Читать книгу Мереть - Олеся Громова - Страница 1

– Давно уволились?

– Что, простите?

– С работы давно ушли? – бесцеремонно поинтересовался стоявший в узком проходе молодой мужчина и посторонился, пропуская слегка запыхавшегося попутчика в купе.

– Откуда вы… – от неожиданности тот остановился, озадаченно посмотрев на темноволосого нахала, однако договорить не успел.

– Граждане пассажиры, до отправления поезда 10 минут, просьба к провожающим покинуть вагон! – к ним приближалась дородная проводница, заполняя собой всё пространство тесного коридора. Опережая выдающиеся кустодиевские формы, впереди неё катились удушающий аромат ядовито-сладкого парфюма и чудовищно громкое:

– Провожающие на вы–ы–ы–хо–о–од!

– Ивар Скиф. Будем знакомы?! – представился темноволосый пассажир, войдя в купе и глядя, как новоприбывший закидывает на полку для багажа громоздкий, туго набитый чемодан и связанную шнурками пару массивных кожаных ботинок на меху. Приторный запах дешёвых духов просочился следом и быстро заполнил спальную каморку, заставляя обоих брезгливо морщиться.

– Марк Лавров, – нехотя кивнул попутчик, достал из кармана куртки потёртый бумажник и переложил билет в паспорт. Было заметно, что сосед не особо расположен к общению.

– Если вам негде остановиться в Бóровске, могу порекомендовать тихое уединённое место, – как бы невзначай предложил Ивар, усаживаясь напротив него и внимательно разглядывая мужчину. Тому навскидку можно было дать около сорока лет. Его аккуратно стриженные русые волосы, честное лицо с умными прозрачными глазами и крепкая подтянутая фигура невольно вызывали симпатию.

– С чего вы взяли, что я еду в Бóровск? – Марк поджал губы и прямо взглянул в льдисто-серые глаза. – Ах, да, конечно… – он понимающе перевёл взгляд на проездной документ, наполовину выглядывавший из паспорта. Кроме билета, оттуда торчал яркий флайер с надписью «Бóровск-230!».

– Это было не трудно, – Скиф постарался спрятать довольную улыбку.

– А что насчёт моей работы? – чуть вызывающе вздёрнул подбородок Марк и слегка прищурился. – Как вы узнали, что я недавно уволился?

– Билет в один конец и весьма крупная ручная кладь, которая набита под завязку, – пожал плечами попутчик. – Для человека, который едет в командировку или отпуск, у вас избыток вещей. Вы наверняка запаслись тёплой одеждой на случай осенних холодов. Берцы с мехом внутри говорят сами за себя. Сейчас начало августа. Значит, у вас много свободного времени.

– Вы наблюдательны, – немного смутившись, усмехнулся Марк. – А вдруг я просто переезжаю?

– Если позволите… – Ивар, как будто сомневаясь, стоит ли продолжать, вопросительно посмотрел на соседа по купе.

– Конечно. Мне интересно.

– Вы не переезжаете, а бежите… От самого себя, от боли, которая вас всё ещё терзает после потери жены и ребёнка, и от опостылевшей работы, которая не приносит удовлетворения и не помогает решить ваши личные проблемы.

Лицо попутчика вдруг сделалось серым, на челюстях заходили желваки, а глаза опасно потемнели и прищурились.

– Кто вы такой? – внезапно охрипшим голосом спросил Лавров.

– Журналист, – сухо ответил Ивар. – Простите, если задел ваши чувства.

– Откуда вы столько знаете обо мне?

– Обыкновенная наблюдательность. Когда ежедневно обрабатываешь огромный массив информации, невольно привыкаешь видеть главное и игнорировать второстепенное. Плюс возникшая после травмы способность избирательно запоминать детали.

– Поясните, – было заметно, что Марк всё ещё не освободился от подозрений. Ему с трудом удавалось сохранять самообладание.

– Хорошо… – Скиф сделал глубокий вдох и задержал дыхание, как перед прыжком в воду. – Я уже сказал, что у вас весьма внушительный багаж для одного – чемодан из разряда семейных. Холостой мужчина вряд ли купит себе такой, ему будет достаточно спортивной сумки или рюкзака. Значит, как минимум, один раз вы путешествовали с близким человеком. На фоне загорелой кожи трудно не заметить белый след от обручального кольца на безымянном пальце, которое вы недавно сняли. Развод? Отнюдь! Оба кольца – ваше и супруги – лежат в прозрачном кармашке бумажника. Вы невольно показали их, когда доставали билет. Почему не избавились от них, если речь о разводе? Потому что это не столько напоминание о вашем браке, сколько символ любви. Вы любите жену, а она любила вас. Ведь раньше за вашей одеждой явно ухаживала любящая женщина – манжеты рубашки идеально подшиты нитью в тон, зато пуговицы пришиты цветными нитками. Значит, пришивали вы их сами, поскольку позаботиться об этом больше некому. К «собачке» на молнии чемодана подвешена крошечная бирюлька в виде голубых пинеток – бессознательный порыв женщины обозначить своё материнство, подчеркнуть его для себя или милый способ сообщить счастливую новость отцу. Их вы тоже не стали снимать. Может, забыли. А может, они имеют для вас особое значение? Ведь едете вы надолго, но вас никто не провожает. Сложно предположить что-либо ещё, кроме болезненной потери семьи, которая так вас подкосила, что вы уволились с работы и покидаете город, где вам всё напоминает о счастливом прошлом… – Переведя дыхание после столь длинной тирады, Скиф терпеливо ждал реакции попутчика. Марк потрясённо молчал.

– Мне жаль, если я прав, – с какой-то непонятной интонацией, в которой едва ли слышалось сожаление, вдруг произнёс Ивар. Ему безоговорочно нравился этот сдержанный человек с неброской внешностью, в котором чувствовалась большая внутренняя сила и мужественность.

Его попутчик покачал головой и отвернулся к окну, пряча заблестевшие глаза и пытаясь справиться со спазмом в горле.

– Был пожар… Она была на пятом месяце… – Марк, наконец, овладел собой и прямо взглянул на Скифа. – Должен вам сказать… То, что я сейчас услышал… Это было… невероятно. Как вам это удаётся?

– Многолетняя привычка наблюдать, подмечать детали и строить предположения. Это очень полезные навыки в журналистском ремесле. Постойте-ка… – Ивар внезапно осёкся и пристально посмотрел в окно.

Невысокую фигуру, торопливо семенящую вдоль состава и ловко огибающую провожающих, он заметил минуту назад, но только сейчас разглядел Карину. Она напряжённо искала глазами нужный номер вагона. Ивар машинально посмотрел на часы – 16.00.

– Не успеет… – едва слышно выдохнул он, холодно глядя на стремительно приближавшуюся девушку.

– Вы о чём?

Ивар равнодушно кивнул в окно:

– Зря торопится.

Словно в ответ на эту реплику гигантский комплекс Ладожского вокзала с его летящими консолями, мостиками, переходами, перекрестиями сводов и световыми колодцами мягко качнулся и медленно поплыл прочь. В стёклах огромных арочных витражей центрального корпуса пылало, дробилось и плавилось низкое солнце. Перрон оживился, взметнувшись сотнями трепещущих флажков-ладоней. Церемония прощания достигла своего апогея – те, кто оставался, торопливо договаривали что-то жестами, вглядываясь в окна вагонов, вытирали набежавшие слёзы, посылая десятки воздушных поцелуев, а те, кто уезжал, с удовольствием предвкушали погружение в ленивое безвременье пути. Скиф бесстрастно наблюдал за приближением маленького ярко-алого смерча, стремительно катившегося сквозь толпу. Вся эта кутерьма за окном его не трогала, не восхищала, не будоражила воображение обещанием дальних путешествий и приключений, как это обычно бывает. В жизни, которая была ещё сегодня, он поставил жирную точку, а будущее не сулило ничего, кроме неизвестности.

