Читать книгу Путешествие Чандры - Ольга Александровна Белоконь - Страница 6

«Отношения с матерью в детстве влияют в дальнейшем на любые отношения человека».

– Буддх не слишком суров с Чандрой? – обеспокоилась Чхая. Индра глянул на неё с удивлением.

– Не слишком. Буддх не может долго находиться в состоянии противоречия, ему нужны твёрдые определения, – ответил Шани. – И он напрямую сказал Чандре, что именно снимет противоречие.

– Что? Какое противоречие? – завертел головой Каколь.

– Рождение Буддха произошло не по традициям, – вступил в разговор Сурья-дэв. – Из-за этого его место в обществе неустойчиво. Его воспитывали фактически два отца – гуру Брихаспати, как принявший Буддха, но не публично, в тайне. И Чандра, который принял его публично. Кроме того, Брихаспати – муж матери Буддха, Тары. А Чандра – кровный отец. В общем-то в равной мере Буддх имеет право именовать себя как сыном Брихаспати, так и сыном Чандры.

– А такие противоречия, – подхватил Шани, – не в природе Буддха, он стремится их разрешить, сделать свою жизнь более определённой.

– Как я его понимаю, – задумчиво проговорила Чхая.

– Ох уж эти женщины, – шепнул Индра Сурья-дэву. – Дэви Чхая обеспокоилась за Чандру, стоило ему немного поплакать. А ведь Чандра послужил причиной унижения Сурья-локи – он опозорил вас, Сурья-дэв, похитил Ями, и…

– И вы никогда не дадите об этом забыть, Индра-дэв, – насмешливо произнёс Шани, который всё слышал. Но Сурья не стал вступать в споры, поэтому и дэврадж замолчал.

Тем временем Чандра с оленем оказались в необыкновенном лесу. Он был и похож, и не похож на земные леса: огромные деревья с толстыми стволами уходили далеко ввысь, их кроны почти совершенно закрывали голубое небо. По деревьям вились лианы, усыпанные большими и маленькими цветами, самых нежных красок, благоухающие, с росой на лепестках. Над цветами порхали бабочки, пчёлы, жуки, и прочая мелочь. Откуда-то издалека слышался шум реки. Восхищённый зрелищем леса и его запахами, Чандра забыл про свои огорчения и с нежностью трогал цветы, заглядывая в их блестящие чашечки. В одном месте он заметил тропинку, протоптанную людьми, а на ней – расползшихся по влажной почве улиток.

– Не надо вам находиться здесь, ещё наступит кто-нибудь, – с этими словами Чандра начал аккуратно собирать улиток и относить их подальше, пристраивать на такие листья, какие они любят.

Собрав улиток с тропинки и рассадив по растениям, Чандра обратил внимание на ручеёк, вокруг которого суетились муравьи – струйка воды, возникшая, видимо, после недавнего ночного дождя, размыла муравьиную тропу, и теперь муравьи не могли попасть на другой берег широкой быстрой реки, с их точки зрения. Покачав головой, дэв собрал травинки и палочки и принялся сооружать мост для муравьёв.

– Да что ж это такое, опять отвлёкся, – проворчал Индра-дэв. – Как дитё, право слово – каждая букашка его сбивает.

– Важно не только идти к цели, а замечать, кто вокруг нуждается в помощи, – твёрдо заявила Чхая. Оглянувшись, Индра и Сурья увидели, что не только Чхая придерживается такого мнения – с ней рядом молча, но решительно стояли Ями и Дхамини, да и многие дэви думали так же. Индра глянул на Шачи, но, встретив её неопределённый взгляд и прячущуюся в уголках губ усмешку, решил на всякий случай не спрашивать вслух её мнение.

– А какая это лока? Что-то не узнаю… Точно не Мритью-лока, но что же тогда? – Индра предпочёл сменить тему. Но никто не смог определить локу, где находился Чандра.

Построив переправу для муравьёв, Чандра принялся играть с оленем, которому тоже было хорошо в этом лесу, не принадлежавшему ни одному известному миру. Так, неспешно продвигаясь по тропинке на шум реки, они вышли на большую поляну. На поляне стоял скромный ашрам – простой домик, крытый тростником. Стены тоже были из тростника, обмазанного глиной. Домик был выкрашен жёлтой краской, придававшей хижине нарядный вид. Окна же и двери были выкрашены в цвет охры. Возле домика был небольшой огород – там росли как овощи, так и полезные травы. Сбоку был навес, видимо, предназначенный для хозяина ашрама и его учеников, но сейчас там никого не было.

Чандра замер при виде ашрама – конечно, он не мог не узнать дом своего детства, просто не верил глазам. Но вот на порог вышла женщина в небогатой одежде отшельницы рыжеватого цвета. В её волосах виднелись седые пряди, но держалась она прямо и с большим достоинством. Женщина, улыбаясь, смотрела на Чандру.

– Мама! – наконец выдохнул дэв и шагнул к женщине, уже раскрывшей объятья.

– Чандра-Сома! Мой сынок!

– Праведная Анасуйя! – разнеслось по залу Сурья-локи.

– Кто это? – взмолился снова ничего не понимающий Каколь, и Дхамини повторила его вопрос.

– Это праведная Анасуйя, супруга мудреца Атри и мать Чандра-дэва, – пояснил Сурья с изумлением в голосе. – Но ведь они с риши Атри давно в самадхи, тогда как…

– Мама! Это правда ты? Но как?.. – задал тот же вопрос Чандра, обнимая женщину. – Вы же с отцом слились с Атмой, и…

– И я никак не могу тут стоять, да? – Анасуйя улыбалась счастливо и безмятежно. – Форма не имеет значения, сынок, когда суть постигнута. Я воплощаюсь во всех матерях, сейчас ты видишь меня в такой форме.

– Мама? Ты… правда моя мама?

– Чандра, милый, – рассмеялась женщина. – Закрой глаза. Что ты чувствуешь?

– Тепло… покой… будто здесь – моя мама, – Чандра открыл глаза и улыбнулся Анасуйе. – Да, я узнал, ты – моя мама! На самом деле!

– Иногда глаза обманывают, тогда слушай сердце, – Анасуйя погладила сына по голове. – Как хорошо, что ты заглянул! А я уже и кушаний приготовила, пойдём, накормлю. И олень твой пусть покушает, вон там много сочной травы и листьев.

Пока мать нежно кормила Чандру из своих рук, Сурья рассказал историю Анасуйи.

– Риши Атри – один из сапта-риши, рождённых от господа Брахмы. Он женился на Анасуйе, и были они не богами, а одними из первых смертных людей. Риши так усердно медитировал и посвящал свою жизнь постижению Всевышнего, что не мог подарить Анасуйе детей, чего ей, конечно, очень хотелось. Тогда Анасуйя тоже принялась медитировать и совершать аскезы. Довольные ею боги Триады решили устроить последнее испытание её праведности. Они явились в этот самый ашрам под видом трёх странствующих брахманов. Риши Атри в это время не было дома. Анасуйя, естественно, пригласила их и предложила накормить. Но брахманы выдвинули странное условие – они желали принять пищу только с обнажённой груди Анасуйи. Что ей было делать? Не выполнить просьбу – оскорбить брахманов и гостей. Выполнить – оскорбить мужа и их брак. Тогда Анасуйя взмолилась Всевышнему – если она никогда, ни вольно, ни невольно, ни поступками, ни мыслями – не нарушала установлений, если её любовь к риши Атри подлинная – пусть тогда брахманы станут невинными младенцами. И стало по её слову – господь Брахма, и господь Вишну, и даже господь Шива стали младенцами. Анасуйя смогла накормить их, выполнив их условие, и при этом не оскверниться для своего супруга. За это Триада предложила ей дар – и она попросила подарить ей трёх сыновей, от каждого Господа по сыну, наделённых качествами всей Триады. Господь Шива подарил риши Дурвасу – да, это тот, чьё проклятье лишило дэвов силы и процветания, из-за чего нам пришлось пахтать океан вместе с асурами. Господь Вишну подарил господа Даттатрею – великого йога, учителя всех йогов. А господь Брахма подарил риши Атри и его супруге, праведной Анасуйе, сына Сому, которого мы сейчас зовём Чандрой.

– И поначалу он не был дэвом, – добавил Индра.

– Почему ты огорчён, дорогой? – ласково спросила Анасуйя Чандру. Они сидели под навесом, Чандра положил голову к маме на колени, и она ласково перебирала его светлые волосы.

– Как ты узнала? Это так заметно, да? – вздохнул сын.

– Внешне нет, но я-то знаю тебя и знаю, когда ты беззаботен, а когда несёшь груз. Скажи своей маме, что тебя беспокоит?

– Мама, я… – тут Чандра запнулся и поднял голову, чтобы посмотреть в лицо Анасуйе. – Но ты ведь тоже огорчишься! Разве можно огорчать маму?

– Милый мой, – Анасуйя улыбнулась и погладила Чандру по щеке. – Меня больше огорчит твоё недоверие. Твоя жизнь – она твоя, конечно, но в отношениях стоит делиться тем, что на сердце. Поделись с мамой, хорошим и плохим. Я всегда тебя поддержу, вместе мы найдём выход, если ты запутался. Пойми: что бы ты не сделал, для меня ты всегда останешься моим сыном, моим милым мальчиком. Потому что в глубине души ты такой и есть. А мама смотрит вглубь, неважно, что говорят другие. Поделись со мной, и я помогу тебе найти этого мальчика, и начать всё с начала, ладно?

– Мам, я… – тут на глаза Чандры снова набежали слёзы. – Я не знаю, как так вышло. Они не любят меня, а я всегда говорил то, что они хотели услышать, и старался быть, как они. Но у меня не получается. И я… причинил боль, и теперь не знаю, как всё исправить. И можно ли это сделать…

– Сынок, – Анасуйя обняла Чандру, тот уткнулся ей в плечо. – Ты – зеркало, а зеркалу сложно увидеть себя, оно видит отражения. Ты во всём разберёшься, и в отношениях с дэвами тоже. Знаешь, почему я в этом уверена, милый?

