Читать книгу Собрание стихотворений. В 2 томах. Том 1 и 2. - Олег Юрьев - Страница 95

Из небес, как баночка, пустых

с толстыми гранеными боками

на дуршлаг откинута вода.

Все затычки-марлечки невстык —

проползают медленно, пока не

валятся в брусчатый снег, сюда.

Мы живем, как водоросль, на дне

смутностенного пустого неба,

где на ситах носится вода.

И со вжиком – бритвой на ремне —

облетают нас по краю недо —

переправленные поезда.

А когда колесный перестук

замерзает где-то за краями,

в капле каждой гасится вода.

И тогда выводит нас пастух

поглядеть с холма, как в черной яме

дышат золотые города.

О холмы, облитые брусчаткой,

Лязгнул быстрый луч и был таков,

И пропал – над смотровой площадкой,

В набеленных лицах облаков.

Луч зеленый, новый штык трехгранный,

Бескозырка – ленточки до пят…

– Облака, не спите под охраной,

Под охраной облака не спят.

– И не жмите к холодящей грани

Ваши щеки, вспухлы и нежны,

Ведь уже в ущелья за горами

Узкие откинуты ножны.

Сизый дым взвивается по мачте…

Ржавый пар на куполе – как йод…

– Вы его, бессонного, не прячьте.

Вот он выйдет и вас всех убьет.

– Не по склону, а по небо-склону,

По скрипящей звездной шелухе,

Побежать бы тополю и клену,

И сосне, и вязу, и ольхе… – —

…Ах, куда ж там… Да и по площадке

Им не разбежаться смотровой,

Где в своей железной плащ-палатке

Каменеет тенью часовой.

– Не по своду, а по небо-своду,

Чтоб получше звезды полущить,

Вон на том Шляху на ту подводу

Хорошо бы лучик получить… – —

Но куда ж там… Замер свилеватый

Постовой – приклад у каблука,

И, сияя броненосной ватой,

Над холмом сомкнулись облака.

Поглядишь со смотровой площадки

Пóд гору, в тускнеющую мглу —

Там, надевши черные перчатки,

Замерзают óльхи на углу,

Там, на мельничном плече повесясь,

Зеленеет в сыпких облаках

Утлый месяц, захудалый месяц

В каменных железных башмаках,

Там по раскореженному шляху

Розлит позолоченный мазут,

И по расхоложенному шлаку

Мотоциклы черные ползут,

A за вахтой пляшут, за корчмарней,

Прыгая, вертясь и семеня —

Все быстрей, кромешней и кошмарней,

Вугленные яблоки огня.

Как двойная водоросль в окне

меж двойным стеклом, попеременно

изгибаясь и прямясь, мы спим,

но – одновременно видно мне —

черной лестницей одновременно

мы сбегаем изгибаньем спин.

…А когда мы вышли за порог

и, вступивши в фосфорный аквариум,

побрели (мерцанье – по глаза),

черный порох обходных дорог

вспыхивал зигзагами по хмарям —

стало быть, готовилась гроза.

Все, что в облаках оттиснено,

вся ручная азбука ночная,

все насечки с блеском голубым —

всё на край земли оттеснено

(вспыхивать и пухнуть начиная

там, где ствольный чад неколебим).

Из-за стеклянных наклонных стрел

конь заплаканный посмотрел

сквозь чечевички огня и сна

туда, где сырная ночь ясна.

По наклону из облачных тел

клен заплатанный полетел,

платан заклеенный побежал

туда, где синий лежал пожар

гнутой гаснущей полосой,

а ночь по склону всходила босой,

и, разгораясь, сырая мгла

сквозь черевички ее росла.

…весь скат небeсный был, как одна

нетуго скатанная папироса —

полурассыпана, полуполна,

и тонкого дыма ползла волна,

разноизогнутая равнополосо,

а сверху падали искры на…

Или нет:

…весь сад небесный был ветвь одна,

равноизогнутая разнополосо,

на ней разрозненная роза

– разоблачённая луна —

лежала, изнутри темна.

И жала падали сверху на.

И клены с лапками, и липы с лапотками

и хлопали, и топали на лестнице с лотками,

и нагибались, будто их толкали.

