Читать книгу Хома Брут - Ольга Коханенко - Страница 2

Новелла I
Проклятый хутор
Глава II
Заброшенный шинок

Оглавление

Хромая, Хома одиноко топал по пыльному шляху. Смеркалось. Багровая заря уже давно отцвела, забрав вместе с собою тепло. Вечерняя роса тонкими бусинами усыпала траву. Поля вокруг поблескивали, словно звездное небо. Большой палец бурсака неприятно саднил после падения. К тому же он с огорчением обнаружил, что разорвал сапог и теперь тот просил каши, в любой миг рискуя развалиться. Дорожного мешка у него больше не было, зато вечно сопровождающий его в семинарии голод – был.

Семинарист уныло брел, завистливо поглядывая на горящие вдалеке огни хуторов.

«Как здорово было бы оказаться сейчас в тепле, – мечтательно подумал он и тут же спохватился: – Наверное, мне не стоит задерживаться в дороге, если я не хочу разгневать пана. Кто знает, как он воспримет опоздание? Вдруг осерчает и прогонит? Тогда весь этот путь будет проделан совершенно напрасно. Да еще и ректор будет недоволен, что я не выполнил его поручение…»

Где-то вдалеке брехали собаки, словно напоминая, что вокруг все же есть люди, пусть и далеко. Поднялся сильный, пронизывающий ветер. Пыль и песок больно ударяли в глаза, заставляя парня щуриться и постоянно останавливаться, чтобы проморгаться.

В очередную такую остановку Хома заметил впереди неприглядный деревянный шинок с соломенной крышей. Покосившееся строение было давно не белено, одна из стен завалилась, ее подпирала балка.

– Все же лучше, чем в поле ночевать! – поежился Хома.– Да еще и с пустым брюхом! – пошарив в шароварах, он нащупал два полугроша.

– Ладно, небольшая остановка не повредит. Э-э-эх! Лишь бы пустили!

Бурсак робко направился к шинку. Вокруг валялся всякий мусор, потрескавшиеся лавки и битая посуда. Трава росла так густо, что Хома на мгновение усомнился, не заброшен ли шинок. Но тусклый свет, мягко лившийся из узкого немытого окна, убедил бурсака попытать удачи.

– Видать, шинкарка шибко уродлива! – с усмешкой пробормотал парень, оглядывая шинок, и рассмеялся собственной шутке, никак не решаясь сделать последние несколько шагов.– Али безрукая!

Холодный ветер подтолкнул бурсака в спину, напомнив о его бедственном положении. Скукожившись, Хома задумчиво поглядел на полугроши, спрятал их в карман и решительно направился к двери: «Эх, была не была! Авось пустят заночевать!»

Перешагнув густо растущую перед входом крапиву, бурсак припал к окну, сплошь увитому паутиной.

Внутри шинок выглядел еще мрачнее, чем снаружи,– впрочем, из-за грязи было мало что видно. Пытаясь хоть что-то разглядеть, краем глаза Хома заметил какое-то шевеление. Значит, внутри кто-то был.

Набравшись храбрости, парень отошел от окна, отворил тяжелую дверь и заглянул внутрь. Косматый худой мужик в грязной рубахе сидел на лавке и, опустив руки, пялился на чарку горилки на столе. Вокруг царило запустение: тут и там стояла немытая посуда, стены украшали узоры паутины, пол был давно не метен. Освещался шинок одной тускло горящей свечей, стоящей на столе, за которым сидел мужчина.

Услыхав скрип двери, он медленно поднял лохматую голову и недобро глянул на Хому. Парень от неожиданности даже попятился, подумав про себя: «Кажется, и здесь не рады бурсакам…»

Мужчина неуклюже попробовал встать, но у него не вышло. Он злобно улыбнулся и вдруг рассмеялся. Лицо его приобрело заинтересованное и благодушное выражение, он выпрямил спину и произнес елейным голосом:

– Чего тебе, хлопец? Горилки хочешь?

Хома из вежливости снял шапку и, продолжая мяться на пороге, сделал самую жалостливую мину:

– Пусти, хозяин, переночевать? Не хочется в поле оставаться.

Мужчина обвел шинок мутным взглядом, словно соображая, о каком таком поле Хома говорит.

– Что ж,– шинкарь чертыхнулся, безуспешно намереваясь встать. Задумчиво оглядев бурсака от курчавой головы до дырявых сапог, он прибавил:

– А платить есть чем?

– Конечно, есть! – нервно хихикнул Хома.– Только не сейчас, попозже. Я направляюсь на кондицию, мне щедро заплатят! – торопливо пояснил он и, умоляюще взглянув на хозяина, пообещал: – На обратном пути заплачу обязательно!

