Читать книгу Пульс за сто - Олег Солод - Страница 10

4 июня

10.32

Накануне вечером Карпов не садился за компьютер, хотя точно решил писать дальше. Пренебрежительная рецензия Лучинского на первый рассказ в конечном итоге только раззадорила его. Когда схлынула обида, а потом унялся очередной приступ самоуничижения и неуверенности в себе, на первый план вышло задетое самолюбие. Он все же напишет рассказ, который понравится кроме него еще хотя бы одному человеку. Впрочем, одному человеку понравилась и «Пирамида».

«Не преувеличивай. Понравился не рассказ – герой», – напомнил себе Карпов.

Вчерашние слова Кристины обнадежили и озадачили его одновременно. Что значит: «Пишите о людях, которые вам небезразличны»? Созданные им персонажи по определению не безразличны автору. Писать о близких? Это уже мемуары. К тому же одних близких у Геннадия Ивановича не стало уже давно, а другие как-то не завелись.

И потом, никуда не деться от условий игры. Кого из тех, без кого он не может представить свою жизнь, отправить в Турцию? Обожаемого им Булгакова? Бред какой-то…

Утро, вопреки пословице, не стало мудренее вечера. Включенный компьютер ничего не изменил. Не было героя, не было истории, не было ничего.

За дверью послышался грохот, а сразу за ним – крик Лучинского. Карпов выскочил из-за стола.

Павел Борисович сидел на полу под лестницей, держась за левую руку. Лицо его перекосила страдальческая гримаса.

– Что случилось?!

– Что случилось? А вы не видите? Я упал с лестницы и, кажется, сломал руку.

– Господи…

В гостиную вбежала Кристина. Оценив обстановку, она склонилась над пострадавшим.

– Дайте, я посмотрю.

– Вы что, еще и врач? Оставьте меня в покое!

Критик попытался отвернуться и тут же вскрикнул от боли.

– Как вас угораздило-то? – Геннадий Иванович с участием посмотрел на побледневшего Лучинского.

– Понятия не имею. Сто раз ходил по этой лестнице взад-вперед, а тут оступился. Нога подвернулась.

– Пить меньше надо, – заметила Кристина. – И ничего не подвернется.

– А это не ваше дело! – огрызнулся критик. – Помогите мне встать, – попросил он Карпова. – Слава богу, левая. И слава богу, я не левша.

– Но как же… – подхватывая Лучинского под здоровое плечо, Геннадий Иванович сообразил, какие последствия может иметь это падение. – Если придется ехать в больницу…

– Не придется, – перебила Кристина. – Врач приедет сюда.

11.02

«Скорая» прибыла на удивление быстро. Видимо, подстанция находилась неподалеку.

– Сильный вывих, – успокоил врач, осмотрев поврежденную конечность. – Когда падали – инстинктивно выставили руку вперед. Вот кисть и подвернулась.

– Вы уверены, что это не перелом? – спросил Карпов.

– Однозначный ответ может дать только снимок, но я пока не вижу в нем необходимости. Сделаем обездвиживающую повязку. Несколько дней покоя – и все должно пройти.

Когда процедура завершилась, Лучинский попробовал подняться с дивана. Внезапно в углу гостиной на полную громкость включился телевизор. Все повернулись к нему.

– Извините, я, кажется, сел на пульт. – Павел Борисович достал из-под себя «лентяйку» и выключил телевизор. – Спасибо, доктор. Можно узнать вашу фамилию? Хотелось бы встретиться с вами в иных обстоятельствах. Я умею быть благодарным по отношению к тем, кто мне помогает.

«Даже здесь не удержался, чтобы не подчеркнуть свою значимость», – с досадой подумал Карпов.

– Мальцев Роман Иванович, – ответил врач. – Насчет благодарности не беспокойтесь. Это мой долг.

– И мой тоже, – заметил Лучинский. – А в должниках я хожу недолго.

В сопровождении Кристины медик покинул дом.

Павел Борисович заметно повеселел. Он подмигнул Карпову:

– Нет худа без добра. Кажется, в результате этого инцидента между нами вновь восстановился мир. Прекратим играть в молчанку?

Геннадий Иванович не стал возражать. Критик, конечно, невыносим, но сейчас они – товарищи по несчастью.

– Вы уже что-нибудь написали? – спросил он.

