Читать книгу Поговори со мной - Олеся Корнеева - Страница 2

Леська.

Май в том году выдался превосходный. Он пьянил своими ароматами рано зацветших растений и заставлял всё сильнее хотеть наступления лета и сезона отпусков. В то время даже вечно серые большие города казались более живыми и зелёными. До того момента они были будто мрачные серые горы с ущельями улиц, а теперь эти угрюмые серые горы наконец начали оживать и наполняться радостью.

Все маленькие пляжи у озёр на окраинах были густо усеяны людьми всех возрастов и полов. Особенно забавно было наблюдать за этим ближе к вечеру. Часов в шесть люди, как по команде, доставали шезлонги и солнцезащитные крема и, слившись в небольшие реки, плыли к пляжам, словно на курорты. Всем хотелось получить свою порцию витамина Д, которого всегда так не хватает ближе к северу. Вечера стали шумными и бурными раньше, чем пришли белые ночи. Хотя, людям большого города не привыкать к шуму.

Я лежала на высокой кровати и смотрела в окно. Моё окно выходило во двор, так что в нём я видела в основном жёлтые точки фонарей, горевших на соседних балконах многоэтажки. Я очень не любила эти фонари, ведь они, освящая всё вокруг себя, закрывали своим светом белые огни звёзд, которые я так любила.

Мне не спалось, так что я разглядывала белоснежный потолок своей комнаты и слушала, как родители что-то обсуждают на кухне. Их, кажется, как и меня, в ту ночь сон совсем не брал. Родители говорили не громко, но иногда всю нашу квартиру пронизывал задорный мамин смех, следом за которым раздавался и папин. Они, конечно, знали о том, что в панельной квартире совсем не было звукоизоляции, так что старались говорить потише, чтобы не мешать соседям, которые в это время спали, но получалось у них это не всегда.

Вдруг во дворе громко зазвучала отрывистыми гудками сигнализация какой-то из машин, припаркованных вдоль тротуара. Этот звук напугал соседний автомобиль, так что через минуту они, перебивая друг друга, гудели уже вдвоём. Дуэт их получался довольно нескладным, но, к счастью, эти звуки беспокоили наш дом не долго и вскоре машины успокоились.

Я вздохнула, а потом перевернулась и легла поперёк кровати, свесив голову вниз и закинув на стену ноги. Мне совсем не хотелось спать, хотя на часах, что висели у меня на стене, была уже половина второго ночи. Я думала о том, чтобы отправиться на кухню к родителям и сварить себе горячий шоколад с мягкими, присыпанными какао, зефирками. Эта идея мне нравилась, но мне пока было лень вставать с кровати. Кроме того, чтобы пойти на кухню, надо было выбраться из-под тёплого одеяла и оказаться на холодном полу, чего мне совсем не хотелось.

Немного поспорив с собой, я решила, что пока лежать под тёплым одеялом мне нравится больше, чем пить горячий шоколад, так что я осталась в кровати и продолжила погружаться в свои собственные размышления.

Вообще, бессонница была частой гостьей в нашем доме. Я уже привыкла к ней и тому ощущению, что преследует тебя весь последующий день после бессонной ночи. На самом деле бессонница хорошая штука, так как ночью в голову часто приходят интересные и порой весьма необычные мысли, а мешает она только в то время, когда надо ходить в школу и нет возможности валяться в кровати по утрам.

Кстати, о школе. Завтра должен был быть последний день учёбы, но я не училась всю последнюю неделю, потому что один парень из нашего класса умудрился заболеть ветрянкой прямо перед летом и нас отправили на каникулы раньше срока. Я была рада сложившимся обстоятельствам, так как ждала наступления летних каникул чуть ли не с самого начала этого учебного года. И дело было не в том, что я не любила учиться, а в том, что среди всех моих одноклассников не нашлось ни одного, кто мог бы стать миом другом. А ходить в такое место, как школа, когда у тебя так нет друзей, не очень приятно.

