Читать книгу Проклятие Синь-камня: книжка о потерянной любви - Олег Шамонаев - Страница 9

Мая 20 дня 1727 года, лес близ села Преображенского Тонбовского уезда

После возвращения из Блиновки Мартин с большим трудом дождался окончания весны, чтобы отправиться в лесной скит. Его просто переворачивало от желания жить в соответствии с тем предназначением, о котором рассказал отец Митрий. Хотелось побыстрее стать блаженным, почитаемым и любимым всеми вокруг (особенно Гелей). Но без книг дело не двигалось.

Геля приняла как должное рассказ о покаянии Мартина, и огорошила юношу новостью, что дочь старосты уехала выходить замуж за отставного военного – то ли в Саратов, то ли в Казань. «Она знала заранее, и так прощалась со мной, несчастная и одинокая», – вспомнил сирота асины губы.

Но как ему быть дальше с Гелей? Как себя вести? Этого парень не понимал. В задумчивости он даже несколько раз сходил на службу в церковь к отцу Савве, вызвав у того смесь торжества и негодования. Однако это не помогло.

Как-то они болтали с Мишкой, товарищем по походу к Синь-камню. И помощник кузнеца как бы невзначай спросил:

– Слушай, а что делать, если ты к девке всей душой, а она тебя не замечает?

– Нужно найти возможность с ней поговорить, – отвечал Мишка, который, несмотря на калеченную руку, считался среди парней большим знатоком противоположного пола.

– А если поговорил, и всё равно не замечает? Нарочно так делает.

– Так… Ну, я знаю, о ком ты, – раскусил приятель Мартина. – Могу предложить один верный способ. Ведь все бабы – жадные. Начни ухлестывать за одной, другая взревнует, и она – твоя.

– А со второй что тогда? Той, за которой начал ухлестывать? А если она – тоже моя? За двух девок можно и получить – и от них самих, и от других парней.

– Да, нехорошо, – согласился Мишка. – Тогда можно сделать вид, что тебе самому она больше неинтересна. Тоже перестань её замечать. Она удивится, почему ты сперва за ней бегал, а теперь охладел. А дальше снова жадность взыграет.

Мартин подумал, и решил попробовать. В следующие недели между ним и Гелей выстроилась непробиваемая стена. Он шарахался от хозяйской дочки, и всё ждал, когда же она заметит эту перемену и спросит, в чём дело. Но девушка вела себя, словно это ей безразлично. «Ну и Бог с ней», – разозлился юноша. Отправился к кузнецу и сказал, чтобы тот подыскивал себе нового помощника. Потому что в мае Мартин уйдёт из их дома.

* * *

Тропа к скиту за четыре года почти заросла. Но самое плохое – теперь она переходила в болото. Сначала Мартин решил, что отправился в лес слишком рано, и просто ещё не сошли вешние воды. Но когда жижа местами начала доходить до пояса, юноша забеспокоился. Быть может, этот хорошо знакомый лес теперь непроходим? Повсюду темнели подгнившие деревья, и это точно были дела не нынешней весны. С огромным трудом, перепрыгивая с кочки на кочку, юноша добрался до русла ручья, и обнаружил, что оно перегорожено бобровой плотиной. Зверьки и были главной причиной потопа.

Мартин по плотине перебрался на другой берег, и как мог разрушил за собой затор. Течение, вырвавшись из лесного пруда, победно взвыло. Конечно, бобры немного повозмущаются, а потом всё починят. Чтобы избавиться от напасти, нужно приходить сюда с луком, и не в одиночку. Но сейчас Мартин слишком устал, чтобы устраивать охоту на зверьё, да и оружия у него с собой не было.

Другой берег ручья был чуть выше, и болота там не оказалось. Мартин быстро нашёл остатки тропы, и почти добрался до скита. Ему уже казалось, что он различает сквозь деревья контуры беседки. Но тут юноша пригляделся получше, и оцепенел. Рядом, за ветвями, стоял огромный медведь. Возможно, тот самый князь леса, которого они когда-то встречали с матерью и отцом Митрием.

