Читать книгу Яблоко Купидона (сборник) - Ольга Крючкова - Страница 5

Супруги Погремцовы достигли имения графа Астафьева. Дмитрий Федорович волновался, переживая, как «жених» отнесется к отсутствию «невесты».

Павел Юрьевич встретил своих будущих родственников с распростертыми объятиями:

– Как я рад вас видеть! Доброго здравия вам, Дмитрий Федорович, и вам, Мария Ивановна!

Друзья расцеловались по русскому обычаю, и граф приложился к ручке своей будущей тещи.

– А где же Наталья Дмитриевна? – хозяин округлил глаза.

– Ах, ваше сиятельство, Павел Юрьевич, вы же знаете, эти взрослые дочери, с ними сплошные проблемы: то мигрени, то женские недомогания, – Погремцов многозначительно покашлял.

– Да…да, я понимаю. Жаль, конечно, что о помолвке придется объявить в отсутствии виновницы сего события, но ничего сошлемся на ее недомогание. Думаю, гости поймут…

В просторном зале, мебелированном по последней моде, собралось множество гостей, каждый из которых жаждал вручить подарок графу. Не отстали и от них Погремцовы.

Дмитрий Федорович, памятуя о славном прошлом графа, преподнес ему охотничье ружье тульского производства, украшенное дивной инкрустаций.

Хозяин остался доволен подарком старинного друга:

– Будем с вами, Дмитрий Федорович, охотиться в моих угодьях. И это ружье я непременно буду брать с собой…

После поздравлений и подарков, гости сели за изысканно сервированный стол, ломившийся от всевозможных яств, были среди них и французские устрицы.

Хлебосольный гостеприимный хозяин потчевал гостей, расхваливая новое, непривычное для русского желудка, кушанье.

– Господа, отведайте сие блюдо. Оно прекрасно, не иначе, как – дар Афродиты. Помните ли вы, Дмитрий Федорович, как мы откушали его впервые во Франции почти двадцать лет назад?

– Конечно! – гость кивнул, но, честно говоря, вкушать дары Афродиты ему вовсе не хотелось, в то время как на него аппетитно смотрел запеченный в меде лосось и грибочки.

Но, увы, как говориться: се ля ви! – ведь хозяина не обидишь.

Дмитрий Федорович понимал, что его старинный друг специально закал сей морской продукт, дабы напомнить ему о минувших днях молодости. Гости не однозначно прореагировали на устриц: кто-то решил попробовать, а кто-то – не искушать желудок непривычной едой. И как окажется в дальнейшем, последние поступили весьма благоразумно.

Дмитрий Федорович подцепил устрицу специальными щипчиками и положил себе в тарелку. Мария Ивановна тотчас шепнула супругу:

– Не вздумайте и мне положить. Я эту гадость есть не буду…

– Но… – попытался возразить супруг.

– Никаких «но», – прошипела Мария Ивановна, накладывая в тарелку салат. – Кстати, почему эти «улитки» граф называет дарами Афродиты?

– Вы право же! – негодовал будущий тесть. – Это не улитки! А дар Афродиты, оттого, что сия особа вышла из морской пены. Это такое эпическое сравнение. Просто граф человек начитанный и в молодости интересовался мифологией…

– А-а-а, – протянула Мария Ивановна, удовлетворившись ответом супруга.

Мария Ивановна старалась не смотреть на мужа, когда он щипчиками расправлялся с «дарами Афродиты» и затем поглощал их. У госпожи Погремцовой к горлу подступила тошнота, и она отпила столового вина из бокала.

Когда же гости немного насытились, хозяин произнес речь, в которой благодарил всех собравшихся и объявил, что намерен жениться на Наталье Дмитриевне Погремцовой. Тотчас взоры устремились на супругов Погремцовых. Дмитрий Федорович почувствовал, как многие из гостей, смотрят на него совсем по иному, нежели ранее. «Еще бы, ведь – я будущий тесть самого графа Астафьева!» – гордо подумал он.

* * *

После ужина гости направились в бальный зал. Он был украшен гирляндами из искусственных цветов, вдоль стен стояли небольшие столики с прохладительными напитками.

На оркестровом балконе, уже собрались музыканты, готовые в любой момент грянуть мазурку или польку.

Наконец заиграла музыка, бал открывался вальсом и хозяин дома, граф Астафьев, пригласил Марию Ивановну оказать ему честь открыть бал.

Госпожа Погремцова засмущалась, но была польщена вниманием будущего «зятя». Тот же в свою очередь проявил себя искусным танцором, ловко вальсируя с гостьей. Остальные приглашенные присоединились к ним – бал начался.

Пока Мария Ивановна наслаждалась мелодичными звуками вальса и приятным обществом, ее супруг, господин Погремцов почувствовал себя несколько дурно. Он подошел к столикам, где стояли прохладительные напитки и налил себе минеральной воды, выпил ее, отчего ему стало несколько лучше.