Я порылась под подушкой и достала оттуда телефон и наушники. Немного подумав, я включила подборку спокойной умиротворяющей музыки и закрыла глаза. Хорошая музыка способствует хорошему сну.

Свет фонарей на тех балконах, что были за моим окном, забавно приглушался длинной полупрозрачной шторой, свисавшей до самого пола. Из-за этой шторы свет становился нечётким и расплывался по ней жёлтыми пятнышками, похожими на солнечных зайцев. По бокам от полупрозрачной шторы висели два тяжёлых толстых балдахина. Эти балдахины, вообще-то, тоже должны были быть шторами, но у них, к сожалению, это не получалось, слишком уж они были мрачными и тяжёлыми. Я иногда думала, кто и для чего придумал их такими странными и некрасивыми и находила на этот вопрос только один ответ. Такие шторы были весьма практичны. Если задёрнуть их поплотнее, то в комнату не просочится ни капельки света с улицы, а многие учёные считают, что, когда в комнату совсем не проникает свет, человек лучше спит. Именно поэтому шторы-балдахины и повесили у меня в комнате, надеясь, что они помогут мне справится с бессонницей. Но мне, к сожалению, это не помогало. Со шторами или без, я всё равно не могла заставить свой организм заснуть.

Зато оказалось, что при задёрнутых шторах, когда в комнате совсем-совсем темно, очень неудобно разговаривать с самой собой. Воображение будто выключается и тогда лежишь уже не только без сна, но ещё и без мыслей в голове, а от этого становится совсем грустно, так что я шторы-балдахины не закрывала.

Музыка, игравшая у меня в наушниках, к сожалению, не перебивала тот шум, что раздавался с улицы. А мне отчаянно хотелось услышать тишину. В больших городах нет двух очень важных вещей, которые нужны любому человеку, чтобы быть счастливым: тишины и темноты, озаряемой только лишь белоснежным светом звёзд. Я очень грустила прошлой осенью, когда только приехала сюда, в Петербург, и узнала о том, что теперь этих важных вещей в моей жизни совсем не будет. До прошлой осени я не знала, каково это, жить в большом городе, но теперь, прожив тут год, я поняла, что это очень-очень грустно.

Говорят, в Петербурге рождаются гении. И это в переносном смысле. Приехав в этот город многие начинают рисовать, писать стихи или мечтать у окна. Не знаю, на сколько всё это можно считать правдой, но, прожив здесь год, я так и не почувствовала ни одного из вышеперечисленных благ. Для меня Петербург так и остался серым, вечно мокрым от моросящего дождя и слякоти, местом, где, если повезёт и выйдет солнце, ветер начинает поднимать с дорог вихрем пыль и мелкие камни, которые норовят попасть тебе в глаза. Возможно, я недостаточно культурна и чего-то не понимаю, ведь многие считают этот город культурной столицей России. Может быть, чтобы почувствовать это, нужно жить в самом центре этого города, у Невы, по вечерам гулять по набережной, а по выходным посещать выставки и музеи. Но дело в том, что мне не нравились набережные. И я не выносила музеев, в которых к искусству можно было прикоснуться только душой. Впрочем, может у меня была просто недостаточно чувствительная душа…

В общем, в большом городе мне чего-то отчаянно не хватало. Каждый вечер я с грустью вспоминала окраину небольшого района пригорода, где мы жили до того, как переехать сюда. Рядом с нашим домом был парк, больше похожий на лес, и никто не орал во дворе. Домик-то был всего на двадцать квартир, а соседний находился в ста метрах дальше по каменистой дороге, и был также мал. И, хоть та наша квартира была не самым лучшим местом, в котором мне, за мою не очень длинную жизнь, приходилось жить, там, по крайней мере, за окном вместо фонарей были звёзды…

***

Сергей.

На улице громыхнуло и, без предупреждения, начался густой майский ливень. Небо сразу помрачнело. Туча, накрывшая поля до самого леса, появилась с востока всего за пару десятков минут, хотя по радио ничего подобного утром не обещали. Я поймал последнюю курицу из тех, что сбежали, и закинул её в сарай, а потом поплотней закрыл дверь.

