Читать книгу Под знаком ЗАЖИGАЛКИ - Олег Самов - Страница 3

2.

– Девушки – они как нефть! Ищешь её, буришь, разрабатываешь, а потом… потом легче закрыть эту скважину, чем содержать её дальше…

– А мужчины?

– А мужчины – как нефтяники! Сначала ищут нефть. Потом тщательно разрабатывают месторождение. Потом долго и с удовольствием бурят… а потом… потом снова ищут новую нефть. Потому что мы настоящие нефтяники!» (из глубокомысленных разговоров на третьем часе фуршета Российской нефтегазовой технической конференции SPE в 2020 году).

Мысли к концу дня отказывались концентрироваться на чём-то одном и устроили бешенные скачки.

Он вдруг понял, что после сегодняшнего сумасшедшего дня ему нужно выпить. Ну, да, – подумал он, – сегодня пятница, почему бы и нет? А где? В «Корюшке»? В «Чечиле»? Мммм, я давно не был в «Максидоме». Ха-ха! Это уже стало синонимом-троллем. Как-то Ободзинский слышал, как молодёжь в опенспейсе троллила недавно принятого в департамент геологоразведочных работ Сашу Певцова, приехавшего из Москвы и ещё не разобравшегося в питерской жизни и перепутавшего названия модного стриптиз-клуба «Максимус» со строительным гипермаркетом «Максидом». Саше было около тридцати, жена с ребёнком у него ещё оставалась в Москве, поэтому Александр Петрович старался драгоценные холостяцкие дни даром не терять, и почти каждый вечер у него уходил на изучение ночной культурной жизни северной столицы с акцентом на всестороннее исследование гендерных особенностей петербурженок по сравнению с москвичками.

Как-то перед утренним совещанием в департаменте, поглядывая немного свысока на питерских провинциалов чуть осоловелыми не выспавшимися глазами после очередной ночной сессии, объявил, что в «Максидоме» ассортимент не очень, «козы не те». Коренные петербуржцы-коллеги корректно подтвердили, что мебель в заведении оставляет желать лучшего, в отношении коз тактично промолчали, но вот инструмент там хороший, сами регулярно используем.

Саша обалдел два раза, во-первых, он не ожидал, что эти питерские задроты-женатики так легко ориентируются в заведении, серьёзно надломившем финансовую основу ближайших двух недель Сашкиного существования. Во-вторых, он был разочарован, что Мишель и Мадлен при проведении обучающего мероприятия с Сашей не использовали каких-то специальных инструментов, о которых были осведомлены все присутствующие, о чём он легкомысленно и сообщил. Это было фатально для него, поскольку после того, как вскрылась подмена понятий, он навсегда для всех стал «Сашхеном из Максидома».

Вообще, по подобным заведениям в Компании ходить не принято, тем более руководителям. Руководитель должен быть образцом для своих подчиненных не только профессионализма, но и нравственности. Независимо от своего семейного статуса топ менеджеры после окончания рабочего дня спешить могут только домой или на курсы дополнительного образования. Ну, или спорт. Это тоже приветствуется. Других вариантов нет.

Заключая трудовой договор с работником, Работодатель не ожидает, что у неженатого работника могут быть какие-то иные потребности кроме выполнения трудовой функции в виде непрерывных совещаний, подготовки ежемесячных отчётов, аналитических заключений, изучения и согласования технической документации.

Подразумевается, что во вдруг случайно обнаружившийся дома свободный час работник будет заниматься профессиональным развитием, читать деловую литературу, учиться, слушать онлайн курсы по самосовершенствованию, часть из которых компания, великодушно готова даже оплатить (в рамках бюджета, конечно). А если и в этом случае у вас как-то останется свободная минутка – то участвовать в волонтёрском движении. Не переживайте, Компания настоятельно подскажет вам, где и как.

Периодически возникающая у неженатого работника потребность близкого общения с женщиной не фигурировала в перечне ключевых (да и неключевых) потребностей сотрудника Компании. Поэтому неженатые работники Компании вынуждены были решать её самостоятельно в заведениях, не входящих в перечень образовательно-познавательных учреждений, рекомендованных HR департаментом для внутреннего развития работников. Вот ни «Максимуса», ни «Golden Dolls» там почему-то не было. Скорее всего это, был просто просчёт департамента персонала.

Стриптиз-клуб «Maximus» находился на Большой Морской улице, 15, уже второй год. До этого лет пятнадцать он стоял в ста метрах ближе к Невскому на Кирпичном переулке, прямо напротив входа в государственный университет промышленных технологий, дизайна и моды. Удачное расположение «Максимуса» позволяло студенткам университета, начиная со второго курса, регулярно проходить стажировки в указанном заведении с целью повышения своего уровня практических знаний о технологии коммуникаций с особями мужского пола, уточнения знаний о правильном дизайне мужского тела (в первую очередь, для тех, кто пропустил этот курс в старших классах школы, просиживая вечера с учебниками, готовясь к ЕГЭ, а не шлифуя эти навыки на вечеринках в квартирах у одноклассников, родители которых уехали на выходные на дачу высаживать рассаду).

Многие из студенток университета так глубоко были захвачены учебным процессом в «Максимусе», что предпочитали теоретическим лекциям в университете интересные практические занятия в заведении через дорогу. Это и понятно. Унылый бубнёж старого лысого профессора с трибуны аудитории, прерываемый его визгливым –«Девушка с предпоследнего ряда в красной кофточке, да, вот вы, которая только что открыла глаза, повторите, что я сказал!», постоянно мешал выспаться вернувшимся с ночной смены. А яркий свет и жёсткие стулья аудитории резко контрастировали с мягкими диванами и приглушенными тонами освещения в VIP зонах учреждения ночного образовательно-познавательного процесса, который раскрыл им новый взгляд на мир.

Этот напряженный ночной учебный процесс позволил особо старательным не только значительно улучшить своё материальное положение, быть уверенными самостоятельно оплатить своё обучение в универе, но и обзавестись к пятому курсу «правильными знакомствами».

Лишь к десятому или двенадцатому году существования адюльтерного пансиона под носом у заведения просвещения и образования юных сердец администрация последнего обнаружила, определённый когнитивный разрыв в знаниях у многих слушательниц, обусловленный напряженным ночным графиком работы над практическими аспектами технологии и построения дизайна отношений «эМ и Жо». Плотный рабочий календарь бабочек-студенток не оставлял им времени на теоретические вопросы, дававшиеся на лекциях, иначе они бы с удивлением выяснили, что там то речь шла о неких промышленных технологиях и художественном дизайне, не имевших отношений к их ночным художествам.