И в свете медленном, дошедшем недосюда,

и петли нам, и полосы чертила мгла-постуда

и поворачивалась посуда.

И воздух поднялся и щелкнул плетью óб стол,

и клены окружил, и плотно липы обстал,

и где был неба тыл – там лоб стал.

Воздух в межгорьях грузнеющий —

Так начинается ночь

(чтоб показаться грозней – еще ей

надо его подтолочь

в вывороченно зияющей

стоптанной ступке-луне

а чтоб оказаться грозней еще – ей

надо его разволочь

по мягкой сырой и сияющей

низкопарящей луне —

но эта земля не своя еще ей,

и весь этот сад еще не).

К машине, едущей с горы

(хворост небесный растворя)

во мглы сияние дождевое,

зачем приделаны шары

из выщелоченного хрусталя

со смятой сеточкой в обвое?

Зачем искрится головой

(раствор надземный раздвоя

на пресное и дрожжевое)

дождик дорожный угловой

из вышелушенного хрусталя?

…или же нет, и их тоже двое?

будто ниоткуда вынутый

через тлеющий прожог

в смутной линзе опрокинутый

появляется снежок

подпускает пара чуточку

в бело-черный фейерверк

распускает парашюточку

и спускается наверх

в небо ветхое господнее

а под тем еще одно

под исподним подысподнее

а под ним еще – свободнее

и светлее и безводнее

и – последнее оно.

Латынский небосвод латунный

Шелестит как колокол без языка —

Чем ослепительнее луны,

Тем ослепленнее облака.

Но чем слепее облака те,

Тем слепленнее огня шары,

Что на подпрыгивающем самокате

Взлетают в гору, как с горы.

Где гром был кругл, там бегл стал блиц.

И небо вспыхнуло, oгрузло…

И глина, сметена с таблиц,

Кусками застучала в русло.

Где холм был обл, там шпиль стал длинн.

И в облаках померкли соты…

И по краям ночных долин

Огней обрушились высоты.

Где небо шар, там дело швах.

И свет шарахался в аллее…

И сердце скрипнуло на швах

И, может быть, еще левее…

загород черный светом зарос

в форме наклонно-ходящих полос

ростом с нас

пригород белый тенью прирос

как на желéзе подтек купорос

просто снясь

подгород желтый прахом подрос

как от надпоротых папирос

ростом с нас

город незримый в воздухе рос

весь наплоенье невидимых роз

просто снясь

На ходу вино растет,

Уцепясь за посошок,

По нему везде растерт

Золотильный порошок,

Но везде ли он везде

И всегда ли он везде —

То при той видать звезде,

Что видать при той звезде:

Чуть взойдут они на склон

неба, Как заведено,

Так серебряным стеклом

И нальется то вино;

Чуть сойдут они за скат

неба, Перейдет, дрожа,

Постоянный ток цикад

В переменный ток дождя,

Потому что не всегда,

Не всегда и не везде

Та звезда не та звезда

И вода не в той воде.

Виноградною тенью тмим

Поутру-поутру

Кориандр, анис и тмин

На-ветру-на-ветру,

Лезвьем свищущим обрит

Под ребром, под ребром

И синеющим облит

Серебром.

Мы выходим на заре, на заре

В наклоненный, как в дыму, вертоград,

И в зеленом и лиловом дому

Пленный брат – в сентябре – синебрад.

И на этом-то златом серебре

Столько тлеющих полос и полос,

Что в тумане на горящей горе

Что-то – вроде – во тьму сорвалось.

Шел одноногий виноград

Склоненными рядками,

Но многорукий винокрад

Украл его руками.

Что же осталось? – Ничего.

Так тихо отчего-то:

Не слышно свиста ничьего,

Ни посвиста чьего-то,

На безызвестные кусты

В рядках обезветвленных

Известки падают куски

С небес обызвествленных.

<…>

                                 в солнечном тумане

                                 в ослепительной мгле

                                 маленький соколик

                                 стоит на крыле

раззолоченное варево

над горою дымный лед:

разволóченное зарево —

раскуроченное влет —

посередке пересолено

по краям – пережжено

распускает парасоль оно

и спускается оно

<…>

маленький соколик

на крыле висит

вот сейчас вот повернется

и совсем улетит

засвистали и зачпокали

ласточки врезаясь в чад: