Читать книгу Мой мир. Вторжение. Книга вторая - Ольга Лущинская - Страница 6

Очнулся я уже в постели медкабинета. Благо, что очнулся. Я падал на тренировке с похожей высоты, но с такой – ни разу. Хорошо, что моя оболочка способна выдерживать большие нагрузки, чем людская. Голова ужасно болела, спина и того хуже. Уложили меня на живот, но сил хватило, чтобы перевернуться. Думаю, что отделался испугом и синяками. Я был просто перебинтован. Это странно, в прошлый раз я сломал руку. Правда, упал я на нее же. Удивительно, как мне позвоночник пополам не переломило. Или по земле не размазало. Девочки в палате я не видел. Оставалось лишь надеяться, что она жива. В идеале – цела, но сейчас важно, чтобы осталась в живых. С ужасной болью и большими потугами мне удалось сесть на кровать. Рядом с постелью стояла коляска. На нее я и переместился. В этот момент в палату вошли Влас и Табот. Я опередил их с порога:

– Живая?

– Да живая, живая, – усмехнулся Табот.

– Ты прям супергерой! – восхитился Влас, – Как ты это так? И смелости хватило!

– Не смелости, а, скорее, глупости, – засмеялся я, – Не подумал просто, автоматически прыгнул.

– Больше пятидесяти метров! И живой. Нет, ни за что бы ни поверил, если бы сам не увидел! – не успокаивался Табот.

– Да, прям кремень. Она жива, но сильно пострадала. Два ребра сломала, бедняжка. Испуг сильный. Милена все еще в отключке, так и не просыпалась.

Взгляд мой упал на заходящее солнце:

– Сколько я пролежал?

– Сутки. Ну, чуть больше, – отозвался Табот, – Главное, вы оба живы. И ты спас девушку. Первую. Это большой шаг. Надо поговорить с ней, когда очнется. Признаться честно, я очень хочу сделать это сам, но едва ли она со мной заговорит, а вот с тобой…

– Так или иначе, – оборвал его я, – Сразу говорить об этом не стоит. Ей нужно время, чтобы отойти.

Табот уселся на стул у стены:

– Ее родителям мисс Аттора ничего не сообщила. Не хочет поднимать тревогу. Аж злость берет, честное слово…

– Все занятия на сегодня отменили. Мы заходили к вам каждый час, – отозвался, присевший на кровать Влас.

– Чудила, сходи за кофе, будь другом.

Влас улыбнулся и одобрительно кивнул. Табот пересел на его место.

– Можно вопрос? – я дождался, пока Влас выйдет из комнаты.

– Угу.

– Почему чудила?

– Когда я сюда приехал с сестрой, семестр уже во всю шел. У нас были сильные грозы тогда, выехать в академию не представлялось возможным, а то был первый наш год здесь. Появился я в группе – все уже друг друга знают, хорошо общаются. На меня особо внимания и не обращали. А потом смотрю – парнишка сидит на первой парте, одинокий такой, в книгу уставился… и так все время. Даже ел с книгой. Истории какие-то, религии разных народов, древние языки, забытые мифы и прочая старая библиотечная дребедень. Ну, я и подумал, чем он хуже других? Вот и заговорил с ним. А он мне с ходу – «привет, я чудила». Короче, его так ребята прозвали. А он и не против. Говорит, это не плохо, это признание того, что он не такой, как все. И я с ним согласен.

Улыбка скользнула по моему лицу. Черт, а он был невероятно прав. Помню, когда я встретил Джейсона, то тоже посчитал его странным типчиком. Он как-то чудно приподнимал брови, когда моргал, очень быстро говорил, даже не слушал, одевался как павлин… а потом… он и в самом деле необычный. Моргал он совершенно обыкновенно, на самом-то деле. Просто в первый раз пытался произвести на окружающих впечатление. Необычное такое, слегка отталкивающее впечатление. Ему это блестяще удалось, нескольких горожан он прямо очаровал. В Таботе и Власе я увидел нас с Джейсоном. Я – серьезный и спокойный, задумчивый Табот и он – чудаковатый, умный и впечатлительный Влас. Они были лучшими друзьями. Может, и мой лучший друг сейчас остался где-то там, в моем прошлом? В голове сверкнула мысль, что я упустил что-то очень важное в своей жизни.

– Милена – зацепка. Очень сильная зацепка, на данный момент. Нельзя позволить ей повторить это, – заговорил Табот, перебив мои мысли.

– Погоди ты бежать с солнцем наперегонки. Она еще не проснулась. А пока этого не случиться – загадывать рановато будет. Продвижение в этом деле сейчас на волоске. Думаю, сегодня я еще отлежусь. Ходить будет тяжко. А вот завтра утром уже встану на ноги.

– К слову, мисс Аттора назначила тебе больничный до поправки. Она поговорила с врачом, через неделю выйдешь на работу.

– На мне все заживает так же быстро, как меняется погода.

Он улыбнулся.

Спасение Милены действительно улучшило его настроение. Я знал Табота не так давно, но ощутил сердцем, что ему становилось все лучше. Надежда на раскрытие тайны гибели его сестры подстегивала его. Табот достал карманные часы и подал мне:

– Открой.

Это были золотые часы с гравировкой – на крышечке красовалась надпись – «Табот Эстер». Идеально ровные колечки сплетались в прочную цепь, а на краю часов выпячивала небольшая шарообразная кнопочка. Я щелкнул ей, и крышечка поддалась. На обратной стороне находилась немного небрежно вклеенная фотография. На ней была девушка с длинной черной косой, прямой челкой и розовыми щечками. Длинные реснички взмывали вверх, тянувшись к идеальным округлым бровям. Взгляд ее сиял и был полон жизни.

– Филасия. Этим летом мы гуляли по горам, она захотела сфотографироваться. Последнее ее фото. Лучшая сестра на свете.

Не знаю как, но я проникся его болью.

– Мне очень ее не хватает.

– Очень красивая, – я вернул ему драгоценность, – Мы выясним, в чем дело.

Он снял очки и протер линзы салфеткой:

– Я пойду. Завтра снова занятия. Отдыхай и набирайся сил.

И Табот ушел, так и не дождавшись Власа. Минут через пять пришел и чудила. Он передал мне чашку с кофе, пожелал выздоровления и отправился за Таботом.

Я оставил кофе на прикроватной тумбе и поехал на коляске в коридор. Дверь в соседнюю палату была открыта, поэтому я решил войти. На кровати мирно лежала Милена. Светлые волосы ее заняли почти всю подушку, а и без того белое лицо казалось еще бледнее. Я молча смотрел, как она дышит. Из головы не лезло выражение ее лица перед прыжком: отуманенный взгляд, пустой и безжизненный, с отголоском человеческой души где-то там, в недрах остатков разума. Что могло заставить бедняжку пойти на такое? Это так и останется загадкой, пока она сама не скажет мне этого. Если (на что я искренне надеюсь) она очнется.

Тот момент, когда она прыгнула… У меня самого помутился разум. Почему я прыгнул? Не знаю. Как бы там ни было, мы не погибли, а это уже многое. Подумать только, как в критические моменты мы узнаем о себе что-то новое. Какие-то поступки, на которые мы способны, даже не подозревая об этом. Бывает, что ты думаешь, будто в той или иной ситуации ты поступишь именно так, но вот это случается и вдруг… Я никогда не задумывался о подобной ситуации, но вот попал в нее. Мы познаем себя всю нашу жизнь, и это поистине удивительно. Как можно знать тех, кто вокруг тебя, если ты еще не до конца понял самого себя? Это большая загадка. Говорят, что никто не знает нас так, как мы знаем себя. Теперь я думаю, что то, чего мы все же не знаем о себе, о нас знают другие. Некоторые вещи лучше видно со стороны. И это как раз тот случай. Я никогда не был героем у себя в глазах, да и не буду, думаю, но сегодня я стал героем в глазах нескольких людей. Но приятно было не это. Приятно было то, что мне удалось спасти чью-то жизнь, пусть даже не осознанно, а как-то инстинктивно. С другой стороны, я понимал, что в ответственный момент могу так же безрассудно рискнуть собой и проиграть. Это лишь вопрос времени.

Девушка попыталась пошевелиться и застонала от боли. Она приоткрыла глаза, я попросил ее не подниматься. Она лишь молча смотрела на меня несколько минут, не отрывая взгляд. Я понимал, что Милена хочет что-то сказать мне, но сил у нее совсем не было. Каждый вздох отдавал ей какой-то болью, потому что дышала она очень медленно и осторожно, словно боялась, что кто-то увидит ее дыхание. В глазах слабо засверкали слезки. Я осторожно убрал соленые капельки с ее щек платочком с тумбы и прошептал:

– Отдыхай. Поправляйся и набирайся сил.

