчувственная. Мне лучше сейчас отвлечься, не думать о ней, и боль рассосётся, – страдальчески размышлял Тяжёлый.

– Боль не рассосётся, – услышал он голос незнакомки, – сейчас ты рассматриваешь боль пристально, и потому она занимает весь «монитор» твоего сознания. Да, со временем, ты сможешь отвлечь себя от боли, сможешь переключить внимание на другое. Но боль от этого не исчезнет, она останется и будет так же разрушать цельность всех твоих тел. Она будет скрытым ядом отравлять тебя, и при новых обстоятельствах нарыв снова даст о себе знать ещё большей болью. У тебя есть выбор, либо принять эту боль и трансформировать её. Найти её источник в себе, и понять, где ты зажимаешь в себе энергию, которая течёт сквозь твои тела свободным потоком. Либо, снова и снова вселенная будет тебя возвращать к непрожитому уроку, через боль, – её голос звучал мягко и твёрдо. Но Тяжёлому не хотелось верить в очевидность её слов, ведь признать себя источником боли означало начало перестройки всех своих убеждений. А когда рушатся пусть даже неверные и разрушительные схемы (а все схемы ложные), почва уходит из-под ног, а летать Тяжёлый пока не научился.

– Это она доставляет мне боль, это всё Фиолетик, это у неё нет совести и нравственности. Это она издевается надо мной, – возмущался Тяжёлый, – стоит мне ограничить общение с ней, и моя боль исчезнет. Нельзя же быть рядом с теми, от кого испытываешь дискомфорт.

– Смотря для чего ты живёшь, – тихим голосом ответила незнакомка, – если у тебя есть цели устроить это тело в этой жизни без боли, если твои цели в реализациях твоих социальных схем, то я не смогу тебе что-то объяснить, ведь твои глаза смотрят в другую сторону.

– А разве я могу ощутить что-то, кроме как этим телом, его органами? – вдруг перескочил на другую тему Тяжёлый.

– У тебя много тел, ты не ограничен этой физической оболочкой, но её страдания сейчас отражают то, что в тебе искажает Божественную Сущность, которая чрез тебя явлена. Если для тебя не важно, что ты Бог, если не важен тот, кто проявляется сквозь всё, что есть, как я могу тебе объяснить, что кроме этого знания ничего нет, что всё остальное только временные иллюзии туловища, – без слов сказала неизвестная в сердце Тяжёлого, и его сердце отозвалось нестерпимой болью.

– Забыть, всё забыть, жил же я нормально без этого бреда, – шмыгнул носом Тяжёлый.

* * *