– Почему? – глухо всхлипнул Чандра.

– Потому что у тебя доброе сердце, и ты не выносишь, когда другим больно, – ласково проговорила мать. – Ты мог забыть об этом, ослеплённый блеском общества дэвов, но сейчас я напомню тебе. Ты устал, сейчас день, не твоё время, поспи пока, дорогой. А я спою колыбельную, как пела тебе, когда ты был маленький, помнишь? И ты вспомнишь, во сне увидишь, что там, в глубине твоего сердца…

И Анасуйя, мягко покачивая Чандру на своих коленях, гладя его по голове, запела негромко знакомую им обоим мелодию. Хотя это была другая песня, Чхая, и Шани, и Ями с Ямой, и даже Дхамини тут же вспомнили и услышали как наяву ту самую песню, что пела дэви Чхая – сначала Шани, потом близнецам, а недавно – и Дхамини. Тем временем карта стала показывать сон Чандры – и вот что увидели зрители в Сурья-локе.

– Который месяц уже нет дождей, страшная засуха убивает всё живое, риши Атри, – рассказывал запылённый седой брахман тоже седому, но не такому пыльному брахману, хозяину жёлтого ашрама. – Коровам нечего есть, одна из них умерла прямо у порога моего дома…

– У нас здесь то же самое, риши Кампила, – качал головой Атри. – Реки обмелели, потому что нет питающих их вод, животные и птицы гибнут, люди голодают… Видно, мы обидели матушку-землю, или кого-то из великих богов, раз они насылают такие несчастья.

– Я слышал, что далеко на севере завёлся могучий асур, именем Вритра. Он принял форму огромного змея и удерживает дожди, не даёт воде проливаться. Дэвы не могут с ним ничего сделать, потому что он не только огромен, но и получил дар в награду за аскезу – не быть убитым ни кулаком, ни когтями, ни каменным, ни металлическим, ни деревянным, ни стеклянным оружием, ни огнём, ни водой, ни воздухом, ни землёй. Так что как его убить, никто не знает, – вздохнул Кампила. – А пока боги ищут решение, мы тут все перемрём, как мухи…

– Всевышний не допустит такого, – решительно возразил Атри. – И моя Анасуйя должна со дня на день родить нашего третьего сына, благословение господа Брахмы. Не допустит же Триада, чтобы её благословение пропало понапрасну.

– Хорошо бы ваша вера сбылась, – снова вздохнул Кампила. – В такое время бедствий рождаться ребёнку – неблагоприятно это…

Атри хотел было возразить, но тут под навес ашрама быстро вошли два подростка лет тринадцати-четырнадцати. Оба были одеты так же, как и старые брахманы – в простую одежду карминного цвета из грубых волокон, волосы связаны в пучок на макушке. И выражения лиц такие же серьёзные, маленькие отшельники, да и только.

– Дурваса? Даттарея? Что случилось? – обеспокоенно вопросил Атри.

– Отец, риши Кампила, – произнесли хором сыновья, кланяясь отцу и гостю, последний поднял руку в жесте благословения. – Мама Анасуйя велела прийти вам как можно скорее, отец – уже совсем скоро на свет появится ваш сын и наш брат.

– Как быстро! Обычно это занимает больше времени, – пробормотал озадаченно Атри, и, не теряя времени, направился вместе с Кампилой в дом, где прилёгшая было немного отдохнуть Анасуйя внезапно обнаружила, что её третий сын больше не желает оставаться внутри мамы.

Хотя от навеса до домика было совсем недалеко, мудрецы с изумлением поняли, что, пока они шли, погода изменилась – стало душно, как перед грозой. Анасуйя встретила мужчин и сыновей радостной улыбкой – и протянула риши Атри небольшое существо, размером с некрупную кошку или кролика. Это был ребёнок – младенец отличался молочно-белой кожей, резко контрастирующей с тёмными, почти чёрными загрубевшими руками отца. К тому же глаза его были чистого голубого цвета, как воды ледников. Вглядевшись в личико отпрыска, Атри невольно ахнул – малыш радостно улыбнулся, хотя младенцы рождаются насупленными и улыбаться учатся намного позже.

– Какой он лёгкий, Анасуйя! – воскликнул Атри, сообразив, что почти не чувствует веса малыша. – И какой радостный!

– Жаль только… – начал было Кампила, но Анасуйя вежливо, но твёрдо прервала старца, указав на дверь.

– Дорогой, вынеси поскорее нашего сына наружу, – попросила она так, что отказать было затруднительно. Атри, вместе с сыновьями и гостем вышел во двор, на лице каждого уже была улыбка – совершенно невозможно было удержаться от этого, видя, как улыбается младенец.

Глянув на небо, мужчины обомлели. Там, в вышине, уже собрались тяжёлые тёмно-синие тучи, ворочался гром. Атри вытянул руки с ребёнком – и на землю, сначала робкими каплями, а затем мощными потоками, полился благословенный дождь. Мудрецы и отшельники, как безумцы или как дети, скакали и резвились под этим ливнем, наполнявшем реки, возвращавшим жизнь земле и живым существам.

Наконец растроганный Атри, весь мокрый до нитки, но счастливый, вернулся в дом, крепко прижимая к себе почти невесомое дитя. Когда он возвращал малыша матери, из глаз его выкатилась крупная слеза и упала на младенца. Тот поймал её своим ротиком, потом засмеялся и помахал ручкой отцу.

– Это не простая слеза, – торжественно возгласил тоже мокрый как мышь Кампила, улыбаясь во весь рот. – Это – плод духовных усилий риши Атри, святая субстанция, сома-раса. Раса – означает экстракт, сок. Подобно тому, как из растений извлекают сок, чтобы воспользоваться их полезными качествами, подобно этому раса – сок аскез, духовное блаженство.

– Я отдаю сок всех своих духовных заслуг этому ребёнку. Потому нарекаю своего сына – Сомой, – проговорил Атри, так же торжественно.

– Милый Сома, ты же спас всех нас, – тихо проговорила Анасуйя, тоже смахивая слёзы.

– Наш брат привёл воду! Сома привёл воду! – вопили старшие сыновья, прыгая по двору среди дождевых струй.

– Я ошибся, брат Атри, прости, – с чувством вымолвил Кампила. – Рождение твоего сына – это очень благоприятно. Как раз в это время его рождение – добрый знак, милостью Всевышнего мы не оставлены.

– Сома, – повторил мудрец и с нежностью погладил смеющегося сына по светлой головке.

…– Сома! Куда же ты теперь запропастился, сынок? – Анасуйя с беспокойством вглядывалась в тёмную гущу леса. Атри и оба старших сына предавались медитации, а Сома, которому было уже около шести лет, сначала мешал им, затем играл во дворе, так что Анасуйя могла его видеть. Но, стоило ей ненадолго отвлечься ради выполнения обычных домашних дел – и малыш исчез, как сквозь землю провалился. Осмотрев двор и дом, Анасуйя теперь искала ребёнка в лесу, ведь уже не раз бывало, что Сома отправлялся играть среди деревьев поблизости, хотя ему строго-настрого было запрещено выходить за ограду ашрама. Но в привычных местах его не было, и Анасуйя забеспокоилась ещё больше. Она даже решилась прервать медитацию супруга.

– Не переживай, найдётся наш Сома, – проговорил риши Атри, не открывая глаз. – Поиграет и прибежит, как проголодается.

– Но в лесу и дикие звери, и ракшасы-людоеды, кто знает, что они могут сделать с нашим сыном, – возразила Анасуйя. – Ты же знаешь, что Соме неведомы страх и печаль, он может пойти туда, куда обычный ребёнок поостерёгся бы.

– Всевышний его сбережёт, – безмятежно ответил Атри, и Анасуйя отошла, продолжая, тем не менее, беспокоиться.

А тем временем светлый мальчик бесстрашно блуждал в глубине леса, как будто бы нарочно выбирая самые тёмные и страшные его участки. Хотя стоял день, в лесу было сумрачно. В руках у мальчика был узелок, а шёл он так тихо, что ни одна веточка не хрустнула под ним. Сома с интересом осматривался, и многое привлекало его внимание. Вот пёстрая букашка, вот – красивая бабочка с блестящими крыльями, здесь – муравьиная тропа, а там – след оленьего копытца во влажной земле. Иногда зрелище было настолько занимательным, что мальчик смеялся, глядя на то, как несколько муравьёв тащат огромную для них травинку, или как птичка хлопотливо суёт в огромный рот своего прожорливого птенца гусеницу.

Казалось, всё на свете вызывает у Сомы улыбку или смех. Но вот малыша заметили чьи-то недобрые глаза – и в один миг перед ним выросла огромная ракшаси. Страшная, с длинным носом, загибающимся на одну сторону, с выпученными красными глазами, торчащими изо рта жёлтыми клыками, со спутанными волосами – она протянула свои длинные руки с острыми когтями, схватила ребёнка и быстро понеслась в самую глубь леса. Там находилась пещера, а вход в неё был усыпан костями животных и людей. В своём логове ракшаси выпустила мальчика, чтобы рассмотреть свою добычу.

Сома покатывался со смеху, глядя на чудовище и его жилище.

– Почему ты смеёшься? Разве тебе не страшно? – озадаченно вопросила ракшаси. – Все дети плачут, попав ко мне, ну-ка и ты плачь немедленно!

– Ох, какая ты, тётя, потешная, – с трудом переводя дыхание, проговорил ребёнок. – Какие у тебя длинные руки, словно хоботы слонов, и ноги, как деревья, и волосы, как водоросли в нашей реке!