Я стоял под узким козырьком крыши и смотрел, как крупные капли, больше напоминавшие град, приземлялись на грязь, и она разлеталась в разные стороны. Надо было идти к дому, пока не образовались большие лужи. Я вышел из-под козырька и размерено направился в сторону крыльца. Из-за двери высунулась бабка и осуждающе на меня посмотрела. В доме дед шуршал газетами, пытаясь найти спички, видимо он собирался разжигать печку. Бабка проследовала на кухню и оттуда деловито заявила:

– Ты бы мог и помочь, а не шляться без дела. Дед вон весь день в поле ворочается, чтобы тебя, дурака вырастить, а ты даже по хозяйству подсобить не можешь.

Я знал, что возражать бесполезно, потому что в этом доме то, что думал я, имело значение в последнюю очередь, поэтому просто взял охапку дров из скрипучей деревянной дровницы в коридоре и направился к большой белоснежной печке.

– И не забудь потом подмести за собой, весь двор сюды снёс, – проворчала бабка.

Дед, завидев меня с дровами вздохнул и поднявшись на ноги, удалился на кухню. Я вытащил из кучи газет спички, закатившиеся к самой печи и несколькими отточенными движениями развёл огонь.

– Руки помой и сюды давай, – командовала бабка.

Она была женщиной властной и решительной. Для меня всегда было секретом, как уживался с ней дед, потому что она не терпела чужого мнения. Всё, что ей нужно было от людей, это исполнение чётко придуманных ею правил. Она просто не выносила, когда люди занимаются тем, что не приносит пользу ей и её идеальному домашнему порядку. А я, в свою очередь, не переносил чешек на блюдечках, аккуратно расставленных в порядке возрастания по полочкам и идеально белых стен, увешенных шитыми тряпками. Как-то в детстве я решил навести в этом доме свои порядки и изрядно потрепал небольшой кухонный сервиз, за что потом поплатился, можно сказать, целым месяцем своей жизни. С тех пор я не прикасался к этим красивым чайным наборам, хотя, как говорила бабка, руки у меня чесались. У неё была мания. Она уставляла все поверхности бесполезными, но, по её мнению, красивыми вещами, с которых ежедневно стирала пыль, потому что бардак она тоже ненавидела.

Дед был полной противоположностью бабки. Со мной он практически не разговаривал, как, впрочем, и с ней. Он вообще редко бывал дома. Рано завтракал, поздно ужинал и появлялся на час днём ради обеда. Он был достаточно крепким мужиком, способным на многое, но предпочитал проводить свою жизнь среди однородных жёлтых и зелёных полей, рассекая по ним на тракторе. Он выращивал пшеницу, овощи, яблоки и ягоды целыми плантациями, так же, как и большинство жителей нашего захолустья, а потом продавал это всё городским предпринимателям. Много заработать на таком бизнесе не удавалось, но, чтобы содержать дом и бабку, ему хватало, а на большее он никогда и не замахивался. Зимой, работы было катастрофически мало, но он всё равно не задерживался дома, день ото дня гостя у своего лучшего друга, который был наполовину сумасшедшим. Сколько я его знал, он жил в доме напротив в полном одиночестве. Ходили слухи, что когда-то у него была семья, но потом она вся то ли вымерла, то ли разъехалась. В общем тот дед остался один. Но он нисколько не страдал, так как всё время был занят тем, что гнал самогон в большом сарае за домом. Из-за своего пристрастия он пользовался большой популярностью. Его знал не только мой дед, но и все деды нашей деревни. Периодически они сплывались на его участок большой старческой кучей и его маленький дом, который был чуть ли ни в два раза меньше сарая, наполнялся запахами старья, сигаретного дыма и чего-то давно забытого.

– Сергей! Сколько тебя можно ждать? – поинтересовалась бабка с кухни.

Я положил спичечный коробок на столик и пошёл на кухню. На столе стояли запечённые овощи – самая ненавистная для меня пища.

