Читать книгу Затмение - Ольга Гуляева - Страница 10

Когда я уже окончательно поняла, что пропала, Жан отложил гитару в сторону.

– Браво, – улыбнулась я. – Где ты достал инструмент? Неужели он завалялся среди этого хлама? – Я обвела взглядом неприбранное помещение автомастерской.

– Нет, что ты! – Жан рассмеялся. Меня поразило преображение, случившееся с ним, обычно таким угрюмым и серьезным. Его улыбка не была ни самоуверенной, ни надменной, а, наоборот, какой-то извиняющейся, как у нашкодившего ребенка. Чувствовалось, что, несмотря на весьма привлекательную внешность, он не относился к тем самовлюбленным индюкам, которых я уже достаточно повидала на своем веку. Он как будто даже не подозревал о том, что может пользоваться дикой популярностью у женщин. Удивительный пример неиспорченности в наши дни.

От этих мыслей сердце мое еще сильнее сжалось. Чем больше он мне нравился, тем сильнее я боялась получить от него очередную порцию равнодушия.

– Я днем выходил прогуляться по территории, – продолжил он, – встретил парня с гитарой. Тот сказал, что у них тут намечается создание любительского рок-коллектива. Я попросил у него инструмент до вечера. Захотелось вспомнить молодость. На самом деле я не брал гитару в руки со школьных времен. Много воды утекло – а пальцы все помнят.

– Было бы здорово, если бы ты присоединился к этой группе. У тебя замечательно получается. Для каждого базиста очень важно найти здесь занятие по душе. Но не у всех получается. Может быть, ты еще не осознал, но теперь вся твоя жизнь будет сосредоточена на этой базе и ты не сможешь сидеть вечно затворником в этом ангаре.

– Спасибо за заботу, Маргарита. Я обязательно обдумаю твои слова. Пока меня не тянет в места большого скопления людей, но мне приятно, что ты пришла.

– Кстати, – встрепенулась я. – Твой ужин! – Я пододвинула к нему тарелку и вилку. – Еще не совсем остыл.

– Спасибо. Но у меня целый день не было аппетита.

– Ты только попробуй! Здешние повара просто волшебники.

Вид жареного цыпленка, приправленного оригинальным ароматным соусом, с гарниром из молодого картофеля, очевидно, выглядел и впрямь соблазнительно. Он взял вилку и стал жадно поглощать блюдо.

Чтобы не смущать его, я в это время прошлась по мастерской в поисках подходящей тары для вина, поскольку бокалы к бутылке не прилагались. Среди здешнего хлама, к счастью, нашлись две пластиковые кружки, которые я отправилась ополоснуть прямо под дождем.

– Ну вот, – ставя емкости на столик рядом с бутылкой, торжественно начала я. – У нас есть возможность отметить наше знакомство.

– Здесь все так делают? – подняв на меня удивленные глаза, поинтересовался Жан.

– Не знаю, – честно ответила я. – Мы с Жанкой делали, и нам эта традиция пришлась по душе.

– Что ж, рад за вас. Но я не пью. Никогда и ничего.

– Совсем? – погрустнела я.

– Да, не принимай на свой счет. Идея неплохая, но я просто действительно совсем не пью. И не пил, – уточнил Жан, уловив мой подозрительный взгляд. – Дело в том, что мой отец умер от рака печени в возрасте тридцати двух лет. Он был заядлым пьяницей. Все происходило на наших глазах, когда мы с братом были еще детьми. Несложно представить, какие впечатления у меня остались от этого кошмара. Поэтому я поклялся себе никогда не притрагиваться к этому адскому пойлу.

– Мне очень жаль, – посочувствовала я. – Но это же всего лишь красное сухое вино. В небольших дозах полезно для здоровья, улучшает кровообращение.

– Ну хорошо. Чисто символически я могу тебя поддержать. – Жан взял бутылку и отправился на поиски чего-нибудь, что могло бы послужить штопором.

Когда с неподатливой пробкой было покончено, он наполнил мой «бокал» и плеснул немного себе.

– Маргарита, – начал Жан. – Я рад нашему знакомству. Мне приятно проводить с тобой этот вечер. И мне бы хотелось, чтобы он открывал вереницу тех прекрасных вечеров, которые мы проведем в обществе друг друга.