Тут Сома снова рассмеялся, и никак не останавливался, так что ракшаси со злости схватила его и, подняв повыше, со всей силы швырнула на пол, думая, что если не убьёт, так достаточно ушибёт сорванца, чтобы он заплакал. Но, к её изумлению, мальчик не упал на землю, как обычные дети, да и все люди. Он медленно, порхая в воздухе, слово лёгкое пёрышко, опустился на пол пещеры, продолжая весело хохотать. Людоедка, не веря собственным глазам, снова подняла ребёнка и снова со всей силы бросила оземь. Но, сколько бы она не кидала Сому, он не падал сильно, а только, как пушинка, мягко опускался.

– Кто ты, мальчик – человек ли, а может, ты дэв или якша? – выпучив глаза ещё больше, заревела ракшаси.

Ей пришлось ждать ответа довольно долго, пока ребёнок немного успокоится и перестанет заливаться звонким, как колокольчик, смехом.

– Я – Сома, а маму мою зовут Анасуйя, папу – риши Атри, и ещё есть два брата, Дурваса и Даттатрея, и мы живём у реки в жёлтом ашраме. Наверное, мы люди, хотя думаю, что мама – точно богиня, дэви. Она всё делает и всё знает. А тебя как зовут, тётя?

– Какая я тебе тётя, – проворчало чудовище. – Меня зовут Датака, и я ракшаси! А ты – моя еда!

С этими словами ракшаси вновь протянула свои длинные руки с ужасными когтями к ребёнку, думая, что он наконец испугается и заплачет. Но Сома снова рассмеялся, а затем произнёс:

– Как человек может быть едой, тётя? Ты – тётя мне, потому что всех сотворил господь Брахма, а я – его сын по благословению. Так говорит моя мама, а она всё знает. Ты так весело шутишь и играешь! Давай поиграем ещё, в ракшасов-людоедов я играть согласен!

И Сома со смехом стал бегать по пещере, ловко уворачиваясь от длинных рук-хоботов ракшаси. Наконец она устала и присела отдохнуть на камень у выхода пещеры. Сома пристроился рядом и протянул чудищу свой узелок:

– Устала, тётя? На, покушай, это придаст тебе сил!

– Разве ты не знаешь, Сома, что ракшасы едят только мясо? – спросила ракшаси, но в узелок заглянула. Там было масло и рисовая лепёшка. От них пахло очень вкусно, так что у людоедки заурчало в животе, слюна закапала с клыков, и она вновь уставилась на мальчика голодными глазами.

– Я слышал об этом, – кивнул Сома, ничуть не смутившись. – Но почему вы, ракшасы, так делаете? Вам не хватает иной пищи? Может, ты всё-таки попробуешь этой еды – её моя мама готовила, она не может быть невкусной!

– Разве что немного, – поддалась на его уговоры ракшаси и действительно попробовала немного масла и кусочек лепёшки. Много съесть она не смогла – пища казалась ей странной, как будто бы она ела песок. Но, к её изумлению, голод немного отпустил.

Сома сам доел и масло, и лепёшку, а затем залез к оторопевшей ракшаси на колени и свернулся там, как котёнок:

– Тётя Датака, спой мне песенку!

– Не знаю я никаких песенок, – пробормотала людоедка, не зная, что делать в такой ситуации. Сома явно не походил на обычных детей, и весу в нём было, судя по ощущениям, не больше чем в цыплёнке.

– Тогда я научу тебя! Слушай внимательно, это песня моей мамы!

И Сома запел простую, но очень нежную песенку про то, что и у кошек, и собак, и тигров, и коров – у всех живых существ есть дети, у коровы – телёнок, у козы – козлёнок, и так далее. А у мамы есть её сыночек, и он и телёнок, и козлёнок, и ягнёнок – самый хороший ребёнок для мамы.

– Всё-таки, скажи, Сома, отчего ты не боишься меня, не плачешь, оказавшись в пещере людоедов так далеко от дома? – спросила ракшаси, трогая упругую щёчку малыша.

– Не знаю, я вообще никогда ничего не боюсь и не плачу никогда, – пожал плечами Сома, и, в свою очередь, нежно дотронулся до лица чудовища. – И даже не знаю, что это такое. Мама объясняла много раз, и папа тоже, но я всё равно не понимаю. Может, узнаю, когда подрасту, так папа говорит.

– Удивительно, – пробормотала разомлевшая от детских прикосновений Датака. – Какое же ты счастливое существо – не знаешь ни горя, ни печали, никаких неприятных чувств.

Тут вдруг она заплакала, роняя крупные слёзы.

– Такие же, как и у людей, солёные, – сообщил Сома, попробовав слёзы ракшаси на вкус. – Почему ты плачешь, тётя? Тебе грустно, мама говорит, люди плачут, когда им грустно, или радостно – мама говорит, что когда радость очень большая, люди тоже плачут?

– Грустно, Сома, – вздохнула людоедка. – Грустно от того, что я должна тебя съесть, вместе с твоими тонкими косточками.

– Ну, раз должна, то ешь, – великодушно предложил мальчик, улыбаясь. – Папа говорит, что долг – дхарму – надо всегда выполнять. Если такова твоя дхарма – тогда ешь меня, тётя Датака. Но почему тебе грустно? Мама говорит, что выполнение дхармы веселит сердце.

– Как ты не понимаешь, Сома: я тебя съем, и больше никогда не увижу, и мама тебя не увидит, и отец, со всеми братьями разом. Ты никогда не вырастешь, не женишься, не будешь качать на коленях такого же голубоглазого сына… – тут ракшаси совсем разрыдалась.

– Тогда не ешь, – всё так же улыбаясь, Сома вытирал слёзы чудовищу. – Вообще почему у тебя такая дхарма странная – есть людей? Ты же не тигр и не крокодил – у них нет речи и рассудка, а у тебя – есть. Те, кто наделён речью и рассудком, не должны есть других живых существ – так мама говорит.

– Но ракшасы едят мясо, самое сладкое – мясо людей, так… такая у нас традиция.

– Глупая традиция, – заявил Сома уверенно. – Зачем она нужна? Заведи новую, тогда и есть никого не надо будет, и грустить.

– Но это… это же невозможно, – пробормотала вконец запутавшаяся ракшаси. – Смотри, какие у меня когти, клыки, я давно ем мясо животных и людей, ничего другого не знаю…

– Давай ты пойдёшь со мной, мои мама и папа обязательно тебя всему научат, – Сома оглянулся и нашёл в пещере грубую каменную чашку. Он быстро взял её и снова залез на колени к чудовищу. – Выпей это, оно поможет тебе решиться выйти из этого тёмного и скучного места.

– Что это? – подозрительно спросила ракшаси, принюхиваясь. – И откуда оно здесь?

– Это сома-раса, раса – значит, сок блаженства, – пояснил мальчик и ласково погладил людоедку по спутанным волосам. – Ты выпьешь, тебе станет хорошо, и ты соединишься с людьми. А появляется сома сама, когда я захочу, – такое благословение у меня.

– Мм… вкусно, – решила ракшаси, отпивая напиток. – Может, твои родители закидают меня камнями или будут жечь огнём – но мне сейчас это неважно, давай пойдём к ним и посмотрим, что выйдет.

– Всё будет хорошо, они добрые, увидишь, – пообещал Сома и вприпрыжку пустился от пещеры, указывая Датаке путь.

Тем временем Анасуйя готовила еду, но поминутно вскакивала, выбегала за ограду ашрама, звала сына, и всё валилось у неё из рук. Наконец и Атри вышел из своей медитации и вместе со старшими сыновьями, серьёзными юношами-отшельниками, собрался уже было идти в лес и искать Сому, как вся семья замерла при виде подходящей к их ашраму ужасной ракшаси. Она слегка пошатывалась, словно подвыпившая, а впереди радостно бежал их сынишка.

– Мама, мамочка! – Сома бросился в объятья Анасуйи, которая без слов крепко прижала к себе сына. – Мамочка, я собирал для тебя в лесу цветы и встретил тётю Датаку! Она не хочет больше быть ракшаси, а хочет перенять человеческие обычаи! Мама, а вот твои цветы!

И Сома нежно вставил в волосы матери несколько красивых цветков.

– Гостям и ученикам всегда рады в этом ашраме, – произнёс наконец риши Атри, внимательно изучая потупившуюся ракшаси. – Если вы готовы оставить свои обычаи ракшасов и войти в человеческое общество, то мы будем рады помочь вам в этом.

– Я хочу попробовать, – Датака, казалось, не знала, куда девать свои уродливые руки с когтями. – Но вы-то почему не боитесь? Люди всегда гонят ракшасов, камнями и палками, и убивают разными способами. Вы считаете нашу природу греховной, а мы едим ваш скот и детей, и даже взрослых людей… Как же может так быть, чтобы ракшас оставил свои обычаи и научился людским?

– Никто не обречён жить во грехе, обладая разумом и речью, – покачал головой Атри. – Да, некоторым труднее идти путём добродетели, но Всевышний милосерд, и всюду простирает свою любовь и дарит надежду. Переступи порог, дочь Датака, мы рады тебе.

– Да, сестра, мы тебе рады, – Анасуйя, к изумлению и смущению Датаки, и к восторгу Сомы, обняла ракшаси и повела её через двор ашрама к реке – ведь, прежде чем садиться за стол, нужно принять омовение, а чудище, кажется, никогда в своей жизни не купалось.

– А ты, Сома, должен быть наказан – за то, что доставил волнение матери, – проворчал риши без злости. – Хотя ты сделал доброе дело, приведя эту ракшаси к жажде знаний и человеческого общества, всё же не должен ты пугать мать. Понимаешь, сын?

– Да, папа, – Сома широко улыбнулся, отчего его братья невольно заулыбались, да и сам Атри вынужден был отвернуться, чтобы ненароком не простить мальчугана. «Дисциплина, – подумал мудрец, сдерживая улыбку. – Только строгая дисциплина способна ввести Сому в границы».