Этой ночью я остался у нее в палате, чтобы присмотреть. Заснул прямо в коляске, подложив под голову подушку, которую взял из своей палаты. Ночью пару раз заходила медсестра, пыталась отправить меня в постель, проверяла наше состояние. Утром к Милене пришла ее соседка по комнате. Девушка еще не могла говорить, поэтому выслушивала истории своей подруги. Потом она еле выдавила из себя всего одно слово – «мишка».

– Что-что? Мишку твоего принести? Хорошо, я сбегаю, – отозвалась подружка.

– Я с тобой схожу, – сказал я.

Соседка Милены охотно согласилась. Идти в корпус одной так далеко ей не хотелось. Я же ухватился за возможность поспрашивать соседку о девочке. К тому времени в палату пришел Влас, он остался у Милены, почитать ей какой-то миф, чтобы та не скучала.

Моя спина почти прошла, я уже мог стоять на ногах, даже ходить, но бегать еще не рискнул бы. Впрочем, и прыгать тоже. Бойкая девочка-соседка схватила свою сумочку и выскочила из палаты. Я последовал за ней.

– Вы такой герой, – заговорила она, – Прям не знаю, как бы все это было без вас…

– С чего она вдруг? Что-то у нее случилось?

– Ну, нет, что вы, я бы заметила. Вчера еще после занятий так улыбалась и смеялась! Вот всегда так смеется, веселая такая! Не нарадуешься! Почему такое – не знаю даже. Она мне все рассказывает, прям все-все, что у нее происходит, понимаете? А тут… я даже не ждала от нее такое. Вот прям никак.

– Но не просто же так ей прыгнуть захотелось.

– Знаете, – зашептала она, – У нас не первый раз такое. Да-да. У нас тут живет какое-то приведение, которое сводит девочек с ума.

– Да? Интересно. А как оно выбирает?

– Как? Ну, мы точно не знаем… но я вот думаю, что оно выбирает только отличниц. Ну не совсем отличниц… у кого с математикой хорошо. Да-да.

Оп-па. А вот и ниточка… почему-то все нити ведут к Трэвору. Это более чем подозрительно. Мне стоит узнать о нем побольше, но… как-то без подозрений. Кроме того, случай с Миленой откроет мне доступ к личным делам учеников. Это способ проверить теорию этой смышленой девочки.

Общительная девчушка пригласила меня сесть за письменный стол, пока та искала мишку. Она усердно копалась в шкафу. Я осматривал комнату. Признаться, у девочек порядка было больше – заправленные постели, на поверхностях ни пылинки, на полу нет потертостей, даже ковер будто новый. На полках аккуратно лежали книги, точно по размеру – от большей к меньшей. На столах все аккуратно и ровно разложено для учебы.

– Можете посмотреть пока что у нее на кровати? Может, там мишка?

Я заглянул под подушку и обратил внимание, что в наволочке что-то есть. Немного отогнув ее, я заметил несколько конвертов, подобных тем, что еще недавно оставлял Трэвор в дупле старого клена. Пока соседка Милены усердно перебирала какую-то коробку, я осторожно достал один конверт и спрятал за пазухой. Да, я понимал, что нехорошо читать чужую переписку, но если в этом причина неадекватного поведения девушки, то стоит разобраться с этим как можно скорее. Я собирался вернуть письмо на место, но позже. Под кроватью, прижавшись к стене, лежал небольшой плюшевый мишка. Ровно такой, чтобы крепко обнять его ночью, прижимая к себе, и не испытывая при этом ощущение, будто что-то мешает спать. Маленький бурый зверек с черными и плоскими, как пуговки, глазами держал в лапках розовое сердечко, а сам миленько улыбался.

– Я нашел его, – отозвался я, поднимаясь с пола.

Девочка радостно захихикала и убрала коробку обратно в шкаф. Она взяла сумку из плащевой ткани и положила туда мишку.

– Вот. А то ребята засмеют еще.