Утром он неожиданно для всех написал заявление об увольнении с поста главного редактора популярнейшего «Man’s World», оставил все дела своего информационного агентства на помощницу и отправил по электронной почте несколько десятков писем с просьбой, чтобы до конца лета его никто не искал. А потом позвонил одной старой знакомой, заехал домой, покидал в дорожную сумку вещи, ноутбук, сгрёб туда же содержимое зеркальной полочки в ванной и отправился на железнодорожный вокзал.

Внезапно в оконное стекло прямо напротив его лица с глухим стуком влепилась газетная полоса, плотно прижатая ладонью. Переведя взгляд выше, он разглядел умоляющие глаза и поднесённый к уху телефон. Карина явно звонила ему. С каждой секундой ей приходилось ускорять шаг, переходя на бег, от чего пышный подол её шёлкового платья, усыпанный огромными маками, взмывал и закручивался вокруг коленей. Она с трудом удерживала газету, надеясь, что он успеет разглядеть то, что она отчаянно пыталась до него донести.

– Ивар, возьми трубку! – прочитал он по губам. – Пожалуйста!

Скиф неопределённо пожал плечами, разведя ладони в беспомощном жесте, словно говоря: «Прости, не могу…». Он видел, как с каждым шагом ей всё труднее даётся бег на высоких шпильках, как сбивается её дыхание и как безнадёжно рассыпается обычно идеальная причёска. Но со всем этим уже ничего нельзя было поделать – свой сотовый он, предварительно вынув сим-карту, без всякого сожаления разбил о край первой же привокзальной урны, как только вышел из метро, и тут же выбросил. Карина ещё раз попыталась привлечь его внимание к фотографии, развёрстанной во всю ширину газетной полосы, снова с силой ударив ею о стекло. Переведя холодный взгляд на фото, Ивар ничем не выдал едва шевельнувшегося любопытства. Всё… Все мосты сожжены, его это больше не касается. Карина поняла это по тому, как он отрешённо поджал красивые губы и откинулся на спинку купейного места.

Всё это время Марк молча наблюдал за происходящим. Газета с оранжево-чёрным пятном взрыва и жирным заголовком над большой статьёй безнадёжно полетела под колёса набравшего ход вагона. Перрон закончился, одинокая фигурка осталась стоять на его краю, полыхая шёлковыми маками на платье, словно впитавшими в себя весь жар наступавшего августовского вечера.

– Как странно… Полгода назад цветы на платье были синими, я уверен… – тихая задумчивая фраза выпорхнула легко, как всплеск мотыльковых крыльев, оставшись без ответа.

Марк взял полотенце и вышел из купе. Скиф был чрезвычайно благодарен попутчику за то, что тот не стал задавать вопросов насчёт этой короткой сцены, и с уважением посмотрел ему вслед. Через двенадцать часов поезд высадит их на прохладный перрон в Озёрном, где они сядут в такси и, отмотав 130 километров, окажутся в Бóровске. А сейчас нужно быстро переодеться, умыться, выпить чаю и постараться поспать…

       Мерéн. Швейцария. Два месяца назад

…На крупном глянцевом снимке – он давно не держал такого в руках – элегантный кабриолет cо смертельно раненым в голову президентом сверкал на солнце. Кроме завалившегося на левый бок Джона и вылезшей на капот Жаклин в окровавленном костюме, в роскошном «Lincoln Continental» сидели агенты секретной службы Уильям Грир и Рой Келлерман. В этой машине был ещё один ряд сидений – средний – где на плече жены Нелли полулежал тяжелораненый губернатор Техаса Коннели…

Он несколько минут поражённо и недоверчиво вглядывался в изображение. Но глаза его не обманывали – лимузин был чёрным, шестиместным.

Раздался нежный мелодичный звон – напольные часы в лакированном корпусе показывали десять утра. Мужчина в элегантном тёмно-синем шлафроке с атласными отворотами, надетом поверх белоснежной рубашки, обернулся к двери и негромко позвал:

– Монѝк!

Послышались лёгкие торопливые шаги. В гостиную вошла худощавая загорелая женщина средних лет в строгом костюме и замерла на пороге в ожидании распоряжений.

– Будьте любезны, найдите мою записную книжку. Она в палисандровой шкатулке в книжном шкафу у окна слева. – Он неловко бросил вскрытый конверт и фотографию на стоявший рядом журнальный столик и задумался, подперев голову красивой рукой. Кисть заметно дрожала. На безымянном пальце сверкнул перстень с крупным камнем, а из-под стёганых отворотов бархатного халата показались манжеты рубашки с гранатовыми запонками.

Женщина быстро отыскала стильный молескин в обложке из натуральной кожи и положила его на столик поверх конверта.

– Передайте Матиасу, чтобы он был готов выехать через час, и подайте мне телефон.

Набрав номер, он кивком отпустил сиделку, искоса глядя на чёрно-белое фото.

– Доброе утро, Тильда! Это Свен Маттссон. Можно мне поговорить с Виктором? – услышав ответ, он нахмурился и поджал губы. – Сожалею, дорогая. Могу я навестить вас, чтобы выразить соболезнования? Хорошо, благодарю.

Он отложил трубку телефона и снова позвал сиделку, которая появилась незамедлительно, словно всё это время стояла за дверью:

– Монѝк! Приготовьте мой костюм для визитов, пожалуйста. И закажите, траурный букет. Пусть будут лилии, белые розы и ирисы…

Несмотря на физическую немощь, заставлявшую его большую часть дня проводить в инвалидном кресле, в нём всё ещё угадывалась былая сила. Сейчас его фигуру трудно было рассмотреть, но широкие плечи и мощная грудь не оставляли места сомнениям – когда-то это был настоящий атлет. Густая грива тёмных волос с проседью, массивный лоб, жёсткие линии губ и подбородка в ореоле щёгольской серебряной бородки и усов, пронзительный взгляд ярко-голубых глаз – он был похож на сильно постаревшего Бонда, не утратившего своего обаяния, суровости и британского шика. Ирландские корни по линии матери давали о себе знать. Несмотря на весьма почтенный возраст, назвать его стариком ни у кого не повернулся бы язык.

… К его приезду дом профессора Лунца уже опустел. Повсюду в гостиной и столовой стояли вазы с бело-жёлтыми цветами, пустые бокалы и десертные тарелки с остатками поминального фуршета. В воздухе висел густой удушливый аромат лилий. Крупнейший специалист в области программной инженерии и разработки кибер-физических систем Виктор Лунц много лет работал руководителем одного из секретных отделов в контуре научно-исследовательских и экспериментальных лабораторий ЦЕРНа. Сегодня его – вернее то, что от него осталось, – похоронили на одном из кладбищ маленького швейцарского городка на границе с Францией. Если бы его близкий друг и коллега Свен Маттссон смотрел телевизор или читал газеты, то он бы знал, что три дня назад известный всей стране профессор Лунц погиб в автокатастрофе. Он возвращался домой из своей лаборатории в Мерéне, когда его автомобиль внезапно съехал с дороги и на большой скорости врезался в стоявший на обочине бензовоз. Происшествие сразу попало на первые полосы газет, о трагической гибели учёного рассказали все новостные телеканалы. Но Свен Маттссон уже много лет подряд отшельничал в собственном шале рядом с Новилем в часе езды от Мерéна, где давно обосновалась супружеская чета Лунц. Старинные приятели практически не виделись с того времени, как врачи поставили Свену неутешительный диагноз, хотя жили на противоположных концах Женевского озера. И ирландец сделал всё, чтобы его затворничеству ничто не могло помешать. Его страстью всегда были книги, обширная библиотека в маленьком поместье скрашивала это добровольное одиночество.

