Читать книгу Мереть - Олеся Громова - Страница 3

– Вот, посмотрите ещё это. Возможно, здесь вы что-то найдёте, – розовощёкая и круглая, как бильярдный шарик, библиотекарша с обесцвеченной куделькой на голове тяжело грохнула о столешницу ещё одну подшивку в плотной обложке.

Из-под старого картона торчали пожелтевшие, осыпающиеся по краям газетные листы. В лицо Скифу пахнуло когда-то сильно отсыревшей, а потом высушенной до ломкости бумагой. Он кивнул, придвинул фолиант ближе, раскрыл наугад и вгляделся в дату выпуска: «Бóровский рабочий» от 24 сентября 1999 года. Ивар принялся листать ветхие газеты, пробегая взглядом заголовки. В какой-то момент его рука застыла над страницей – «Ночью горела Гарь». Широкие брови жёстко сошлись над переносицей, он пристально вглядывался в мелкий рубленый текст.

«Вчера в 01:30 на пульт дежурного Бóровской пожарной части № 1 поступил тревожный звонок о взрыве и возгорании на молочной ферме в п. Гарь. Три пожарных расчёта немедленно выехали по сигналу тревоги. Две автоцистерны и один автомобиль с выдвижной лестницей прибыли на место уже через 12 минут после сообщения о пожаре. На площади более двух тысяч квадратных метров полыхал огонь, охвативший два коровника и подсобные помещения фермы. Через 40 минут на подмогу пожарным из ПЧ-1 подоспели ещё несколько бригад из Имелинска. Всего в эту ночь на тушении пожара работали 35 огнеборцев и 11 единиц спецтехники. Огонь был локализован в 4:20. Полностью ликвидировать его удалось только к 6:00. Жертвами страшного пожара стали пять человек. Их личности сейчас устанавливаются. Также пострадали несколько работников фермы, получившие серьёзные ожоги. Кроме того, в результате происшествия практически всё поголовье молочных коров погибло. Вместе с коровниками сгорели сенохранилище и старая водонапорная башня, пострадали силосная траншея, молочный блок с доильной установкой, молокопроводом и резервуаром-охладителем. Подробнее о происшествии мы расскажем в следующем номере «Бóровского рабочего».

Скиф перевернул ещё несколько газетных листов и упёрся взглядом в разворот, во всю ширину которого был развёрстан крупный заголовок «Тайны пылающей Гари». Левую часть двухполосного материала почти целиком занимали фотографии. В мутных матричных оттисках едва можно было различить контуры зданий и фигур, однако снимки были подписаны. В хаосе изображений проступали лица, пожарные машины, остовы построек. Ивар по диагонали просмотрел статью, выхватывая отдельные куски текста.

«…Бывший совхоз «Заря»… Цех молочных телят, первотёлок и раздоя… 100 дойных коров голштинской масти… Около 500 тонн цельного молока в год… Продукцию покупали Бóровские сырьевые хозяйства и маслосырный завод в Озёрном…Триста гектар земли под корма в районе старого кладбища… Тракторы с прицепами, кормоуборочные комбайны, погрузчик… Значительную финансовую помощь кормозаготовительной базе оказывал частный предприниматель Баграт Сагарян… Приобретена установка для получения метана из биогаза с целью утилизации отходов жизнедеятельности и сокращения коммунальных расходов на отопление… Существенная задолженность по выплате кредита банку «Пегас»… Одна из основных версий пожара – взрыв метана на газовом реакторе… Среди погибших сын известного в городе криминального авторитета, в настоящее время отбывающего тюремный срок, Артур Палихата. По некоторым сведениям, между его ЧОПом и руководством бывшего совхоза был заключен договор на оказание услуг по охране объектов молочной фермы… Два тела из пяти до сих пор не опознаны, требуется проведение генетической экспертизы…». Автором статьи значился некий Игорь Цепов.

Скиф пролистал выпуск газеты до последней страницы и обнаружил внизу выходные данные издания. «Бóровский рабочий» в то время возглавлял редактор Осип Кривошей.