– Ты руки-то помыл хоть? Здоровый лоб вымахал, а всё за тобой как за младенцем бегаю. Вот, родила тебя мамка на мою голову. Я-то своих уже вырастила, слава богу. И мне больше такого счастья не надо… – она раскладывала по тарелкам своё варево и ворчала каждый раз одно и то же, словно по пластинке.

Я взял со стола кусок хлеба и, развернувшись, удалился.

– Сергей! Вернись и поешь, как человек! Кому я сказала!

Но мне не было дела до её слов. Я завернул за угол и скрылся за небольшой дверью. В эту комнату бабка предпочитала не заходить, потому что здесь царил мой творческий беспорядок, а у неё на беспорядки была сильнейшая аллергия. Я закрыл щеколду и сел на кровать напротив старенького стола. А потом взял ручку и принялся писать.

Спустя пару часов я заметил, что за окном стемнело, а буквы, ритмично появляются из-под моей руки одна за другой, соединяясь в знакомые, но совершенно потерявшие смысловую связь друг с другом, слова. Я не думал о смысле того, что писал. Я не испытывал особой радости от того, что писал. Меня не интересовал текст, и рука уже болела. Но мне было всё равно, потому что это монотонное занятие успокаивало больше, чем раздражало.

Писательство – это то, чем я занимался с самого раннего детства, с тех пор как научился писать. Оно давно мне не было интересно, как сфера деятельности, но зато помогало успокоить нервишки. Ну а кроме того я знал, что моя мать когда-то писала. Именно такой я её помнил: молодой, чуть уставшей и с пером в руке. Не знаю, почему, но она, в век технологий, почему-то предпочитала писать перьями и чернилами, вместо обычной ручки. Она говорила, что это её вдохновляет. Когда я был маленьким, она писала мне сказки. Про каких-то там пиратов, разбойников, рыцарей. Я плохо помнил эти сказки, они почему-то не отпечатались в моей памяти. Зато я отлично помнил, что никогда в жизни не путешествовал, как и она, всю жизнь писавшая о путешествиях, но не бывавшая ни где, кроме своего родного Петербурга. И мне передалась её любовь к путешествиям и к городу, потому что там прошло моё детство, и там я был счастлив, а здесь, в заброшенном захолустье, чувствовал себя отбросом общества.

Самой большой моей мечтой было уехать. В какой-нибудь большой красивый город. Жить в шикарной квартире высоко под небом, круто одеваться и ездить на шикарном мерседесе какого-нибудь яркого цвета, а на завтрак есть навороченные блюда ресторанного уровня. Вот это жизнь, достойная человеческого внимания.

– Сергей, если ты сейчас не выключишь лампу, то завтра тоже останешься без еды, – сурово заявила бабка.

Я вздохнул. Она колотила в дверь уже около десяти минут, но я не обращал на это внимания. Ей мешал свет, исходивший из моей комнаты, хотя сама она спала в другом конце дома. Но на самом деле ей мешало моё существование. Она просто ненавидела детей и с облегчением выдохнула, когда мой отец ушёл из её дома в девятнадцать. А, когда им с дедом подкинули восьмилетнего пацана, они, честно говоря, не испытывали особого восторга. К счастью, я скоро привык к такому образу жизни и понял, что, чем реже я появляюсь дома, тем меньше у меня проблем. Я уходил ранним утром и возвращался к вечеру. Мы ужинали в давящем молчании или под монотонное ворчание бабки. Обычно она ругалась на моих родителей, которые родили меня ей назло и теперь она вынуждена кормить ещё одного ненавистно ребёнка, чего ей никогда не хотелось, а этот неблагодарный ребёнок даже не способен принести какой-нибудь пользы. Это всё, что я слышал, потому что после уходил к себе в комнату и писал, писал до наступления ночи. А на утро всё повторялось.

Кому понравится такая жизнь, в которой ты никому не нужен? Кому захочется слышать каждый день, что ты никчёмный и рождён кому-то на зло? Никому, конечно. Но мне приходилось.

