Читать книгу Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви. Часть первая - Ольга Козырева - Страница 25

Я снова стою в пробке. То же самое вокруг делают сотни людей, тысячи. Несмотря на десять вечера, столичное зло упорно не желает рассасываться. Оно расползлось по всем переулочкам Садового, оккупировало Бульварное, МКАД и прочно воткнулось в окраины. В такие дни москвичей посещает ощущение, что домой они доберутся в лучшем случае через неделю. И то, если бросят машину и залезут в метро. В метро пробки к десяти уже точно рассосались, да и выглядят они иначе. В час пик можно пропустить парочку поездов, прежде чем людская толпа внесет тебя в двери, утрамбовав, как шпротину в банке.

С недавнего времени я стала чувствовать себя в пробках, как дома. Я переосмыслила роль пробок в нашей жизни. Пробка – возможность отдохнуть, побыть одной. Любите пробки! Стою, отдыхаю, наслаждаюсь жизнью. Я уже полгода езжу на новую работу. Не могу сказать, что я к ней привыкла. Но обратно хода уже нет. Мой босс с Арбата подождал три месяца, да и взял нового юриста.

Я езжу к девяти на другой конец Москвы. Два часа туда и два обратно. Но по сравнению с моей новой работой, где звонят одновременно три телефона, кто-то один дергает за рукав, а кто-то другой «вежливо» нависает над головой (самые деликатные просто пишут в мессенджеры), а в почту без конца сыплются письма, письма, письма, дорога по не едущей Москве – это просто релакс. Тепло, любимое радио, спокойно, безопасно. Ну, почти безопасно. Некоторая опасность все же исходит от телефона, но надежда на свои два часа покоя есть, особенно вечером, когда уже довольно поздно. Можно даже спеть.

Мне кажется, если б я не бросила заниматься музыкой, из меня вышла бы неплохая певица. Я люблю попеть в машине. У меня даже распечатаны некоторые слова и записаны на диск «минусовки». Только я начала Барбару Стрейзенд («We may be oсeans away…»), как телефон начал нервно подпрыгивать и выть не своим голосом.

– Лазарева! – я аж подпрыгнула.

«О, нет, только не он…». Что ж такое: десять вечера все-таки. Но это был именно он. Звонил издатель. Да, раньше он был просто Эдуард, а теперь Издатель. И он уверен, что может звонить в любое время суток.

Началось все не так давно. И поначалу было лишь эпизодически. Один невинный звонок в девять, второй через месяц в десять. А потом накатила лавина, которая сбивает с ног, как сейчас. В любое время, в любом месте, с любой темой.

– Лазарева, сколько у нас тираж?

– Семнадцать тысяч.

– У людей тиражи по сто тысяч, – вкрадчиво протянул Эдуард; странный тон…

– У кого? У «Космо»? Но они выходят тридцать лет, а мы полгода…

– У людей тиражи по сто тысяч, – уже ледяным тоном повторил издатель.

Он говорил так, будто я его коварно обманула, скрыла, что бывают такие тиражи, перекрыла доступ к страничке с выходными данными во всех журналах мира – и теперь это может иметь страшные, непредсказуемые последствия.

– У людей тиражи по сто тысяч, если они продаются повсеместно. А мы продаемся только там, где нас берут без доплат! Чтоб «везде», нужен бюджет на продвижение, да и стоимость печати будет огромная.

Я пытаюсь говорить спокойно и аргументировано. Мол, не ведусь на провокации. Хотя слушать эти речи от человека, не позволяющего редакции пользоваться курьерами компании, как-то даже дико. Он считает, что курьер – это слишком большая роскошь для журнала. Курьер роскошь, а тираж в сто тысяч – подайте. Трубка тем временем раскалялась, из нее уже слышался ор.

– Меня не интересуют твои отговорки, Лазарева, у людей тиражи по сто тысяч! Твою мать! У людей тиражи по сто тысяч, я говорил с людьми, сто тысяч!

Я еще раз попыталась вставить мотивированное и логичное объяснение. Но мои слова потонули в потоке брани. Каждая его фраза про сто тысяч выводила его на более высокий виток раздражения. Все выше, выше, выше градус накала. Если бы своей злостью он мог поднимать предметы, то, наверное, мы вместе с машиной уже бы левитировали над пробкой.

– У людей тиражи по сто тысяч, – он быстро достиг нужного состояния и уже визжал.

Он меня не слышит. Что делать? Бросить трубку? Слушать? Орать в ответ? Трубка приросла к руке. Туплю, молчу и слушаю. Я в дурном сне или только что сошла с ума прямо тут, в пробке? Может, это розыгрыш? Я хорошо помню, только сегодня утром он активно осуждал большие тиражи, придирчиво спрашивал, зачем мы напечатали аж семнадцать тысяч, зачем так МНОГО, такая дорогая печать, и вероятно, большие тиражи печатают одни дебилы. Да-да, так и сказал… Утром. И вот, каких-то десять часов спустя, все стало наоборот. Почему?