О том, что он когда-нибудь утратит способность двигаться, Маттссон знал с юности – спинальной амиотрофией страдали его отец и дед. Первые признаки неизлечимой болезни, передававшейся по наследству, появились у него после сорока лет, но руки потеряли былую чувствительность только к шестидесяти годам. Работать по специальности талантливый физик-ядерщик больше не мог. А теперь его подводили и ноги. Ходьба без посторонней помощи давалась ему чрезвычайно трудно. Однако ясность сознания и острый ум по-прежнему оставались при нём.

В шестидесятых годах они вместе с Виктором несколько месяцев прожили в Америке, проходя практику в «Texas State University» по программе обмена между европейскими и американскими вузами, позже работали над совместными проектами в Женевском университете. С падением «железного занавеса» и началом перестройки в СССР профессор Лунц на некоторое время перебрался в Советский Союз с намерением отыскать перспективных молодых учёных среди тех, кто несколько лет спустя в поисках лучшей жизни бросился на запад из убивавшей себя в бесконечных бандитских разборках России. В середине девяностых он окончательно осел в Швейцарии, где вскоре его привлекли к работе на режимном объекте в качестве консультанта. Всего несколько лет потребовалось одарённому инженеру-кибернетику, чтобы возглавить одну из ведущих лабораторий ЦЕРНа. Некоторое время Лунц и Маттссон вместе корпели над общим засекреченным проектом, а потом старый фамильный монстр догнал могучего ирландца, как до этого настиг его отца и деда, отняв возможность полноценно жить, двигаться и даже дышать. В течение нескольких лет после увольнения Свен ещё консультировал коллег по телефону, а потом резко пропал для всех. С единственным другом у него был уговор: если когда-нибудь в шале доставят письмо от Виктора, то независимо от его содержания, Свен должен позвонить по оставленному ему номеру, а дальше действовать по обстоятельствам. Письмо служило своеобразным паролем – случилось нечто, из ряда вон выходящее, что требует личного присутствия Маттссона. Этим чрезвычайным сигналом оказалась простая чёрно-белая фотография с убитым президентом США в чёрном шестиместном лимузине. Потому что Свен Маттссон точно помнил – «Lincoln Continental» был белым, с четырьмя сиденьями. И кроме президентской четы с двумя агентами секретной службы в машине никого не было. Он помнил это так же отчётливо, как весь тот день – 22 ноября 1963 года – начиная с раннего утра, когда они с белобрысым балбесом Виктором, жившим тогда инстинктами мотылька-однодневки, выехали на машине из Остина, чтобы к полудню попасть в Даллас. Там готовились к предвыборному визиту JFK. Молодые студенты из Европы мечтали живьём увидеть одного из самых популярных политиков своего времени и лидера огромной заокеанской страны, в которой они оказались волей случая. Парни восторженно встречали президентский кортеж вместе с толпой зевак на той самой Элм-стрит, где в 12.30 раздались роковые выстрелы, видели, как внезапно ускорилось движение роскошных автомобилей и мотоциклетного эскорта, а спустя час услышали радио-репортаж из Парклендского госпиталя и объявление о смерти 35-го президента Америки.

Это шокирующее событие навсегда врезалось в память двум неразлучным друзьям. Они вернулись домой в подавленном состоянии, и ещё долго главным предметом их разговоров между собой оставалась техасская трагедия. Свен несколько лет собирал вырезки из разных газет и журналов со статьями на тему убийства Кеннеди, много времени посвящая изучению этого вопроса, пока работа в ЦЕРНе целиком не поглотила его. И вот теперь, вскрыв конверт с чёрно-белым снимком, он не мог поверить собственным глазам. Как так случилось, что президентский лимузин оказался чёрным и с шестью пассажирами на борту? А набрав заветный номер телефона, он узнал, что его единственный друг сгорел в пылающем аду катастрофы с бензовозом. Однако получение письма означало, что он должен отправиться туда, где жил профессор Лунц, выполняя давний уговор. Потому что эта договорённость касалась их общего с Виктором детища – секретного проекта «Polar Lights».

Войдя в дом, через широкое окно гостиной Свен увидел, как от особняка отъезжает роскошный тёмно-синий «Audi».

– Это Джанотти Фабиола, нынешний директор ЦЕРНа, – мягко пояснила вдова профессора Лунца, проследив за взглядом Маттссона. – Приезжал лично выразить соболезнования.

– Тильда, дорогая, мне очень жаль… – он с искренним сочувствием смотрел на неё и никак не мог решиться вручить пышный траурный букет, который с трудом удерживал в непослушных руках, опиравшихся на крепкую трость.

Нескладная андрогинная фигура Тильды в изысканном костюме из чёрного букле выглядела нелепо, светлые волосы, убранные под шляпку с вуалью, и белёсые ресницы делали невыразительные черты лица ещё более жалкими. Женщина не прятала заплаканных глаз. Супруги Лунц много лет нежно любили и заботились друг о друге, поэтому внезапная потеря мужа стала для Тильды настоящим ударом, надломившим её размеренную жизнь. Она, наконец, догадалась принять цветы у визитёра и, коротко поблагодарив его, показала глазами на маленький сад за окнами:

– Свен, вы не против, если мы подышим воздухом? У меня от запаха цветов разболелась голова.

– Конечно, пойдёмте, – Маттссон понял, что разговор предстоит не простой, и дом известного учёного, много лет отдавшего работе над засекреченными проектами, не лучшее место для такой беседы. Тяжело опираясь на трость, он с трудом спустился по ступенькам.

Они устроились на удобной скамье под старым клёном в двадцати метрах от крыльца, где их никто не смог бы подслушать.

– Письмо, которое вы получили, отправила я, – предваряя закономерный вопрос Свена, тихо пояснила вдова. – Пару недель назад Виктор оставил несколько строгих распоряжений и неоднократно просил повторить всё, что мне требовалось запомнить. Во-первых, я должна была сразу отослать вам эту фотографию в случае его внезапного исчезновения или гибели. Муж уверял, что, получив письмо, вы обязательно приедете. Во-вторых, он оставил ключ от ячейки в одном из банков Женевы и приказал передать его вам лично в руки без свидетелей. Ключ снабжён специальной электронной картой-идентификатором. То есть тот, кто придёт в банк за содержимым ячейки, должен предъявить этот брелок. Нанесённая на него информация подтвердит законность операции. И в-третьих, он просил вам передать, чтобы вы были крайне осторожны, когда будете вскрывать ячейку. Вам необходимо будет убедиться, что за вами никто не следит, и рядом нет посторонних.

– К чему такие предосторожности? – он скрестил кисти непослушных рук на рукоятке трости, поставив её прямо перед собой, и искоса взглянул на женщину.

– Свен, не поймите меня превратно, но, несмотря на вашу многолетнюю дружбу с Виктором и совместные проекты, вы не всё о нём знаете.

– Вот как? – Маттссон саркастически усмехнулся, тем не менее, почувствовав некоторую досаду при мысли, что лучший друг мог скрывать от него что-либо серьёзное. – Возможно, я не в курсе его связей с Федеральной службой разведки и Департаментом обороны, но то, что к нему в лабораторию время от времени наведывались агенты правительственных спецслужб, мне известно.