Мы отнесли игрушку Милене. Та уже сладко уснула, поэтому я осторожно подложил мишку ей в руки, та сразу же сквозь сон обняла его, а на лице появилась едва заметная детская улыбка. Мешать малышке мы не стали, поэтому соседка отправилась по делам, а я вернулся к себе.

Заперев свой номер изнутри, я уселся за стол и достал конверт. Совершенно обычный, надо сказать. Никаких пометок, совсем ничего. Я долго разглядывал эту возможную улику, не решаясь достать оттуда письмо. Что-то останавливало меня, хоть я и понимал, что это может оказаться сильной зацепкой. Спустя несколько минут терзающих сомнений, я все же решился.

Моя дорогая Милена! Каждое твое письмо согревает мне душу, словно полуденное солнце, выглядывающее из-за облаков после затяжной зимы! Наши встречи настолько редки, что мои глаза словно играют со мной злую шутку, высматривая в потоке бесконечных формул и чисел твое великолепное личико! Я ловлю твои взоры на занятиях, но будь осторожна, любовь моя, ведь никто не должен знать о нашей тайной страсти друг к другу! Улыбка на твоем лице красноречивей любых слов, моя принцесса, каждый твой шаг грациозен. Я очень хочу попросить тебя надевать на занятия твои очаровательные модные платьица, открытые блузки и короткие юбки, но эта омерзительная форма не позволяет мне сделать этого! При виде тебя я весь горю, непревзойденная королева Милена, ты будоражишь мое воображение и заставляешь кровь в жилах вскипать от огненной страсти.

Мы встретимся вновь в это воскресенье, прошу, убедись, что твоя соседка отправится на прогулку в лес, чтобы мы смогли побыть наедине и в этот раз.

С любовью, твой Трэвор.

К горлу моему внезапно подступила тошнота. Конверт датировался прошедшей субботой, но почерк принадлежал не Трэвору. Скорее всего, Милена сама поставила дату. Мои опасения оказались не безосновательными. Вся эта история была мне противна до одури. Надо вернуться в комнату к девочкам и положить письмо на место, пока Милену не отпустили обратно. Она вполне может заметить пропажу.

Отыскав соседку Милены во дворе, я попросил ее впустить меня в комнату, чтобы лично оставить у нее на столе букет цветов, которые я так предусмотрительно собрал в лесу неподалеку от академии. Девочка охотно согласилась и позвала меня на чай. Пока та копошилась с чайником, я осторожно вернул конверт на место и украсил стол цветами, оставив записку с пожеланиями скорейшего выздоровления.

– Вообще-то, – отозвалась соседка, – я не думаю, что ее выпустят в ближайшее время, но ей точно будет приятно. Я буду менять воду в вазе, пока ее не выпишут.

– Пожалуй, она отправится обратно скорее, чем ты думаешь, – заулыбался я.

Малышка расхохоталась, наполняясь хорошим настроением и позитивным настроем, а я отхлебнул из чашки. Да, кофе в столовой вкусный, но с чаем ему не сравнится, это точно.

– Послушай, а чем ты занимаешься в свободное от учебы время? Если не секрет, конечно.

– Не секрет, что вы. Вечерами, когда все задания на завтра уже готовы, я прогуливаюсь по академии или читаю книжки. Очень люблю всякие сказки для детей, понимаете? Они все такие добрые и душевные. Для взрослых так не пишут. Я вообще не хочу взрослеть в этом плане. Все взрослые такие серые и скучные, вечно ноют, жалуются на проблемы, а веселиться совсем не умеют. А ребенок и в пустой комнате найдет себе развлечение, с воображением у него лучше. В воскресенье со временем куда проще, я почти весь день гуляю по лесу. Там так красиво!

– Да? А в это воскресенье ты тоже гуляла?

– Да, собирала опавшие листья интересных форм и цветов. Сделаю из них аппликации для своей младшей сестренки, ей всего пять. Привезу подарок на новый год. Скоро и шишек нападает, буду делать шишечных человечков.

Никак не мог вразумить утром или днем это было. Почти все воскресенье я провел с Трэвором, когда же он успел побывать у Милены? Вечером, разве что. Или еще с утра? Уточнять время прогулки я не стал.