Бежать было поздно. У медведей в это время года – гон, так что на беспечность зверя рассчитывать не приходилось. Мартин попытался медленно обойти князя, лихорадочно отыскивая на земле какую-нибудь рогатину и доставая из мешка косарь.

– Иди отсюда, медведь. Или как там тебя – бер, – парень попытался вспомнить движение отшельника и махнул на зверя рукой.

Князь недовольно повел ноздрями, зарычал и рванул вперед со всей звериной яростью. Юноша пытался остановить атаку броском топора, но (разумеется) промахнулся. Медведь сделал выпад, Мартин успел отскочить в сторону. Но тут в его колено вонзилась жуткая боль – юношу всё-таки зацепило.

Дальше Мартин себя не контролировал. Почуяв смертельную опасность, кровь заколотилась, растаяла, замёрзла и взорвалась сотнями острых осколков. Воздух стал вязким. Зверь был легко пойман у эту липкую массу, и осколки прошили его насквозь. Он дёрнулся, и затих, скорчившийся, неживой. И к Мартину вернулось сознание. «Господи Боже», – прошептал парень, и сполз по стволу дерева.

Нога болела жутко. Нога болела не просто жутко, а словно отваливалась. Юноша, стиснув зубы, то ли дохромал, то ли дополз до скита, который и впрямь находился неподалёку. У беседки он распотрошил свою суму, разрезал ножом штанину и промыл колено водой из своего бурдюка. Рану он обложил мхом и обмотал какой-то тряпкой. А затем забрался в землянку, и впал в сон на грани беспамятства.

* * *

Мартина разбудили голоса. Кто-то тряс его за плечо и громко шептал:

– Отец Митрий, проснитесь! Нужна ваша помощь! Отец Митрий!

Во сне юноша подумал, что это и есть он – святоша. А Мартина Иевлева никогда не существовало. Но потом в правильности этой догадки начали сомневаться и голоса.

– Смотри, он какой-то слишком молодой, мальчишка ещё, – говорил один.

– Ага. У него над губой пух только занимается, – соглашался второй. – А отец Митрий вроде взрослый мужик.

– Парень, ты кто? И где святой отец? – заорали оба, и юноша, наконец, пробудился.

– Я – Мартин. А отец Митрий… давно далече, – сказал парень, морщась от яркого света, которой бил из раскрытой двери землянки.

– Упокой Господь его душу, – гости несколько раз перекрестились.

– Вы не так поняли, дяденьки, батюшка в добром здравии, – юноша окончательно проснулся, – Но он тут больше не живёт. Тут вообще никто не живёт. Я сам только вчера пришёл.

Мужики переглянулись и снова перекрестились. Оба были с огромными нечёсаными бородами, в каком-то рванье. Их руки опирались на аркебузы, за плечами торчали охотничьи луки, а на поясах висели ножи. И Мартин с ужасом подумал, что пока он спал, пришельцы могли его хоть пристрелить, хоть зарезать. Это несомненно были разбойники, и рассказы о дружбе отца Митрия с ворами подтверждались.

– Люди добрые, не убивайте меня. Я с раздавленной ногой, и угрозы не представляю, – попросил юноша, схватившись за колено, которое опухло и сильно ныло.

– Не бойся, нам убивать людей вера не велит, если ты только сам не нападёшь, – высказал странную для разбойника мысль тот, у которого борода была покустистее. – Давай посмотрю твоё колено, раз мы всё равно здесь.

– Не надо, я сам знахарь, – соврал Мартин, которому очень хотелось, чтобы непрошенные поскорее убрались – раз уж им не с руки его убивать.

Он раздвинул мужиков и выбрался из землянки наружу. Колено ныло, болело, разваливалось. Юноша проковылял несколько шагов и рухнул близ того места, где раньше находилось кострище.

– Парень, раз ты знахарь, может посмотришь наших хворых и раненых? – не отставали гости. – Мы за тем сюда и шли к отцу Митрию. Только не знали, что он того… Что ушёл из скита. Мы давно не были в ваших краях.

– А где раненые? Далеко? – спросил Мартин скорее из любопытства, потому что связываться с ворами ему очень не хотелось. – Вы же видите: с такой ногой я не ходок.