Я стукнул кулаком по столу. И рявкнул, впервые за вечер:

– Отвали уже!

А потом натянул на себя футболку и вылез через окно на улицу. В небе ярко горела луна и поблёскивали звёзды…

***

Леська.

– Лес! – мама влетела ко мне в комнату ранним утром. – Лес – это то, что нам всем нужно! Свежий воздух, прозрачная вода, зелёная травка!

Вид у неё был, как у самого счастливого человека на земле. Она пролетела по моей комнате, отдёрнула штору, а потом чмокнула меня в лоб и, махнув рукой, удалилась за дверь.

Я потянулась и сползла с кровати, вставив ноги в мохнатые тапочки. Интонация мамы и приподнятость её настроения говорили о том, что ночной разговор моих родителей привёл их к какому-то решению. Зря я не пошла тогда к ним, пропустила всё самое интересное.

Папа помахал мне, оторвавшись от планшета, когда я вошла на кухню. Он улыбался ртом и глазами. Любовь к путешествиям и переездам объединяла моих родителей. И них обоих от этого горели глаза.

Мама в это время прыгала вокруг плиты и восклицала. У неё опять сгорел омлет.

– Пошла в душ, а он, понимаешь вот, – пояснила она мне, будто я не знала, что по утрам у неё стандартно что-нибудь сгорает, если папа или я не берём на себя готовку завтрака.

– Угу, – кивнула я и заглянула в кастрюлю, из которой пахло кофе, – а это что?

– Это для тирамису, – пояснила она, – там, в кофеварке, есть горячий, если хочешь.

– Нет уж, спасибо, я не люблю кофе, – напомнила я и положила крышку на место. – Так вы значит наконец решились? Куда мы отправляемся на этот раз?

– Помнишь тётю Олю? Родители её подруги сдают свой дом. Триста километров от города, карельской воздух, вокруг сосновый лес. Рядом два шикарных озера, в километре горная река. Мы уже ездили смотреть, думаю, тебе тоже понравится.

Мама выкинула немного остывший омлет в помойку и достала из шкафа ореховые мюсли. Папа в задумчивости удалился в коридор.

Через штору пробивался свет, я отдёрнула её и пустила его на кухню.

– Мам, а как же ваша работа? – спросила я, наливая в тарелку молоко.

Мама взмахнула своим ярко-жёлтым подолом платья, которое очень любила и посмотрела на меня.

– Ну, большинство консультаций можно и дистанционно проводить, ты же знаешь. Иногда, конечно, нам придутся уезжать. Но ты не переживай, там большая деревня рядом, так что всё будет хорошо.

– Да не, – отмахнулась я, – я-то справлюсь, просто триста километров каждый день… не тяжело ли вам будет?

– Зато там шикарный воздух и экология! – защищала мама домик. – Мы с папой думаем остаться там на подольше. Деревенская жизнь, сельское хозяйство. Мы так ещё не жили, а вот теперь представилась возможность попробовать. Будем собственные огурцы выращивать, помидоры, рукколу, клубнику там всякую. Не жизнь, а сказка! Ну, что думаешь?

Она с надеждой посмотрела на меня. Я задумалась. Большой шумный город грустных романтиков мы меняем на лес и неизвестность… Конечно, я была не против! Тем более, что душа уже несколько месяцев подряд требовала нового приключения. И, похоже, не только моя душа.

– Ну, если экология, тогда, конечно, да, – улыбнулась я, предчувствуя что-то хорошее.

Мама тут же заулыбалась в ответ, а потом, сияя посильнее солнца, удалилась вслед за папой в комнату.

К следующему вечеру уже далеко-далеко от города с шоссе на просёлочную дорогу свернула наша странно-жёлтая машина, тон-в-тон мамино платье. Мы затряслись на кочках и камнях. Мои родители сидели впереди и обсуждали все тонкости деревенской жизни в их представлении. Конечно, на самом деле они не имели об этом никакого представления, но их мало волновали столь незначительные нюансы, главное, они верили, что нам обязательно там будет хорошо.

