Читать книгу Крауны - Олег Вешкурцев - Страница 5

Вечерний воздух наполнился запахом цветов. Где-то по соседству лаял пес, а из приоткрытого окна гостиной слышался звук посуды, которую Энн перед тем, как сложить в посудомоечную машину, предварительно ополаскивала водой. Полковник курил на улице на своем любимом месте. Он вышел из-за стола, который был накрыт в честь его приезда, поскольку чувствовал, что выпил лишнего и поэтому ему было просто необходимо побыть на свежем воздухе, ведь если алкоголь завладеет его рассудком, он не сможет контролировать свою речь, что может привести к ссоре, как это уже ранее случалось.

– Как у вас прекрасно пахнет цветами во дворе, – сказал Полковник, вернувшись за стол.

– Да, это пахнут маттиолы, я их специально сажала у нас на участке.

– Не знаю, что это за цветы, но запах у них действительно пьянящий!

– Вы знаете, Боб, – Энн никогда не называла его Полковником, только по имени, – мне кажется, что на Ваше пьянящее состояние не мои ночные фиалки повлияли, а количество алкоголя, которое Вы выпили с Максом за вечер.

Полковник осмотрел стол, на котором стояло несколько пустых бутылок виски.

– С Максом, что он там пил? – возразил старик, – я же вижу, что он только губы макает, но не пьет, видимо не уважает отца.

– Папа, ну не злись, – с нежностью в голосе обратился Макс, – дело в том, что я только вчера сильно напился с друзьями на Калсарикянни, и меня до сих пор сильно мутит, поэтому мне даже виски нюхать опасно, может вывернуть наизнанку, не то, чтобы его еще пить.

– Сынок, а что ты только что сказал? Калсарикянни? Или мне послышалось?

– Да, папа. Тебе не послышалось. Калсарикянни, это – у финнов…

– Макс! – резко прервав сына Полковник, сделал несколько глотков виски, после чего продолжил, – я знаю, что это такое, ведь у меня во Вьетнаме был друг Олав. Вот он был финном, который постоянно рассказывал нам, про это их Калсарикянни и обещал, что когда мы вернемся домой, то он обязательно его устроит для меня и нескольких наших боевых друзей.

– Дедушка, вы до сих пор дружите с этим дядей? – спросил Грегори.

– Нет, мой мальчик. Я, к большому сожалению, не могу с ним дружить, так как эти проклятые вьетконговцы убили его. Ненавижу этих узкоглазых скотов.

– Дедушка, а если меня ребята иногда дразнят узкоглазым, значит я тоже вьетконговец? – спросил Грегори.

– Ну, какой ты узкоглазый, Грегори, ты – абсолютная копия своего отца, – ответил Полковник и посмотрел на Макса с укоризной. Макс понимал, что отец до сих пор не благословил его брак с Энн, хоть и женаты они уже более пятнадцати лет.

– А я говорил тебе, сын, что, если ты женишься на вьетнамке, тогда и дети у тебя будут вьетнамцами, а между прочим, именно они забрали жизнь моего друга Олава.

Энн, с грохотом отодвинув стул, поднялась и, поставив руки на стол, сказала:

– Знаете, что, Боб, если Вы пришли в наш дом, чтобы меня оскорблять, то я бы советовала Вам его поскорее покинуть, думаю, что на рассвете, наверное!

Полковник, не обращая внимания на Энн, начал пояснять Грегори, что все вьетконговцы очень злые и агрессивные люди.

– А ну хватит! – завизжала Энн. – Зачем вы говорите гадости про меня моему же сыну? Я сто раз говорила, и Вы это прекрасно знаете, что я наполовину американка и китаянка. Хватит меня называть вьетнамкой!

Энн так сильно переполняли обида и злость к этому старику, что она начала ему дальше высказывать все, что думает, не заметив, как перешла на китайский язык. Осознав это, она прекратила кричать и, подавленная, ушла в свою комнату.

– Отец, – ты, конечно, не прав. Зачем ты так, я ведь тебя просил больше не ругаться с Энн, я ее люблю, она моя жена, нравится тебе это или нет.