…Сцена сменилась – начался другой сон. Спустя несколько месяцев риши Атри с сыновьями всё так же прилежно посвящал своё время медитации, Анасуйя же копалась в огороде с какой-то женщиной средних лет, тоже одетой как отшельница. Сомы не было видно, но вот и он вскоре появился, со своим заливистым колокольчатым смехом. На этот раз с Сомой был аскет – очень худой, покрытый пеплом от кремаций, в одной набедренной повязке. Волосы его, густые и тёмные, были завязаны на макушке пучком с сухими плодами рудракши. Лицо аскета заросло бородой, и трудно было сказать, сколько ему лет на самом деле – может, пожилой, а может, и молодой. Аскет опирался на посох, к которому был прикручен дамар – двусторонний барабанчик.

– Мама! Я привёл гостя! – закричал Сома с порога. Анасуйя, уже ничему не удивляясь, подошла поприветствовать аскета, но, вглядевшись в нищего, бросилась ему в ноги:

– Господь! Это вы!

– Тише, тише, не нужно шума, – улыбнулся Шива, а это был он, в образе аскета, и поднял женщину. – Обычных приветствий вполне достаточно. И не стоит отвлекать риши Атри от медитации – обещаю, я дождусь его.

– Так вы останетесь надолго, Господь? – вымолвила Анасуйя дрожащим от радости голосом. – Мой муж не простит, если я немедленно не позову его к вам! О, Господь, вы такой добрый!

И, усадив аскета под навес, Анасуйя дала указания сыну:

– Сома, пойди к отцу и братьям, скажи, что дело важное, пусть идут все сюда! Я пока приготовлю еду.

Когда риши Атри с сыновьями подошёл к навесу, они тотчас всё поняли и стали приветствовать своего Господа. Анасуйя принесла еду, женщину тоже позвали. Сома уселся на колени матери, не давая ей суетиться вокруг мужа и гостя, и ел из её рук. Впрочем, все в этой семье любили кормить самого младшего – и отец, и Дурваса с Даттареей, и отшельница делали это с явным удовольствием. Приглядевшись, можно было с трудом узнать в женщине ракшаси Датаку. Общение с людьми явно пошло ей на пользу: когти исчезли, клыки тоже, глаза стали обычного размера, да и вся она, вымытая и расчесанная, уже не походила на лесное чудовище. После еды юношей и женщину отправили поиграть с Сомой, а Шива, наконец, приступил к расспросам о детях.

– Дурваса резкий, легко гневается, но вдумчивый, – делились наблюдениями Атри и Анасуйя. – Учим его направлять гнев прежде всего на собственные недостатки. Даттарея – очень спокойный, любит размышлять, используя разум и собственные наблюдения. А Сома… Он лёгкий, нежный, приносит много радости нам с Анасуйей. Но слишком уж лёгкий – не только в смысле веса, прямо страшно, что однажды сильный ветер его куда-нибудь занесёт, но и в смысле внимания и чувств. Он не может ни на чём сосредоточиться надолго и слишком легко воспринимает происходящее – ни слёзы, ни страх, ни печаль ему неведомы. Только радость и смех. Но как может быть настоящая радость без горечи, Господь? Я боюсь, что, не зная боли, Сома не узнает и подлинной радости, и освобождения.

– У вас очень хорошая семья, риши Атри, госпожа Анасуйя, – улыбнулся покрытый пеплом Шива через бороду. – Видно, как вы все любите друг друга и поддерживаете. Со временем все проблемы найдут своё решение. А сейчас мне нужен Сома для одного дела. Обещаю вернуть вам его очень скоро, в целости и сохранности.

– Как вам будет угодно, Господь, – и Анасуйя подозвала своего младшего сына.

– Пойдёшь с Господом, сын, – велела Анасуйя, и Сома закивал головой, с любопытством оглядывая отшельника. – Делай всё, как он скажет, и постарайся уж не отвлекаться.

– Хорошо, мама, – послушно сложил руки мальчик, в этот момент – сама благонамеренность. Но риши слишком хорошо знал своего сына, чтобы поверить, что его намерение быть послушным долго продержится.

– Вот, возьмите в дорогу, – Анасуйя уже собрала узелок с едой. – Господь, если Сома расшалится, есть только два способа его успокоить. Нужно или опустить его в воду, или спеть что-нибудь тихое.

– Мама, я уже скучаю по тебе, – заявил вдруг малыш и крепко прижался к ногам Анасуйи, обняв её за талию.

– Я никуда не денусь, сынок, буду ждать тебя прямо здесь, – жена мудреца погладила сына по голове, поцеловала в макушку. – Иди, не заставляй ждать Господа. А потом расскажешь мне, что вы делали, ладно? Я уверена, это будет очень интересная история!

– История! – Сома тут же отлип от матери и запрыгал вокруг усыпанного пеплом Шивы. – А куда мы идём? Это далеко? Кто там живёт? Почему ты весь в грязи?

Шива улыбнулся и двинулся от ашрама мудреца Атри, по дороге отвечая на вопросы мальчика.

– Это не грязь, Сома, это пепел с мест кремаций, – общение с малышом явно доставляло Шиве удовольствие. – Знак отречения от мирского. Идём мы в одно место царства Матси, для меня – недалеко, а для тебя может быть далековато, но ничего, когда устанешь – я тебя понесу. Живут в том месте разные люди – и бедняки, и богачи, и даже сам царь там живёт.

– Такие разные люди живут в одном месте? – удивился Сома. – Мама говорила, что бедняки живут в простых домиках, вроде как наш, а богачи и цари – во дворцах. Я ещё никогда не был во дворце! А ты?

– Был, не раз, – усмехнулся Шива. – Но радости мне это не принесло. Ты прав, обычно бедные и богатые живут в разных местах, хотя и в одном царстве. Но есть два места, которые не делают различий. Первое – это место кремации, конечно. Знаешь, почему?

– Потому что, бедный человек или богатый, грешник он или праведник, тело его становится пеплом в любом случае, да?

– Именно так, Сома. Посмотри на меня – можешь ли сказать, какой пепел покрывает моё тело – богача, нищего, или же царя?

– Не могу, – покачал головой мальчик, внимательно посмотрев на пепел, он даже растёр щепотку между пальцами. – Это просто пепел.

– Да! Поэтому место кремаций – место, не делающее различий, а я люблю такие места. Что до второго места – мы уже скоро придём туда, и ты сам всё увидишь. И поймёшь, что нужно сделать.

Скоро Сома устал, и Шива посадил его себе на плечо. Но и там мальчик продолжал задавать бесконечные вопросы и вертеться, так что Шива стал опасаться, что невесомый ребёнок вспорхнёт, как птица – и ищи его потом!

– Хочешь поиграть моим дамаром?– спросил Шива, вспомнив слова Анасуйи. Он решил, что ритм вполне может успокоить Сому, хотя бы до тех пор, пока они не достигнут места.

Сома не отказался, и они проделали оставшийся путь под разнообразные мелодии, которые малыш со смехом выстукивал на барабанчике Махадэва.

– Шестьдесят четыре искусства подарила ему Сарасвати, – бормотал Шива. – Кажется, хватило бы и двух-трёх…

– Какой очаровательный ребёнок, – произнесла дэви Чхая в Сурья-локе, и все матери-дэви громко с ней согласились, включая Шачи.

– Он был таким же очаровательным, соблазняя супругу уважаемого гуру Брихаспати, – проворчал Индра. И тут же, поняв, что сказал нечто двусмысленное, поспешно добавил. – Я имею в виду, что все дети милы. Но когда вырастают, то становятся очень разными взрослыми.

– Как вообще случилось, что Сома стал дэвом?– вопросила нетерпеливо Ями. Яма тут же поддержал сестру, повторив её вопрос.

– Нараяна, Нараяна! Это занятная история, и она будет рассказана в своё время, – сообщил вновь возникший в зале риши Нарада. – Потерпите.

– Ох, и вот почему нельзя рассказать всё по порядку, с начала и до конца, без перерывов на другие истории, – вздохнул Каколь.

– Это не так интересно, надо же дать слушателям время самим додумать историю, – весело прищурился дэвриши.

– Или дать время слушателям помучится, чтобы они ждали продолжения рассказа с огромным нетерпением, – вставила ехидно Дхамини.

– Или так, – безмятежно согласился Нарада.

Тем временем под звуки дамара и заливистого звонкого смеха Сомы отшельник дошёл до нужного места. Это была пещера – но не ракшасова, дикая и с костями вокруг, а обустроенная под человеческое местопребывание. Вход в пещеру караулили стражники, они и заступили дорогу Шиве:

– Остановись, отшельник! Разве ты не знаешь, кто живёт в этой пещере? Тебе нельзя туда входить, а тем более – с ребёнком!

– Насколько я знаю, царь приказал не выпускать никого из этой пещеры, войти же может любой желающий, – Шива снял Сому с плеча и тот, видимо, успокоенный звуками дамара, оглядывал стражников без смеха. – Я и мой сын хотим войти туда.

– Себя не жалеешь, хоть ребёнка-то бы пожалел, совсем маленький же, – увещевал один из стражей отшельника.

– Почему вы думаете, что с ним что-нибудь случится? Поверьте, его мать дала мальчику такие благословения, что ему совершенно ничего не грозит, даже в пещере ракшасов-людоедов, – настаивал неузнанный Махадэв.

Завязался спор. Стражи не хотели пускать отшельника в пещеру, отшельник настаивал. Сома, некоторое время стоявший смирно, вдруг кинулся вперёд, стражник было попытался его схватить – да куда там. Мальчик уже стоял у входа в пещеру и, помахав рукой и расхохотавшись, исчез в ней.

– О, мой сын уже там! Вам придётся теперь впустить и меня – если я вернусь домой без сына, его мать устроит конец мира, – произнёс отшельник совершенно серьёзно.

– Да кто его мать – богиня Махакали что ли? – насмешливо произнёс один стражник, а второй добавил:

– Ладно, можешь идти. Но обратно мы не выпустим ни тебя, ни твоего мальчугана! Это приказ царя, а нам ещё дороги головы!