– Ваш сарказм мне понятен, – печально поджала губы Тильда. – И всё-таки есть нечто, что вас наверняка удивит. – Она вплотную наклонилась к Свену и едва слышно прошептала ему что-то в самое ухо.

– Не может быть! – Маттссон недоверчиво вгляделся в осунувшееся поблёкшее лицо вдовы и перевёл взгляд на носки своих дорогих туфель. – Когда он успел?

– В начале девяностых, когда несколько лет жил в Советском Союзе.

– Это многое объясняет из того, что приводило меня в недоумение после его возвращения в Швейцарию. Каков гусь…

– Когда мы вернёмся в дом, я отдам вам ключ, а вы постарайтесь непринуждённо говорить о чём-нибудь нейтральном.

– Хорошо. Но у меня есть ещё один вопрос. Вы видели фото, которое отправили мне?

– Мельком. Я лишь запечатала подготовленный конверт по просьбе Виктора и написала под его диктовку ваш адрес. А что?

– Вы знаете, что изображено на снимке?

– По-моему, момент убийства Кеннеди в Далласе в 1963 году. Очень известное растиражированное фото. Почему Виктор распорядился выслать его вам?

– Тильда, а вам известно, что мы с ним были свидетелями убийства американского президента?

– Да, муж однажды что-то такое рассказывал, но я не поверила. Он был большим выдумщиком и фантазёром.

– На самом деле мы своими глазами видели, как Кеннеди получил пулю в затылок. Вот только…

– Что?

– На снимке, который вы прислали, лимузин чёрный, шестиместный.

– И что вас смущает?

– А то, что машина на самом деле была белой, с четырьмя сиденьями. И ехали в ней четыре человека. Никакого Джона Коннели с женой там не было.

– Свен, Вы ничего не путаете? Это фото было напечатано в большинстве крупных изданий по всему миру.

– В том-то и дело. Если бы Виктор был жив, он бы сейчас подтвердил мои слова. Именно поэтому он настоял на отправке этого снимка мне. Мы с ним оба видели белый четырёхместный «Lincoln Continental». У этой загадки наверняка есть объяснение, и Виктор безусловно знал, в чём оно заключается.

– А вы, как я вижу, не слишком удивлены на этот счёт, – вдова бросила пристальный взгляд на Маттссона из-под бесцветных бровей. – Видимо, у Виктора были веские основания доверять исключительно вам.

– Знаете, Тильда, мне не нравится то, что я сегодня узнал о нём от вас. Если это правда, то она сильно осложняет дело.

– Каким образом?

– Законы заговора, знаете ли…

– Я вас не понимаю.

– Шесть человек погибли странной смертью после убийства Джона Кеннеди. Джек Руби, стрелявший в Освальда, сгорел от скоротечного рака. Будучи в тюрьме, он дал откровенное интервью, но оно так и не было опубликовано, потому что журналистка умерла от передозировки наркотиков, хотя никогда их не употребляла. Ключевой свидетель Ли Бауэрс погиб в автокатастрофе. Он видел, как из-за ограды в президента стреляли двое мужчин. Таксист, подвозивший Харви Ли Освальда домой от книгохранилища, разбился через неделю после этого. Точно так же, как и проститутка Роуз Шерами. Пьяный сотрудник ЦРУ, ночевавший у неё, проговорился, что через два дня президент будет убит. Застреленными оказались полицейский и журналист, побывавшие в доме Освальда. Вам мало?

– Простите, но я не улавливаю связи с тем, что мы обсуждали.

– Сейчас поймёте. Я много времени потратил на изучение всех обстоятельств этой исторической драмы. Из тех материалов, что я собрал за 30 лет, известно, что часть людей, находившихся поблизости от «Lincoln Continental», погибла в течение следующих двух лет. Многие, особенно врачи, под давлением спецслужб неоднократно меняли свои показания. ЦРУ за компанию с ФБР пришлось устранить свыше 60 свидетелей. Однако сегодня в ходу совершенно иная версия событий. Якобы бывший агент разведки Говард Хант перед смертью в 2007 году рассказал, что заказчиком убийства тридцать пятого президента США был Линдон Джонсон. В планировании ему помогал высокопоставленный сотрудник ЦРУ Корд Мейер. А непосредственно убил Кеннеди француз Люсьен Сарти – один из самых высокооплачиваемых в мире киллеров, работавший на наркомафию. То есть имеют место две совершенно разные версии случившегося, противоречащие одна другой – как белый четырёхместный лимузин, вдруг каким-то чудом превратившийся в черный шестиместный кабриолет. И заметьте, едва убийство приобретает степень национальной трагедии, в шлейфе этого события начинают пачками гибнуть невинные люди.

– Тем не менее, на киноплёнке и фотографиях запечатлена тёмная машина с шестью пассажирами. А тех, кто совершил злодеяние, давно нет в живых.

– Вот именно! Вы не думали, что смерть Виктора была не случайной? Над чем он работал в последнее время?

– Пойдёмте, я отдам вам ключ, – женщина резко оборвала разговор и поднялась со скамьи, давая понять, что тема закрыта.

Озёрный. Россия. Два месяца спустя

…Декоративные башенки, высокие узкие окна в нишах, русты, колонны и часы на аттике терялись в тёмно-голубых сумерках… Большой вокзал, несмотря на раннее утро, многоголосо шумел и перекликался короткими гудками локомотивов. Но чугунные лестницы, майоликовая плитка по периметру и пилястры с капителями никого не интересовали – обе просторные галереи, ведущие к центральной части здания, постепенно заполнялись народом, которому некогда было любоваться затейливым алфавитом волжского модерна. Сюда прибывали и отправлялись поезда на Самару, Уфу, Ярославль, Санкт-Петербург и Москву. Скиф, нахмурившись, широким шагом спешил к выходу. Ему хотелось, чтобы этот огромный вокзал, зябко тонувший в густом утреннем тумане, оказался пустым. Недавно проснувшийся мозг требовал тишины – необходимо как можно скорее избавиться от шума, чтобы точно записать всё, что он успел запомнить, едва вынырнув из объятий морфея. И что особенно важно, не потерять при этом ни единой детали. Новый знакомый, ростом на полголовы ниже него, молча шагал рядом, едва глядя по сторонам. Он тоже о чём-то напряжённо думал. Выйдя на привокзальную площадь, мужчины сразу увидели быстро пустевшую автомобильную стоянку – такси забирали последних пассажиров, вместе с ними прибывших питерским поездом. Ивар поднял руку, подзывая машину.

Стильный приталенный пиджак на двух пуговицах, хлопковая рубашка, подчёркивавшая мышечный рельеф стройной фигуры, слегка зауженные брюки и неизменный объёмный шарф, в которых он садился в поезд, сейчас лежали на дне большой спортивной сумки. Из всего гардероба, которому Скиф отдавал предпочтение в будни, на нём оставались только классические «оксфорды». Купить обувь, более подходящую для жизни в провинциальном городке, он планировал по приезду в Бóровск. И чтобы немного отвлечь внимание от ивсенлорановской пары летних ботинок, заменить которые сейчас было просто нечем, он переоделся в футболку с джинсами и шерстяной блейзер. А немногословный Лавров был так же лаконичен в своей одежде, как и в своих репликах, – джинсы, рубашка и куртка-френч делали его практически незаметным в толпе.