Ещё через два года обнаружилось, что выпускницы, с головой и голым телом ушедшие в работу, стали бросать учёбу и перестали покупать выпускные экзамены и дипломные работы у преподов, что больно ударило по материальному благополучию профессорско-преподавательского состава alma mater. Это была красная черта. Ответ последовал незамедлительно. Письмо от ректора ВУЗа улетело зенитной ракетой в Комитет по образованию города, разорвавшись там брюзжащими осколками фраз о недопустимости нахождения заведений, развращающих незрелые девичьи головы, рядом с образовательным учреждением, несущим «доброе и вечное» молодой поросли. Оттуда – слёзное письмо в администрацию губернатора города. И всё, «вендетта свершилась», клуб был закрыт. Финал: мстительная ухмылка ректората.

На самом деле, как философски подумали хозяева клуба, всё что ни делается – всё к лучшему. Бизнес должен строится не от источника рабочей силы, а от клиента, читайте Майка Микаловиц, Криса Гильбо (в универе их читать было, видимо, некому). И стриптиз-клуб переехал на сто метров подальше от универа и на столько же ближе к двум офисам синего газонефтяного гиганта.

Здесь на Большой Морской, 20, в розовом бизнес-центре «Сенатор» уселись юристы корпоративного центра, а ровно напротив, через дорогу, в сером угрюмом каменном доме № 15 расположилось несколько «дочек» нефтяной компании. Фасад, выложенный нарочито грубыми большими каменными блоками, с огромными восьмиметровыми арками дверей, небольшими угловатыми окнами, скорее напоминал замок угрюмого рыцаря, которому пришлось по просьбам своей свиты – любителей развлечений, чьи каменные головы кривлялись со стены прохожим, несколько увеличить бойницы стен и превратить их в окна.

Массивный каменный геральдический герб, несмотря на отсутствие полагающихся в таких случаях оскалившихся львов, распростёрших крылья орлов, или свободно гуляющих «на своих двоих» медведей (что наиболее характерно для России), содержал вензель из загадочных букв «РТПБ», которые ниже на огромной деревянной двери (вырубленной как и все «окна в Европу» одним топором), расшифровывались как «Русский торгово-промышленный банк», написанный в через «i» и «ять». Самого банка не было в этом замке уже больше ста лет, но это не помешало Комитету по охране памятников Петербурга строго заявить, что без этой надписи этот дом прожить не сможет ни дня.

Каменные роги изобилия, венчающие вместо весёлых зверюшек герб одинокого рыцаря, наполненные крупным виноградом, какими-то фруктами, призванными символизировать изобилие одинокого рыцаря, на самом деле намекали изобилие нескольких удельных князьков нефтяной компании, окопавшихся тут со своей многочисленной челядью, количество которой упрямо росло год из года, несмотря на все строгие указания из корпоративного Центра.

Расположение «Максимуса» в следующей парадной в десяти метрах входа в офис на Большой Морской, 15, было и удобным и, одновременно, крайне неудобным. С одной стороны, всегда можно было вечером, возвращаясь с работы с офисов на Почтамтской или Мойке пройтись по Большой Морской в направлении этого офиса, – мало ли появились дела в этом офисе и нужно зайти и что-то обсудить (благо большинство коллег управленцев не относилось к категории, стартующих с работы в ровно в 18.00).

Всё осложнялось, когда ты подошёл ко входу в офис. Поток спешащих по домам коллег ослабевал после семи, превращаясь в тонкую струйку, но полностью угасал лишь к десяти вечера.

Сделать шаг с мостовой налево, в цитадель разврата, на глазах у многочисленных дымящих у входа в офис коллег, требовало огромного мужества. Современная история нефтянки не знала таких храбрецов. Она знала лишь мелких трусов, боязливо озирающихся по сторонам, в страхе увидеть коллегу из соседнего офиса, и, втянув голову, робко шмыгающих в подворотню «Максимуса».

Перейдя Гороховую, Ободзинский заметил, что продолжает двигаться быстрым шагом, как будто спешил из одного офиса в другой на важное совещание. Он улыбнулся и замедлил шаг. Машины уже дисциплинировано выстроились в вечернюю пробку в направлении Невского, когда он, не спеша, обгонял их пешком по тротуару. Подходя к офису, он заметил Павла Косицкого из Департамента крупных проектов, задумчиво пускающего дым у входа. «Блин, придётся зайти в офис».

Он почувствовал какое-то чувство стыда, неловкости, как будто он делал что-то постыдное, как будто вытащил в детстве из сахарницы шоколадные конфеты «Мишка косолапый», которые ждали праздника, до которого было ещё целых три дня, одну за другой в течении дня, пока мама была на работе. Она вернётся и всё вскроется. Ругать она его не будет, а будет просто молча смотреть, с лёгкой грустной улыбкой, как будто удивлена и немного разочарована в нём. Он опустит глаза и будет тихо злиться на неё за этот взгляд, на конфеты, вдруг оказавшиеся такими вкусными, и больше всего на себя, не сумевшего сдержаться. «Слабак! А ведь ты уже взрослый, тебе уже десять лет!» – Он навсегда запомнил это чувство злости на себя, на свою слабость. – «Нет, я сильный! Я могу терпеть, даже когда очень-очень хочется конфет!» Мысли о детстве промелькнули и мгновенно растворились в вечернем прохладном воздухе.

Когда до двери в офис оставалось 20 метров, Косицкий бросил в урну окурок, кивнул ему и бодро шагнул в офис. «Так. Ситуация стала проще. Можно в офис не заходить». Он замедлил шаг, бросил косой взгляд через дорогу, на входную дверь офиса корпоративных мышей, то есть корпоративных юристов, – там курящих не было. Пять твёрдых шагов прямо и резкий поворот налево в арку «Максимуса». Ещё семь шагов по красной ковровой дорожке и грузный швейцар услужливо открыл ему дверь.

В прихожей разливался приглушенный свет, бросавший причудливую тень томной золотой Венеры на синий бархатный диван. Загадочные красные стены, темно-синий потолок с легкими проблесками огней заставляли у пришедших самцов колотиться сердце быстрее, ноздри раздувались от возбуждения, зрачки сужались в ожидании погони за сногсшибательной самкой, которая была где-то здесь, её флюиды уже висели в воздухе, пропитанном похотью и сексом.