– Пока нет. Всегда долго раскачиваюсь. Даже если меня ничто не отвлекает, могу часами ходить вокруг компьютера. А если еще учесть, какая прекрасная коллекция напитков в этом доме. – Лучинский посмотрел на Карпова: – Вы тоже считаете, что я много пью?

– Это не мое дело, – уклонился от ответа Геннадий Иванович.

– Да уж, откровенность – не в числе ваших приоритетов, – усмехнулся Лучинский. – Но на этом пункте мы с вами уже дважды сцепились, так что сменим тему. Не хотите проветриться?

– А вам разве…

– Почему нет? Я ведь повредил руку, а не ногу. Идемте, а то меня опять потянет навестить бар.

Лучинский поднялся с дивана, на сей раз даже не поморщившись. Видно, доктор и впрямь оказался хорошим специалистом.

11.40

– Вы действительно считаете, что «Пирамида» никуда не годится? – не удержался от вопроса Карпов, когда они вышли на тропинку, причудливым зигзагом огибавшую дом.

– Голубчик, да какая вам разница? Ведь Сергеев прав. Это лишь мнение одного человека.

– Это мнение человека, который разбирается в литературе.

– И что с того? Вы определитесь для себя, что вам сейчас важнее: сказать новое слово в литературе или чтобы вас не убили. Напечатают – и слава богу. С литературой потом сочтетесь.

– Хотите сказать, напечатать могут заведомую дрянь?

Лучинский уставился на него с изумлением.

– Вы сейчас с этим вопросом серьезно? Будто сами не знаете: процентов восемьдесят из напечатанного – дрянь несусветная.

– Так уж и восемьдесят.

– Ага! Заметьте, дискуссия только о проценте. Да что там далеко ходить. У вас в «Звезде» мало дряни?

– Материалы, которые проходят через мои руки…

– Ваши коллеги – циники и взяточники?

– С чего вы взяли?

– Раз они пропускают то, что вы, как я понял, не пропустили бы никогда, приходится думать…

– Возможно, у них просто другая точка зрения.

– Вот! То, что вы услышали от меня – моя личная точка зрения. А у редактора – куда вы там послали свою «Пирамиду»? – может быть совершенно другая.

– И все же вы считаете, что рассказ никуда не годится, – упрямо повторил Карпов.

– Опять двадцать пять! Да что ж у вас на мне свет клином сошелся?!

– Потому что вы – профессионал. Мнение профессионала важно.

– Чем? Вы разве пишете для профессионалов? Если ваше сочинение придется по душе человеку без диплома филфака, это не доставит вам удовольствия? Любому писателю нужно в первую очередь знать, что его читают. И уже во вторую – кто.

– Но разве можно не обращать внимания на мнение тех, кто состоялся в профессии?

– Как же вы узнаете их мнение, позвольте спросить?

Карпов посмотрел на Лучинского с недоумением.

– Множество писателей, как вам известно, терпеть не может своих коллег, – продолжил тот. – Поэтому получить объективный отзыв – большая редкость. Конечно, кто-то способен высказаться и объективно. Но это ж надо догадаться, кто до такого снизошел, а кто просто с удовольствием харкнул вам в душу. А кто-то наоборот: в глаза похвалил, а сам думает: «Редкостное дерьмо!» Что же касается критиков, у нас иная стезя. Мы – как фармацевты среди врачей. Образование почти то же самое, но людей лечить нельзя. Между прочим, как маститый критик, сейчас я сам себя опровергну. Для кого пишет писатель, по-вашему?

– Я полагал – для людей. Но вы, кажется, намерены доказать иное.

– Запросто! Писатель пишет для себя. В лучшем случае, для узкого круга своих близких. Как можно писать для тех, кого ты в глаза не видел и понятия не имеешь: чем они живут, о чем думают? Нет, конечно, если среди миллионов этих неизвестных вдруг найдется достаточно любителей твоих произведений – жизнь удалась. Настоящий писатель – тот, кто пишет для себя так, что это интересно другим. А если пытаться подладиться под мнение специалиста… Давайте присядем.

Лучинский опустился на скамейку возле цветочной клумбы, мимо которой они проходили. Карпов пристроился рядом.

– Тем не менее сейчас нашу судьбу решают именно дипломированные специалисты, – заметил он. – И с этим мы ничего не можем поделать.

– Если так думать, то конечно.

– А если думать иначе – нет? Вы верите в материализацию мыслей?