На самом деле мои родители обожали исследовать что-нибудь неизвестное. Им нравилось делать то, чего они ещё никогда раньше не делали и жить так, как никогда раньше не жили. Наверное, это и объединяло их вот уже шестнадцать лет. И, наверное, именно поэтому мы почти каждый год переселялись в новое место.

Любовь к неизведанному передалась вместе с генами и мне. Я любила дороги, в которых можно долго думать обо всём на свете, пока перед твоими глазами проносятся сотни и тысячи разномастных пейзажей. Мне нравились дремучие леса, монотонно, но в то же время каждый раз по-особенному переливавшиеся за окном. И поля, по которым можно бежать до горизонта. Небо ярко-розовое по утрам, и персиково-алое вечером, луна под куполом звёзд, тёплые пледы… Я любила и тихие улочки маленьких городов, рассказывающие больше, чем люди, которые на них живут, и желтоватый свет по вечерам в маленьких домиках, окна которых прикрыты смешными занавесками. Мне нравилось море с его каменистыми пляжами и солёным ветром, ракушки, крабы, морские звёзды и лодки.

Но больше всего я любила то состояние, которое окутывает, когда уже почти получаешь то, чего так долго ждал. Например, когда, после нескольких дней пути до твоего нового дома, который ты уже успел представить в разных ракурсах и измерениях, остаются считанные километры и ты уже ощущает то восхищение, которое ждёт тебя там, впереди. Это самые лучшие мгновения, когда забываешь обо всём и с жаждой ждёшь, что же там, за поворотом густого леса, что за горизонтом и за холмистым полем. Иногда душа замирает, если оказываешься на высокой горе, куда, кажется, что не ступала нога человека. Или, когда после долгой дороги и ночёвок в машине и палатках наконец-то падаешь на мягкую кровать с широкими подушками. Но, самое лучшее, это, конечно, заезд в новый дом, который каждый раз кажется незнакомым и диким, пахнущим как-то особенно. Например, свежим деревом. Так пахнут срубы. Или влажным морским воздухом. Так пахнет в квартирах у моря. А дома с библиотеками пахнут книгами. А те, что находятся на втором этаже над магазинами, пахнут свежей выпечкой из булочной, которая находится прямо внизу и которая каждое утро наполняется тысячей приторный и сладких запахов, приманивающих к себе людей, словно букашек цветы…

Погрузившись в мечты и воспоминания я, как обычно, не заметила, как мы добрались до конечной точки нашего маршрута. Оглянулась вокруг я только когда в багажнике что-то грохнулось, после того как наша машина подскочила на очередной кочке, а затем остановилась на небольшом пустыре перед желтоватыми воротами. Пожалуй, только лишь одним этим забором, даже не показывая толком дома, можно было заманить моих родителей сюда. Они считали жёлтый цветом страсти, а страсть им, похоже, казалась весьма привлекательной штукой. Хотя, как, по-моему, такому явлению, как страсть больше подходил яркий красный, или насыщенный синий.

Я открыла дверь и вылезла из машины. Смеркалось. Всё вокруг стало немного синим, но цвета предметов были видны всё ещё достаточно чётко.

– Ну вот и добрались, – радостно сказала мама, открыв переднюю дверь и вытянув ноги.

Папа подошёл к воротам и принялся колдовать над замком. Вскоре ворота были открыты, и я отправилась изучать свои новые владения.

Однако по ту сторону забора мир оказался не таким ярким и привлекательным, как с первого взгляда. Но моё природное любопытство взяло вверх и уже через пару минут я оставила родителей искать в багажнике ту самую сумку с мамиными вещами, которую мы обычно забывали дома, так как мама разрешала погружать её в машину только в самый последний момент, чаще уже после того, как папа интересовался, ничего ли мы не забыли. Я пошла по заросшей травой дорожке, которая когда-то была выложена, теперь малозаметными, камнями, и вскоре, между зацветших веток, разросшихся яблони, отыскала дверь дома. На участке явно давно уже никто не работал, ведь он успел превратиться в настоящие джунгли, в которых мало что можно было разобрать.