– Я встречался с людьми, в других журналах тиражи по сто тысяч, – гремел Эдуард, – б… ть, это твоя работа, Лазарева, гора родила мышь, ты не успеваешь одно, так сразу начинаешь не успевать другое.

– Но сегодня утром ты говорил совсем другое…

– Лазарева, я хочу тираж сто тысяч, это ты, ты должна была сделать, твою мать… Ты. Должна. Б… ять, … мать, хрена… завтра.

Наконец он отсоединился.

Чувствую себя прибитой. Как будто мне от души дали чугунной сковородкой по башке. Утром этот тираж был плохой, потому что был слишком велик, а вечером он стал плохой, потому что слишком мал. Когда произошла трансформация? Почему она произошла? Кажется, куда-то делся кусок реальности.

– Ну, что, курица! Допрыгалась? – это я спросила сама у себя, – Ты думала, он только на других орать будет? А ты будешь вся такая деловая и в белом?

Мужик в соседней машине с интересом наблюдал, как я разговариваю сама с собой.

– Че смотришь? Почему тираж не сто тысяч еще? – я гавкнула в закрытое окно и, тут же застеснявшись этой несдержанности, нырнула в образовавшуюся в потоке машин дырку.

Что это было только что? Ведь Эдуард умный и интересный мужик. А тут вдруг сам себе перечит. Визжит… Мне вдруг стало даже жалко неадекватного Эдуарда. Зачем так делать? Он здоров? Может, он бесноватый? Мама говорит, трубку надо крестить.

Я вспомнила потерянные лица «как бы топ-менеджмента» на коллоквиуме. Вот, значит, как они живут. А как ведут себя умные люди в таких ситуациях? Что они делают? Как отвечают? Наверное, они в них не попадают. В них попадают такие бестолковые самонадеянные лохушки, как я… You are welcome, Ася Лазарева. Теперь ты среди них. Такая же овца. Мы еще смеялись с Дусей, мол, как долго я буду до их кондиции доходить. Зря смеялись. Оказалось, недолго. Дошла!

Может, умные цельные личности сразу берут и уходят, не взирая ни на что? Но я не готова! И куда? А как же журнал? Журнал же не виноват. Редакция не виновата. Что будет с девчонками, если я все брошу? Да и для меня самой полгода опыта – слишком маленький срок, чтобы найти приличную должность в другом издательстве. Блин, это ж надо было так вляпаться… Я работаю с девятнадцати лет. И на госслужбе, и в банке, и больших, и в маленьких компаниях. Но такого еще не видела.

«Какой тираж в сто тысяч? Он головой ударился?»

Сети за этот тираж ценничек выставят в пару миллионов евро, наверное. На этом поборы не кончатся, надо будет каждый месяц еще и доплачивать за право торговать. А официальная торговая наценка – это так, «мелочь», малозаметный бонус для сетей. Они это и за деньги-то не считают. Суммы, которые они получают за «вход» и в качестве «доплат», в десятки, а то и в сотни раз превышают прибыль с наценки».

С прессой в отечественном ритейле дела обстоят именно так. Все осложняется тем, что все эти расходы никак нельзя «повесить» на читателя. Кто будет покупать журнал стоимостью с банку красной икры? Вся надежда на продажу страниц под рекламу, именно это должно давать основной доход. Но мой издательский дебют несколько осложнил тот факт, что на дворе стоял печально известный всей мировой экономике 2009 год. Мало того, что интернет уже основательно откатил золотую эру журналов в прошлое, так еще и кризис доедает остатки некогда жирного рекламного пирога. Многие деятели всерьез обсуждают, как скоро журналы исчезнут вообще, как явление. Реклама пропала даже с «наружки». Голые щиты бесстыдно предлагают сами себя повсюду – и на окраинах, и в центре Москвы: «Здесь могла быть ваша реклама». В области же они попросту неприлично зияют пустотой, не унижаясь до каких-либо предложений. Проще говоря, рекламы нет почти ни у кого, что же говорить о маленьком, никому не известном, одиноком журнальчике, не предлагающем ни сплетен, ни порнухи, ни даже программы ТВ?

В таких мрачных мыслях, я пробиралась в пробке к дому. Все удовольствие от своего часа покоя было напрочь испорчено. Однако все-таки утешает, что такая лохушка не одна я. Те несчастные на тренинге, которых я назвала «стадо топ-менеджеров», получается, не такое уж и стадо. Вот не суди и судим не будешь. Это просто люди. Им тоже некуда деться.