С первым шагом внутрь основного зала на него обрушился поток музыки и неоновых огней – синих и красных. Казалось, висящие сверху хрустальные люстры фонтанировали не только переливающимся светом, но и музыкой, громкой, заводящей, но в то же время, какой-то механической и неживой. Справа за столиками сидело всего человек шесть. Да, вечер ещё не начался. Двое мужчин о чём-то в полголоса говорили, не поднимая ни на кого глаз, на столе только два полупустых стакана с виски, к которые они чуть пригубили. С центральной сцены на них уже устали бросать призывные взгляды непрерывно подтанцовывающие работницы местного культпросвета, едва прикрывшие узкими полосками ткани бёдра и соски грудей.

За соседним столиком два слегка ошарашенных молодых парня лет 25, изо всех сил пытающиеся выглядеть старыми матёрыми волками, заглянувшими ночью в деревню проведать свой старый, слегка поднадоевший курятник, уже попали в оборот двум эффектным красоткам, блондинке и брюнетке, вдруг в одно мгновение оказавшимся за их столиком и через 10 секунд уже заказывающих бутылку «Рюинар Блан» .

Ободзинский повернулся налево к барной стойке: «Дружище, плесни «Макаллана»». Невозмутимый бармен с застывшей улыбкой через несколько секунд точно выпулил стакан по блестящей барной стойке, отражающей безумную фантасмагорию света и музыки, который остановился ровно в пяти сантиметрах от руки Ободзинского. Знакомый аромат и горящее тепло, согрели гортань. Понемногу стали раскручиваться гайки свинцовых тисков стресса, наглухо сжимавших голову, казавшуюся квадратной ещё пять минут назад.

Кто-то коснулся бедра Ободзинского. Он обернулся. Рядом стояла совсем молоденькая девочка с большими голубыми глазами, чуть прикрытая полупрозрачным черным шёлковым пеньюаром, под которым просвечивала тонкая веревочка на бёдрах. Ни дать, ни взять – Мальвина из 9 го «Б».

– Привееет! Скучаешь? – томным голосом пропело воздушное создание, улыбаясь и чуть покачивая красивыми до невозможности бёдрами.

– Скажите, душенька, ваш папа знает, где вы сейчас находитесь?

Юное создание мгновенно растаяло в эфире.

Зал постепенно наполнялся мужчинами. После второго шота, стресс ушёл, музыка перестала бить отбойным молотком по виску и мягко повисла в воздухе, окутывая невидимым нечётким туманом все движущие объекты: серые мужские фигуры, блестящие извивающиеся женские.

Он смотрел в никуда. В мозгу как на экране кинотеатра мелькали черно-белые картинки прошедшего дня, записи о будущих встречах следующей недели, проектные вопросы, которые нужно решить самому, задачи подчиненных, решение которых нужно проверить.

Лицо мужчины, стоящего рядом, показалось знакомым. Ещё несколько секунд электронно-вычислительная машина мозга обрабатывала картотеку хранившихся там изображений лиц, фигур людей и обстоятельств, при которых они там появились. Точно. Николай Никонов. В допандемийное время познакомились на курсах финансового менеджмента для неэкономистов. Он работал директором по маркетингу, по-моему, в компании «Благо», производящей растительные масла. Вот уж не ожидал его тут увидеть! Серый невзрачный костюм с одной и той же вечно мятой рубашкой в голубую полоску, в которой он проходил все две недели курсов, сменился голубыми джинсами Ermenegildo Zegna, серым изящным свитером Kiton, из-под которого выглядывал Breguet на синем ремешке.

– Молодой человек, бутылочка подсолнечного масла лишняя не найдётся? Но только хорошего?

– Ха, привет, дружище! Для своих – всегда! Тебе куда отлить? В цистерну из-под нефти или откачаешь по трубе? Как у тебя дела? Нефть и газ остались в государстве российском?

– Неплохо! На наш век хватит! У тебя как? Если ты пришёл за практическим применением EBITDA10, так это не сюда!

– Ебить твою налево! – Никонов в ответ заржал как конь. Он был отличный маркетолог, но, помнится, его директор устал терпеть его потрясающее невежество в финансах и послал немного поучиться. Как смеялся тогда Никонов: «и послал он меня с «Репой11» далеко… сюда!»

Весёлое настроение окончательно смыло последнюю серость будней. Так бывает, когда встречаешь старого знакомого, в хорошей атмосфере, хочется смеяться и шутить. Через полчаса знакомый превращается в хорошего приятеля, а ещё после двух шотов – в закадычного друга.

– Какие тут тёлочки интересные! Надо поближе познакомиться! Может – тех мулаток возьмём?

– Ха-ха! Ничего. Как у тебя дела, Коля? Там же, в «Благо»? Разливаешь маслице? Ты изменился!

– Нет. Уже полтора года, как ушёл. Надо двигаться. Свой бизнес. Разные темы: клининг, правда, проседает. Но барбершопы – перспективная тема. Ну, и главное, что кормит – земля. Ищу хорошие участки, в правильном месте, выкупаю, режу их на куски и – вуаля! Вношу свой вклад в расширение индивидуально-жилищного строительства жителей Ленинградской области, – засмеялся Никонов.

– Интересно…

– Да, ты знаешь, прямо облегчение почувствовал, когда ушёл. Ничего никому не должен. Ты строишь свою жизнь так, как считаешь нужным сам – и только сам. Никто тебе не указывает, что делать. И когда ты зарабатываешь, именно зарабатываешь деньги, а не получаешь их от «богатого дяди» из офиса, совсем другие ощущения и от самой жизни. Она становится расцвеченной таким ярким светом! Заметь! – и он, хитро улыбаясь, обвёл рукой зал, пульсирующий красными, синими и жёлтыми огнями.

– Ну, Коля, ты красавчик! Давай хлопнем за тебя и твоё новое будущее!

– Молодой человек! – Ободзинский повернулся к бармену. – Нам нужно срочно повторить!

Выпуленные барменом две ракеты-шота, точно остановились на барной стойке в десяти сантиметров у своих целей. Взлетели, со звоном столкнулись в ярком переливающемся межзвёздном пространстве и разлетелись, неся тепло и расслабление принимающим их планетам. Ещё через пять секунд планеты отправили их обратно. Несмотря на уверенную, но в реальности нечёткую траекторию, ракеты-шоты, не имеющие полезной нагрузки, попытались сойти с орбиты и свалится с барной стойки, но были оперативно перехвачены двумя руками-истребителями невозмутимого бармена.