– Да-да, конечно, я понял – никого не выпускаете, – поспешно проговорил Шива, направляясь к пещере. – Знали бы вы, как близки к истине насчёт матери…

Как ни спешил отшельник, всё же Сома успел убежать куда-то вглубь пещеры, так что пришлось его искать. Пещера же представляла собой странное зрелище: тут и там горели костры, люди соорудили вокруг них спальные места с подстилками, иные даже жили в палатках. Мужчины и женщины были здесь, совсем юные и уже старики. Их отличали глубокие язвы, отслаивающиеся куски кожи; иные были без носов, пальцев или век – эти люди гнили заживо, и вид их заставил бы содрогнуться кого угодно. Но не невозмутимого Шиву, и точно не Сому – Махадэв шёл на звуки заливистого, словно серебряный колокольчик, смеха мальчика.

– Сома, сынок! Вы не видели тут мальчика, вот такого роста, – Шива показывал чуть ниже своего пояса. – Светлокожего, голубоглазого, светловолосого?

– Что? Ребёнок? Он тоже болен? Вот ведь как… – качали головами люди.

– Ах ты, отродье, смеяться еще вздумал над нашей бедой? – какой-то сердитый старик, раздражённый смехом Сомы, поднял камень и швырнул его в ребёнка. Шива как раз подоспел, чтобы увидеть результат этого действия, – камень попал в плечо мальчика, от чего Сому отнесло немного назад. Камень упал, но никакого следа на нежной светлой коже мальчугана не осталось.

– Ой, дядя, ты хочешь поиграть? – Сома поднялся, и подбежал к опешившему безносому старику, широко улыбаясь. – Кинуть тебе твой камень обратно?

– Я рассердился за твой смех, – вымолвил старик, не зная, что ещё сказать. – Поэтому бросил камень.

– Как это – рассердился? Разве я сделал что-то плохое? – Сома недоуменно сморщил лобик, пытаясь понять смысл слов старика. – Мой папа всегда говорит моему брату Дурвасе, что сердиться надо только на грех. Я совершил грех?

– Эээ… – пробормотал старик и замолк.

– Сома, когда ты смеёшься, люди могут подумать, что ты смеёшься над ними, – пояснил отшельник, и мальчик тут же подбежал к нему. – У этих людей всех есть одна общая беда. Помнишь, я говорил тебе про два места, где нет различий между людьми?

Сома закивал:

– Первое место – это поле для кремаций, да?

– Да. А второе – здесь. Посмотри внимательно, что общее у всех этих людей? Что могло бы собрать их в одно место?

– Ну… они странно выглядят, – Сома завертел головой, оглядывая подходящих к пришельцам обитателей пещеры. – Что-то у них с лицами, и с пальцами, и вообще кожа как будто не хочет держаться на костях и убегает.

– Верно. Это состояние болезни, она называется проказа, сынок. Все эти люди здесь больны, и эта болезнь уравняла их. Проказа не делает различий между богатым и бедным, молодым или старым, женщиной или мужчиной. Как и смерть.

– Какой маленький, – запричитали вокруг Сомы женщины. Он широко улыбнулся и шагнул к ним, однако женщины в страхе попятились.

– Если ты и болен, то это пока никак не заметно, – проговорила с сомнением женщина средних лет с плотно сжатыми, когда она молчала, губами. На её правой руке уже не было четырёх пальцев. – Не подходи к нам, малыш. А ты, его отец? Зачем привёл ребёнка в такое место? Не стыдно? Он ведь заразится!

– Не бойтесь, с Сомой ничего не случится, – заверил женщин Шива, но они всё равно не верили. – Вот, смотрите…

Отшельник высоко поднял над головой улыбающегося мальчика и выпустил из рук. Люди ахнули – но, вместо того, чтобы стремительно упасть на каменный пол, ребёнок плавно опустился, покачиваясь в воздухе, словно пушинка. И ещё и хохотал при этом.

– Три дэви дали ему свои благословения, и три дэва, – вещал отшельник. – Одна дэви наделила Сому всеми возможными видами искусств, другая – красотой и лёгкостью, третья же благословила его на то, чтобы ничто не повредило его красоте никогда – так что проказа ему не грозит точно. Смелее, можете трогать Сому, брать на колени, играть – вы ведь все соскучились по своим детям, верно?

– Правду ли ты говоришь, отшельник? – сомневались женщины и мужчины. Но, увидев собственными глазами чудесную лёгкость мальчика, а также привлечённые его красивым видом, запахом и тем, что он их не боится нисколечки, – люди осмелели и стали играть с малышом к полному его восторгу.

– А как благословили Сому три дэва? – спросила строгая женщина с плотно сжатыми губами Шиву.

– Не менее затейливо, госпожа. Один дал ему силу управлять водой, другой – память и речь, а третий благословил не делать различий между грешниками и праведниками, бедными и богатыми, чистым и нечистым.

– Сложно ему будет жить при таких благословениях, – покачала головой женщина. – В нашем мире нельзя быть слишком красивым и слишком лёгким, а уж тем более не делать различий. Если бы это было правдой.

– Верить или нет – ваше дело, госпожа, – пожал плечами отшельник. – Но неужели вы думаете, что отец привёл бы сына в место, которое угрожает его жизни?

– Не привёл бы, – задумчиво проговорила женщина, и наконец тоже позволила Соме бесстрашно забраться к себе на колени, и приласкала малыша.

В это время к растроганным людям, вспомнившим про свои семьи, подошёл человек средних лет с замотанным лицом, одни глаза сверкали из-под платка. Посмотрев, как весело играет Сома, человек вздрогнул и хотел было уйти, но отшельник преградил ему дорогу и сделал знак мальчику поиграть с подошедшим, что ребёнок и сделал с большим удовольствием.

– Дядя, почему у тебя закрыто лицо? – тут же задал вопрос Сома, забравшись на колени к мужчине. По правде сказать, мужчина совсем не хотел присаживаться у костра, но Шива ловко ткнул своим посохом ему под коленку, так что сесть пришлось.

– Болезнь у меня его отняла, – глухо проговорил мужчина.

– Как это? Покажи! – потребовал Сома. Но мужчина только мотнул головой – тогда мальчик, нимало не смущаясь, сам стянул платок, мужчина не успел ему помешать. Но под платком оказалось чистое лицо, только смущённое и испуганное.

– Да ведь это – наш царь! – ахнула какая-то женщина.

– Точно! Царь! Как это так? – недоумевали люди.

– Простите меня, люди, – проговорил наконец царь. – Я из страха отдал жестокий приказ – всех прокажённых отправлять в эту пещеру, разлучая с их родственниками. Но и меня настигло наказание – я сам заболел проказой, и сам пришёл в эту пещеру, а царством сейчас правит моя супруга и советники, пока сын не станет достаточно взрослым.

Некоторое время люди ошеломлённо молчали, затем одни, и их было мало, начали жалеть несчастного царя, который лишился не только семьи, но и царства. Другие, и их было больше, начали кричать и проклинать того, кто лишил их близких. Самые непримиримые уже подняли камни. Отшельник наблюдал всё происходящее бесстрастно, а вот Сома встал впереди бывшего царя и звонко спросил:

– Камни? Вы сердитесь?

– Да, да! Мы очень злы на царя, зачем он отдал такой жестокий приказ! – закричали прокажённые. – Из-за него мы разлучены с нашими семьями, не увидим детей, внуков, родителей, жён и мужей!

– А ты можешь отдать другой приказ? – спросил мальчик наивно.

– Увы, нет, – горько ответил мужчина. – Я уже отрёкся от царства, а моя супруга из уважения ко мне и моим решениям никогда не отменит его.

– И всё же не бросайте в него камни, ему будет больно, – Сома просил и просил, сложив ладошки, так что даже самые разгневанные отпустили руки.

– За что Господь гневается на нас, – начала причитать женщина и люди присоединились к этому плачу. – Мы прокляты, прокляты, Господь совсем оставил нас…

Всюду раздались глухие рыдания – и даже сам царь заплакал, присоединяясь к общей скорби.

– Как это – оставил? Они не видят тебя, Господь? – спросил Сома у Шивы недоумённо.

– Они видят обычного отшельника, – пояснил Махадэв. – И не видят бога. Сможешь показать им меня, так, как видишь, Сома, сынок?

– Я увидел, когда мама сказала, что ты – Господь, – просто и наивно сказал малыш. – Мама никогда не обманывает и не говорит просто так. Если она говорит, что ты – сам Господь Махадэв, значит, так оно и есть.

– Если бы все люди судили о Господе так же, как ребёнок – о мире со слов матери, – проговорил Шива задумчиво, – то мир был бы совсем иным, верно? Но у нас тот мир, какой есть, и ум этих людей настроен иначе.

– Пусть настроят свой ум по-другому, – Сома упрямо и нетерпеливо тряхнул головой.

– Помоги им, – улыбнулся аскет. – Помоги стать детьми в смысле веры, позови ребёнка, которым каждый из них когда-то был.

– Почему вы говорите, что Господь вас оставил? Вот же он, Господь! – заявил Сома и встал рядом с отшельником, ухватив его за руку.

– Для ребёнка его отец – сам Господь, – улыбнувшись сквозь слёзы, проговорила сердитая женщина.

– Он и вам отец, всем вам, – Сома никак не мог взять в толк, почему эти люди не знают таких простых вещей. – Отец Мира – в каждом отце, как и Мать Мира – в каждой матери. Это мне мама и папа говорили! Значит, Господь такой же отец мне, как и вам, – у вас же каждого есть отец, правда? И мама! Значит, вы должны знать Господа! И узнаете его при встрече, так?

– Это как же?.. – люди волновались, перешептывались. – Если мы сейчас поклонимся этому отшельнику, мы поклонимся самому Господу?

– Конечно! Вы попробуйте, хуже вам же уже не будет? – Сома снова, с разрешения Шивы, поднял дамар, и мрачная пещера наполнилась звуками, которые, как говорят, мир слышал при сотворении.

