Читать книгу Булавка. Сборник юмористических рассказов - Ольга Карагодина - Страница 8

У Геннадия Николаевича померла тётка. Хоронить её некому, близких родственников не осталось, так как много лет она жила одна. Пережила мужа, сына и почила в сто три года. А так как тётка обладала сварливым характером, друзей у неё тоже не было, единственный же из родни он – племянник, которому и самому уже стукнуло восемьдесят два года. Навещал её Геннадий Николаевич редко, ухаживали за старушкой специалисты службы опеки. Оттуда ему и позвонили, сообщив печальную новость.

Одиноким остался и Геннадий Николаевич, пережив жену на десять с лишним лет, и вот теперь ему предстояло отправить в последний путь Нину Петровну. И задался Геннадий Николаевич вопросом, куда Нину Петровну захоронить? Решил в фамильную могилу к тёще с тестем, тёщиной матушке и жене. Пусть вся родня рядышком лежит. Сроку три дня, звать на похороны некого, придётся всё делать самому.

Ранним утром Геннадий Николаевич позавтракал, умылся, побрился, надел старый твидовый костюм из прошлого века, достал документы на фамильное захоронение, заехал домой к Нине Петровне, нашёл её паспорт и отправился в городскую ритуальную службу.

Встретили его ласково, проводили в кабинет к работнику ритуальной службы, усадили на мягкий диван, обитый чёрной кожей.

– Максим Терентьевич, – представился крупный пожилой мужчина, который, похоже, подрабатывал на пенсии. – Ну-с… С кем имею честь? Представьтесь, пожалуйста.

– Геннадий Николаевич Мазеев. У меня к вам вот какой вопрос. Могу ли я захоронить мою тётку Нину Петровну Брылёву в фамильное захоронение моей жены?

– Сейчас посмотрим. Давайте-ка ваши документы, – протянул руку Максим Терентьевич. – Так-так-так… У вас на двух метрах четыре покойника: Папанина Катерина Матвеевна, Королёв Савелий Никифорович, Королёва Евдокия Павловна, Мазеева Октябрина Савельевна. Родственное захоронение. Ну-с… Посмотрим, все ли они приходятся друг другу родственниками? Вижу-вижу. Бабушка, дочка с зятем и внучка. Стало быть, не можете!

– Почему? – начал кипятиться Геннадий Николаевич?

– Больше четырёх гробов на одном участке захоранивать не положено. У нас лимиты, и их устанавливает не только Правительство Москвы, но и высшие силы. Вы поймите, любезный, души обитают не только в невидимом эфире, но и в матушке-земле. Вы хотите, чтобы душе вашей тёти было тесно, как в Московском метрополитене в часы пик?

– Вы неправы, – поправил на носу запотевшие роговые очки Геннадий Николаевич. – Тётку я кремирую. Судя по моим знаниям об объёме и площади усыпальницы, я говорю о гробах и урнах, в родовом захоронении можно похоронить, как минимум, восемь человек. К примеру, в один гроб легко войдут четыре урны.

– А памятник? – отёр лысину платком Максим Терентьевич. – Как вы будете ставить памятник? Места-то маловато? Или это вы тоже рассчитали?

– Рассчитал легко, – парировал Геннадий Николаевич, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки. ― Памятник может быть не широким, а высоким! На него можно сколько угодно фамилий записать. Он же чем выше, тем ближе к Богу.

– Незаконно, – отрезал Максим Терентьевич. – Могу ещё вам один способ захоронения подсказать. Вы что-нибудь слышали про «стратосферные похороны».

– Это что ещё такое? – подивился Геннадий Николаевич.

– Развеять прах усопшего в космосе. Сначала покойника кремируют, потом пепел складывают в метеозонд, наполненный гелием, он улетает в стратосферу и развеивает прах. Удовольствие дорогое, но качественное. В космосе похоронен американский астроном Клайд Томбо, открывший планету Плутон. Родственников приглашают на место пуска, дабы они могли попрощаться с останками покойного, прежде чем их отправят в космос. Церемонию записывают и отдают им диск на память.