Никонов немного помолчал и уже внимательно посмотрел на Ободзинского, как будто раздумывая над чем то, и продолжал:

– Сейчас реализуем интересный проект в Волосовском районе Ленинградской области. Мы выкупили 100 гектаров земли. Учитывая хорошую локацию, рядом с озером, стоимость сотки в Волосовском районе, сто – сто пятьдесят тысяч, сам можешь посчитать предварительный «вэлью12» проекта. Этот участок находится рядом с воинской частью, которая будет расширяться за счёт него. Уже издан приказ Шойгу и уведомление об изъятии земельного участка для государственных нужд. Компенсация собственникам будет идти по рыночной стоимости. Так что всё оказалось в этом проекте даже проще чем в предыдущих проектах: не нужно будет резать землю на заплатки и заниматься её продажей покупателям. Да плюс ещё «допактивы» на участке: трёхэтажная гостиница, автомойка, ферма. Здесь вся компенсация придёт одномоментно от самого надёжного и платежеспособного покупателя – Государства.

Никонов улыбнулся.

«Виски действительно умеет развязывать язык», – подумал Ободзинский.

– Ты сказал мы? – спросил О.

– Да. Я с двумя партнёрами. Наша «ОООшка» – собственник этого земельного участка.

– Молодцы! Дело сделано!

– Да, только небольшая проблемка. Но я её решу. – Никонов скривил рот. – У меня один партнёр срочно выходит из ОООшки.

– В такой момент? Странно.

– Он переходит на работу департамент строительства Минобороны. Сам понимаешь, сразу возникают вопросы антикоррупции и противодействия мошенничеству, там с этим очень строго.

– Обратно на зарплату? – Ободзинский снисходительно улыбнулся.

– Ха! Как тебе пятнадцать процентов со стоимости каждого подобного проекта? Ни рубля не вложив? Хорошая «зарплата»? Ты думаешь такие проекты просто так в руки сваливаются с неба? Он три года своих знакомых «окучивал» в минобороне, наконец-то, всё срослось! Теперь будем получать такие проекты один за другим!

– А что за «проблемка»?

– Мне нужно выплатить ему стоимость его доли, причем выплатить срочно. Деньги в Москве ему сейчас оооочень понадобятся, я его понимаю. Да, ладно, я решу. Наверное, срочно продам дачу. Жаль потеряю в деньгах из-за срочной продажи, но потом наверстаю, – Никонов опрокинул в себя рюмку и запулил по стойке её обратно бармену. Через три секунды она прилетела обратно полной.

– Как дела, мальчики?

Рядом стояли две девушки, высокая блондинка в красном блестящем мини платье, чуть прикрывшем упругую, хорошо прокаченную в спортзале задницу, и почти совсем не прикрывшем яростно рвущиеся наружу большие груди, уставшие ждать, когда на них обратят наконец внимание, и брюнетка, весь гардероб которой составляли черная кожаная куртка с заклёпками и тонкие черные ажурные чулки, очень сексуально обтягивающие стройные ножки, заканчивающиеся где-то у ушей. Красотки профессионально просчитали, что принятая доза виски уже подготовила «мальчиков» для использования по назначению, осталось только определиться, кто кого берёт «в оборот».

Никонов и Ободзинский одновременно повернулись к ним.

– Вау, девочки! А мы вас ждали! – серьёзное выражение лица Никонова растаяло и вновь сделалось слегка пьяным и придурковатым.

Ободзинский смотрел сквозь них. Пелена цветочной лёгкости и радостного окружения незаметно рассосалась в воздухе. Какой молодец Никонов! Ещё на курсах Ободзинский смотрел на него чуть снисходительно, понимая, что с его неуверенностью, тому никогда не подняться, не пробиться, просто тюфячёк… «Тюфячёк – это ты сам, а не он», – с лёгкой злостью мысленно сказал он себе сам.

Никонов поглаживал задницу блондинке, что-то нашептывая её грудям и, судя по всему, им это нравилось. Брюнетка, чуть наклонив голову, кокетливо улыбаясь, что-то говорила Ободзинскому, «случайно» касаясь его своей невозможной ножкой.

Молотилка в его голове яростно «генерила» мутный поток неясных мыслей, ощущений, весьма далёких от используемого арсенала брюнетки. Ножка брюнетки явно не срабатывала.

– Ладно, Коля! Рад был тебя увидеть! Слушай, я подумаю, может я смогу тебе помочь. У тебя телефон не изменился?

– Нет, тот же.

– Давай пока! Созвонимся!

Ободзинский повернулся к выходу. Брюнетка ласково улыбнулась ему на прощание, мысленно посылая трёхэтажные проклятия ему и всему его роду в третьем поколении.

На улице было свежо. Он решил пройтись, проветрить свою голову и непонятные пока мысли. На пересечении Гороховой и Большой Морской ветер, как лет сто пятьдесят назад заметил Николай Васильевич, по-прежнему «дул со всех четырёх сторон». Было зябко. Неяркие городские фонари, матовым светом освещающие улицы и тротуары, незаметно заменили надёжно спрятанные за низким серым сводом неба звёзды, став естественной частью вечернего интерьера Питера.

Яркие витрины универмага «Au Pont Rouge» приветливо предлагали мужскую одежду для женщин и женскую – для мужчин. Одевавшиеся там прыщавые худосочные подростки в серо-неопределённого цвета пальто размером XXL (в которых их дедушки затейливо пикапили бабушек в середине шестидесятых), в узеньких черных штанишках по щиколотку (отнятых у младшего брата из восьмого класса), из-под которых игриво подмигивали красно-белые носочки, производили впечатление выпускников досрочно прошедшего выпуска клоунов в Цирке на Фонтанке.

Нечто среднее между цветастой кипой и «евротюбетейкой», прикрывавшее у апологетов моды геройский тарасбульбовский чупрун, ошеломляюще действовало на «фиолетововолосых мальвин» в папиных пиджаках и спецназовских ботинках, тусующихся здесь же, у «Понт Руж», то ли в поисках понтов, то ли в поисках приключений на свою пятую точку.

Эти последние тенденции crazy vogue в этом универмаге всегда вызывали смешанные чувства у него от «до чего ужасна и непредсказуема сегодня мода (и это называется «модой»?!)» до «судя по моему восприятию сегодняшней молодёжи, слухи о том, что все мамонты вымерли, оказались несколько преувеличены». Он тщательно следил за своим внешним видом и, в допандемийное время, возвращаясь зимой с «каталки» на горных лыжах в Червинии или Курмайоре, всегда заезжал в Милан, чтобы прикупить костюм от «Brunello» или «Brioni». Поэтому в голове никак не складывалось – как можно одевать и носить подобную одежду, если можно так назвать эти тряпочки в виде балахонов, начисто лишённых каких-то гендерных особенностей для обладателя.