– Это да, – согласился кустистый мужик. – Но мы можем тебя понести. Нам очень нужно!

– Мы встали лагерем на краю леса в той стороне, – второй дядька махнул рукой в противоположном от Преображенского направлении. – С нами женщины и дети, мы уже месяц в пути, и только что бились с разбойниками. Дальше двигаться с больными не можем. Поможи!

– А чего вы не завернёте в какое-нибудь село и Христом не попросите? – парень уже понял, что это не разбойники, а какие-то кочевники. – Вам дадут еды и может снадобий каких…

– Нам нельзя в село, – мужики снова перекрестились. – Староверы мы, в Ветку24 направляемся.

Только тут юноша обратил внимание, что мужики крестятся не по-нашему. Он представил себя одного в раскольничьем лагере, на хромой ноге, без зелий и опыта в излечении… Представил, и замотал головой:

– Нет, добрые люди. Я – не отец Митрий, и пользы от меня как от знахаря мало.

– Жаль, – бросил кустистый, и его взор упал на крест, выбившийся из-под рубахи Мартина. – А это у тебя откуда?

– Господь послал.

Мужики снова переглянулись, откашлялись и уставились на навершие беседки, от которого практически отвалилось деревянное распятие.

– Парень, если не хочешь, чтоб тебя несли к раненым, дозволь доставить их сюда. Лагерь – не лучшее место для тех, кто готов предстать пред Отцом нашим. А тащить нам не в тягость. Мы охотники, лес нам что дом родной.

Мартину хотел только одного – бы раскольники убрались. А там, он, может, как-нибудь переползёт через болото в село:

– Несите, сделаю что смогу. Здесь наверняка ещё остались сухие травы и лекарские книги отца Митрия.

– Только вот что, парень, – сказал тот из мужиков, который был менее лохмат. – Здесь прямо на тропе – необычный рыжий валун. Он здорово похож на камни с языческих капищ. Ты не знаешь, откуда он взялся? Не было ли у скита раньше места для сборища поганых?

– Про валун и язычников я не никогда не слыхал, – признался Мартин. – Но тут неподалёку должен лежать мёртвый медведь. Пожалуйста, снимите с него шкуру, а внутренности – закопайте. Иначе скоро сюда явятся волки, а может кто и похуже. И ещё – прибейте бобров на ручье.

* * *

Мартин перебирал корзины и туески отца Митрия и прикидывал, может ли он излечить себя сам. Излечить не корешками и настойками, а обретённым у Синь-камня колдовским способом. Он представил, как по незнанию вызывает внутри не целительный огонь, а ледяные осколки, сразившие лесного князя, и эти осколки превращают его тело в решето… От этого юноше стало нехорошо, и он зло подумал: «Чародей недобитый». А ведь, если он сейчас не покинет скит, придется лечить не чирей на ноге влюблённой дурочки, а настоящие боевые раны взрослых мужиков. И ещё Бог весть какие дорожные болезни, о которых он не имеет ни малейшего понятия.

Сушеные травы и грибы, запасённые бывшим монахом, оказались в более-менее сносном состоянии, но главное – сохранились книги. За это, как понимал Мартин, надо благодарить бобров (вечная им память). Конечно, сырость для пергамента и бумаги – очень плохо. Но, если бы тропа оставалась проходимой, сюда из села давно наведались бы любители чужого добра. Юноша сложил самые ценные книги в суму, и решил дать колену передохнуть до утра. А там – доплыть, доковылять и доползти до села.

Но утром, едва занялся рассвет, в скит явились староверы со своим раненым. Как им удалось затемно пробраться по лесу с тяжело больным на руках – этого Мартин не представлял.

– Медведя мы не нашли, пропал куда-то, али привиделся тебе, – объявили охотники, словно это имело сейчас какое-то значение. – А нашего товарища всё же осмотри, мил-человек.

Делать нечего. Надо было уважить просьбу, и взглянуть на человека, которого доставили сюда умирать. До его кончины точно оставалась недолго, потому что лицо раскольника представляло собой кровавую кашу. Один глаз вытек, над вторым нависала иссиня-чёрная опухоль, лоб рассекала вмятина, а носа практически не осталось. Изуродованный находился без сознания и в горячке.