Дмитрий Федорович даже любезно раскланялся с предводителем дворянства, улыбнулся его очаровательной необъятной супруге, пока вновь не почувствовал себя дурно: голова закружилась, к горлу подступила тошнота, в животе неприлично забурчало.

Господин Погремцов мужественно дождался, пока Мария Ивановна не насладиться обществом хозяина, и когда та вернулась, сообщил ей ужасную новость:

– Душа моя, я что-то неважно себя чувствую… Да и о Наташеньке беспокоюсь… Может, откланяемся и домой? – робко спросил он у жены.

– Наташа – под присмотром, не волнуйся. А с вами то, что стряслось?

– Ох, чует мое сердце, не надо было есть устриц. Дурно мне…

– Говорила вам: все эти улитки – не для желудка русского человека. Да и все у вас – никак у людей. Вон сколько гостей откушали сие блюдо и ничего, а вам одному дурно… Ох, наказал меня Господь! – причитала Мария Ивановна.

– Ну, сколько говорить вам! Устрицы – не улитки, а моллюски…

– Ах, все равно. Какая теперь разница, если они у тебя в животе не улягутся. Что улитки, что моллюски – все едино, сплошная отрава.

* * *

От Астафьево-Хлынское до Погремцовки было не более часа езды. Но супруги Погремцовы вот уже второй час пребывали в пути. Дело в том, что как только их дрожки покинула имение графа, с Дмитрием Федоровичем случился казус, благо, что дорога шла лесом, и в укромных местах недостатка не было.

И вот опять…

– Пантелемон! – взмолился Дмитрий Федорович, держась за живот. – Останови…

– Что опять?! – возмутилась Мария Ивановна. – Пятый раз подряд! Чего у вас там, нескончаемые запасы?

– Ох, Мария Ивановна, не сердитесь на меня… Пантелемон, остановись у рощицы, не могу я более.

– Эх, барин, и чаго вы всякую дрянь ели? – высказался кучер.

– Не твое дело! А сам-то забыл, как двадцать лет назад со мной устрицами объедался во Франции? – напомнил Погремцов своему кучеру, а в бытность войны 1812 году – денщику.

– Так то ж во Франции. Чаго там жрать-то: ни борща те, ни водки, ни огурчиков соленых, ни репы пареной… Одна муть заграничная: улитки энти, салаты… Тьфу! Искромсают овощи, что ложкой подцепить нельзя! Одна порча продукта…

– Ох, Пантелемон, выпороть бы тебя…

– На то воля ваша, барин, – кивнул кучер, прекрасно зная, что хозяин его не накажет. – Пру-у, – он остановил лошадей.

– Давайте быстрей, уж скоро ночь на дворе, а мы все едем, – заметила Мария Ивановна.

– Не барыня, – встрял всезнающий Пантелемон, – мы выезжали часов в шесть. Таперича, небось семь, али начало восьмого… До ночи еще далече… Успеем до захода солнца, даже если еще останавливаться будем.

Барыня вздохнула, подумав, что останавливаться непременно придется.

Погремцов покрылся потом, его затрясло, он опрометью бросился из дрожек прямо к лесу.

– Вот и наелся даров Афродиты… – съехидничала его супруга. – Не удивлюсь, если он на волков наткнется…

– Что вы, барыня, волков в наших лесах поискать надобно, – уточнил Пантелемон. – Вона у прошлом годе на охоту ходили, одного волка только и добыли…

Пантелемон повернулся к своей благодетельнице и попытался развить мысль дальше, но…

– Бог мой! Пантелемон! – барыня помахала рукой около носа. – И чего ты только пил?

– Да водку, барыня… Правда чесноком и лучком закусил.

– Оно и чувствуется! Ох, и где же Дмитрий Федорович? Сколько же можно?

Наконец нервы барыни сдали, она более не выдержала:

– Пантелемон, ступай за барином. Может ему плохо совсем.

– Как угодно, вашей милости.

Пантелемон слез с козел и направился в лес на поиски барина.

– Ох, Господи Иисусе! – Мария Ивановна перекрестилась. – Пошли мне терпения!

* * *

– Наташенька, душа моя! – воскликнул Константин, пытаясь справиться с многочисленными крючочками ее наряда, но они, увы, не желали сдаваться.

– Желанный мой… – Наташа, охваченная страстью, рвала на Костеньке мундир.

Они в исступлении упали на землю…

Неожиданно рядом раздался треск веток, но влюбленные не обратили на это обстоятельство внимания.

* * *

Дмитрий Федорович присел под деревом, и … наступило долгожданное облегчение. Неожиданно он услышал голоса.

– Странно, как будто молодая барышня с мужчиной… – неожиданно его осенило. – Любовники! У них свидание.

Дмитрий Федорович, сделав свое дело, уже было собирался надеть штаны, когда услышал:

– Наташенька, душа моя! – говорил мужской голос.