Сначала несмело, а затем все сильнее и глубже, люди начали поклонение. Сома всё играл, широко улыбаясь, и люди постепенно вспоминали то самое чувство, из детства – что бы ни случилось, мама всегда позаботится о своём ребёнке. Наконец они увидели то, что давно видел Сома, – отшельника-Шиву с трезубцем и дамаром, в шкуре тигра, в пепле из долин кремаций. Тогда они все бросились в ноги божеству:

– Господь! Ты с нами! Ты был с нами всё это время, а мы не поняли! Прости нас, невежд!

– Успокойтесь, люди, я не сержусь, – произнёс Шива миролюбиво. – Я только хотел, чтобы вы поняли кое-что. И привёл для этого Сому – он и правда мой сын именно так, как сказал.

– Я понял, Господь, что нельзя лишать людей семьи и поддержки, даже если есть опасность заразиться – то надо искать другие пути, но не разлучать навсегда, – с чувством произнёс бывший царь.

– Теперь, когда мы знаем, что вы с нами, Господь, – мы готовы всю жизнь не выходить из этой пещеры, лишь бы иметь счастье видеть вас, – высказался старик, и люди его поддержали громкими возгласами.

– Как ты думаешь, Сома, как лучше – остаться с этими людьми в этой пещере или возвратить им здоровье? – тихо спросил Шива у мальчика, которого снова посадил себе на плечо.

– Им, может, разницы нет, но есть для их семей, – отозвался Сома, улыбаясь, как обычно. – Господь, если ты можешь сделать их здоровыми – то сделай! И останься с ними, вот!

– Ох, Сома, сложные вещи ты предлагаешь, – усмехнулся Шива. – Если дать им милость просто так, не проверив, чему научило их это испытание, – разве будут они её ценить?

– Конечно, будут, – произнёс Сома, нимало не сомневаясь. – Я же люблю маму, хотя она всё делает для меня просто так!

– Материнская любовь даёт своим детям всё, ничего не требуя взамен, поэтому она так велика, – Шива погладил Сому по светлым волосам. – Но всё же я хочу, чтобы эти люди не чувствовали себя бесполезными, ни на что не годными, способными только принимать, а не отдавать.

– Но они нужны близким, – упрямо повторил мальчик, забавно поднимая бровки домиком. – Они же отдают любовь, внимание!

– Только сами об этом не знают, – проговорил Шива задумчиво.

– Они друг про друга знают, – возразил малыш.

– Друг про друга? О, так задашь им свои бесконечные вопросы, а, Сома? – Шива улыбнулся и поставил Сому на землю.

– А чем вы тут занимались, столько времени? Что делали? Тут только вы, без общества, – принялся задавать вопросы мальчик, подбегая к каждому.

– Да ничем… – начала было женщина, но её перебил какой-то мужчина:

– Как так ничем, вы же, матушка, за всеми ухаживаете!

– А вы всем говорите только добрые слова, так сразу на душе легче делается!

– А вы, уважаемый, сложили поэму!

Так вышло, что каждый не был бесполезен в тёмной пещере, вне большого человеческого общества – люди с изумлением узнали, что остаются людьми даже здесь.

Посреди пещеры вдруг разгорелся большой огонь – его языки лизали высокий свод.

– Слушайте! Каждый, кто верит мне и желает стать здоровым, должен пройти через это пламя! – объявил Шива громовым голосом. – И не бойтесь меня потерять – если вы уже видели меня, то только от вас зависит, останусь ли я и дальше с вами.

Пройдя сквозь огонь, люди, к их неописуемому изумлению и восторгу, вновь обрели свой прежний вид, как бы ни покалечила их проказа.

– Ну, доказательство выздоровления и отмена приказа царя – другое дело, а тебя, Сома, я обещал вернуть родителям, – Шива уже вышагивал по дороге к ашраму риши Атри и его супруги Анасуйе. – В будущем люди не слишком будут ценить твоё милосердие, Сома, ведь они не будут чувствовать, что заслужили его своими усилиями. Но оно нужно миру, дорогой… Такое же естественное, как вода, изливающаяся на землю. Хочешь поиграть на дамаре, Сома?

– Неа, – Сома снова начал вертеться на плече отшельника. – А какие на Кайлаше животные водятся? А что ест Нанди? А что делает ваша матушка, когда вы медитируете, – то же, что и мама Анасуйя, или что-то другое? А…

– Остановись, Сома, – с притворным ужасом попросил Махадэв. – Ох, дорогой, чувствую, нам надо поискать какую-нибудь реку или озеро…

Но никакого водоёма по дороге не попалось, поэтому Шива с некоторым облегчением передал не знающего угомона Сому в руки Анасуйе. Через несколько минут она тихо позвала Шиву в дом – мальчик крепко спал, и его личико было таким безмятежным и спокойным, как будто бы и не он пять минут назад резвился, пытаясь стащить у аскета рудракшу.

– Знаете, когда мать испытывает наибольшее счастье? – улыбнулась Анасуйя. – Когда её ребёнок, после целого дня обучения, игр и всего прочего, спокойно засыпает у неё на коленях…

– Какая прекрасная у Чандры мать, какие нежные у них отношения, – проговорила Чхая, растроганно наблюдая за сном Чандры.

– Но всё же, видимо, она где-то совершила ошибку в воспитании сына? – покачал головой Сурья. – Иначе бы Чандра не делал бы таких вещей взрослым?

– Никакой ошибки не было, Сурья-дэв, – возразил Шани веско. – Очень многое сплелось, чтобы получился результат, который все видели. Хотя это только один из результатов – Чандра ещё вас удивит, не сомневайтесь.

– Хм… ну что ж, увидим, – подвёл черту Сурья.

Тем временем карта показала вечер, и Чандра наконец проснулся, по-прежнему на коленях своей матери.

– Отдохнул? Теперь совсем другое дело, – Анасуйя поправила волосы сыну, дэв и правда выглядел очень умиротворённым, спокойным – сон вернул ему не только силы, но и душевное равновесие.

– Спасибо, мама, – Чандра мягко улыбнулся. – Ты напомнила мне о самом счастливом времени моей жизни. И, хотя всё это было давно, я чувствую, как будто бы это время где-то совсем близко.

– Для памяти нет разницы, – улыбнулась Анасуйя. – Ты можешь оставаться здесь сколько угодно, милый. Сколько тебе нужно.

– Мне бы хотелось остаться здесь, с тобой навсегда, – искренне проговорил дэв. – В этом лесу памяти. Где нет трудностей, боли и ответственности. Но я слышу, что кому-то нужна моя помощь, мама. Мне надо идти…

– Конечно, милый, иди, – снова улыбнулась женщина. – И помни, что я всегда с тобой, что бы ни случилось. Ты ведь мой милый мальчик, в глубине своего сердца. И, когда бы этот мальчик не позвал, мама всегда придёт к нему на помощь.

– В… любой форме, мама? – спросил Чандра, как во внезапном озарении, уже готовясь идти, олень нетерпеливо прыгал вокруг дэва.

– Да! Ты всё верно понял – я буду с тобой в разных формах, но одной сути, – Анасуйя довольно потрепала сына по щеке и благословила, не забыв сунуть в руки узелок с угощением.

Чандра уходил в более знакомые наблюдателям места Мритью-локи, а тем временем Анасуйя, глянув на восходящую луну, позвала:

– Сома, сынок, уже поздно, иди домой, – и из леса ей отозвался звонкий смех ребёнка. Взяв подбежавшего к ней малыша за руку, женщина повела его в дом, обернувшись на пороге. И только Шани увидел, что в дверях стоит сама дэви Парвати.

Чандра со своим рогатым спутником неслышно подошёл к небольшому деревенскому храму. Все уже спали, только одна молодая женщина жаловалась и взывала к богам в этот час:

– Светлый Чандра, если бы ты мог присмотреть за моими детьми и мужем! Я слышала, что жена бога Солнца, когда ей нужно было уйти совершать аскезу, оживила свою тень и оставила её выполнять свои обязанности во время её отсутствия. И тень выполняла обязанности так хорошо, что Сурья-дэв ничего не заметил. Я не дэви и не могу оживить свою тень, но если бы могла! Недалеко на горе стоит святилище дэви Парвати. Говорят, что тем, кто совершит там поклонение, дэви дарует ласкового супруга. А я так хочу увидеть от своего свами хоть немного нежности и ласки! Но он всё время занят важными делами. Муж не отпускает меня к святилищу, не знаю, что делать. Хоть это и нехорошо, ослушаться мужа, но я все-таки пойду к святилищу и вернусь завтрашним днём. Пожалуйста, Чандра-дэв, присмотрите за моими детьми!

– Конечно, присмотрю, – женщина не могла слышать, что ответил ей дэв, и не могла его видеть, но отчего-то её беспокойство улеглось и она поспешно направилась к реке, в сопровождении одного лишь лунного света.

Чандра же направился к дому деревенского старосты – именно его женой была молодая женщина, которую звали Лила. На пороге дома он стал видимым для обычных смертных – но принял облик ушедшей женщины. Только необычная плавность движений да олень рядом могли бы подсказать внимательному наблюдателю, что это какая-то иллюзия. Но никто не видел Чандру – весь дом крепко спал. Женщина прошла к детям, поправила их покрывала. Самый маленький, годовалый младенец, заворочался было и захныкал, но женщина взяла его на руки, покачала, что-то прошептала в маленькое ушко – и малыш заснул снова. Две девочки постарше не проснулись, когда женщина погладила их по головам, делая сны приятными и спокойными.

Заглянула женщина и к мужу, и к спавшим во дворе слугам – все крепко спали. Совершенно бесшумно женщина воспользовалась божественными силами, чтобы, пока все спят, привести в порядок дом, вычистить приготовленную для стирки одежду и всё в таком роде. Олень с интересом смотрел, шевеля чуткими ушами.