– Это его гультяи дубиной приложили, – объяснил большебородый. – Ну, в дороге ему, конечно, лучше не стало. Лотием его зовут, хороший был человек.

Мартин велел положить Лотия на траву, притащил настойку, снимающую отёк, и склонился над раненым. Нога у юноши не гнулась, поэтому пришлось раскорячиться, выставив её в сторону. Он вылил лекарство на тряпку и принялся аккуратно промокать раны. Получалось не очень. Тогда парень вспомнил о Полюшке и спросил:

– А можно я прочту молитву? Нашу молитву, ведь ваших я не знаю.

– Не бывает наших и ваших молитв, – отвечал ему охотник, которого, как понял юноша, звали Паисием. – Бог – один, и любые слова, к нему обращённые, да будут услышаны. Поэтому – читай.

– Премилосердый Боже, призри на раба твоего Лотия, болезнию одержимаго; отпусти ему согрешения, возврати здравие и силы телесные, – начал шептать Мартин неизвестно откуда возникшие в голове слова.

В это время на тропе послышались шаги, и на поляну у скита (это было невероятно) вышла Геля – мокрая, замученная и тяжело припадавшая на шест. Она испугалась, завидев Мартина в окружении незнакомых дядек, но сил спасаться не было, и она удивленно воззрилась на происходящее. Парень хотел было рвануть к девушке, но Паисий ухватил его за плечо:

– Надо закончить.

Охотники оценивающе посмотрели на гостью. Посмотрели, поняли, что она не представляет угрозы, и отвернулись. Меж тем Мартин продолжил молитву и омовение ран, но мысли путались, всё время возвращаясь к Геле:

– Она! Пришла! Одна! Ко мне! Через лес и болото! Значит не всё потеряно! Значит…

Ветер соскользнул с пальцев юного знахаря легко и незаметно, пробежав по язвам хворого и взвихрив ему слипшиеся седины. Затем он разогнался до вихря, завертелся в смерч и раздвинул облака над поляной. С деревьев посыпались листья. Разогнавшись, поток воздуха со всего маху вонзился в пустую глазницу хворого старовера, и пропал.

Листья ещё продолжали падать, когда опухоль на лице Лотия сдулась, рана зарубцевалась, жар спал, а сам изувеченный пошевелился. И, не открывая уцелевшего глаза, громко спросил:

– Где я?

Ему никто не ответил, потому что Мартин находился в прострации, а охотники стояли с открытыми ртами. Когда Лотий спросил во второй раз, раскольники принялись яростно креститься. Потом упали ниц, встали, и помолились ещё.

– Ты это видел? – кричал Паисий. – Я сразу всё понял, когда заметил на нём этот крест!

– Спасибо Спасителю, – подхватывал товарищ Паисия, Севериан. – Мы ещё внукам будем рассказывать о Божьем чуде!

– Замолчите, идиоты, – возмутился пришедший в себя Мартин. – Лотий ещё болен, ему нужны тишина и покой, а вы тут разорались.

– Теперь он точно выживет, – горячо возражал Паисий. – И все остальные наши больные – тоже. Мы их завтра сюда принесём.

– Постойте, добрые люди, – волновался знахарь. – Я вам не святой Архангел, чтобы творить чудеса каждый день. Сколько у вас ещё больных? И где вы их разместите? Здесь, на траве? В землянке места совсем нет.

– Дозволь нам построить в скиту большой шалаш, – предложил Севериан. – Хворым в нём будет удобно – их человек пять, не больше.

– А кто станет им готовить и обстирывать? – продолжал злиться Мартин. – Ведите тогда сюда и своих баб. Чего уж там.

– Нашим бабам сюда нельзя, – открыл глаз и встрял в разговор наполовину излеченный Лотий. – Теперь это место свято, а вера – не велит.

– А наша вера – велит, – твердо сказала Геля, которая давно подобралась к мужчинам и внимательно слушала разговор. – Несите больных, я о них позабочусь.