– Простите, вы не могли бы мне помочь? – обратился Ивар к бело-розовой библиотекарше.

– Да, конечно, – улыбчивая зефирная дамочка с готовностью вынырнула из недр допотопной картотеки.

– Вы случайно не знаете, жив ли ещё корреспондент этой газеты по фамилии Цепов?

– Про журналиста ничего не могу сказать, а вот бывший редактор городской многотиражки, товарищ Кривошей по сей день в добром здравии. Он председатель нашего садово-огородного товарищества на Холодном Ключе.

– Вы не могли бы поделиться его контактами?

– Я вам сейчас запишу телефончик. Только вы имейте в виду, он не любит вспоминать прошлое.

Через полчаса Скиф стучал в хлипкую, облупленную дверь. Домик был маленьким, неказистым и выглядел словно расстроенный ребёнок, искоса посматривающий на более взрослого обидчика – запылённые окошки щурились на солнце полузакрытыми щербатыми ставнями. Послышались шаркающие шаги.

– Кто там?

– Мне нужен Осип Яковлевич Кривошей.

– Кто вы такой? – из-за двери раздалось недоверчивое покашливание. Секунду спустя, в приоткрывшуюся щель просочился запах лекарств, пыли и кошачьей мочи.

– Меня зовут Ивар Скиф. Я журналист. Мне необходима ваша консультация.

– На самом деле моё имя не Осип, а Иосиф, – скрипуче отозвался старик, открывая дверь и впуская гостя в дом. На вид ему было лет восемьдесят. – А если быть совсем точным, то Иоасаф. – Его выцветшие глаза смеялись. – Но в те времена, сами понимаете, с таким именем не особо-то брали в космонавты… Пришлось довольствоваться упрощённым вариантом.

– И фамилия у вас наверняка материнская, – предположил Ивар, разглядывая бледное лицо с крупным хищным носом и узкими губами. Старик выглядел болезненно худым – тонкие руки с костлявыми пальцами торчали из рукавов рубашки, как соломинки из коктейльного стакана, тощие ноги в растянутых, покрытых пятнами штанах с трудом слушались своего хозяина.

– Вы правы, молодой человек, – тщедушный дед махнул рукой в направлении старого кресла, жестом предлагая Ивару сесть, а сам шуганул со стула кота и устроился за круглым столом, заваленным книгами, папками и исписанными листками.

– Осип Кривошей в шестидесятых звучало лучше, чем Иосиф Гирш. Получить хорошее образование с неликвидной «пятой графой» было бы затруднительно.

– Да, первое кажется благонадёжней, хотя выглядит псевдонимом. Вы окончили факультет журналистики?

– Берите выше, юноша! – самодовольно хмыкнул старик, пытаясь трясущимися пальцами разгрести бумаги на столе и что-то нащупать среди них. – Литературный… Мечтал стать писателем.

– И что же помешало? – Ивар привстал и протянул деду очки, лежавшие на виду.

– Жизнь. Она существенно корректирует наши самые тайные мечты и желания, заставляя довольствоваться меньшим. И потом, писатели – это штучный товар, самородки. Этому нельзя научить. Литературные институты выпускают высокообразованных библиотекарей. Некоторым из них порой выпадает шанс стать редактором или критиком. А писателем нужно родиться…

– Ну почему же? – усмехнулся Скиф, иронично вздёрнув бровь. – Мой первый редактор всю жизнь пописывала рассказики в собственную газету. И даже стишками баловалась. Я даже помню парочку.

– Пощадите мой слух, Ивар! Обычно, стихи редакторов ещё хуже, чем их проза. А вы с чего начинали?

– Корпоративное издание… – поморщился Скиф, – воспоминание о первом месте работы доставляло ему почти физическую боль.

– Понятно, – ухмыльнулся Кривошей. – Пропаганда и промывка мозгов доверчивых фиксиков. Бессодержательные статьи вперемешку с панегириками, словесный мусор и шелуха паркетных шаркунов.