– И много покойников летает в стратосфере? – протёр окончательно запотевшие очки Геннадий Николаевич. – Похоронных дел мастера не унывают. Не посыпались бы усопшие родственники нам на головы. Я бы и рад запустить Нину Петровну в космос, но у меня таких денег – нет. Давайте лучше посчитаем остальные услуги, и не вздумайте меня обманывать, я – отличный счетовод.

– А кем вы были по специальности? Подсчитываете всё и всех.

– Математиком, – ответил Геннадий Николаевич. – Два высших образования – Бауманка и МГУ, большой опыт работы в техническом бюро на военном заводе «Сигнал». Подработка преподавателем математики и физики на вечерних курсах для абитуриентов.

– Ну и ну! – подскочил на стуле Максим Терентьевич. – Я ведь, батенька, тоже большую часть своей жизни проработал на этом же заводе. Занимался выпуском плат к изделиям военного назначения для оборонной промышленности, был начальником большого отдела, а вы, стало быть, занимались техническими условиями? Мы с вами в разных корпусах обитали. Завод-то наш большой был! Я, между прочим, кандидат технических наук. Сюда пришёл, когда наш завод распустили. Друг помог устроиться. Вот как бывает-то! С тёткой я вам помогу. Если сильно не кричать, то спокойно можно её в урне закопать на вашем фамильном участке. Подойдите в администрацию кладбища, оплатите землекопам, и они всё сделают, как надо. У меня скоро обеденный перерыв, пойдёмте-ка в кафе посидим, нам есть о чём поговорить. А помните нашего директора Камова? Человечище был! А его секретаршу Лилечку? Весь завод по ней с ума сходил.

Настоящая дружба, как и настоящая любовь, – явление редкое, но дружба порой объединяет даже сильнее, чем любовь. Так и подружились старый математик и старый радиоинженер.

Любовь до гроба, дураки – оба

Шестьдесят пять не возраст. Любви все возрасты покорны. Пётр Никитич собрался в театр на спектакль, в котором играет его дочь от третьего брака. Всего у Петра Никитича трое детей от трёх жён. Один сын – от брака с неудавшейся актрисой, второй – от брака с художницей, дочка – от последнего, теперь уже развалившегося брака.

В последнее время они с женой совсем перестали понимать друг друга. Супруга не работала – была домохозяйкой, а в последние два года её и вообще, словно подменили. Стала много выпивать, курить как паровоз, а главное, грубо разговаривать с заслуженным скульптором, и ведь не глупая она. Неувязочка была в интимных отношениях по причине того, что Пётр Никитич был старше супруги на двадцать лет. Придёт вечером домой из мастерской после занятий с учениками и слышит с порога.

– Пришёл старый хрыч! Миску ставить или у телевизора ляжешь?

Кусок в горло не лезет или перед выборами в прошлом году прицепилась: «Пойдёшь голосовать или лень ползти?», и обозвала его старым козлом, тогда они поссорились на неделю. А в последнее время и вовсе разговаривали исключительно нелитературными оборотами. Хотя бы дочери постеснялась. Дочь тоже хороша, весной закончила учёбу, привела в дом жениха двухметрового роста и устроилась на работу в театр, поэтому её частенько дома не бывает. В итоге в их маленькой двушке образовалось две семьи. В одной комнате – дочка с огромным мужиком, в другой – он со своей любимой. За стенкой охи-ахи всю ночь, а у них в комнате мат-перемат. Так и мучился бы Пётр Никитич, если бы не случай.

Шёл, как-то не торопясь домой из мастерской. Куда спешить-то? Увидел соседку, что этажом ниже жила. Она стояла над лежащей на асфальте дворнягой, и такое было у неё доброе лицо, жалостливое, что Пётр Никитич даже приостановился.

– Виктория Сергеевна, добрый вечер! Что это вы над собакой склонились? Помочь чем?

– Здравствуйте, Пётр Никитич. Да вот… собаку машиной сбило, хочу её в ветеринарную клинику отвезти, жалко её. Может поможете до машины её донести?

Пёс был крупным, а Виктория Сергеевна такая маленькая, пухленькая, хорошенькая, что-то кольнуло у него в груди. Пётр Никитич схватил пса на руки и понёс за Викторией Сергеевной на автостоянку. Пока они укладывали пса на заднее сиденье машины, он издох. Глаза Виктории Сергеевны наполнились слезами.