Так прошла ночь, тихо и спокойно для обитателей дома. Господин дома, муж и отец, староста деревни вставал очень рано и имел привычку начинать день с поклонения Сурье. Вся семья и даже слуги должны были в этом участвовать, господин не терпел ни малейшего опоздания. Сложно было убедить детей быть внимательными и не только подняться на рассвете, но и не отвлекаться от церемонии. Однако мнимая Лила с этим справилась. Затем она подала завтрак мужу, перенеся кушанья прямо из своего дворца в Чандра-локе.

– Обычно у тебя это занимает больше времени, – пробурчал муж, даже не глянув на жену и не пожелав ей доброго дня. Та же стояла, скромно потупившись, в ожидании приказаний. Отведав кушанья, господин впервые проявил какие-то эмоции:

– Откуда это? Ты никогда раньше не готовила таких блюд, Лила! Признавайся, ты ведь хочешь добиться таким образом разрешения на совершение паломничества? Но я уже сказал один раз, и изменять своему слову не в моих правилах. Делай, что хочешь, но в этом доме у тебя есть обязанности, и их выполнение – твоё главное дело в этой жизни. Я – твой супруг, твой господин, поэтому ты должна служить мне и моим детям.

– Как скажете, господин, – поклонилась Лила, так и не подняв головы. Удовлетворённый этим грозный хозяин продолжил трапезу, а затем приступил к выполнению своих обязанностей старосты.

Он принимал посетителей – жителей деревни, решал их земельные и прочите споры, разбирался с подсчётом налогов, и тому подобное. Много важных и ответственных дел выполнял староста. Супруга же его тоже не сидела без дела.

В первую очередь она накормила детей. Старшим девочкам было три и четыре года, присмотреть за годовалым малышом они не могли, за ними самими нужно было присматривать. Лила решила, что в этом ей поможет олень – он играл с детьми, пока женщина делала другие дела по дому. Божественными силами Чандра-дэва олень не был виден никому, кроме детей.

Бельё было уже чистым, чему служанка немало удивилась – ведь только вчера вечером в эту корзину сложили грязное бельё для сегодняшней стирки. Может быть, перепутали корзины? Но вся одежда в доме отличалась чистотой. Лила только пожимала плечами в ответ на вопросы служанки – знать ничего не знаю, как так вышло.

С утренней дойкой коров и взбиванием масла из молока тоже всё прошло быстро. Не успели служанки опомниться, как молоко было уже в горшках, а затем, не успели они с Лилой сделать и двух движений мутовкой, как масло уже было готово.

– Что за чудеса, – говорили служанки, с подозрением поглядывая на Лилу, которая одна не выразила изумление происходящим.

Дальше надо было выгнать коров на пастбище, это сделали пастухи, Лиле нужно было только отдать распоряжение. Торопясь вернуться к детям, Лила быстро наполнила водой все кувшины, так что идти за водой к реке никому не пришлось. И снова служанки удивлялись и смотрели на Лилу, она же улыбалась как ни в чем ни бывало.

С сухими ветками и сучьями для очага пришлось потруднее. Сухие ветки принадлежали стихии огня, поэтому просто призвать их Чандра не мог, и из небесной локи взять тоже не мог: огонь там поддерживался другими способами, не дровами. Подумав, Лила вышла из дома, наклонилась к земле и что-то негромко пропела. Тут же трава зашевелилась и из неё выглянули глазки-бусины множества крыс и мышей. Лила хлопнула в ладоши, и маленькая армия грызунов разбежалась, чтобы вскоре собраться вновь. Но теперь каждая крыса тащила сухую веточку или сучок, а вместе они собрали внушительную кучу. Лила вновь хлопнула в ладоши, и грызуны разбежались по своим делам, даже травинки не сдвинув.

Выполнив все эти и еще многие другие дела меньше чем за час, Лила вернулась к детям, играть с ними, отвечать на бесчисленные вопросы, петь песенки, рассказывать сказки.

– Смотрите, Амида, Даси – видите норку? В ней живёт мышка. У неё есть маленькие детки, как их называют? Правильно, мышата. Хотите увидеть мышку? Давайте дадим ей немного лепёшки и маслица и позовём, хорошо?

И дети с восторгом смотрели, как из норки выглянула мышка, опасливо повела усами, а потом, осмелев, взяла двумя передними лапками, будто маленькими розовыми ручками, кусочек лепёшки и принялась быстро грызть, потешно шевеля мордочкой.

В этот момент в комнату неожиданно вошёл муж. Мышка, испугавшись, убежала вместе со своим угощением, а девочки бросились к отцу, взахлёб выражая свои нежные чувства.

– Что это, Лила? Только утро, а почти все твои дела на сегодня сделаны, – произнёс староста, сурово и с подозрением глядя на жену. Та не опустила глаз. – Слуги шепчутся, что здесь замешано какое-то колдовство. Отвечай: ты не призывала никаких демонов?

– Мой господин, – спокойно произнесла Лила. – Когда мать хочет побыть со своими детьми, то и дела делаются быстро. И никогда еще не было так, чтобы демонов призывали, чтобы стирать бельё или чистить котелки. Насколько мне известно, демонов злые люди приглашают для страшных, кровавых дел – для убийств и насилия. Домашними же делами ведают мирные дэвы, даже и сама матушка Парвати. Если они и помогли сегодня немного – в чем тут вина?

– Ну… если дэвы… – муж растерялся, не зная, что ещё сказать. – Пойду работать, у меня, в отличие от тебя, ещё много дел. Мне-то боги не помогают так…

– Не теряйте веру, свами⁴⁶, может еще помогут, – улыбнулась Лила. – Но прежде чем вы снова будете заняты, могу ли я спросить? Где ваша матушка, свами? Я знаю, что отец ваш умер, оставив вас сиротой в ещё нежном возрасте, но где матушка?

– Я же говорил тебе, Лила, никогда не поднимать этот вопрос, – раздражённо высказался муж. – Это только моё дело, тебя оно не касается.

– Но я – ваша жена, ваша вторая половинка, ваша шакти⁴⁷, – заявила Лила очень спокойно и уверенно. – В семье нет только ваших или только моих дел. Что бы вы ни думали, но ваши отношения с матерью отражаются на всей нашей семье – и на мне, и, главное, на наших детях. Неужели вы хотите, чтобы страдали невинные?

– Ты никогда раньше так не говорила, Лила, – медленно произнёс староста. – Может, на тебя правда действует какое-то колдовство, или же какая-то божественная сила. Но я отвечу тебе, хоть и не хотел делать этого раньше. Моя мать ещё жива, но она всё равно что умерла для меня. Когда я был ребёнком, в нашем доме случился пожар. Мать успела вытащить меня из огня, а отцу помочь не успела – слишком долго меня искала. И за это она ругала меня всю жизнь. Так что когда я оказался в состоянии прокормить себя сам, то ушёл из дома и встречаться с ней не желаю. Однако знаю, что у неё всё хорошо. Теперь ты довольна, жена?

– Почти, – кивнула Лила. – Но не смею дольше тебя задерживать.

Староста вернулся к своим делам, а Лила сказала сама себе и оленю:

– В доме должны уважаться родители, прежде всего – мама. Тогда и все остальные члены семьи займут свои места, и никому не будет плохо. Не может быть, чтобы мама старосты не любила своего сына. Пойдём-ка, дружок, к ней и выясним всё.

Решив так, Лила вместе с оленем и детьми выскользнула, никем не замеченная, из дома и отправилась на окраину деревни к матери своего супруга.

Старая женщина встретила её неприветливо.

– Ты ведь Лила, жена старосты? Зачем ты здесь? Разве я тебя приглашала? – волосы старухи были совсем белыми и висели какими-то космами. И хоть не было у неё ни когтей, ни страшных зубов, но глаза смотрели так холодно и сурово, что на ум невольно приходили истории о ракшасах. Дети оробели, а младший наладился плакать.

– Матушка, прошу прощения, что так задержалась с визитом, – поклонилась ей в ноги Лила. – Гневайтесь на меня сколько угодно, но примите, прошу вас, этих детей – это же ваши внуки. И они очень хотят познакомиться со своей бабушкой!

– Хм… – с сомнением старуха смотрела на детей. Но Лила, улыбнувшись, что-то шепнула девочкам, и они перестали прятаться за мамино сари, а подошли к бабушке. Даже малыш заулыбался. Рассказав ей о себе и задав кучу вопросов, дети стали играть вокруг взрослых. Лила достала узелок с едой – и наблюдатели в Сурья-локе узнали тот самый узелок, что дала матушка Анасуйя своему Чандре.

– Покушайте, матушка, – старуха чуть было не отказалась, но Лила уговаривала так настойчиво и ласково, что женщина всё-таки попробовала божественные кушания. На вид всё было очень просто – лепёшки, да масло, да зелень, да творог, – но на самом деле эта пища меняла и настрой ума человека.

– Как же так вышло, матушка, что вы с вашим сыном, моим свами, не общаетесь? – спросила Лила как бы невзначай. Может, в обычном состоянии женщина и не ответила бы, но она была под воздействием сил дэва, хотя и не знала об этом.

– У меня и моего мужа было много детей. Но все они умерли во младенчестве. А последнему сыну астролог предсказал, что он послужит причиной несчастья для своих родных. И так и случилось. Однажды наш дом загорелся. Сына-то я успела спасти, а муж так и сгорел.

– Но ведь он был ребёнком и не может быть виноватым , – покачала головой Лила. – Неужели вы взаправду вините его во всех бедах вашей семьи? Может, тут что-то другое? Вспомните…

Старая женщина с удивлением глянула на невестку, но Лила взяла свекровь за руку:

– Матушка, если вам правда хорошо здесь, в одиночестве, и если вы правда думаете, что нам лучше без вас, – то ничего не надо делать. Но если вы захотите что-то изменить – то я помогу вам, как мне помогает моя мама.

Старуха посмотрела в ласковые глаза Лилы. На мгновение ей показалось, что карие глаза невестки стали бездонно-голубыми, как море. Женщина вспоминала про всю свою нелёгкую жизнь. Она трудилась, но никак не могла уберечь от смерти детей, а окружающие, и даже муж, не только не сочувствовали, но и шептались, что она проклята, раз дети умирают. От этого чувство горя сменилось чувством вины. А вина превратилась в гнев, и, когда её сын не умер, женщина стала гневаться на него.