– А разве раньше было иначе? – холодно спросил Скиф. – По-моему, целью советской пропаганды было то же самое. Обслуживание интересов властной верхушки и её сытого образа жизни за счёт одураченного пролетариата.

– По крайней мере, раньше больше писали о действительно хороших людях, и занимались этим профессионалы, зубры журналистского дела! В городских и районных многотиражках работали выпускники московских и питерских факультетов журналистики, а не случайные халтурщики, выходцы из профсоюзных шарашек, гордо именующих себя институтами – безграмотные любители выхолощенных абстракций и американизмов. Употреблять иностранщину, когда есть равноценное русское слово, это значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус! – старик разгорячившись, порозовел от гнева. – Кстати, это Белинский сказал… – он назидательно вскинул вверх кривой указательный палец. – А у современных писак на каждой странице словесное варварство.

– Скажите, а Игорь Цепов был хорошим журналистом? – осторожно полюбопытствовал Скиф.

– Отличным! Дотошным и злым. – Кривошей вдруг прищурился и резко спросил, – а почему он вас интересует?

– Если честно, меня интересует не он, а история с молочной фермой на Горелом урочище.

– Вот как? – от удивления бывший редактор схватил так и не надетые очки и водрузил на переносицу, став похожим на тощего лемура с огромными глазами. Внимательно вгляделся в лицо гостя. – Позвольте узнать, зачем вам это?

– Собираю материал о легендах провинции, – неопределённо пожал плечами Ивар, постаравшись придать своему голосу как можно более нейтральный тон. – Про это место всякое говорят. А Цепов, насколько мне известно, был в курсе деталей пожара.

– Сдаётся мне, молодой человек, что вы не за легендами сюда явились, – старик вдруг тяжело закашлялся. – Да и события давно минувших дней не всегда превращаются в занятные истории, подстерегая нас за углом через много лет, как бандит с кастетом. Я бы на вашем месте не рискнул ворошить прошлое. Оставьте его мертвецам.

– Почему? Что такого было в том пожаре, что вы так встревожились, Иоасаф Яковлевич?

– Что вы об этом знаете? – от старика не ускользнуло, что Скиф назвал его настоящим именем, и ему это явно пришлось по душе. Его взгляд смягчился.

– Только то, о чём сообщил «Бóровский рабочий» в сентябре девяносто девятого. Ну и всякие суеверные ужасы.

– Тогда ответьте себе на простой вопрос: зачем было криминальной группировке поддерживать убыточное предприятие? Ради чего Баграт Сагарян вкладывал часть своих денег в загибавшуюся молочную ферму? Он даже дорогостоящую установку для получения биогаза им купил. Правда, запустить её так и не успели.

– И зачем, по-вашему?

– Вы помните, где стояло хозяйство?

– Рядом с кладбищем.

– Не просто рядом. Ферма была построена между кладбищем и болотом!

– Хотите сказать, нет тела – нет дела?

– Вот именно! Выбор у бандитов был огромный: хочешь – в могилах прикапывай конкурентов, хочешь – в болоте топи. Территорию крышевала мелкая гопота из палихатовской шайки. Посторонним вход был заказан. Не удивлюсь, если кто-нибудь, решив осушить болото, обнаружит на дне ещё одно кладбище для тех, кому выпало до срока умереть.

– Я об этом подумал в первую очередь, – нахмурился Скиф. – То есть теперь семейные скелеты надёжно охраняет наследница Сагаряна?

– В буквальном смысле слова, – смех старика был похож на хриплый клёкот старой птицы. – И скелеты, и тайны. После того пожара Баграт бесследно исчез. Его делами занялся сын, а когда Тамраза убили подельники, то отцовский бизнес подхватила Мириам. Сегодня почти весь похоронный гешефт в Бóровске её. Она управляет тремя кладбищами, а земли Горелого урочища у неё в долгосрочной аренде.

– А кто вёл это дело?

– Молодой следователь, только окончивший академию МВД, по фамилии Гастен. Его после этого случая на пять лет в участковые загнали.