Через две минуты за окнами машины замелькали сонные улицы и проспекты Озёрного, заполненные плотной сизой дымкой с висящими в ней пятнами фонарей и светофоров. Ещё через пять такси круто вырулило на Бóровский тракт. Новые приятели сидели рядом на заднем сиденье. Скиф вытащил из сумки маленький ежедневник в кожаной обложке, ручку и задумался, а водитель украдкой разглядывал пассажиров в зеркало заднего вида.

Худощавый, широкоплечий Ивар казался чуть старше своих лет благодаря высокому росту и низкому сочному тембру голоса. К своим тридцати двум годам, несмотря на бешеную популярность в блогосфере и широкую известность в кругу коллег из печатных СМИ, Ивар Скиф слыл чрезвычайно закрытым персонажем городских хроник. Он никогда не раскрывал деталей своей частной жизни кому бы то ни было и ненавидел светские тусовки. О нём было известно, что он окончил дорогую частную школу, а затем и самый престижный вуз страны. Его считали образованным интеллектуалом и бесстрастным циником. Иногда упоминали ещё какую-то загадочную историю с автомобильной аварией несколько лет назад, после которой Ивар месяц провёл в коме. Но об этом эпизоде его биографии предпочитали особо не распространяться из опасения испортить отношения с не терпевшим сплетен Скифом.

По слухам, кроме собственного информационного агентства, параллельной работы в нескольких печатных изданиях и кресла главного редактора модного мужского глянца, в профессиональной биографии журналиста значились защита кандидатской диссертации по литературе и годовая стажировка в Лондоне. Этого внешне невозмутимого красавца с льдисто-серым взглядом, острыми скулами и густой гривой тёмных волос не удавалось обольстить ни самым привлекательным светским львицам с громкими фамилиями, ни горячим амазонкам общественно-политической арены, ни юным нимфам в недрах информационных служб, с которыми он регулярно работал. О том, что Скиф мог иметь более пикантные пристрастия в амурных вопросах, даже речи не шло. На самых значимых официальных мероприятиях, от которых невозможно было отказаться, он неизменно появлялся один, либо в сопровождении своей помощницы – Карины. При этом его ярко выраженная мужественность, внешняя привлекательность и профессиональные достижения оставались поводом для зависти и злословия тех, кому повезло меньше.

Динамичный пунктир коротких новостей «Дорожного радио» прокладывал новому дню путь в эфирном потоке событий. Водитель чуть прибавил звук.

«Дебютная выставка молодого художника Ильи Сумскóго откроется сегодня в художественном павильоне городской галереи искусств на Ольховке. По словам источника, близкого к управляющему «Go&Look», главная интрига экспозиции – недописанное полотно под названием «Мереть». Бонусом выставки станет возможность позже приобрести понравившиеся работы в личные коллекции боровчан».

– Развелось дармоедов, работать некому, – угрюмо проворчал водитель в надежде разговорить молчаливых пассажиров. Однако ответа не последовало. Лавров уткнулся в телефон, Скиф же сосредоточенно заполнял листы блокнота бисерно-мелкой россыпью текста.

За окном исчезали синие сумерки, оставляя после себя густой туман раннего утра, а Ивар напряжённо выковыривал из отголосков недавнего сна чернильного цвета небо в сверкающих звёздах, и полную луну, заливавшую окрестности голубоватым сиянием сквозь редкие облака. Он снова видел перед собой гигантский массив старой фабрики, казавшийся выдавленным из огромной скалы. Её вершина угрожающе нависала над плоской крышей главного корпуса. Красно-бурое кирпичное здание, выстроенное лесенкой и повторяющее очертания горы, на которую будто взбирались его верхние этажи, заиндевели на сильном морозе. С оконных карнизов кое-где свисали сосульки. Самые крупные, длинные, опасно острые цеплялись за кромку крыши, откуда вниз, на пустынную площадь падал ослепительный свет мощного прожектора. Всё вокруг было покрыто мерцающим снегом. Рваные полотнища северного сияния пылали в прозрачной вышине, окутывая весь пейзаж холодной изумрудно-голубой дымкой с жёлтыми и розовыми разводами.

Из всего комплекса фабричных построек освещённым оставался только большой вестибюль центрального здания, застеклённый широкими панорамными окнами, через которые было видно проходную. А на площади напротив входа сиротливо жались друг к другу две легковушки, заметённые снегом по самые пороги. Но не это было главным. В этот раз Скифу удалось разглядеть, наконец, надпись на дорожном указателе перед въездом на небольшой мост: «ЛОПТЮГА». При этом у него из головы всё никак не шла та фотография из газеты, что успела ему показать Карина: взметнувшийся почти до самого неба огненный столб и густые жирные клубы чёрного дыма над развороченной взрывом огромной автоцистерной. Знакомый кадр настойчиво сверлил память в поисках той полочки, где лежала нужная информация, но мысль предательски ускользала. Её перекрывала мрачная картина зимней промплощадки в неизвестном городе, которая снилась ему на протяжении двух последних недель. Он мог бы не обращать на это внимания, поскольку никогда не был суеверным и не придавал значения таким вещам, как сновидения, приметы или гороскопы, если бы не одно «но». «Тёмные» сны, как он их для себя назвал, повторялись с завидной регулярностью и имели удивительное свойство – их сюжет всегда имел логическое продолжение и каждый раз начинался с того момента, как заканчивался предыдущий эпизод. Ещё не совсем понимая зачем, почти не осознавая потенциальной важности своих действий, Ивар по старой профессиональной привычке, просыпаясь, стал записывать всё, что мог вспомнить, любую подробность этой призрачной реальности. А сегодня в его записях появился первый конкретный топоним. В том, что загадочная «Лоптюга» существует на самом деле, молодой мужчина почти не сомневался. Хотя по здравом рассуждении, все эти предположения выглядели весьма бредовой идеей. И правда – с чего бы ему снился реальный город, в котором он никогда не был и даже названия его не знает?

Такси, шурша покрышками о сухой асфальт, резво мчалось по дороге, над которой зеленели высоченные тополя и ясени. Достигнув окраины небольшого городка, водитель притормозил, вглядываясь в незнакомые дорожные указатели. Скиф попросил у Марка телефон и набрал номер по памяти. На звонок тут же ответил высокий насмешливый голос:

– Дай-ка угадаю… Питерский селебон уже в наших краях?

– Здравствуйте, Ида! – в голосе Скифа слышалась тёплая улыбка. – Я в Бóровске. Буду через час.

– А что так? База всего в трёх километрах от города.

– Хочу пройтись пешком, воздухом подышать.

– Ладно. Долго не гуляй, завтрак ждёт…

Скиф вернул телефон, рассчитался с таксистом, закинул сумку с вещами на плечо и, коротко простившись с Марком, лёгким шагом направился к повороту на лесную дорогу, возле которой к деревянному столбу была прибита дощечка с надписью: Отель «Ласточка», 3 км. Откуда-то издалека, сквозь бледно-золотую рассветную дымку доносился приглушённый рёв сирен пожарных машин и полицейских автомобилей. Но здесь, в глуши яблоневых садов, где давно остановилось время, а в густых малинниках коротали свой век вросшие в землю покосившиеся домики, будто сонная кошка на прогретой завалинке, досыпала безмятежная тишина августовского утра.