Шинкарь недоверчиво усмехнулся, что-то прикидывая в голове, и наконец сказал:

– Проходи. Так пущу.

С трудом поднявшись, мужчина смахнул рукавом со стола засохшие крошки и отодвинул от себя чарку. Был он без сапог, да и вообще, кроме запятнанной рубахи, на шинкаре ничего не было. Прикрыв рубахой тонкие коленки, мужик указал на лавку:

– Я сейчас, присаживайся.

Хома робко ступил в шинок и сел на то место, где только что сидел хозяин. Прикрывая голый зад, шинкарь скрылся из горницы и вернулся в мятых штанах и в сапогах, аккуратно причесанный. Глядя на ерзающего на лавке Хому, он вежливо поинтересовался:

– Голоден небось, хлопче?

«Спрашиваешь еще»,– подумал про себя бурсак, а вслух сказал: – Ей-богу, голоден! В животе как будто кто колесами ездит!

– Ну-ну,– улыбнулся шинкарь и, покачиваясь, поспешил из горницы.

«Кажется, печь растапливает,– прислушался парень, оглядывая унылый шинок.– Не похоже, чтобы здесь было что пожрать!»

На мгновение ему показалось, что в дальнем углу промелькнула тень. Бурсак встревоженно уставился туда. Освещение было таким тусклым, что таращиться бесполезно, все равно ничего не разобрать. Решив, что это могла быть крыса, Хома успокоился.

Послышались шаги, вернулся шинкарь. Улыбнувшись, он опустил на стол перед Хомой свежий на вид и почти целый каравай, две чарки горилки и полмиски едва теплых галушек: «На вот, угощайся!»

Хома жадно глянул на угощение. По всему шинку раздалось голодное пение его живота.

– Ну, чего же ты робеешь? – рассмеялся шинкарь.

– Хозяин,– у парня даже голова закружилась, так сильно он хотел есть.– Значит, по рукам: деньги на обратном пути?

– По рукам,– ухмыльнулся шинкарь, и его лицо стало серьезным.– Меня Горивит зовут, запомнишь?

– Запомню,– кивнул бурсак.– А я философ Хома Брут, иду из семинарии на кондицию к зажиточному пану,– зачем-то прибавил Хома и, не дожидаясь ответа Горивита, жадно припал к одной из чарок. Густая горилка потекла по усам, бурсак враз повеселел и стал разговорчивее:

– А что, Горивит, дела идут не очень?

– Это почему ты так решил? – Шинкарь отвернулся и взял из угла метлу.

«Ясно же, что неважно,– подумал Хома, опустошая вторую чарку.– Прислужницы даже нет. Ну да не стоит его злить».

Хозяин погрузился в свои мысли и стал мрачно подметать шинок, покачиваясь и сердито косясь по углам.

Согревшись, Хома обмяк и расслабился. Глядя на сутулую спину Горивита, он вяло думал: «Эк удачно сложился вечер! Всяко лучше, чем в поле ночевать!»

Съев и выпив все, что подал хозяин, Хома хотел окликнуть Горивита, но тут откуда-то из угла выпрыгнул страшно уродливый кот. Выскочив под ноги испуганно схватившемуся за сердце шинкарю, котяра уселся перед столом, уставившись на Хому недобрыми мутными глазищами. Морда у кота была паскуднейшая. Оба глаза заплыли бельмами, и весь он был невозможно потасканный, облезлый, горбатый и ужасно наглый.

Парень даже замахал руками под его тяжелым взглядом:

– Сгинь! – и перекрестился три раза. Котяра препротивнейше зашипел и медленно побрел прочь, пропав из виду.

– Что, напугал он тебя? – выдохнув, ухмыльнулся шинкарь.

– Ну и мерзкий котяра! – признался бурсак. – Твой, что ль?

– Достался вместе с шинком,– угрюмо ответил Горивит и глянул на пустые чарки.– Еще горилки тебе?

– Можно,– удивленный такой щедростью, Хома так и замер.– Сейчас у меня с собою вон только… – он вынул из кармана медяки и, положив на стол, придвинул к Горивиту.

Шинкарь со вздохом взглянул на медяки.

– Убери,– и, взяв чарки, пошел за новой порцией. Смутившись, Хома протянул руку и сунул полугроши обратно в карман.

Откуда ни возьмись снова вылез котище и, по-хозяйски развалившись на полу посреди шинка, злобно уставился на семинариста больными глазами.

«Ну и страшилище,– Хома перекрестился.– Такой всех посетителей распужает! Но, может, он мышей да крыс хорошо ловит?»

Кот равнодушно отвернулся от парня, свернулся клубком и, кажется, задремал.