Мысли яростно скакали галопом где-то рядом, то толкаясь и сбиваясь в табун, то разбегаясь параллельными курсами. Он иногда заглядывал в них, но старался не задерживаться с ними.

Вечер плавно уходил. В «Mickey&Monkeys», на углу Гороховой и Казанской, куда он зашёл выпить кофе, сидело всего человек десять, несколько парочек, которые уже заканчивали традиционную вступительную часть начальных отношений (совместная прогулка в парке, свидание в «Русском музее», и наконец, ужин в уютном ресторанчике). Ужин подходил к концу, и теперь у каждого в голове носился рой мыслей. У Него: «Уложусь в бюджет или нет? «Даст» сегодня или нужно будет вести её ещё в субботу?» У Неё: «Всё ли было сегодня прекрасно, как она рисовала в голове утром? «Давать» сегодня или перенести этот вопрос на завтра после суши в «Токио Сити»?» Официанты торопливо разносили овершейки в высоких бокалах, наполненных разноцветными кремами, печеньками, вафельными рожками, трубочками, которые должны были помочь дамам принять финальное решение, так как на их кавалеров уже невозможно было смотреть от жалости.

На фоне пар, разыгрывающих нешуточный житейский шахматный гамбит с непредсказуемым финалом, выделялась девушка, сидевшая за столиком одна. Пару ей составляла книга. Светлые вьющиеся волосы, обрамлявшие приятное лицо, задумчивый взгляд серо-голубых глаз, который на мгновенье она бросила на вошедшего Ободзинского, чем-то необъяснимо привлекли его внимание. Нельзя было назвать её сногсшибательной красавицей, но какая-то особая аура окружала её столик, котором была только книга, допитый капучино и невидимый экран, отделявший её от всех остальных. Интересно…

– Давайте попробую отгадать автора? Маринина? Нет, Дарья Донцова! – (Интересно, как у виски получается стирать любые социальные дистанции, делая людей ближе и душевнее?)

Девушка подняла чуть удивленный взгляд на него, секунду помедлила и с полуулыбкой ответила:

– Нет. Платонов. «Котлован».

Он почувствовал, как его крутой, чуть снисходительно-ковбойский «прикид» жалко стекает с него, как тушь под проливным дождём. Чисто проведённый невзрачным новичком бросок, и самоуверенный разрядник оказывается на лопатках.

– А что так бывает, что девушки читают Платонова? – смущённо пробормотал он.

– Бывает, – ответила она и невозмутимо продолжила чтение.

Второй раз за вечер он почувствовал болезненный укол по собственному самолюбию. Второй раз за вечер он почувствовал, что кто-то сильнее, прозорливее, интеллектуальней. Платонова он читал на втором курсе Горного университета в Питере, но так не дочитал и до половины. Плотный график учёбы, подработка в пиццерии после занятий съедали всё условно свободное время. Возвращаясь на метро в общагу, он больше читал лекции по гидродинамике и петрофизике, чем художественную литературу. Так он себе объяснял, но на самом деле он знал, что не дочитал, потому что Платонова не так просто читать, да и не относился этот автор к категории модных у них в универе. Разве «совок» может блистать интеллектом? Горячие девяностые лишь подтвердили обратную взаимосвязь между уровнем интеллекта и успешностью в жизни. А «успешным» очень хотелось стать, чтобы выбраться из грязи и нищеты, в которой пребывали тогда девяносто девять процентов населения России.

– А я его так и не дочитал, – вдруг совсем просто и неожиданно для себя сказал он.

Она подняла на него глаза:

– Отчего же? Не пошел?

– Да, – выдохнул Ободзинский. И вдруг стало так легко и просто на душе, – слишком много умственных усилий потребовал. Наверное, я к этому был не готов.

– Да, – она улыбнулась как-то по-домашнему и доверительно, – мне тоже нелегко его читать. Некоторые куски приходиться перечитывать.

И чуть вздохнула, полуулыбкой одними уголками губ.

С Леной они просидели до закрытия «Манкис». Они говорили о современной российской литературе, немного о западной прозе, о жизни на западе, об их менталитете, о наших ценностях, об отношениях.

Шутили об перипетиях пандемийной «офисно-домашней» работы, когда все с удивлением обнаружили на удалёнке, что, хотя ты встаёшь на час позже, в реальности работаешь на три часа больше: работа начинается с подъёма, когда ты с заспанными глазами в домашних шортах с голым пузом\в лёгком халатике без макияжа (нужное подчеркнуть) втыкаешься взглядом в компьютер. Продолжается в обед, когда ноут торжественно возглавляет процессию на кухню. И заканчивается, когда ты с очумелым взглядом «драфтишь» в десять вечера документы, которые, конечно, же нужно сделать завтра к утру.

Конечно, же в одиннадцатом часу вечера ты в невменяемом виде забрасываешь внутрь себя, как гранаты во вражескую траншею: холодный стейк, оставшийся с обеда, остатки вчерашнего салата, бутерброд с сыром и варёной колбасой, выживший в завтрак, и окропляешь это всё взрослым бокалом рислинга до краёв. Естественно, после этого всю ночь тебя в постели ждут «немцы, танки, наступление» и цитируемый бойцам в атаке текст коммерческих условий от контрагента, который ты «вычищал» вечером накануне.

Утром ты встаёшь окончательно разбитый то ли немцами, то ли тупостью бойцов, так и не сумевшими в атаке отстоять наши требования в контракте, то ли гранатами, которые ты забрасывал весь вечер «не в тот окоп».

Конечно, в дистанционке были и плюсы. Например, участие в онлайн видеосовещаниях по «Скайпу» или «Зуму». Белоснежная рубашка, галстук, домашние трусы и домашние тапочки составляют основной дресс-код топменеджера нефтяной компании.

Сложность возникает в двух случаях, если самурай в порыве страсти, вызванном грандиозностью его великого предназначения и тупостью крестьян, не желающих смотреть дальше положенной им чашки риса, резко вскакивает со стула, обнажая отсутствие золотой кольчуги на «том самом» месте. Или, если во время проникновенного цитирования самураем танка невежественным крестьянам, внезапно начинает звонить его мобильный, который лежит в другом конце комнаты на подоконнике, на котором высвечивается его сёгун. Все скайп-присутствующие немедленно выходят из летаргического сна, в котором пребывали последние полчаса вдохновенного спича их предводителя, достают попкорн и с большим интересом ждут захватывающего продолжения.