Я не верила своим ушам и даже не нашлась что ответить. Мы чокнулись. Жан пригубил немного из кружки, а я сделала несколько больших глотков.

Я не знала, как расценить его слова. Имеют ли они романтический подтекст или это не более чем благодарственная речь.

– Ты знаешь, – продолжил он, – поначалу мне показалось, что ты и твоя подруга являетесь преданными последовательницами Жданова. Я был уверен, что вашей миссией будет обработать меня в соответствии с его требованиями. Я даже смирился с тем, что это неизбежно, но очень хотелось взять хотя бы небольшую отсрочку. Но сегодня, когда ты так внезапно появилась буквально из дождя, такая естественная и милая, мне вдруг безумно захотелось поверить в искренность твоих побуждений. И мне это удалось. Без особых усилий. Достаточно было взглянуть в твои глаза, когда ты присела напротив меня. Я редко ошибаюсь в людях. А ты, как мне кажется, просто не умеешь притворяться.

– Мне и незачем делать это. Здесь никого ни к чему не принуждают. Никто никому не обязан. Даже Жданову. Я сначала боялась, что по просьбе этого человека мне придется делать то, что мне не по душе. Но я здесь уже год и живу только в свое удовольствие. Уже и забыла, насколько это может показаться странным со стороны.

– Скорее всего, это потому, что ты не имеешь отношения к научной сфере или медицине. Но тогда зачем он привез тебя сюда?

– Понимаешь, Жан, здесь все-таки общество. Пусть далеко не самое обычное, но с комфортными условиями для существования. А общество тем совершеннее, чем оно более разностороннее. Здесь художники и музыканты, танцоры и писатели. Для науки люди бесполезные, я согласна. Но для создания атмосферы тепла и уюта для научной группы – они незаменимы. Мне это видится так. Более того, тебя даже никто не будет заставлять заниматься наукой. Если у тебя и впрямь золотые руки, в чем я не сомневаюсь, то ты будешь полезен и здесь, в мастерской.

– Ты права. В это очень сложно поверить.

– Даже не нужно далеко ходить за примером, – продолжала я. – Жанна, будучи хирургом высокого уровня, имея тонкое профессиональное чутье, отказалась от вступления в научную группу. И вот уже два года спокойно сидит в своем медпункте. Выдает лекарства и делает элементарные перевязки.

– Хирург высокого уровня… – задумчиво повторил за мной Жан. – А загремела сюда небось из-за врачебной ошибки.

Опять он интересуется Жанкой, подумала я, а ведь еще даже не поинтересовался, как я сюда попала. Но вслух ответила:

– Не совсем. Она сама тебе когда-нибудь расскажет свою грустную историю. Хотя это и не заведено среди базистов.

– Почему же? Ведь всем здесь известно, по какому принципу отбирают заключенных на базу.

– Да, ты прав. Но все люди разные и все равно возникали некоторые недопонимания. Несколько лет назад, еще до моего появления на базе, люди делились своими историями с окружающими. Так вот, находились те, у кого история соседа вызывала сомнения в его невиновности. Из-за этого начинались волнения внутри общества. Тогда Жданов четко постановил – не разглашать своих судебных дел. Базисты с радостью приняли новое правило. Ходили даже слухи, что некоторых особо ценных экземпляров Жданов перехватывал после зала суда, невзирая на степень их вины.

– То есть, вполне вероятно, среди нас ходят и истинные убийцы?

– Это только слухи. Сам понимаешь, – пожала я плечами.

– Ну а тебя за что судили? – Похоже, Жан не обратил внимания на правило неразглашения. Или же просто решил, что на нас оно не распространяется.

– За непредумышленное убийство троих человек. – Не раздумывая, ответила я.

– Как же так вышло? – участливо поинтересовался он, видимо, заметив, как я погрустнела и напряглась. – Хотя ты, конечно же, не должна мне ничего рассказывать, – опомнился он.