Тем временем показался хозяин с полными чарками горилки в руках. Не заметив кота, шинкарь споткнулся об него и, не успев выставить руки, грохнулся на пол и опрокинул чарки. Горилка потекла по полу и по одежде. Громко взвыв, котище вытянул когти и прыгнул мужику на ноги. Горивит заорал во всю глотку и, перевернувшись, замолотил кулаками по коту, стараясь стряхнуть его: «Тварь!»

Охнув, Хома бросился на помощь шинкарю, оттаскивая от него истошно воющего котяру. Тот бился как дикий зверь, тараща жуткие глаза и плюясь во все стороны. Лапы у него оказались удивительно мускулистыми и противными на ощупь даже больше, чем на вид. Изрядно попотев, Хома насилу оторвал его от Горивита. Наконец побежденный кот отстал и с мерзким шипением уполз куда-то в угол.

Шинкарь обалдело оглядел залитые горилкой штаны и истерзанные ноги. Потом схватил Хому за руку, чтобы подняться.

– Ну и скотина! – он испуганно озирался по сторонам. Руки у него дрожали.– Давай-ка выпьем! – в отчаянии предложил он и, ссутулившись, поспешил за новой порцией горилки.

– Почему б не выпить? – ухмыльнулся ему вслед Хома, довольно пригладил усы и, развязав зипун, по-хозяйски плюхнулся на лавку.

Хозяин вернулся с четырьмя чарками горилки и, расположившись рядом с гостем, принялся жадно пить.

– Спасибо тебе, Горивит! – Хома с таким удовольствием припал к чарке, что у него на глазах заблестели слезы счастья. Горивит ничего не ответил.

Молча и торопливо они выпили по две чарки. Подмигнув Хоме, хозяин резво принес еще.

– Нет, ну какой противный кот! – захмелев, обратился к нему Хома.– Шибко он тебя?

– А! – Горивит равнодушно показал на дырки в штанах. Сквозь рваную ткань виднелись кровавые подтеки.– Не впервой,– грустно хохотнул хозяин.

– Да гнать его надо! – разошелся Хома и ударил кулаком по столу.– Ишь, чего творит!

В углу снова промелькнула тень. Парень сжался, испугавшись, что кот, услышав его слова, вдруг выскочит и вцепится ему в лицо.

– Надо,– уткнувшись в чарку, Горивит совсем помрачнел и явно не желал поддерживать беседу.

Зато захмелевший Хома был необычайно доволен. Чем больше заполнялся его живот, тем сильнее теплело у него на душе. Ему было так хорошо, что захотелось обнять весь мир, даже противного кота и угрюмого хозяина. Зажмурившись, бурсак затянул песню:

Там, у вишневом у саду,

Там соловейко щебетал.

До дому все просилась я,

А он меня не отпускал.

Ты милый мой, а я твоя,

Пусти меня, взошла зоря.

Проснется матушка моя,

Захочет знать, где я была.

– А ты на то ей дай ответ:

– Была чудесной майска ночь.

Весна идет, красу несет,

И рады все ее красе!


Горивит хоть и путал слова, вторил ему:

Ты, мать моя, не молода,

Я – молода и весела.

Я жить хочу, и я люблю!

И не ругай ты дочь свою.

– Ах, дочь моя, речь не о том,

Где ты гуляла в эту ночь.

Коса твоя расплетена,

А на глазах блестит слеза.

– Коса моя расплетена,

Ее девчата расплели.

А на глазах горит слеза,

Ведь попрощалась с милым я…


– Скучно, хозяин! – шикнул на него Хома.– Мрачно, невесело. Потому и шинок пуст, понимаешь? Да разве так отдыхают?! Надо так, чтобы душа от восторга развернулась! – отстегнув саблю и положив ее на стол, парень вскочил с лавки.– А хочешь, я спляшу?

Горивит ничего не ответил, но разгулявшемуся Хоме было все равно. Вскочив с лавки, он принялся отплясывать гопака, залихватски приседая и весело посвистывая. По полу застучали его сапоги. Бурсак зарумянился, заулыбался.

Впервые за долгое время он был таким сытым и пьяным. Забыв обо всем на свете, Хома кружился в танце, спотыкаясь, тяжело дыша, но не сбавляя темп, не боясь мерзкого кота и не обращая внимания на хозяина, который перестал петь и глядел на него недобро, с каждой новой чаркой становясь мрачнее тучи.

Исполнив три длинные песни и одну покороче, намотав несколько кругов по шинку, парень наконец запыхался. Подбежав к столу, он плюхнулся на лавку, чтобы промочить горло. Отхлебнув горилки, он облил усы, довольно облизнулся, громко по-детски рассмеялся, качнулся на лавку и захрапел.

Хома Брут

Подняться наверх