Что будет дальше? Сёгун на корточках, чтобы в видеокамеру по-прежнему попадала только верхняя часть его тела, засеменит на другой конец комнаты, или величественно проигнорирует Главного, не прерывая патетики своих танка, или примитивно выключит воспроизведение видео на Скайпе?

Если же совещание проводится без подключения видеосвязи, тогда офисный самурай ограничивает свой гардероб синими домашними шортами с белой надписью «Serf». Лицо, ищущего просветления, устремлено к высоким корпоративным целям и выполнению производственных KPI, и потому недостижимо для бритвы и расчёски. Ибо ничто лишнее не должно сбивать самурая с его пути…

Впервые ему было так легко: он не пытался произвести впечатление, блеснуть эрудицией, соблазнить девушку, он говорил с ней так, как иногда говорил сам собой. Не случайно, самый понимающий тебя собеседник – это ты сам. Тот собеседник, который поймёт твои самые сокровенные мысли, желания и ощущения, от которого нет необходимости что-то скрывать, потому что он понимает и принимает тебя всегда таким, какой ты есть и что бы с тобой ни произошло.

Такого собеседника ты можешь искать всю жизнь, перебирая людей, как колоду карт, разглядывая со всех сторон их фигуры, форму, иногда даже пытаясь заглянуть чуть поглубже, в их душу. Но не найдя там ничего, возвращаешься к созерцанию ласкающих взгляд «девочек-секси» с длинными ногами и осиной талией, которыми ты пытаешься заглушить внутреннюю душевную пустоту. Часто это удаётся, особенно, если поработать над собой и заполнить возникшие душевные дыры чем-то сексуальным или материальным, или даже учебно-образовательным. Главное – это не допускать возникновения внутреннего вакуума, который начинает тебя засасывать внутрь себя самого…

Они с Леной медленно шли к метро. Фонари на Садовой бросали пригоршни света на витрины магазинов, ажурные лепнины фасадов домов, на радостные ярко освещенные окна, вернувшихся домой людей, и на тёмные насупленные окна тех, кто не очень к ним спешит.

У метро «Сенная площадь» они остановились.

– Тебе куда? – он заметил вдруг, что сказал это как-то смущённо.

– До «Пионерской», – просто ответила она и улыбнулась.

– Лен, давай я тебе вызову такси, – смелея и возвращаясь к своему обычному тону, предложил Ободзинский.

Она внимательно посмотрела на него и снова улыбнулась:

– Спасибо за прогулку. Мне с тобой было интересно. Пока!

Она, чуть помедлив, развернулась и пошла подыматься по ступенькам. Ободзинский несколько секунд стоял неподвижно и вдруг бросился за ней.

– Лена! Ты забыла сказать мне самое главное!

– Да? – уголки её губ, поползли вверх. – И что же?

– Твой телефон! – так же, чуть сдерживая улыбку, ответил Ободзинский.

Душа подтанцовывала под диско девяностых. Сначала чуть сдерживаясь, а потом всё свободней и быстрее. Телефон с записанным лениным номером приятно грел руку в кармане. Пьянящий воздух больше не холодил, а «заводил». Хотелось сделать что-то очень весёлое и хорошее одновременно. Подмигнуть двум проходящим мимо молодым девчонкам с горящими глазами, сделать комплимент женщине с большой серой клетчатой клеенчатой сумкой, набитой какими-то тряпками, сказать что-то ободряющее стоящему у метро таджику с рекламным плакатом на груди и спине «Заходите в нашу хинкальную!». – «Конечно, зайду! Где твоя хинкальная, брат?»

Улыбаясь сам себе, он сунул руку в карман, достал телефон, чтобы вызвать такси, помедлил и понял, что хочет побыть среди людей, не теряя этого ощущения лёгкости и счастья, не оглядываясь на перипетии дня, оставшиеся у него за спиной. Он убрал телефон в карман и вошёл в метро.

Последний раз в метро он был два года назад после тринадцатилетнего отсутствия в России – его жизни в Норвегии и Канаде. Тогда, опаздывая на встречу в час пик, он бросил машину у метро «Адмиралтейская», заскочил в метро и с удивлением обнаружил, что пластмассовые жетончики для проезда уже не выдают, а оплата происходит пластиковыми карточками. Да и сами турникеты с начала нулевых видоизменились, выросли в размерах в полтора раза, пластмассовые вертушки заменились мощными железными лопастями.

Сейчас, проходя через них, он показался себе весёлым работягой, спешащим на свой завод в вечернюю смену. Рекламные плакаты вдоль всего спуска вниз предлагали «приятный отдых, радушное обслуживание и изысканную кухню в просторных помещениях банкетного зала «Бенвенута» (Свадьбы. Корпоративы. Поминки)», находящегося, похоже, по адресу Выборгского РОВД. Дополнительно уточнялось, что «для наиболее взыскательных заказчиков имелись отдельные комфортабельные VIP зоны для деловых встреч» (вероятно, с адвокатами).

Реклама достопримечательностей Санкт-Петербурга, финансируемая, видимо Комитетом по культуре и туризму города, особенно, рисованная серия, приятно расслабляла мозг, предварительно уже конкретно расслабив его у его «создателей». На одном из плакатов заезжий провинциал в красных штанах возбуждённо фотографировал гениталии атлантов Эрмитажа, едва прикрытых маленькой тряпочкой у пояса. Всё это сопровождалось надписью «В Петербурге обязательно нужно увидеть атлантов». Судя, по всему, туриста интересовали атланты не целиком, а – частями. Точнее, совсем небольшие части атлантов. Мысли же атлантов были уже который год заняты тяжеленными колоннами Эрмитажа, и им было не до познавательной активности гостей города.

На втором рекламном щите из этой серии виртуоз кисти «откопипастил» этого же туриста, но на заднем фоне уже с разведённым мостом, сопровождавшемся надписью «В Петербурге обязательно нужно увидеть развод мостов». Этот плакат привлёк внимание креативной части подрастающего поколения петербуржцев, поскольку на нём черным толстым маркером после слов «мостов» было приписано «лохов и кроликов». Слоган сразу зазвучал свежо и современно!