Мы поговорили еще немного, она рассказывала мне о своей сестренке, о своих увлечениях, а после я направился в лабиринт. Мысли не давали мне покоя, в голове всплывали отвратительные картины, которые я гнал прочь, но размышления обо всей этой ситуации возвращали кадры обратно ко мне в воображение. Я приземлился на скамье в том месте, где мы условились видеться с Таботом и Власом. Закрыв глаза руками, я постарался отогнать от себя грязные мысли. Небо казалось серее, чем обычно, ветер холоднее, дождь сильнее, но мне было уже все равно.

В глубине своих мыслей, я не успел заметить, как пришли ребята. Они уселись рядом, ни слова не сказав. Лишь приветственно кивнули. Несколько минут мы сидели молча. Ребята потирали руки от холода, съеживались, но все же молчали

– Ничего хорошего, – заговорил я.

– Что случилось? – отозвался Табот, – Что-то не так с Миленой? Ей хуже?

– Нет, не думаю. То есть, она идет на поправку. Но причина ее прыжка мне, похоже, известна. Точнее, есть догадка.

В лабиринте послышались шаги и шорохи. Табот поднялся со скамьи, отряхнулся и посмотрел на меня и Власа:

– Перекусим в студенческой столовке? Там народу хоть и много, но все в своих беседах. При таком шуме никто и не заметит нас. Как идея?

– Да, перекусить не помешает, – одобрил Влас.

Я же лишь молча встал и последовал за ребятами, вновь окунувшись в свои мысли.

Сейчас меня волновало лишь то, как признаться в этом Таботу. Если девочки в самом деле лишали себя жизни из-за Трэвора, то предсказать реакцию Табота не так уж и трудно. Тем более, что он ученик разгульного математика. Куда ни глянь – все плохо. Но что теперь толку? Сказать все же придется.

Мы зашли в столовую к студентам. Обстановка не отличалась от преподавательской, но атмосфера была определенно другая, более оживленная.

Дети общались, занимали места рядом со своими товарищами, громко смеялись, активно двигались, мало кто был поглощен трапезой.

Табот кивнул в сторону свободного стола в углу:

– У нас зарезервировано, – заулыбался он. Пока ребята занимали вешалки, я захватил немного еды и большую кружку чая с корицей. Ребята общались с девушкой, которую я видел на своих занятиях. Насколько я помнил, ее звали Амелия. Короткие черные волосы, хитрые глазки, красная юбка в клетку со сборками, черный пиджачок поверх белоснежной рубашки и такие же белые кроссовки. В руках она держала черный дипломат, а на шее аккуратно был завязан галстук той же расцветки, что и юбочка. Мне на миг подумалось, что именно так выглядела мисс Аттора в молодости. Девушка взяла свой поднос и присела ко мне:

– Здравствуйте, мистер Тернер. Меня мальчики пригласили.

– Можно просто Малкольм.

Девушка мило заулыбалась и принялась пробовать обед. Судя по ее лицу, еда была совсем горячей, поэтому она решила немного переждать. К нам присоединились Табот и Влас со своими подносами.

– Амелия, это Малкольм. Малкольм, это Амелия. Она в курсе всего, от нее можно не скрывать. Так что там плохо?

– Доешь сперва, – скомандовал я.

Такие новости несомненно испортят ему аппетит. Пусть сперва поест, все остальное потом. Пока мы ели, ребята общались о своем: об учебе, об увлечениях, обсуждали последние новости и события. Когда на столе остались лишь чашки с напитками, все пододвинулись к столу почти вплотную, а Табот взглянул на меня:

– Толкуй.

Я поставил чашку на стол и тяжело вздохнул. Мне хотелось скорее подобрать слова, чтобы не тянуть, но в голову ничего не шло. Все это оказалось сложней, чем я думал. Какие-то догадки без веских доказательств, череда возможно случайных событий… И тут я понял, что сказать.

– Есть у меня кое-какая неподтвержденная информация. Я мало что знаю о событиях в этих стенах, поэтому ваша помощь не помешает, чтобы разобраться. Дело такое… помнишь, как Трэвор оставлял конверт с письмом в лабиринте?

– Трэвор? Мистер Аулвулл? – спросила Амелия.

Табот утвердительно кивнул.

– Дак вот… у Милены в комнате много писем от него. Она забирала их рано утром, до побудки, и оставляла там же. Трэвор забирает их между парами, не иначе.

– Что в этих письмах? Что за странная переписка такая между учителем и ученицей? – удивился Влас.