Прямо посередине участка красовался двухэтажный дом, бежевого цвета с тёмно-коричневыми деталями и такой же крышей. Из-за своей расцветки домик практически сливался с окружающим его миром, так что был будто бы замаскированным убежищем. Это мне понравилось.

Папа, с двумя сумками в руках и ещё одной на плече продрался сквозь джунгли и остановился у двери.

– Надо будет спилить пару веток, – заметил он, начав борьбу со вторым замком сегодняшнего дня.

– Ага, – согласилась я, – и вон тот куст, он растёт прямо на дороге.

Когда дверь была открыта, а сумки поставлены на деревянный пол, я пошла изучать новую жилплощадь. Небольшая прихожая с гостеприимным ковром была отделана светлой вагонкой. Изогнутые крючки на стенах приглашали развесить на них кофты и куртки. Из прихожей я попала в большую просторную комнату, которая, кажется, была в этом доме гостиной. Гостиная также была отделана светлыми досками. На стене весело три картины с изображениями оленей, леса и цветов, а по периметру комнаты, в наружных стенах, были сделаны панорамные окна с коричневыми занавесками на них. Это делало комнату несколько похожей на беседку. У одной из стен стоял небольшой дубовый стол, а рядом с ним примостился уютный пухленький кожаный диванчик. Из окон открывался вид на поляну, что находилась прямо перед домом. Она казалась вполне ухоженной, разве что только давно не кошеной. Я сделала пару шагов в сторону стола и заметила в дальнем конце кухню бежевого цвета с элементами цвета забора, которые, по задумке, должны были добавлять домику жизни. От гостиной кухню отделяла высокая рабочая поверхность, похожая на барную стойку. Всё, как любила мама: можно готовить и одновременно общаться с семьёй. Справа от прихожей, в самом начале гостиной, находился коридор. Осмотрев кухню, я нырнула туда. По левой стороне коридора расположились две приятные деревянные двери. За одной из них скрывалась небольшая ванная комната со стеклянной душевой кабинкой, большим зеркалом, тумбой с раковиной, туалетом и забавным ковриком с дельфинами на полу. За другой дверью нашлась большая кровать, с двумя тумбочками по бокам и большим вещевым шкафом с отдвижными дверьми в стене. Эта спальня показалась мне достаточно уютной, в ней гулял слабый запах мяты и чего-то приятного. Коридор кончался лестницей, загибающейся наверх. Я поднялась по ней, касаясь рукой лакированных перил. Второй этаж был полон открытого пространства. От пространства стенами было отделено две симпатичных, зеркально похожих друг на друга комнаты. Я открыла обе двери, собираясь выбрать, какая из комнат мне больше приходится по душе. В итоге я поняла, что отличаются комнатки только видами из окна. Из одной из них было видно заросли нашего участка и машину, а из другой – дорогу, по которой мы сюда приехали и высокие сосны. Подумав, в итоге я остановила свой выбор на дороге и соснах.

***

Сергей.

Я добежал до небольшого ветхого домика на отшибе. Я уже и не помнил, кому он принадлежал изначально, но в течение последних лет в нём обитали только мы с пацанами. На самом деле это полуразвалившиеся и давно подлежавшее разбору здание и было моим настоящим домом, потому что здесь я проводил больше трёх четвёртых своего времени. Здесь никто никого не накручивал и не сверлил ежеминутно мозг. Только в этом доме я мог чувствовать себя нормальным свободным человеком с правами на собственное мнение и существование.

Я закрыл дверь и завалился на узкий жёлтый диван. Этот трофей мы с парнями притащили с помойки. Кто-то решил от него избавиться, хотя вещь то была в превосходном состоянии. Я взял со стола старенькое радио и вытянул задвижную антенну, а потом принялся крутить колёсико, пытаясь поймать какую-нибудь местную радиостанцию. В нашем захолустье редко удавалось что-нибудь поймать, разве что финский новостной канал или подпольную вышку с музыкой восьмидесятых. В основном там были песни под гитару, что меня более чем устраивало.