– Всё хорошо, матушка, – Лила нежно утешала плачущую женщину. – Теперь всё хорошо. Вы поверили в то, что виноваты в смерти ваших детей, – но это не так. Вы ни в чём не виноваты. Конечно, потеря ребёнка – очень тяжелое для матери событие. Вы можете горевать о них, но смотрите – есть и живые, те, кто нуждается в вашей заботе и любви. Ваш сын, и ваша невестка, и ваши внуки. Только вам самой решать, подарить ли им вашу любовь или нет.

– Ты права, дочка, – женщина постепенно успокоилась. – Какая же я глупая! Но теперь мой сын, наверное, и видеть меня не захочет?

– Думаю, он давно этого ждёт, – улыбнулась невестка. – Хотя бы поговорите откровенно друг с другом. Пойдёмте прямо сейчас – скоро мой свами сделает перерыв от дел, тогда вы и сможете пообщаться.

Все вместе они отправились к дому старосты. Старая женщина захотела идти другой дорогой, не через деревню, а в обход её – она всё ещё опасалась людских глаз и не хотела сплетен. И хотя идти было недалеко, женщина была слишком стара и слаба, чтобы преодолеть путь без остановок. В одном месте она присела, Лила оставила её с детьми, а сама пошла к близтекущему ручейку, набрать воды для свекрови.

– Чандра, зачем ты прячешься, думаешь, я не распознаю твои иллюзии? – дэв поднял голову и увидел на противоположном берегу ручья того, чьё присутствие ощущал уже некоторое время.

– Я не прячусь от тебя, Мангал, – спокойно ответил Чандра. – Этот облик мне нужен для некоторых дел.

– Знаю твои дела, – Мангал изучал Чандру без гнева, как стратег прикидывает силы противника. – Ты покрываешь недостойную мать, бросившую детей и мужа ради своих прихотей.

– Это не прихоти, женщина имеет право на личное время, – всё так же спокойно пояснил Чандра. – Когда в семье нет понимания и уважения к каждому, страдают самые уязвимые – жены, а затем и дети. Жена поддерживает мужа, но и муж поддерживает жену.

– Это тебя мать так настроила? – усмехнулся Мангал. – То-то ты стал таким защитником женщин. Всегда был маменькиным сыночком, им и останешься… А если миру нужно развитие? Сидя под материнским анчалом⁴⁸, много ли можно добиться?

– Почему это развитие должно отрицать мамину любовь? – возразил Чандра. – Ты прав, считая женские энергии сохраняющими. Но и не прав, думая, что они препятствуют развитию. Росток движет сила воды, и он развивается из маленькой травинки в большое дерево и даёт плоды. Мамина любовь – как сила воды в ростке.

– Тебя послушать – так и делать ничего не надо, только что есть из материнских рук, – фыркнул Мангал и оборвал попытки Чандры сказать, что он вовсе не это имел в виду. – Но я пришёл не спорить с тобой. Я вижу, что ты хочешь соединить всю семью. Не стоит тебе этого делать.

– Почему? Это что, опять какое-то соревнование? – вздохнул Чандра.

– Именно так. Один важный человек в столице обратил внимание на старосту деревни. Своим упорным трудом этот человек добился не только поста старосты – теперь ему предлагают должность в столице. И я не позволю, чтобы семейные отношения помешали его карьере. Все эти мамы, жены – должны понять, что самое важное в их жизни делает мужчина. И его потребности – самые важные. А лучше всего, если у него не будет лишних отношений, которые делают мужчину чувствительным. Это вредит карьере.

– Так ты хочешь, чтобы староста оставил свою мать, жену и детей здесь в деревне, а сам переехал бы в столицу и стал бы важным сановником?

– Только так другие и он сам узнает, на что способен. В отношениях с обществом главное – не расслабляться и диктовать свои правила, – усмехнулся Мангал. – Иначе жизнь не будет успешной, и в следующих перерождениях душа обречена повторять этот путь снова и снова.

– Но разве нельзя сохранить гармонию? – покачал головой Чандра. – Нет, я никак не могу с тобой согласиться, Мангал. Если староста не построит хороших отношений в семье, как он сможет успешно управлять другими и решать их судьбы? Для него же отношения не будут ничего значить, он будет вступать в них исключительно ради выгоды. Это нехорошо.

– Убеждать тебя сейчас бесполезно – ты всё равно больше веришь матери, чем кому-либо ещё, – Мангал презрительно скривил губы. – Вот из-за таких убеждений ты и не добьёшься ничего в жизни. Давай, иди под материнский анчал, тебе нечего делать в мире, где нужно всего добиваться через битву.

И Мангал исчез. Чандра поспешно зачерпнул воды и отнёс её старушке и детям, гадая, что выкинет Мангал на этот раз.

Добравшись до дома старосты, Лила обнаружила оживление и суету слуг – оказалось, к старосте едет гонец из столицы с каким-то важным соообщением, и староста отправился лично встречать его. Лила уже знала, какое это сообщение, потому предложила свекрови дождаться сына здесь, а сама уложила детей на дневной сон и занялась приготовлением еды и прочими делами. Внезапно, без всякого предупреждения и без повода, дом охватило пламя. Оно возникло сразу, огромное, издающее гудящие звуки и нестерпимый жар. Слуги с криками разбежались, свекровь же схватила детей. В этот момент в дом в тревоге вбежала настоящая Лила – она наконец вернулась из своего паломничества.

Чандра, став невидимым для людей, огляделся – не было никакого выхода. Похоже, вся семья должна была сгореть в одночасье, а муж успел бы только к пепелищу.

– Мама, помоги мне, пожалуйста, – взмолился Чандра, обнимая женщин и детей, старясь прикрыть их от огня. Олень в ужасе прижался к ногам дэва.

– Ох, какое несчастье, господин, какая беда! – слуги плакали в голос, а староста, спешившись с коня, растерянно озирал остатки сгоревшего дома. Пламя, внезапно вспыхнув, так же внезапно улеглось, оставив после себя только дымящиеся развалины. – Ведь ваша супруга, и все детки, и даже ваша мама – да, ваша супруга привела её в дом, – все погибли! Какое горе!

Бледный, как смерть староста бросился в остатки своего жилища, он отодвигал рухнувшие стены и мебель, не зная сам, зачем, на что надеялся. Он никак не мог поверить в смерть своей семьи. Разобрав завалы, в одной из бывших внутренних комнат он услышал голоса – и теперь не мог поверить, что там есть кто-то живой. К изумлению и радости присутствующих, под завалами обнаружился участок, который совсем не пострадал от огня, и даже дым туда не просочился. Там и находились дети, жена и мать старосты, который молча, со слезами на глазах, заключил их в объятья.

Впоследствии Лила и свекровь никак не могли объяснить, что же произошло. Как будто бы их накрыл прозрачный струящийся водяной купол – так они это описывали. А затем, когда пожар закончился, исчез и этот купол.

– Лила, я думаю, боги покровительствуют тебе, или ты ты сама – воплощенная дэви, – восхищённо признал супруг.

– Но я – обычная женщина, и не делала ничего такого, – растерянно произнесла жена.

– Каждая женщина, каждая мать – воплощение дэви, – пояснил проходивший раз раз мимо тощий аскет со спутанными волосами, почти без одежды. – И нужно относиться к ней соответственно.

– Я буду! Теперь я понимаю, что был не прав, не посвящая жену в свои дела и думая, что она годится только для того, чтобы удовлетворять мои потребности. И ты, мама, прости – я не знал, как на тебе отразилась смерть моих братьев и сестёр и как тебе было тяжело нести груз горя и вины.

– Это ты прости меня, сынок, – заплакала старая женщина.

– С должностью в столице они уже как-нибудь разберутся – поехать ли всем вместе, или может староста откажется покидать родные края и размеренную жизнь – это уже их решение, – проговорил Чандра оленю, который кивал своей рогатой головой и искоса посматривал на своего дэва, принявшего более привычный облик. – Ты хочешь сказать, что мы можем двигаться дальше? Да, но… это очень хороший дом, и мне не хочется его оставлять. О, ты слышишь, кто-то плачет?

Действительно, солнце садилось, а у дороги сидели и плакали несколько детей.

– Зачем вы плачете, зачем разрываете мне сердце, – сетовала нищенка. – Ваш отец умер, а я не могу прокормить вас. Вот дойдём до наших родственников в деревне – они обязательно помогут.

– Но до них идти далеко, а мы уже несколько дней ничего не ели, – плакал мальчик лет десяти. Ему вторила сестра лет семи.

– Что же делать, потерпите ещё немного, – уговаривала детей женщина.

Но вдруг все обернулись на звук колокольчика. По дороге неспешно шла корова. Она покачивала большими тяжёлыми рогами, серебрившимися в свете восходящей луны. А её вымя было полно молока. Вокруг коровы, как это ни странно, прыгал олень – серебряное копытце. Подойдя к женщине и детям, корова встала так, чтобы её было удобно доить.

– Хвала богам! Спасибо, что прислали эту корову, иначе мы бы пропали! – воскликнула женщина и вознесла молитву дэви Лакшми и дэви Парвати.

– Вот удачный случай захватить Чандру, – шептал Кету, жадно вглядываясь иллюзией глаз в спокойно лежащую корову.

Но Раху заметил и кое-что другое – над коровой и людьми стояла тень грозной богини Дурги. Дурга смотрела прямо на Раху с Кету, и полуасур предпочёл не связываться.

– Здесь его свет защищает очень сильная и очень свирепая богиня, – пробормотал Раху брату. – Сейчас не время нападать на Чандру. Пойдём, подождём иного случая. Он скоро нам представится, не сомневаюсь. Если не в Пятом, то в Шестом доме, Доме врагов, мы его точно возьмём.