Плотно укатанная грунтовка, пролегавшая через густой лиственный лес, вывела его на поросший ольхой и мелким кустарником пригорок, откуда взгляду внезапно открывался невероятной красоты простор – широкий пологий пляж, за которым сверкало огромное зеркало Белотроицкого озера. В одном месте кромка берега образовывала небольшой мыс. На нём и был построен отель. Едва разглядев его, Скиф вспомнил, почему он называется «Ласточка». Низкие лучи солнца вызолотили над водой знакомые очертания старинного трёхпалубного парохода, кормой вдававшегося в озеро… Снаружи отель напоминал легендарный корабль из известного рязановского фильма. В окнах верхнего салона-гостиной и салона-ресторана, расположенных лесенкой друг над другом, отражалась спокойная вода. Обносы «палуб» служили открытыми верандами вдоль всего корпуса, а нижний этаж занимал просторный вестибюль с большим камином, стойкой регистрации и широкой лестницей. Парадная дверь напоминала половинки гребного колеса с названием «судна». Ивар невольно залюбовался волшебной картиной, спускаясь с густо покрытого зеленью холма, и не сразу заметил слева – метрах в сорока от здания – высокую восьмигранную башню, сужающуюся от основания к вершине. Белоснежный маяк с обзорной площадкой наверху венчал великолепие этого заповедного уголка. Небольшие окошки, похожие на крепостные бойницы, изнутри прикрывали занавески.

Туман ещё не совсем рассеялся, но ясное небо обещало хороший день. Скиф уже подходил к крыльцу отеля, обрамлённому коваными перилами, когда услышал негромкий оклик и обернулся в сторону маяка. Оттуда ему навстречу спешила Ида. Выше среднего роста, стройная, с модной стрижкой, одетая, как всегда, очень элегантно – это была настоящая пожилая леди. Печать ухоженности лежала на всём облике – укладка, макияж, маникюр выглядели безупречно.

– Ивар, дорогой, – она крепко обняла молодого мужчину. – Как я рада, что ты наконец-то смог вырваться! – её восхищённый взгляд мгновенно оценил внешний вид любимца. Скиф приходился сыном её близкой подруге, с которой они давно не виделись. Он был красив той глубокой истинной красотой настоящей породы, которая отличает осколки старинных дворянских семей – прямой профиль, жёстко вылепленные высокие скулы и дерзкие серые глаза, умевшие падать в густую синеву, невольно заставляли любоваться им снова и снова.

– Хорош! – в её взгляде читалось нечто похожее на обожание матери, смешанное с чувственным интересом зрелой женщины. – Этот рост, эти кудри, этот голос… Просто Байрон собственной персоной! Амуру давно пора выщипать перья и пустить тунеядца на гриль за отсутствие усердия.

– У вас здесь настоящий рай! – Скиф пропустил последнюю реплику мимо ушей. – Жалею, что не приехал раньше. В свой прошлый визит я почему-то не запомнил маяк, – он поставил сумку на землю, взял женщину за плечи и чуть отстранил от себя, любуясь лучистыми тёмно-янтарными глазами, маленькими ямочками на щеках и лукавой улыбкой. Несмотря на возраст, Ида оставалась привлекательной дамой, и можно было легко представить, какой невероятной красавицей она была в молодости.

– Глядя на вас, я всё сильнее убеждаюсь, что у настоящей красоты не бывает прошедшего времени. Вижу, вы тоскуете по Курземскому побережью, судя по этой громадине, – он снова бросил заворожённый взгляд на маяк, обняв хозяйку отеля одной рукой.

– Да, немного… Спасибо мужу, Царствие ему Небесное! Если бы не он, не видать бы мне кусочка ливского берега на верхней Волге, – она помолчала. – Пойдём, я тебя накормлю с дороги.

– Можно мне сначала вещи в номере оставить? – Ивар подхватил сумку и сделал шаг в сторону отеля, но Ида удержала его за локоть:

– Не туда. Я тебе приготовила особенные апартаменты. Там… – загадочно улыбаясь, она показала пальцем на возвышавшуюся у самого берега каменную башню.

Скиф слегка удивлённо посмотрел на неё и переспросил:

– На маяке?

– Сюрприз! Это вип-корпус отеля на две персоны. Внутри гостиная, кухня–столовая, две отдельных спальни и открытая веранда наверху. Сервис для особых гостей, – Ида многообещающе прищурилась. – Но если хочешь, я буду кормить тебя в ресторане на «Ласточке».

– Надо же! Разве в нём можно жить?

– Там даже лучше, чем в самом отеле. Это только снаружи маяк, а внутри уютно, прекрасный вид на озеро и никаких случайных знакомств. У тебя будет только один сосед. Старик с утра отправился на рыбалку и вернётся не ско… – она не успела договорить, потому что со стороны маяка раздался негромкий вскрик, а за ним глухой треск, с которым обычно раскалывается упавший арбуз.

– Это ещё что? – хозяйка отеля поспешно направилась к 30–метровой башне, намереваясь обогнуть её с одной стороны. Ивар шёл следом.

– Да тут мертвец! – искренне изумилась пожилая женщина. В её голосе не было ни тени испуга.

С обратной стороны маяка прямо перед ними на земле лежал человек. Его поза, неестественно вывернутые руки и шея не оставляли сомнений – мужчина был действительно мёртв. Из–под его головы по светлой плитке площадки растекалась ярко-красная лужица.

– Весьма неожиданное начало новой жизни… – едва слышно пробормотал Ивар и, взглянув на часы, громко добавил, – звоните в полицию, Ида. Вероятно, мой завтрак откладывается.

– Ничего не понимаю, – женщина выглядела весьма озадаченной. – Откуда он там взялся? Твой сосед уехал еще до твоего приезда, дверь была закрыта, я точно помню. Да и окон на этой стороне нет. Разве только он с обзорной площадки свалился… – было заметно, как она растеряна.

– Ида, нужно как можно быстрее вызвать полицейских! – настойчиво повторил Скиф. У меня, к сожалению, нет мобильника.

– Телефон в главном корпусе, – отозвалась женщина и протянула к нему руку. – Ты идёшь со мной?

– Ступайте, я вас догоню… – он наклонился над телом, внимательно рассматривая погибшего.

На вид ему было около 25 лет. Короткие рыжеватые волосы, простецкое лицо, редкая щетина на щеках и подбородке, оттопыренные уши – ничего выдающегося. Разве что бессмысленно глядевшие в небо неподвижные глаза были обрамлены густыми длинными ресницами, да лицо и кисти рук имели лёгкий синюшный оттенок. Ивар присел возле покойника на корточки и уловил слабый запах алкоголя. Тщательно осмотрел его одежду, обувь и руки. Затем достал из своего кармана идеально чистый носовой платок и зацепил им край чуть влажного шерстяного свитера. Потянул вверх, обнажая живот. Поперёк худого тела – прямо по линии талии – шла светло-розовая, едва различимая полоса шириной около 5 сантиметров, повторявшая вязаный рисунок. Скиф ещё раз пристально вгляделся в лицо погибшего парня, будто запоминая что-то. Потом поднялся на ноги и пошёл к отелю, намереваясь если не позавтракать, то хотя бы сменить одежду на более официальную.

Переодеваться Ивар отправился в апартаменты Иды на третьем этаже, поскольку в обещанный номер на маяке вселиться не успел. Когда он спустился обратно в вестибюль «Ласточки», там уже хозяйничал молодой оперативник, выбирая понятых из десятка постояльцев, собиравшихся ехать на раннюю экскурсию в Бóровск, но задержавшихся при упоминании о страшном происшествии. На экране большой плазмы, висевшей над стойкой регистрации, запестрела заставка местных новостей. Скиф поискал глазами пульт от телевизора и прибавил звук.