– Я верю в себя. И в счастливый случай. Хотя, случаю иногда не грех и помочь. Даю бесплатный совет. Зашифруйте свою фамилию в первых буквах абзацев. Лично я так и поступил. Конечно, шансов на то, что редактор или рецензент это заметят, немного, но вдруг попадется кто-нибудь пытливый. Сколько страниц вы уже написали? – переменил тему критик.

– Ноль, – мрачно ответил Карпов.

– Жанр по-прежнему довлеет над вами? Сколько раз нужно повторять: не думайте о нем! Пишите, как хотите. Но обязательно заверните все в яркую обертку. Скормите ваши мысли так, чтобы читатель проглотил их в один присест. Помните, как в «Операции “Ы”» Шурик потчевал собаку таблетками, пихая их в колбасу?

– Конечно. И еще я помню, что собака съела колбасу, а таблетки остались.

– Будьте изобретательней.

– Это легко сказать. Как совместить несовместимое?

– Да запросто! Что вы читали в последнее время из серьезного?

– В последнее время? – Карпов задумался. – Статью профессора Кушнера.

– О чем она?

– О Моцарте и Сальери. Кушнер очень убедительно доказывает, что Сальери не мог отравить Моцарта[9]. И я с ним полностью согласен, поскольку всегда считал…

– Замечательно! То, что надо. Знаменитости, отравление… Голубчик, да вы просто сидите на сокровище! У вас есть тема, есть материал. Осталось придумать обложку. Хотите, сделаю это за вас? Минуту… – Критик наморщил лоб, немного пожевал губами… – Допустим, некий падкий на мистику нерадивый студент, который никак не может сдать экзамен по творчеству Моцарта, вызывает дух композитора из его могилы, чтобы узнать то, чего о нем не знает никто. Как?

Карпов посмотрел на Лучинского с подозрением.

– Вы издеваетесь?

– Ничего подобного! Знаете что? Я тоже напишу какую-нибудь историю про кладбище! – В порыве чувств Павел Борисович хлопнул больной рукой о колено и даже не заметил этого. – Посмотрим, у кого получится лучше. Конкуренция всегда рождает азарт. – Критик завелся не на шутку. – Нужен лишь арбитр, который присудит победу. Сергеев не подойдет, у него свои игры, в нашу он играть не станет. А что, если…

Лучинский заметил Кристину, которая возилась в саду со вчерашним деревом.

– Вот! Идеальный выбор! Согласны? Возможно, в этом случае у вас будет даже некий гандикап, потому что меня эта дама терпеть не может. Ну же, Карпов! Соглашайтесь!

Геннадий Иванович несколько самонадеянно подумал, что после вчерашней вечерней беседы у него действительно есть некий гандикап. И согласился.

«Не по-джентльменски? Так с волками жить – по-волчьи выть!» – ответил он своей совести. Совесть поворчала и отстала.

17.30

Работа кипела вовсю. Стол Карпова покрывали книги, снятые с полок.

У быстрого согласия Геннадия Ивановича на предложение Лучинского имелась еще одна причина. Оно удивительным образом совпало с тем советом, который накануне дала Кристина. Антонио Сальери, конечно, не был человеком, без которого Геннадий Иванович не мог представить жизнь. Но он занимал в ней довольно существенное место. Покоренный творением Пушкина о гении и злодействе, Карпов в свое время заинтересовался историческими нюансами трагедии, и быстро обнаружил, что великий поэт ради красного словца, то бишь увлекательного сюжета, совершенно незаслуженно оболгал замечательного композитора Сальери, на века приклеив к тому ярлык завистника и убийцы. За Пушкиным последовали другие. Но это не умаляло вину пиита. Гений особо ответственен за дела свои, ибо ему внемлют толпы. Какое-то время у Карпова все же оставались сомнения в невиновности Сальери, но статья профессора Кушнера, которую он упомянул в разговоре с Лучинским, развеяла их без следа. Почему бы не написать о человеке, чья несчастная судьба так близко его задела? Правда, главным героем рассказа будет Моцарт (кто сейчас помнит Сальери, а Моцарта знают все), но это даже хорошо: Моцарт станет отличной «колбасой». Еще недавно такое грубое сравнение покоробило бы Карпова, а сейчас он и глазом не моргнул.

Дело оставалось за антуражем. В Вене Геннадий Иванович не был никогда. Что ж, в его кабинете – отличная библиотека. Она наверняка не подведет. И она действительно не подвела.