– Похоронить его надо бы по-людски. Поеду за МКАД, вот только лопату надо у сторожа гаража попросить.

Пётр Никитич тут же решил ехать с Викторией Сергеевной. А что? Дома его не сильно ждут. В последний раз жена ему брякнула: «Ты, Никитич, старый, скоро помрёшь, мне надобно учиться одной жить», помирать он вовсе не собирался, но на жену обиделся. Чего ему торопиться?

Побежал к сторожу стоянки, выпросил лопату на пару-тройку часов, и они покатили с Викторией Сергеевной в ближайший лесопарк.

В машине Пётр Никитич любовался соседкой. За рулём она сидела прямая, строгая, машину вела ровно, аккуратно, тормозила плавно, и так уютно и хорошо стало Никитичу, что он и совсем вылезать из машины не хотел. Пса похоронили, поехали домой и Виктория Сергеевна пригласила Петра Никитича на чашечку чая, хотя время уже приближалось к полуночи.

Дома у Виктории Сергеевны было тихо, уютно и спокойно. Старинная дубовая мебель, красивый абажур над столом, китайское покрывало на кровати, старинные чашки, в углу комнаты компьютер. Виктория Сергеевна работала переводчиком на дому. Пётр Никитич пил чай до двух ночи. Когда вернулся домой, жена пылала яростью.

– Ты где был старый развратник? По бабам пошёл!

Петру Никитичу спать не хотелось. Он молча вышел из комнаты и пошёл на кухню, где в это время будущий зять в одиночестве пил грузинское вино. Пётр Никитич заметил зятю, что настоящие мужчины вино не пьют и отправил его за водкой. До самого утра пил горькую. Идти в волшебную кровать к благоверной ему не хотелось. Когда ближе к утру она заявилась на кухню, Никитич выставил вперёд двухметрового зятя и сказал, что у них мужской разговор. Жена влепила ему пощёчину.

Наступило лето. Виктория Сергеевна уехала на дачу, а Пётр Никитич напросился к ней в гости. Два месяца провёл, как в раю. Маленький уютный деревенский домик, грядки, долгие разговоры по вечерам. Когда вернулся в Москву, у порога стояли два чемодана с его вещами. Он всё понял, подхватил чемоданы, молча съехал жить в свою мастерскую.

Всё бы ничего, но наступала осень, а мастерская не отапливалась. Пётр Никитич купил несколько обогревателей, пытаясь хоть как-то согреться. Его грызла тоска. Виктория Сергеевна к себе жить не пускала, а значит, надо было продолжать процесс ухаживания. А тут дочь позвонила, пригласила на премьеру спектакля. Пётр Никитич тут же перезвонил Виктории Сергеевне и пригласил её на совместный выход в свет. Она согласилась и вечером за ним заехала на машине.

В театре Пётр Никитич сидел на почётном первом ряду. Спектакль был молодежным, с огромной массовкой. Пётр Никитич долго искал в толпе массовки дочку, но так и не нашёл по причине того, что лица актеров были раскрашены до неузнаваемости. Оркестр гремел как из Иерихона, главный герой был молод, прыщав и гнусав. Добила Петра Никитича сцена с грязью, когда в декорациях приоткрылись отверстия и главную героиню, включая массовку, обдали несколько струй коричневой жидкости, и эту жижу массовка начала под музыку размазывать друг по другу. На сцене в луже бесновалась куча грязных оборванцев. Пётр Никитич окончательно потерял надежду отыскать дочь, с ужасом думая, что вся эта грязь, не дай Бог, утечет со сцены и выльется ему под калоши. Хорошо было только от того, что здесь в театре, после мастерской было тепло и сухо. Глаза его прикрылись, очки съехали на нос, и он задремал. Однако вскоре опомнился, встрепенулся, повернулся к Виктории Сергеевне.

– Спектакль дерьмо, а ноги в тепле.

Виктория Сергеевна застыла в задумчивости: «Брать или не брать?», вот в чем вопрос.