– Этим утром около пяти часов на Ольховке прогремел мощный взрыв, – в голосе диктора слышалось напряжение. – Взрывом серьёзно повреждён первый этаж здания с расположенной в нём Бóровской галереей искусств «Go&Look», где сегодня днём должна была открыться дебютная выставка молодого художника Ильи Сумскóго. Кроме таинственной картины, которую до сих пор никому не удавалось увидеть, её автор известен в Бóровске ещё и тем, что держит мастерскую по изготовлению шляп и париков. Сейчас на месте происшествия работает следственно-оперативная группа. Сведений о пострадавших нет. Пока власти никак не квалифицируют случившееся – был ли это теракт или что-то ещё, станет известно позже. А сейчас к другим новостям…

– Где я могу найти Иду Рейнбек? – обратился к Скифу полицейский, заглянув в маленький блокнот. – Её Гастен требует.

– Кто?

– Товарищ майор… То есть, следователь, – поправился оперативник.

– Пойдёмте, я вас познакомлю, – Ивар жестом пригласил его к выходу из отеля, увидев, что Ида беседует с кем-то на улице. Глядя на то, как прямо она держит спину и подбородок, с каким достоинством отвечает на вопросы, любому случайному человеку на ум приходило только одно: в осанке этой дамы сквозила целая родословная…

– А вы кто?

– Просто гость.

Они вышли на воздух и направились в сторону маяка, вокруг которого стояли полицейские машины с включенными мигалками и суетились полдюжины человек. Место, где лежало тело погибшего парня, уже огородили сигнальной лентой. Внутри периметра работал судмедэксперт, осматривая труп и делая записи в протоколе. Ида разговаривала с невысоким русоволосым мужчиной – судя по всему, следователь опередил подчинённого в поисках главного свидетеля.

– Трудно сказать… – донеслось до Скифа, – я приготовила комнату для гостя, который должен был вскоре прибыть, и спустилась вниз.

– В котором часу это было? – Гастен хмурил брови и разговаривал с хозяйкой отеля, не вынимая рук из карманов короткого не застёгнутого пальто.

– В 6.40. – громко сказал Скиф, привлекая его внимание.

– Что?

– Я говорю, что он свалился сверху ровно в 6.40. Я смотрел на часы, – Ивар подошёл почти вплотную, намереваясь сообщить ещё что-то, но следователь не дал ему сказать.

– Вы что, видели, как он спрыгнул?

– Нет, но я слышал, как он упал, поскольку стоял в нескольких шагах от этого места. И подойдя, взглянул на часы.

– А что вы там делали в такое время?

– Собирался заселяться в номер.

– Вы видели кого-нибудь? Кто-то выходил с маяка?

– Оттуда никто не мог выйти, я закрыла двери на ключ, когда спустилась вниз, – вмешалась в разговор Ида.

– Буров! – окликнул следователь оперативника, который невдалеке опрашивал одного из постояльцев отеля. – Иди сюда! Возьми ключ у гражданки Рейнбек и поднимись с Петровским наверх, осмотритесь там. И про опись не забудь.

– Понял, – молодой опер с усыпанным веснушками лицом взял протянутые ключи и коротко свистнул. На свист обернулся долговязый лейтенант. Буров кивком позвал его, мол, давай, идём со мной.

– А что, у вас на маяке есть жилые помещения? – вновь обратился к Иде следователь.

– Там две маленьких спальни, кухня и гостиная.

– То есть, парень занимал одну из комнат?

– Нет. Он вообще не постоялец. Я первый раз его вижу, – пожала плечами Ида.

– Значит, он приходил к кому-то? Кто там сейчас живёт?

– Вчера заселился один гость. Заплатил за лодку и снасти, а сегодня утром уехал на рыбалку. Когда я пришла приготовить вторую комнату, маяк был закрыт, а лодка отсутствовала. Я открывала входную дверь своим ключом.

– Как же покойник туда попал? – удивился Гастен. – Ладно, разберёмся. Похоже, что у нас тут самоубийство. Егор Сергеевич, что скажете? – обратился он к судмедэксперту.

– Смерть от падения с высоты, однозначно. Умер меньше часа назад. Присутствует запах алкоголя. Следов борьбы не вижу, есть вероятность, что это самоубийство. Смущает только цвет лица и рук. Точнее скажу после вскрытия.

– Это не суицид… – задумчиво протянул Скиф, запрокинув голову и сквозь прищур пытаясь разглядеть верхушку маяка.

– Что?

– Это не последняя жертва, говорю.

– Вы о чём? – раздражённо свёл брови следователь.

– А Вы не смотрите новости? Ну же, напрягите память! – с долей снисходительного высокомерия произнёс Ивар. – Незаконченная картина молодого многообещающего художника – о ней столько слухов ходит… Вот бы посмотреть! Если, конечно, от неё ещё что-нибудь осталось.

– Вы кто вообще? – рассердился майор.

– Простите, забыл представиться. Ивар Скиф. Постоялец отеля, – жёстко отрекомендовался он. – Сегодня же поеду в Бóровск. Хочу всё увидеть своими глазами. Тем более что цена на картину скоро взлетит до космических значений после всего этого, – он кивнул в сторону погибшего.

– А какое отношение труп имеет к картине? – всё ещё недоумевал следователь.

– Самое прямое!

– Может, объясните?

– Так всё очевидно: труп, художник, взрыв, картина, рыбак… – холодный серый взгляд Скифа вспыхнул и засверкал, как у азартного игрока, сорвавшего большой куш. – Это отложенное убийство!

– Бред какой-то… – в усмешке Гастена прозвучало откровенное пренебрежение. – Идите отдыхать, не сбивайте людей с толку! – язвительно добавил он.

– Товарищ следователь, пожалуйста, дайте ему сказать, – мягко вступилась за молодого мужчину Ида, – вы не пожалеете!

– Ладно, валяйте! Что там у вас за фантазии? – милостиво разрешил майор, скептически поджав губы и заложив руки за спину.

– Ида, как выглядел ваш постоялец, которому вы сдали одну из комнат на маяке?

– Высокого роста, чуть сутулый, длинноволосый, с усами и густой бородой, в очках, – припоминала женщина, – одет в рыбацкую робу и штаны. У него с собой была большая плоская коробка с ручкой, как чемодан, и рюкзак… А ещё от него очень приятно пахло.

– Чем?

– Не скажу точно… Такой тёплый сухой аромат, как в столярной мастерской…

– Блестяще! – Ивар неожиданно обхватил ладонями лицо Иды и крепко поцеловал её в лоб, а затем подошёл к лежавшему на земле телу. – Посмотрите: брюки и свитер влажные. Потому что перед тем, как упасть вниз, он около двух часов или больше провёл на улице. Утром долго стоял очень густой туман, шерсть успела впитать влагу. Значит, примерно в четыре часа он уже был на маяке. Вы, Ида, говорите, что рыбак уехал примерно в это время. – Ивар так увлёкся, что принялся стремительно передвигаться по площадке, подчёркивая свои рассуждения точно направленными жестами и напоминая дикого воина, исполняющего сакральный танец перед решающей битвой. – Находиться он мог только на обзорной площадке, на самом верху, поскольку в комнатах, по словам Иды Оскаровны, больше никого не было. Что он там делал?

– И что, по-вашему? – ухмыльнулся Гастен.

– Висел на перилах!

– Что? – хором воскликнули судмедэксперт, следователь и хозяйка отеля.

– В каком смысле? – майор ошарашенно смотрел на молодого мужчину.