Полковник, осознав, что перегнул палку, сидел, понурив взгляд.

– Дед, а ты надеюсь хорошо относишься к китайцам, ведь наш другой дед и великий Брюс Ли были тоже китайцами! – спросила Лилиан.

Полковник искоса посмотрел на девочку и, нахмурив брови, сказал:

– Китайцы – проклятые коммунисты, а я терпеть не могу коммунистов, почти так же сильно, как нашу демократическую партию!

– Знаешь, что, дед, ты – настоящий засранец! – ответила Лилиан и вышла из-за стола.

Макс осушил свой бокал с виски, который не решался пить весь вечер. После чего он попросил Грегори идти чистить зубы и готовиться ко сну, обещая немного позже прийти к нему, чтобы почитать перед сном историю про Питера Пена, и, оставшись наедине с Полковником, попросил его извиниться перед женой и дочкой, иначе он дальше не сможет оставаться в их доме.

Полковник так и сидел, нахмурив брови, продолжая гладить Лютера, который весь вечер не отходил от старика.

– Не любишь ты меня, сын, – начал Полковник. – Готов выгнать отца на стылый ветер, лишь потому, что я не нравлюсь твоей жене. Только Лютер всегда меня встречает с искренней радостью в этом доме, ну и Грегори, а остальные мне не рады.

– Так, если ты начнешь обзывать Лютера и, не дай Бог, еще Грегори, они тоже перестанут тебя любить!

– Я никого не обзываю, а только высказываю свою точку зрения, потому что я живу в свободной стране, ради этого я вообще-то кровь проливал и терял боевых товарищей.

– Если честно, отец, то я не думаю, что ты проливал свою кровь ради свободы в нашей стране. По мне, ты, как и тысячи других американцев, просто помогал Джонсону5 в его геополитической войне с Советским Союзом. А по поводу свободы слова в нашем доме, ты не думал, что твоя свобода высказываний заканчивается там, где начинается право другого человека на собственное достоинство?

– Ой, Макс, прекращай испытывать на мне свои приемчики, я на это не куплюсь. Но тебе надо отдать должное, язык у тебя хорошо подвешен, выражаешься ясно, работа юристом пошла тебе на пользу.

– Вообще-то, папа, я работаю программистом, а не юристом, но, впрочем, ты всегда не особо следил за моей жизнью. Почему я решил, что сейчас что-то будет иначе?

Полковника очень задели эти слова сына, поэтому он, ударив себя ладонями по ногам, повернулся к Максу и, цедя каждое слово, сказал:

– Вот, оказывается, как ты думаешь обо мне, сынок? А я, между прочим, сделал тогда все от себя зависящее, чтобы ты женился на дочери генерала Джеймса Каллахана. Жил бы ты сейчас счастливо с его дочкой-красавицей, работал бы в НАСА на благо родины, а не на этого русского психа из Африки.

– Отец, а ничего, что я не испытывал чувств к Николь, какой бы она не была красавицей, ведь помимо этого, она настоящая разбалованная стерва, что затеняет всю ее красоту? Да и в НАСА я работать никогда не хотел, мне нравится моя работа, кому бы компания ни принадлежала, хоть русскому, хоть американскому психу.

– Да что ты заладил со своими чувствами? У Каллахана столько власти и денег, ваши дети бы поступили в лучшие университеты страны и смогли бы добиться высоких карьерных результатов в дальнейшем, не то, что с твоей китаянкой, из-за которой моего внука теперь дразнят узкоглазым, я о таком позоре даже представить не мог.

– Так, отец, достаточно, ты перешел все границы. Я тебя люблю, но ты просто невыносим, поэтому если ты завра утром не извинишься перед Энн и Лилиан, то я попрошу тебя покинуть наш дом, как бы мне этого не хотелось.

После этого, Макс, пожелав Полковнику спокойной ночи, поднялся по лестнице и скрылся за дверью спальни Грегори, из-под двери которой лился теплый свет от ночника.