– Что ты. Мне абсолютно нечего стыдиться. Со дня аварии я так ни разу и не почувствовала себя виноватой. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Я в подробностях начала рассказывать Жану о событиях, повлекших за собой неутешительный судебный приговор, даже не подозревая, что будет так тяжело снова вспоминать аварию, суд – особенно проговаривать вслух все то, что тогда произошло. Последний раз я рассказывала эту историю год назад Жанне. На глазах моих проступили слезы. Заструившись по щекам, они падали на толстовку, и без того мокрую от дождя.

Жан, все это время подливавший вина в мой стакан, подошел поближе и участливо прикрыл своей теплой ладонью мою холодную руку. Когда я закончила, Жан заговорил.

– Тебе, несомненно, не в чем себя винить. Ты молодец, что так хорошо держишься. – Он взял и вторую мою замерзшую руку в свои ладони. – Ты такая холодная. Нужно высушить одежду.

Жан заботливо снял с моих плеч мокрую толстовку, приблизившись при этом настолько, что я чувствовала его теплое дыхание. Заметив, что я вся дрожу, он подошел еще ближе и прижал меня к себе, видимо, пытаясь обогреть.

Мне действительно стало теплее. Но от осознания того, что Жан так близко, что он обнимает меня, пусть даже с целью всего лишь согреть, дрожь в моем теле не унималась, а, наоборот, нарастала. С чем можно сравнить это состояние? Возможно, только лишь с самым первым поцелуем. С самой первой любовью. Пока я пыталась найти красочное описание своему мироощущению в этот момент, я почувствовала на своей шее мягкое теплое прикосновение – Жан коснулся меня губами. Я не могла поверить своим собственным ощущениям – настолько это было сказочно и волшебно. Впрочем, именно так, как я сама того желала.

Секунду спустя Жан так же нежно коснулся мочки моего уха. Очередной невидимый разряд пронзил мое тело. А еще через секунду он примкнул губами к моим губам.

В этот момент ушла дрожь, прошел страх. Теперь все так, как должно было быть. Не слишком ли быстро? Нет. Скорее это как раз то, чего я ждала очень долго. Слишком очевидно было взаимное притяжение, и не было никаких причин с ним бороться.

Не прошло и минуты, как моя мокрая футболка полетела на пол вслед за толстовкой. Стало совсем тепло. Жан снял с себя рубашку, накинул ее на мои плечи и взял меня на руки. Продолжая осыпать поцелуями мое лицо и шею, он опустился вместе со мной на пол, застланный толстым слоем соломы.

Лишь первые несколько секунд я чувствовала острые покалывания сухого сена на спине, даже сквозь рубашку Жана, служившую импровизированной простынкой. Но все последующие мгновения мне казалось, что я лежу на мягчайшей перине. Потому что рядом был Жан, человек, которому, несомненно, суждено было стать самым любимым и самым желанным на свете.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем закончился дождь. Уютно устроившись на плече Жана, я рассматривала балочную конструкцию, на которой держался купол ангара. Нам обоим было жарко, капельки пота проступили на наших загорелых телах. Мы несколько минут удовлетворенно молчали, прислушиваясь, как снаружи ветер шелестит мокрой листвой деревьев. Была уже глубокая ночь, о чем свидетельствовали громкие уханья лесного филина и голубоватый свет растущей луны за окном.

Наконец Жан потянулся за своими джинсами, которые лежали совсем рядом, и извлек из кармана пачку «Мальборо».

– Остатки былой роскоши, – улыбнулся он, открывая неполную пачку.

– Не волнуйся, на базе курить не запрещено. В каталоге, по которому базисты заказывают необходимые вещи, сигареты тоже есть.

– Мне все больше нравится ваша база. В таком случае я поделюсь с тобой папироской, – подмигнул Жан.

– Спасибо, не откажусь.

Закурив, мы помолчали еще несколько минут. Мне не терпелось задать Жану множество вопросов, но начала я именно с этого:

– За что тебя осудили? – негромко поинтересовалась я. В конце концов, я поведала ему всю свою историю. А про себя он не сказал ни слова.

– За предумышленное убийство, совершенное с особой жестокостью, – ровным тоном ответил Жан.

Меня передернуло от ответа. Вполне можно вообразить, как невинному человеку шьют предумышленное убийство. Например, как в Жанкином случае. Но как сюда можно было приплести «особую жестокость» и в чем она состояла?