– Посмотрите на его живот. Когда я подошёл к нему сразу после падения, у него поперёк живота красовалась узкая полоска с отпечатком вязаного рисунка. Его и сейчас ещё видно. В этом месте свитер был плотно прижат к телу чем-то продолговатым длительное время. Парень висел на металлическом ограждении площадки, свесив руки и голову. Отсюда синюшный оттенок лица и кистей рук. Я уверен, что вскрытие покажет острое полнокровие и отёк головного мозга, либо инсульт, переполненность кровью венозного русла шеи и деформацию внутренних органов.

– И что из этого следует? – судебный медик перевёл взгляд с трупа на следователя, словно не веря своим ушам, и утвердительно кивнул в ответ на его вопросительный взгляд.

– А то, что когда он очнулся после обморока, действия каких-то психотропных веществ или алкоголя, то не смог сориентироваться, начал шевелиться и просто рухнул с ограждения вниз. Я уверен, что на перила его в бессознательном состоянии повесил тот, кого он впустил к себе в номер. Если бы парень планировал покончить с собой, он бы, падая, не закричал.

– В какой ещё номер? – встрепенулась пожилая дама. – Это не наш постоялец!

– Ида, это и есть ваш рыбак…

– Не может быть!

– Вам бы детективы писать, товарищ Скиф! – рассмеялся следователь.

– Обратите внимание на кожу вокруг рта, Егор Сергеевич! – невозмутимо обратился Ивар к судмедэксперту, возвращаясь к своему обычному холодному, чуть высокомерному тону. – Вас ничего не смущает?

– Ничего такого… – пожал плечами тот. – Немного обветрены губы и есть небольшое шелушение кожи.

– Это не эпидермис. Это «Гримшоп» – клей для постижёрных изделий. На свитере осталась капля этого клея, к которой прилипли волоски с бутафорской бороды. Вчера, Ида, вы видели этого парня в другом образе – старика в рыбацкой одежде. Но в номере вы её вряд ли найдёте.

– Почему?

– В ней наверняка ушёл тот, кто положил несчастного на перила и взял приготовленную для рыбалки лодку. Я думаю, вы её найдёте возле берега где-нибудь в двух-трёх километрах отсюда.

– К чему такие сложности? – с недоверием пожала плечами владелица «Ласточки».

– Кому-то очень помешал этот талантливый парень и его работа.

– Какая?

– «Мéреть»!

– Что это? – словно от зубной боли поморщился следователь.

– Та самая загадочная картина, о которой столько говорят с самого утра. А это – художник Илья Сумскóй. Посмотрите – на запястье плохо смытое пятно от масляной краски. Он был страшно напуган и очень торопился, об этом говорят капли клея на одежде. Бедняга приехал сюда в гриме, чтобы спрятаться от кого-то или… – Скиф внезапно остановился, на мгновение прижал кончики пальцев к вискам, зажмурился и вдруг воскликнул, распахнув сверкающие глаза, – ну, конечно! Не столько спрятаться, сколько спрятать! Картину! Она здесь, на маяке! Если только её не забрал убийца!

– С чего вы это взяли? – было заметно, что майор почти готов поверить в то, что говорил Ивар.

– Запах! Ида, помните, вы говорили, что от «рыбака» пахло столярной мастерской? Вы попались на ассоциацию. Этот аромат издавало недавно написанное полотно – прекрасная смесь летучих веществ, состоящая из добавок для масляных красок и лака для живописи или скипидара.

– Хотите сказать, что этот случай, – Гастен кивнул на тело, – и взрыв на Ольховке связаны?

– Не сомневаюсь! – думая о чём–то своём, ответил Ивар. – Скорее всего, про картину убийца ничего не знал, иначе не было смысла взрывать галерею. Её хотели не украсть, а уничтожить! Что же там такое? – Он снова прижал сложенные ладони к губам. Ида знала этот его особенный жест, который выдавал бешеную работу мысли и крайнюю степень волнения, которую Скиф не хотел демонстрировать.

Гастен достал из кармана куртки мобильный телефон и стал набирать номер. В этот момент в дверях маяка показались Буров с Петровским. Лейтенант держал в руках большую плоскую коробку сантиметров восемьдесят в длину, похожую на чемодан с ручкой.

– Да ла-а-адно… – разведя руками, с досадой в голосе протянул майор. – Не может быть!

– Осторожно, пожалуйста! – попросил Скиф, глядя, как жадно следователь схватил коробку и принялся вертеть, в поисках открывающейся плоскости. – Не повредите картину…

Через минуту взглядам все присутствующих предстало великолепно написанное полотно, натянутое на тонкий подрамник. Крупные, щедрые, фактурные мазки, наложенные в пастозной технике, буйство и переливы оттенков… Все, кто был на площадке, сгрудились вокруг картины и замерли в немом восхищении. А Скиф не мог оправиться от потрясения, глядя на пейзаж широко раскрытыми глазами, не в силах произнести ни слова. Перед ним во всей красе пылали ярко-изумрудные, жёлтые и розовые сполохи северного сияния над засыпанной снегом огромной фабрикой из красно-бурого кирпича. Полная луна в чернильно-фиолетовом небе царила над россыпью сверкающих звёзд, а на освещённой прожектором площади перед зданием сиротливо жались друг к другу две легковые машинки, заметённые по самые фары. От полотна веяло нежным, тёплым, сухим ароматом масляных красок и лака.

– Просто лоптюга какая-то, мать её… – сквозь зубы пробормотал Гастен.

– Что? – Скиф аж подпрыгнул, словно его ударили, и схватил следователя за плечо.

– Что? – задумавшись, на автомате отозвался тот, не сводя глаз с картины.

– Что вы сейчас сказали? Повторите!

– А, это… лоптюга, говорю, какая-то выходит с этим делом…

– Что за Лоптюга? Где вы это слышали?

– А чёрт её знает… Да отпустите вы меня! – майор гневно дёрнул плечом, вырываясь из жёсткой хватки Скифа. – Ну, что ещё? – резко отозвался он на телефонный звонок. – Думаю, суицид. Но и убийство не исключено. Кстати, кто сейчас на Ольховке из наших работает? Я подъеду туда через полчаса…

– Товарищ следователь, вероятно, мы вам здесь больше не нужны? – деликатный жест Иды не был лишён некоторой доли брезгливости, когда она позволила себе показать пальцами в сторону мёртвого тела. – Мы можем вернуться в отель?

Гастен кивнул и предупредил:

– Далеко не уходите. Буров запишет ваши показания.

– Мы будем в салоне-ресторане на втором этаже. Не желаете позавтракать?

– Благодарю за приглашение, но в следующий раз. У кого можно получить записи с видеокамер наружного наблюдения?

– Я сейчас отправлю к вам специалиста. У нас всего три уличных камеры: две на отеле и одна на маяке.

– Надеюсь, там что-нибудь есть.

После того, как все полицейский формальности, связанные с началом расследования, были выполнены, Скиф наскоро выпил крепкого чаю со свежеиспечёнными булочками и вызвал такси.

– Ивар! – разочарованно выдохнула Ида, – неужели ты сейчас уедешь? Когда же мы с тобой поговорим? Ты даже не поел толком!

– Ида, я должен вернуться в Бóровск, простите! – он взял её сухую ладошку в свои крупные красивые руки и галантно поцеловал нежное запястье. – Во-первых, мне нужно купить телефон. Во-вторых, – понять, что тут происходит. Это важно. Мы поговорим вечером, обещаю! И, кстати, эти сдобные булочки – просто фантастика! – он по-мальчишечьи озорно схватил с тарелки посыпанный сахарной пудрой румяный кренделёк и, откусывая на ходу, направился к выходу.

– Я отнесу твои вещи на маяк, – крикнула ему вдогонку хозяйка отеля.