Маркер, видимо, был перманентный, поскольку станционные клининговые товарищи в синих робах, проезжая в эскалаторе с мокрыми тряпками, не смогли с первого раза отмыть этот посыл нашим дорогим гостям, а только слегка размазали «кроликов», оставив этот призыв для осмысления до ночи, когда после закрытия метро можно более детально заняться изучением подобных тезисов, вооружившись чистящими средствами.

Внизу реклама тоже радовала воображение интеллектуальными изысками рекламщиков. ТРК «Питерлэнд» предлагал всем стоящим у края платформы «сделать большой шаг вперёд» (навстречу своим праотцам?!). Рекламные стикеры на окнах поезда тоже не церемонились с пассажирами и ясно давали понять, что «на метро ездят микробы», сразу определив реальное социальное место присутствующих. Ободзинскому даже стало жарковато от такого сравнения. Рядом висел яркий пример органичной трансформации коммерческой рекламы в социальную: «Тесно и жарко? – участливо интересовалась соседняя реклама на окне, – Зато мы в культурной столице! ПЕРСЕН успокоит быстро!» Вероятно, это был отсыл к прошлогодним беспорядкам, организованным ФБК. ОМОН, в отличии от Персена, успокаивал тогда действительно быстро.

И вновь его мысли вернулись к Лене. «Она классная, – почему-то ему хотелось улыбаться, вспоминая её внимательный, чуть удивлённый взгляд, сопровождавший его выпендрёжное выступление, и сдержанную милую улыбку. – Она отличается от остальных девушек. Даааа… Она классная!».

Мысли перескочили на «остальных»: сногсшибательную Азизу – администратора из Ginza и красотку Софью, совладелицу сетки shPILKI, с которыми он встречался по очереди раз в две недели. То, что в поэзии называется «Я помню чудное мгновение», у Ободзинского было «упорядоченными» половыми связями. Физиология мужчины предусматривает необходимость близких контактов с женщинами, хотя бы раз в неделю. А лучше – два. Главное, в этом вопросе не подпускать женщин слишком близко к себе.

Каждая из них с большим удовольствием проводит с ним вечер в ресторане и потом наедине в «Коринтии» или «Лотте». И каждая с ещё большим удовольствием повела бы с ним этот вечер у него дома. «Но некоторые мужчины, – он снова мысленно усмехнулся, – имеют свои принципы. И один из них – никогда не водить домой дам, если ты не считаешь, что у вас, блин, о, как серьёзно».

Мысли Ободзинского были свежи. Помыслы чисты. Сегодня был отличный день!..

***

На третье свидание с Хильдой Ободзинский принёс розу. Обычную красную розу.

Он хорошо помнил, как оживлённо балагуря в тот первый вечер, они вчетвером вывалились из «Драгонфлая», и он в гардеробе подал Хильде куртку и помог одеть её. Хильда смутилась и покраснела. Урсула удивлённо посмотрела на него. Джимми был остроумен, находчив и чертовски обаятелен. Одним словом, пьян. Джимми был основательно занят «окучиванием» Урсулы, с которой, впрочем, у него так и ничего «не выгорело». Всю обратную дорогу они весело болтали. Джимми крутился вокруг Урсулы. Ободзинский рассказывал смешные случаи из российской жизни, правда, по большей части трансформированные им из старых анекдотов. Хильда улыбалась.

Возле кампуса Ободзинский церемонно раскланялся с девушками и пожелал «спокойной ночи». Было смешно смотреть на последние потуги перевозбуждённого Джимми отчаянно «трущегося» возле Урсулы, которая, казалось, не понимала никаких его намёков о «продолжении вечера в спокойной обстановке с бокалом хорошего белого вина и под приятную музыку». Глаза Хильды, казалось, впервые стали блестящими и даже выразительными. Она молча посмотрела на Ободзинского, чуть улыбнулась и сказала: «Пока».

На следующий день утром Ободзинский отправил ей смс: «Привет, Хильда! Спасибо за прекрасный вечер! Как насчёт вечером сходить и посмотреть старую крепость – «Эдинбургский Замок»?»

И вот вчера вечером они уже гуляли возле крепости у вершины, шелестящей тёмной листвой, старой замшелой Замковой скалы, где был основан город.

Через два часа они снова зашли погреться в «Драгонфлай». Уж больно приятные воспоминания он оставил у Хильды от той «случайной» встречи в баре вчетвером.

Она пила уже второй свой любимый коктейль «SHAKES ON A PLANE» с джином, зелёным чаем с бузиной и малиной, напоминавший ей о любимом севере, не сводя глаз с Ободзинского. Этот интересный русский, казалось, знал всё и о самолётах, о которых он начал рассказывать, услышав название её коктейля, и об особенностей приготовления настоящих стейков на открытом огне, и о сибирских морозах, о которых из всех обитателей кампуса только она одна имела понятие, и о волнующей истории человечества.

– Представляешь, Хильда, этим стенам уже полторы тысячи лет! Сколько взлётов и падений они видели? Сколько раз этот замок переходил из рук в руки? Он по-прежнему на том самом месте больше тысячи лет и с высоты этой скалы бесстрастно смотрит на нас, как на гномиков, суетящихся у его ног с какими-то «суперважными делами». Когда мы уйдём, он так же невозмутимо будет взирать на наших потомков, и на потомков их потомков… Что он о нас запомнит? А как бы ты хотела запомниться ему? – они медленно шли по дороге, возвращаясь из бара в кампус.

– Счастливой, – улыбнулась Хильда и неожиданно для себя подумала, что это так необычно, когда тебе мужчина помогает одеть верхнюю одежду. Как будто мы оказались в девятнадцатом веке. Кавалеры после бала подают дамам соболиные шубы и галантно провожают их до кареты.

Забота со стороны мужчины для женщины очень важна.

Она давно не гуляла с молодыми людьми. А точнее совсем не гуляла. Одноклассники в её закрытом пансионе, где она училась, а потом и однокурсники в университете, совсем не обращали на неё внимания. Да и с её, мягко говоря, очень посредственной внешностью, трудно было предположить что-то другое. Короткие, прямые как палки светло-серые волосы, уныло оголившие чуть сгорбленные плечи; бесцветные, казалось, прозрачные светло-голубые глаза; рыхлая фигура, в серой болотного цвета ветровке, сидевшей на ней мешком, в широких черных прямых джинсах, свободной тёмно-зелёной футболке, имевшей достаточно времени для досконального изучения тела Хильды – всё это женственности и шарма ей не добавляло.