– Цепов в своей статье упоминал о пяти погибших, двое из которых не были опознаны. О них что-нибудь известно?

– Мужчины. Их вроде так и не смогли опознать. Похоронили, как неизвестных, недалеко от остальных жертв пожара. Посчитали, что кто-то из приезжих случайно под раздачу попал.

– А что стало с Цеповым? Куда он делся?

– Игорь погиб в автомобильной аварии, спустя месяц после того, как написал о трагедии на молочной ферме. Он попытался копнуть эту историю глубже и поплатился жизнью. Принципиальный был, всё правду искал…

– Выяснили, кто пожар устроил?

– Нет. Всё списали на Баграта. Якобы хозяин фермы ему что-то задолжал и не отдал, а тот осерчал и спалил всё к чертям.

– Учинить поджог такого масштаба в одиночку вряд ли было возможно. В статье было что-то про взрыв биогазовой установки…

– В милиции утверждали, что взорвался метан. Но при этом на дачах в двух километрах от фермы выбило стёкла. Пожарные рассказывали, что когда они приехали, у коровников не было крыш, а водонапорная башня оказалась разворочена. Позже из-за сильного пожара взорвались бочки с горючим для комбайнов и тракторов, привезённые накануне. Там был настоящий ад.

– А не мог хозяин фермы сам это устроить?

– Анисовец-то? Зачем? Тем более, что он там и погиб.

– Что же такого раскопал Цепов, что его убили?

– Молодой человек, вы ступаете на опасный путь, – старик нахмурился.

– Да ладно, больше двадцати лет прошло…

– Ну, хорошо. Игорь незадолго до смерти нечаянно проговорился о том, что Сагарян умудрился украсть у одной из ярославских ОПГ тонну взрывчатки. Как там было на самом деле, я не знаю. Но на территории фермы после того, как пожар был потушен, нашли обломки неизвестного грузовика. Кое-кто утверждал, что повредить его так, чтобы от машины практически ничего не осталось, мог только взрыв огромной силы.

– А кто стал третьей из опознанных жертв? Я знаю, что вторым был молодой директор ЧОПа Артур Палихата, сын криминального авторитета, сидевшего в тюрьме.

– Зоотехник. Фамилию не помню.

– Ясно. – Ивар потёр виски. – У Цепова была семья?

– Нет, он был в разводе. Но регулярно навещал трёхлетнюю дочку. Мать потом увезла её в Озёрный после смерти Игоря.

– Как вы думаете, есть сегодня в Бóровске силы, для которых Горелое урочище привлекательно в территориальном смысле? Например, под застройку.

– Пять гектар свободной земли? Конечно. Вот только вряд ли кто-то осмелится тот пепел ворошить. Можно такое откопать, что потом никаким бульдозером не зароешь, – он помолчал. – Не зря про пожарище разные слухи ходят. Неспокойное место. Гиблое.

– Я не верю в призраков, если вы об этом, – улыбнулся Скиф. – А кладбище рядом… Оно действует?

– Нет. Оно давно закрыто. Там даже подзахоронения к родственникам редко разрешают.

– Надо будет как-нибудь прогуляться, посмотреть.

– Ивар, могу я спросить, зачем вам всё это нужно?

– Сам не знаю, – он вздохнул и поднялся с кресла. – Я должен был убедиться, что сегодняшнее происшествие никак не связано с Горелым урочищем.

– Вы о чём?

– О взрыве на Ольховке и убийстве художника.

– Вот как? – Кривошей снова принялся беспокойно перебирать ворох бумаг на столе, словно отыскивая что-то. – А кого именно убили?

– Илью Сумского. Его выставка должна была сегодня открыться в художественной галерее, которую взорвали утром.

– Не может быть! – хозяин дома внезапно схватился за голову, взъерошил жидкие волосёнки на затылке, тяжело поднялся и, шаркая, поковылял к книжному шкафу.