Наконец найдя нужный канал, я улёгся на диван и закрыл глаза. Гитара монотонно бренчала, перебиваемая время от времени шуршанием помех, но в целом однородное звучание успокаивало нервишки.

Я продремал пару часов, периодически просыпаясь, а потом, проснувшись в пятый раз, плюнул на сон и пошёл на тренировку. Часа полтора я бежал по лесу, по хорошо знакомому мне тропинистому маршруту, между привычных высоких сосен и, редко, берёз. Иногда становилось дико скучно бежать по уже изведанным дорогом. Лес, который я вообще-то любил, начинал мозолить глаз. Но это было так привычно, что не стоило моего внимания и моих мыслей. Лёгкий туман, всегда выходящий из леса утром, освежал, заменяя душ, так что к большому футбольному полю с турником на краю я прибегал обычно уже свежий и размявшийся. Старый надёжний турник был моим давним товарищем и единственным спортивным снарядом в наших краях, так что я изобрёл массу упражнений на нём и успешно выполнял свой комплекс каждое утро, это вошло в привычку уже много лет назад и стало для меня обычным началом дня. Отжимания, подтягивания, выходы, пресс, перевороты, стойки. Так я развлекался около часа, а потом возвращался более коротким путём обратно на базу.

В тот день к моему возвращению в доме на отшибе уже появился Макс.

– Привет, Серый, – мы пожали друг другу руки, – я к Сане, ты как?

– Да, пошли, – пожал я плечами.

Мы покинули базу и направились в сторону большого скопления домов. Некоторое время мы шли, думая каждый о своём и не мешая друг другу, а потом Макс, почесав в затылке, сообщил:

– Надо бы где-то ещё вагонки добыть для отделки.

– Много? – спросил я, мысленно прикидывая, какой из домов заброшенного района окажется наиболее подходящим.

– Ну прилично. Там стену ещё одну поставить надо и пол доделать. Остальное по мелочи.

– Окей, без проблем.

Мы завернули за угол кривоватого дома и наконец достигли своей цели. В дальнем конце большого участка огороженного низким, чисто символическим забором, возвышался обширный сарай – личная империя Санька. Хозяина хором мы нашли у одного из полуразобранных байков.

– Гутен морген, у тебя пожевать чего-нибудь не найдётся? – поинтересовался я.

Саня вылез из-под колёс коня и, вытерев об тёмную от масла футболку руки, поинтересовался.

– А тебя чё, опять из дома выперли?

– Не выперли, сам ушёл, – заметил я.

– Как скажешь, – хмыкнул он. – Ладно, сейчас сгоняю, добуду что-нибудь для голодающих Африки.

Саня удалился в сторону дома.

– Чего, правда снова свалил? – поинтересовался Макс, оглядывая Санину работу. – Ты же говорил, что это предел слабых?

– Достали, – пожал я плечами. – Тем более, не зима, могу и на улице пожить, ничего со мной не станется.

Я подошёл к своему мопеду и потрогал полупустой корпус, покрытый красно-оранжевым слоем краски. Ярко-огненный дизайн был придуман мной уже давно, но в жизнь я воплотил его только пару дней назад. Краска высохла и застыла ровным слоем. Вспышки я прорисовывал чуть ли не пол дня, но оно того стоило. Раз уж у меня будет мопед, то он должен быть красивым. Работы, конечно, было ещё очень много, да и средств катастрофически не хватало, так что работа шла медленно, зато времени во всём разобраться и продумать каждую мелочь было более чем достаточно.

Саня вернулся с охапкой бутербродов и тремя банками колы. Я тут же принялся за еду, так как уже успел чертовски проголодаться.

– Смотри вместе с пальцами не сожри, – предостерёг Саня.

– Угу, – хмыкнул я, – да ты хозяюшка у нас. Сам небось их делал?

– Не, это предки, – отмахнулся он и открыл колу. Она тут же зашипела и обрызгала Саню пеной.

Макс заржал, а я чуть не подавился бутербродом.