– Ну, вот видишь, мой друг, – обратился Полковник к коту, продолжавшему сидеть у него на коленях, – меня в этом доме никто, кроме тебя, не любит. – Ладно, Лютер, пусти, мне надо пойти перекурить и все обдумать.

Полковник спустил с коленей кота и, шаркая ногами, направился на улицу.

Стрелки часов, которые ему подарил на войне его друг Олав и которые он никогда не снимал в честь памяти о друге, показывали начало двенадцатого ночи. Полковник закурил очередную сигарету, а Лютер, выбежавший с ним на улицу, обойдя окрестности, вернулся, чтобы сесть рядом со своим другом. Полковник чувствовал какую-то родственную связь с этим котом, такое с ним были впервые.

«А вдруг, в этом коте переродился Олав, поэтому мы так хорошо понимаем друг друга?» – подумал Полковник. Но, решив, что такое вряд ли могло случиться, оставил эту мысль.

Утро нового дня озарило яркое солнце на безоблачном небе. Макс, открыв глаза, даже не сразу вспомнил о произошедшем вчера скандале. Он повернулся к жене и, нежно обняв ее, поцеловал. Она открыла печальные глаза и спросила совета о том, как ей идти теперь вниз, чтобы готовить всем завтрак, если там находится Боб?

– Пойдем вместе, любимая. Я вчера поговорил с отцом, все будет хорошо.

Заправив постель и приняв совместный душ, Макс с Энн спускались в гостиную в хорошем настроении. Полковник сидел в кресле с газетой и пил кофе.

– Доброе утро, я сварил кофе, угощайтесь. Он сварен по одному очень старому рецепту, – максимально доброжелательно произнес Полковник.

– Папа, а где ты взял газету, мы ведь не заказываем газет?

– А, газета…, просто, мы, когда утром гуляли с Лютером, я подобрал ее возле сорокового дома, она мне показалась бесхозной.

– Черт возьми, отец, зачем ты украл у Милтонов газету? Ведь если тебя кто-нибудь видел, то они уже вызвали полицию. Ты хочешь, нас опозорить на весь район?

– Макс, не волнуйся, я служил в разведке, поэтому знаю, как действовать незаметно.

– В какой ты разведке служил, ведь ты был пехотинцем?

– Какая разница, мы ведь тоже ходили в разведку… В общем, это неважно. Ты главное знай, что я это сделал незаметно, тем более, я сейчас ее почитаю и верну.

В дверь постучали. Все переглянулись, после чего открывать дверь пошел Макс. На пороге стоял Фрэнк Милтон и офицер полиции.

– Сэр, добрый день. К нам поступил вызов, что Вы осуществили кражу имущества мистера Милтона. Что Вы можете сказать по этому поводу? – дружелюбно начал полицейский.

– Здравствуйте, офицер, привет, Фрэнк. Мне очень жаль, что так получилось. Дело в том, что ко мне в гости приехал отец – ветеран вьетнамской войны. Он, честно сказать, порой не всегда осознает, что говорит или делает, поэтому я бы очень вас просил не наказывать нас. Фрэнк, я сейчас же верну тебе твою газету.

– Так что, вопрос в газете? – удивленно спросил офицер.

– Ну да, – замявшись, ответил Милтон, – но эта газета очень важна для нас, ведь я оплатил подписку и поэтому газета является моим имуществом.

Макса вдруг сзади ударила дверь, это Полковник решил выйти и помочь разобраться в ситуации.

– Доброе утро, джентльмены, – начал он свою речь. – Мне на самом деле очень стыдно за свой поступок. И не за то, что я взял почитать газету, как оказалось, принадлежавшую этому уважаемому человеку, а за то, что из-за своего необдуманного поступка моему сыну приходиться краснеть от стыда, а офицеру полиции разбираться в этом вопросе вместо того, чтобы защищать закон от настоящих преступников. Вы знаете, я прошел всю войну в своей родной третьей пехотной бригаде под позывным «Дельта» и мне кажется, что там, среди своих братьев по оружию, а потом и просто находясь в армии, я чувствовал себя, словно в семье. И там меня любили со всеми моими недостатками. А с тех пор, как я вышел на пенсию, я не могу найти себя, меня никто не слушает, а все мои высказывания оспаривают.