– Что вы имеете в виду? – Скиф напряжённо следил за неожиданно всполошившимся стариком, который рылся в пыльных залежах книг и папок.

– Нашёл! – вслед за дребезжащим возгласом раздался надсадный кашель. Кривошей повернулся, прижимая к груди старый фотоальбом в сильно потёртой обложке. – Вот, в прошлый раз я сюда её положил… – он уронил альбом на стол и стал лихорадочно переворачивать картонные листы с приклеенными к ним фотографиями. Наконец, выхватил одну, оказавшуюся вырванной с «мясом». – Взгляните!

Скиф поднялся и подошёл к столу. С чёрно-белого снимка смотрели умные колючие глаза молодого мужчины. Тёмные волосы, чёткие контуры жёсткого волевого лица и твёрдые губы. Он сидел верхом на стуле, облокотившись обеими руками о спинку, с зажатой в пальцах дымящейся сигаретой. Во взгляде читались упрямство и насмешка.

– Кто это?

– Игорь Цепов. Это единственное фото, которое сохранилось. После его гибели комнату в коммуналке, где он жил, выкупили соседи. Весь его архив бесследно исчез.

– А почему вы о нём вспомнили, когда я сказал вам об убийстве?

– Дело в том, что примерно неделю назад этот парень приходил ко мне и интересовался тем, как выглядел Цепов.

– Кто? Сумской?

– Да. Он говорил весьма странные вещи. Про то, что за ним следят, и про взрыв на фабрике или что-то в этом роде.

– На какой фабрике? – Скиф повернулся и крепко схватил щуплого старика за плечи. Тот испуганно смотрел на него снизу вверх, беспомощно моргая выцветшими глазами.

– Не знаю. Он ещё город называл… Эх, запамятовал…

– Мереть?

– Нет. Рудный, вроде… Или Рудожь. Да, точно, Рудожь!

Ивар отпустил старика, который с облегчением плюхнулся в кресло, приходя в себя после испуга и с опаской косясь на тёмную фигуру гостя. Постоял, упершись кулаками в столешницу и размышляя над услышанным.

– Вы показали ему фотографию?

– Да. Он оставил номер телефона и попросил перезвонить, если я вспомню что-нибудь ещё об обстоятельствах гибели Игоря. Но мне больше ничего не известно, кроме того, что вы уже знаете.

– Понятно, – Скиф не скрывал досады. – Почему его интересовал Цепов? Ведь у них даже шанса познакомиться не было!

– Этого я не могу вам сказать, молодой человек.

– Мне говорили, что вы не любите вспоминать прошлое. – Ивар направился к выходу. – Однако память у вас отменная.

– Раньше не любил. Боялся, наверное. Но сегодня уже всё равно. Каждый день, как подарок… – Кривошей пополз следом, едва отрывая от пола скрюченные ноги в огромных тапках. Уже на пороге дома бывший газетчик вдруг по-отечески ласково тронул посетителя за плечо. – Знаете что? Бросьте вы это дело, Ивар! Не ворошите пепел. У вас ещё вся жизнь впереди!

– Спасибо, Иоасаф Яковлевич. Не болейте! – Скиф добродушно подмигнул старику и широким стремительным шагом двинулся прочь.

День клонился к вечеру, на западе тускнела и таяла яркая синева неба, оставляя после себя нежное лавандовое полотно, на котором наступавший закат выписывал розовые вензеля. Выйдя из такси возле «Ласточки», Скиф замер в восхищении: огромное озеро до самого горизонта полыхало золотыми и рубиновыми всплесками. Посреди миллиардов сверкающих искр возвышался трёхпалубный пароход. Иллюзия была невероятно реалистичной. Казалось, что судно слегка покачивается на волнах. Ивар бросил взгляд в сторону маяка. Одно из окошек на уровне третьего этажа теплилось уютным светом. В широком холле отеля он увидел Иду. Пожилая дама заполняла один из журналов на стойке регистрации. Заметив вошедшего Скифа, женщина отложила ручку, сняла очки и протянула к нему обе руки.