– Желанный мой… – вторил ему женский…

Дмитрий Федорович подпрыгнул от неожиданности и забыл застегнуть брюки:

– Наташенька! Это какая такая Наташенька? А?

Он опрометью бросился через кусты, очутившись на небольшой полянке, где в ужасе увидел растерзанную дочь, а на ней… гусара в расстегнутой рубашке.

Константин неожиданно услышал, как кто-то несется прямо на него с Наташей. Реакция его была мгновенной: он вскочил и этот некто встретился с его увесистым кулаком.

Наташа издала душераздирающий вопль:

– Не-е-е-е-т! Это мой отец!

Константин опешил: на земле лежал мужчина в спущенный брюках … И глаз его уже начал заплывать пунцовым цветом. Словом, сплошной срам и стечение обстоятельств.

От неожиданной развязки многообещающей любовной сцены, не осталось и следа, лишь сожаление о не произошедшем… Константин подобрал венгерку, вскочил в седло и умчался, бросив свою возлюбленную на волю судьбы и милость искалеченного родителя.

* * *

Мария Ивановна, теряя последние капли терпения, сидела в дрожках. Наконец она не выдержала, спустилась на землю и нервно начала прохаживаться. Неожиданно из леса появился Пантелемон.

– Где барин? – поинтересовалась Мария Ивановна.

Пантелемон шел прямо на барыню, безумно вращая глазами. Женщина не на шутку испугалась и отступила к дрожкам.

Кучер упал на колени и возопил:

– Убили! Барина убили!

У Марии Ивановны сердце ушло в пятки, внутри все похолодело.

– Ты чего орешь, безумный! Как убили? Кто?

– А-а-а! – продолжал орать Пантелемон. – Кормилец наш! Как мы без него? – он взглянул на барыню, утирая сопли и слезы.

Мария Ивановна оцепенела от ужаса, не зная, что и делать. Наконец, превозмогая страх, она сказала:

– Веди меня к барину. Ну же!

Пантелемон встал и поплелся в лес, беспрестанно рыдая. Перед Марией Ивановной открылась удручающая картина: ее драгоценная дочь, Наташа, – в растерзанной амазонке, без шляпки, взлохмаченная, сидела на земле, склонившись над папенькой, не подающим признаки жизни.

Мария Ивановна бросилась к мужу, совершенно забыв про внешний вид дочери, и не удосужившись даже поинтересоваться: почему она здесь? – а не в своей комнате под присмотром Глаши.

– Дмитрий, голубчик! – Мария Ивановна упала на грудь мужа. – На кого же ты меня покинул, сердешный? Как же я без тебя? – причитала она, словно мещанка, называя мужа на «ты».

«Сердешный» начал приходить в чувства и приоткрыл глаза. Барыня воскликнула:

– Слава Богу! Дмитрий, вы меня напугали!

У барина все плыло перед глазами, но Мария Ивановну он разглядел.

– Маша, душа моя… Прикажите ловить проходимца… Он хотел обесчестить нашу дочь…

И Дмитрий Федорович снова закрыл глаза.

Наконец разъяренная маменька огляделась: муж лежал на земле со спущенными брюками, благо, что исподнее было на месте; дочь вся растерзанная сидела рядом и виновато смотрела то на нее, то на отца.

– Прекрасно, Наталья Дмитриевна! Это вы так-то болеть изволите? А, что мигрень у вас уже прошла?

Наташа молчала, всхлипывая, ей было страшно стыдно перед родителями и даже перед Пантелемоном, который непрестанно крестился, возблагодаряя Бога, что барин жив. Мало того гордость и самолюбие юной обольстительницы были задеты: увы, того, чего она страстно желала, так и не произошло, да и предмет ее плотских вожделений растворился в вечерней дымке. И неизвестно появится ли вновь.

– Немедленно приведи себя в порядок! – приказала Мария Ивановна дочери. – Садись на Арабеллу и направляйся за нами.

Наташа поднялась, жакет ее амазонки был расстегнут, причем в порыве страсти Константин оторвал несколько пуговиц. Белая блузка и вовсе пострадала от травы, зазеленившись местами, да и некоторые крючки, на которые она застегивались, были повреждены.

Мария Ивановна смерила дочь взглядом:

– И как в таком виде ты появишься в Погремцовке? – Наташа молчала. – Я, кажется, вас спрашиваю, Наталья Дмитриевна! – маменька снова перешла на резкий тон и, сняв с себя накидку из тафты, протянула дочери: – Вот прикройте свой срам. Вы выглядите как непотребная девка.

Наташа встрепенулась: «Бог мой! Неужели я – непотребная девка? Ах, зачем, я желала Константина? Отчего все так неудачно закончилось? Что же будет? Меня отдадут старику… Прощай мой любимый… Я буду греть старого Астафьева…»

Наташа приняла накидку и разрыдалась.

– Поплачь, может, осознаешь, что ты наделала. Вот очнется отец, придется все рассказать.