Все так одевались – и молодые люди, и девушки. Но одежда «унисекс» так её маскировала в окружающем северном пространстве, что она становилась просто незаметной для всех. Она сливалась как с каменным городом, с серыми мостовыми, так и с ярким корпусами кампуса, с зелёной листвой, с другими людьми, и даже с Урсулой. Урсулу замечали все: однокурсники, преподаватели, и даже прохожие, идущие навстречу. Они ей улыбались, а Хильду не видели даже стоящие рядом и разговаривающие с Урсулой коллеги.

Маленькая серая мышка с этим смирилась. И вдруг такой видный высокий молодой человек. Этот русский был совсем не похож ни на своего развязного друга Джимми, ни на остальных ботанов-студентов. Его так интересно было слушать. Он такой галантный. Ни одного скабрезного или похотливого намёка. С ним так хорошо. Вчера в баре он сказал, что заплатит сам за весь счёт. А на её попытку достать кошелёк и разделить счёт так сурово посмотрел, что ей стало немного не по себе. И кошелёк тут же спрятался в сумочке. В груди на мгновение накатила тёплая и приятная волна, оставившая возбуждающее послевкусие момента.

– Посмотри, на небе распустились звёзды. Правда красиво? А ты чувствуешь их запах?

– Да, Хильда, это запах большой любви.

Он обнял её за талию и нежно поцеловал в губы. Она двумя руками обвила его шею:

– Да, звёзды божественно благоухают. Но я их больше не вижу.

– Почему?

– Потому что, когда я целуюсь, я закрываю глаза, – она шутливо ткнула его кулаком в бок и засмеялась.

Она знала, что он небогат. Он был совсем не похож на горластых русских, сорящих деньгами, которых она встречала в Париже у бутиков на Елисейских полях или улице Сен-Оноре, куда она с отцом приезжала два года назад. Там она так и ничего себе не купила, но не из-за цен, в этом проблем при походах в магазин с отцом не было. Она просто не понимала, зачем из-за названия бренда на какой-то тряпочке платить за неё в десять раз больше. Отец тогда остался недоволен тем, что дочь ничего себе так и не купила. Она погладила его по руке. «Папа, здесь всё тоже самое, что у нас в Осло, только в пять раз дороже. А кое-что – в десять раз», – добавила она тогда, немного подумав.

Когда вчера они выходили из «Драгонфлай», он опять молча подал и помог ей одеть её серую ветровку, вызвав удивлённый взгляд официанта. По пути назад она толком не слушала, что он говорил. Ей просто нравился его голос, его странный ещё три дня назад русский акцент, сегодня казался таким милым и тёплым.

И вот сегодня он снова пригласил её на прогулку, и в руке его была роза. Такая необычная для неё красная восхитительная роза. Так бывает?..

…Каждую встречу он дарил ей маленький букетик. Больше всего ей нравились полевые цветы, так напоминавшие ей дом. Букетик вереска. Откуда он знал, что она его так любит?

Все уже привыкли видеть долговязого русского с полной нескладной норвежкой. Что их объединяло? Интересные интеллектуальные разговоры? Трескучие морозы на их родине? Забавный северный акцент у обоих? Тяга к яркому переливающемуся на солнце ослепительно белому снегу? Или полный любовью взгляд светлых блестящих глаз, устремлённых друг на друга? Не знаю.

Он был первым её мужчиной. И в постели, и в жизни.

Мужчиной, который показал каким он должен быть настоящий мужчина. По-европейски – вежливым и тактичным, по-русски – сильным и ответственным за свою женщину. Это было так необычно и ново: видеть в бойфренде, не партнёра, как у всех женщин, который делит с тобой трудности пополам, а – Мужчину. Мужчину, который не боится быть мужчиной, который не боится быть сильнее Женщины, и решать все трудные задачи самостоятельно, ограждая от них свою Женщину.

Он так и не позволил ей ни разу заплатить за общий счёт, даже когда они ходили в дорогой ресторан «The Witchery by the Castle» в старом замке. На накрытом белоснежной скатертью тёмном дубовом столе возле старинных фарфоровых чашек грелся изогнутый чайник, полный зелёного чая со сбором норвежской ели, листьев дуба, можжевельника и лесных ягод.

Рядом официант услужливо примостил небольшую хрустальную вазу с маленьким вересковым букетиком, принесённым её Мужчиной. Белые, как снег, хлопковые салфетки, скрученные и перевязанные алой ленточкой, лежали рядом с массивным чуть позеленевшим от времени бронзовым подсвечником в виде устремлённого вверх перекрученного каната, на котором отбрасывала неяркий свет толстая восковая кремовая свеча.

Два массивных резных деревянных стула каштанового цвета с жаккардовой обивкой фисташково-коричневых узоров, гармонировали с чуть увядшими жёлтыми розами кофейных гобеленов, повидавших не одно поколение владельцев замка.

– Значит, через две недели ты возвращаешься в Россию? И мы расстанемся навсегда? – голос её дрогнул.

– Дорогая, это жизнь. Срок моей стажировки закончился. Как бы я не хотел быть с тобой, но пора возвращаться в Россию.

– И что ты там будешь делать?

– Буду искать работу. Закончив наш с тобой «Heriot Watt», я думаю, обязательно что-нибудь найду. Я буду тебе звонить. Будем общаться. А когда получу отпуск, обязательно приеду к тебе, где бы ты ни была.

Она перевела глаза на стену, запахнутую в шоколадный гобелен, казалось, изучая особенности искусства старинного переплетения нитей, о чём-то сосредоточенно размышляя.

– Милый, хочешь, я поговорю с отцом. Он, наверняка, сможет что-то придумать у себя в Statoil`е, и ты останешься в Европе.

– Нет, не нужно. Я сам.

– Ты не хочешь быть со мной? – её глаза покраснели, и в них сверкнула отблеском слеза.

– Очень хочу, но… Я не хочу быть обузой… И не хочу неприятностей для тебя и…

– Всё. Я решила. Теперь это мой вопрос, – перебила она, незаметно для себя повторив его обычные слова.

Впервые в жизни она вдруг почувствовала решимость и способность преодолеть любое препятствие. Она знала, что отец, с его «правильными принципами» всегда против того, чтобы оказывать какое-то содействие кому бы то ни было в трудоустройстве, и уж тем более русским, против которых у него было скрытое предубеждение и которое он старался не афишировать перед дочерью.

Она была полна того внезапного подъёма духа и способности преодолеть любое препятствие, которые вдруг вырываются из женщины, в минуты опасности. А уж борясь за свою любовь, её не остановит ни «горящая изба», ни «конь на полном скаку», ни «отец с принципами».