– Я, конечно, все понимаю, мистер Краун, но вы украли мою газету и варварская война во Вьетнаме тут не причем.

– Подождите, сэр, – обратился полицейский к Полковнику. – Вы сказали, что воевали в третьей бригаде «Дельта», а, случайно, не под командованием Трэвиса Янгблада?

– Все верно, сынок, а почему ты спрашиваешь?

Офицер в этот момент глубоко вздохнул, а глаза его еле заметно заблестели.

– Послушайте, мой отец Джон Рендон тоже служил в «Дельта» под командованием Янгблада.

– Этого не может быть. Джон, мать его, Рендон, мы с ним получили ранение под минометным обстрелом, он, конечно, намного серьезней, если честно, и мы думали, что он больше не жилец. Джону тогда сильно досталось: взрывом раздробило ногу, а меня ранило осколками, один из которых до сих пор меня мучает в спине.

– Да, у него тогда отняли ногу, и ему пришлось учиться ходить заново с помощью протеза.

– Черт возьми, вот это радость. Никогда бы не подумал, что на старости лет смогу встретиться со старым картежником Рендоном, – радостно сказал Полковник.

– К сожалению, Вы не сможете с ним увидеться, он пару лет назад скончался, – грустно ответил полицейский.

В воздухе повисла пауза.

– А что же мы тут стоим? – спросил Макс. – Проходите все в дом, мы как раз собирались завтракать, Полковник кофе сварил, а моя жена сейчас сделает сэндвичи.

– Спасибо большое, но нет, я на службе, – ответил полицейский, – давайте разберемся с заявкой мистера Милтона, и я уеду.

Полковник протянул Фрэнку ровно сложенную газету, и, извинившись, пообещал, что такого больше не повторится.

– Ладно, но это только из-за уважения к Вашему сыну, – ответил Милтон и, выхватив протянутую стариком газету, повернулся и пошел в сторону своего дома.

– Если вопрос исчерпан, не смею больше вас задерживать, – сказал полицейский, а потом, обратившись к Полковнику, добавил:

– Для меня было честью познакомиться с другом моего отца, жаль, конечно, что вам не удалось повидаться, пока он был жив. Отец после потери ноги стал более замкнутым, видимо, поэтому он более не выходил на связь со своими сослуживцами.

– Да, мы с твоим отцом успели там хорошо повеселиться. Жалко, что так вышло. Если честно, мы с ребятами посчитали, что ранение было серьезным и его не успели спасти, слишком много он тогда потерял крови.

После того, как полицейский уехал, Макс с Полковников вернулись в дом, где Энн уже приготовила всем завтрак.

– Доброе утро, – сказал Полковник, подойдя к столу, но, не сел. – Я долго думал о наших взаимоотношениях и понял, что люблю вас и не хочу потерять. Поэтому я прошу прощения у всех, кого когда-либо обидели мои слова или поступки. Я знаю, что порой бываю очень грубым, но меня уже поздно менять, поэтому я прошу прощения заранее, если кого-то случайно сегодня обижу, но я постараюсь этого не допустить.

– Полковник, а что я вчера такого пропустил, из-за чего ты извиняешься? – спросил Джимми, проживав кусок поджаренного бекона.

– Джимми, не стоит этого вспоминать, – ответила Энн. – Макс, Боб, садитесь за стол, давайте завтракать и, кстати, Боб, Ваш кофе действительно оказался очень вкусным.

Завтрак затянулся, так как никто не хотел выходить из-за стола, слушая пересказ истории Полковника про украденную газету и последующее появление Милтона в сопровождении копа. Затем он рассказал про отца этого полицейского и о том взрыве, который разлучил его с Джоном на всю оставшуюся жизнь.

– Олав всегда верил, что Рендон выкарабкается. Старик Олав, всегда верил в лучшее…

Полковник вдруг загрустил, вспомнив своих погибших друзей, с которыми ему уже ни суждено было поговорить по душам или пропустить по стаканчику бурбона. Старик вдруг почувствовал себя очень одиноким и никому не нужным.