– Тридцать пять ножевых ранений, – ответил Жан на мой молчаливый вопрос. – Учитывая то, что первый же удар в сердце был смертельным.

Я продолжала молчать. Теперь Жан просто не мог не рассказать мне, как все случилось.

Видимо, он и сам это понимал, потому что тяжело вздохнул и затушил сигарету, как будто собираясь с мыслями.

– Я бы и сам никогда не подумал, но эта история началась очень давно, еще в школьные годы, – начал Жан. – Во время учебы в старших классах я играл в школьной рок-группе. Причем не только играл, но иногда и солировал. Мы выступали на всех школьных концертах, не обделяли своим вниманием ни одну дворовую посиделку. Ты можешь себе представить, какой популярностью я и мои товарищи по группе пользовались у девушек. Кто-то из ребят просто упивался подобным успехом у противоположенного пола, но меня это не сильно трогало, скорее даже угнетало. Мне нравились прилежные девочки из интеллигентных семей. Такие не сидели во дворах или подъездах, не балдели от блатных аккордов. Они были горды и неприступны. Но это вовсе не значило, что мне трудно было завоевать их расположение. Они на меня не вешались, и это было главным их плюсом.

Завоевать-то я их завоевывал, причем без особых усилий. Но всегда находились сумасшедшие поклонницы и фанатки, которые могли затравить мою пассию так, что она без объяснения причин переставала со мной общаться. Впрочем, и от этого я сильно не страдал. К тому же у меня просто не было ни сил, ни желания разбираться с толпой одуревших малолеток.

Так вот, девушка Саша была как раз одной из них. Она училась на класс младше. Когда я уже окончил школу и ажиотаж вокруг моей персоны понемногу спал, она часто крутилась около моего подъезда. Поджидала, когда я выйду из дома, когда вернусь. Порой могла караулить меня на моей же лестничной площадке. А я как раз поступил на первый курс университета, закружился в студенческой суматохе, совсем забросил гитару и посиделки с друзьями.

Я узнал ее сразу. Никого бы из той толпы обезумевших фанаток я бы не вспомнил. Но ее невозможно было не заметить. Ярко-рыжие кучерявые локоны и яркий макияж на веснушчатом лице сразу бросались в глаза. Кроме того, она была явной активисткой и заводилой.

Но в моменты, когда она дожидалась меня у подъезда или квартиры, она становилась самой робостью. Мне это было на руку и давало возможность игнорировать ее в надежде, что ей вскоре надоест эта беготня. Но она не унималась. Оставляла мне письма, цветы, подарки.

В конце концов я решился с ней поговорить и расставить все по своим местам. В разговоре делал упор на то, что она совсем еще ребенок, а мне нравятся более зрелые, взрослые люди. Что ей нужно превратиться из девочки в женщину, изменить свой чересчур яркий облик, поступить в институт, успешно его закончить. Пытался донести до нее, что меня может привлечь только лишь состоявшаяся женщина. «Если я всего этого достигну, ты сможешь меня полюбить?» – Она смотрела на меня снизу вверх своими большими голубыми глазами. «Тогда вполне возможно», – уверенно отвечал я.

Таким образом, я, конечно, пытался выиграть время. Пока Саша будет стремиться к моему идеалу женщины, она и думать забудет про меня самого.

К моему удивлению и к моей безмерной радости, это сработало. Саша пропала из моей жизни. На долгие восемь лет.

А этой зимой она вновь возникла у подъезда моего дома. Был поздний вечер, я задержался в лаборатории научного института, в котором трудился после окончания университета. Не знаю, сколько она меня прождала тогда.

Только завидев вдалеке ее силуэт, высокий и стройный, совсем не такой, как в школьные годы, я почувствовал неладное. Достаточно было сделать еще несколько шагов в ее сторону, чтобы безошибочно ее узнать – рыжие локоны, широко распахнутые голубые глаза остались неизменными. Да это была она, но разительные перемены произошли во всем ее облике.

Одета дорого и со вкусом. Строгое пальто, деловая сумка, высокие кожаные сапожки. Я даже поймал себя на мысли, что такая девушка, встретившись мне на улице, могла бы вызвать у меня интерес. Но только не она, потому что слишком свежи были в памяти воспоминания, как эта рыжая девчонка стояла у меня поперек горла долгие месяцы.

Она вежливо поздоровалась, даже протянула мне тонкую руку в облегающей кожаной перчатке. Я ответил ей рукопожатием, сделал пару комплиментов и подивился случайной встрече спустя столько лет. В глубине души я все еще действительно надеялся, что она случайная. Как-никак мы до сих пор могли жить в одном районе.

Но Саша быстро опровергла мои предположения, четко и последовательно изложив суть сегодняшней встречи. Она намеренно приехала в этот район, чтобы увидеться со мной, сама же давно живет в новом элитном доме в куда более престижном районе. После школы поступила в институт туризма и управления. Стала в этой области высококлассным специалистом и открыла свое туристическое агентство, которое со временем начало приносить солидный доход. Последние годы проходила стажировки в разных странах мира, повышая квалификацию. В тот день она с уверенностью сказала мне, что достигла того идеала женщины, который я нарисовал для нее много лет назад.

Я даже не сразу понял, что поразило меня больше. То, что она восприняла мои слова всерьез и многие годы стремилась угодить моему вкусу, или то, как точно и безошибочно она действовала, создавая свой новый образ. Я ведь нарисовал абстрактную женщину, не говоря, на кого ей следует учиться, на что в своем внешнем облике обратить внимание.

Но суть не в этом. Как бы она ни старалась соответствовать моему идеалу, ей все равно не удалось заинтересовать меня настолько, чтобы я мог дать ей очередную надежду. Оставалось в ней нечто отталкивающее. В ее одержимом взгляде, в нервной речи.

Когда она открыла свою сумку-портфель и начала показывать мне свои дипломы, различные сертификаты и почетные грамоты, лицензии на ведение бизнеса, я понял, что пора уже остановить все это безумие.

Но Саша успела задать вопрос, ради ответа на который в тот день пришла. С надеждой в голосе она спросила: «Теперь я достойна твоего внимания? Теперь ты сможешь меня полюбить?»

Мне ничего не оставалось, кроме как уверенно сказать, что теперь я не достоин ее. С этими словами я развернулся и направился к входу в подъезд, давая тем самым понять, что разговор окончен.

«Смольянинов! – услышал я вслед неприятный шипящий голос. – Ты сильно пожалеешь, если сейчас уйдешь! Я все эти годы жила надеждой на эту встречу. Я много училась и работала, чтобы заслужить твое внимание. Без тебя в моей жизни не будет смысла. Я убью тебя, а затем себя, если мы не будем вместе, так и знай».

Последнюю фразу она почти провизжала. Я испугался, что соседи услышат ее вопли и, инстинктивно подняв голову, взглянул на светящиеся окна. Только одна занавеска колыхнулась. Это было окно квартиры, в которой жил я. С мамой и младшим братом.

Здесь я должен сказать пару слов о Вене. Вениамине. О моем брате, который сыграл не последнюю роль во всей этой истории. Мы всю жизнь прожили с ним бок о бок. Вместе переносили все жизненные тяготы и лишения. В детстве алкоголизм, болезнь, а затем смерть отца. А несколько лет назад заболела мама – у нее обнаружили онкологию. Но я никогда не мог с уверенностью сказать, насколько глубоко брат переживает то или иное потрясение. Дело в том, что он был болен. С ранних лет страдал психологическим расстройством – тяжелой формой аутизма. В детстве это было не так заметно. Веня походил на обычного мальчика, просто излишне замкнутого и немного отстающего в развитии. Впрочем, для того возраста это было вполне нормальным явлением. Все дети развиваются разными темпами. Мы просто ждали, когда он подрастет и распрощается с детскими комплексами. Но с возрастом ситуация усугублялась. Мы даже не смогли отправить Веню в обычную школу. К семи годам он даже не научился толком говорить. Когда похоронили папу, у мамы наконец появилось время показать брата специалистам. Врачи единогласно сошлись в диагнозе. Прогрессирующий аутизм. Дали несколько рекомендаций по «уходу за больным», но вылечить никто не взялся.