Читать книгу Сказки для взрослых - Ольга Макина - Страница 5

В турецких краях жил султан Азибек,

Коварный, жестокий и злой человек.

Он в приступы гнева легко мог нырнуть,

И шла на поверхность глубинная муть:

Ломался рассудок от приступов злости,

Бросался на слуг, как собака на кости,

Он рвал и метал, мог их бить, истязать.

Боялись султана и слуги, и знать.

…Он в детстве был робким, смущался, краснел,

На старших поднять своих глаз он не смел.

Боялся коней он, ночами кричал,

Неведомый страх его душу терзал.

Сердился отец и тревожилась мать:

«Ну сколько же можно ночами кричать?»

Позвали волхва, он приехал к ним в гости,

Рассчитывал звезды, подбрасывал кости.

Он долго прикидывал: как рассказать,

Чтоб понял отец и не гневалась мать?

Потом произнес, теребя бороду:

«Такое возможно лишь только в аду.

В семь лет испытает мальчонка несчастье:

Его чуть живого достанут из пасти.

В двенадцать судьба вновь ударит его:

Огромное ВСЕ перейдет в НИЧЕГО.

В шестнадцать он женщину встретит в степях,

Она будет слабой, уже на сносях.

Ваш сын не нагнется, чтоб дать ей напиться,

Погибнет дитя, не успев народиться.

Пред ним сразу двое испустят свой дух,

Но сын ваш останется к этому глух.

А дальше – он будет жестоким султаном,

Добьется он власти кнутом и обманом.

Злой рок воплощает в себе Азибек,

Жестоких таких не рождалось вовек.

Есть только одно, что смягчит его злость… —

На этом запнулся почтеннейший гость, —

Создание юное, в войнах плененное,

Любовью наполнено непревзойденною.

Но звезды молчат о дальнейшем пути,

Султан через выбор там должен пройти.

Пока же ребенок пугается Тени,

Притянутой кармою всех поколений.

Он чувствует ужас и хочет бежать,

Тень давит его, заставляет кричать.

Никто не исправит того, что скопилось,

Ведь зло всей династии в нем притаилось…»

Гаданье открыло причину страданья,

Но чаще неведенье лучше, чем знанье.

…Волхва за гаданье ковром наградили,

Открыли ворота и в степь проводили.

В смятеньи молчали и мать, и отец,

Им был неприятен рассказа конец.

Решили, что лучше все это забыть.

Был страже приказ дан: «Догнать и убить»…

Неделю спустя пастухи стадо гнали

И чью-то повозку в степи отыскали.

Останки волхва было трудно узнать:

Стервятники тело успели склевать.

…А время бежало, настал новый век,

В турецком дворце подрастал Азибек.

Мальчонка окреп, стал немного смелей,

Вникал во все споры гаремных детей.

В нем зерна коварства взошли незаметно.

Он действовал тихо, совсем неприметно:

Припрячет чужую конфету в траву

И скажет, что видел кого-то в саду.

На вора незримого думали дети,

А наш Азибек прокрадался к конфете.

В игре предавал интересы детей:

Рассказывал страже все тайны затей.

Когда же ушибся, решил обмануть,

Сказав, что служанка посмела заснуть.

Отец был разгневан, служанку избил,

А наш Азибек стать джигитом решил.

Отец научил его стремя держать

И смело по степи галопом скакать.

Однажды взбесился вдруг конь Азибека,

Умчал его вдаль, сбросил прочь прямо в реку.

Мальчишка упал, потерявши сознанье.

Очнулся впотьмах. Рядом – чье-то дыханье.

Капризно позвал. Тут сверкнули два глаза,

А дальше – он даже не вскрикнул ни разу.

Он в ужасе видел тигриную пасть,

Готовую тут же свирепо напасть.

Клыки искромсали и грудь, и предплечье.

Спасла Азибека накидка овечья.

Пока тигр овчину с мальчишки сдирал,

Отряд поисковый к реке прискакал.

Отец велел всадникам всюду скакать

И сына до ночи найти-отыскать.

Мальчишку без памяти в дом привезли

И долго лечили всем тем, чем могли.

Теперь его грудь украшали три шрама.

Отец во спасенье построил три храма,

Аллаху молился и ночью, и днем,

Но мысль постоянно терзала о том,

Что мудрый старик это все предвещал,

А он не поверил, убить приказал.

Сомненья и страх поселились в груди:

Что будет потом? Что их ждет впереди?

…Шли годы чредой, подрастал Азибек.

Отец к прорицателю снова прибег.

И вновь прозвучало: «В двенадцать – беда,

ВСЁ станет НИЧЕМ и уйдет в НИКУДА».

Разгадку подробную Небо лишь знало.

Меж тем на их край вражье войско напало.

Сожгли все дотла, всех нещадно казнили,

Богатства забрали, дворец сокрушили,

Гарем увезли и угнали весь скот.

Казалось, закончен султановый род.

Пронзенный стрелой, умирал Азибек.

Над ним наклонился седой человек.

То старец-отшельник в руины забрел

И полуживого мальчишку нашел.

Он долго в пещере стрелу вынимал,

Обследовал рану, мочой промывал,

Он острым шипом кожу рядом проткнул

И жилой воловьей края затянул;

Траву лебеду в порошок истолок,

Присыпал им шов, завязал узелок

На чистой повязке, покрывшей всю грудь.

«Даст Бог – не умрет. Проживем как-нибудь».

Спокойный старик словно долг выполнял:

Как мог, терпеливо юнца врачевал.

И вот легкий вздох – оклемался юнец.

Поведал старик, что разграблен дворец,

Султана убили, гарем увезли.

«Не лги мне, старик! Меня лучше не зли!

Вези меня быстро к отцу моему!»

«Глупец, ты не нужен теперь никому.

Лишь только Аллаху ты чем-то полезен.

Свой гнев усмири-ка, уж будь так любезен».

…Вот время прошло, Азибек подлечился,

И к старцу почтенному так обратился:

«Послушай, старик, у меня есть родня,

До них добираться три ночи, три дня.

Отдай мне коня, проводи к перекрестку,

Найду там лежащую вражью повозку

И в ней доберусь до провинции дяди.

Во время войны он подвергся осаде.

Прочна его крепость, поеду туда,

Здесь места мне нет. Все ушло в никуда».

Старик проводил Азибека с горы

И больше не видел его с той поры.

…А путь Азибека был долог, тернист.

Он к дяде попал как бродячий артист.

Ведь в крепость такую непросто пробраться,

Пришлось Азибеку к цыганам податься.

Они научили его воровать,

Жонглировать, петь и на картах гадать.

И вот, когда цирк выступать пригласили,

Ворота, ведущие в крепость, открыли.

На площади людной юнец ликовал,

Он ловкостью рук все сердца покорял,

Жонглировал факелом смело, отважно,

Поймал взгляд Паши, восхищенный и влажный.

Юнца поманив, молвил важный владыка:

«Ты очень красив. Будешь стражем арыка».

Одежды парчовые сшил Азибек,

Теперь он на службе, большой человек.

Палата с коврами ему предоставлена

И войско охраны арыка приставлено.

Он яростно службу свою выполнял

И тайно о собственной власти мечтал.

Он стал часто в доме владыки бывать,

Чтоб тайные прихоти там исполнять.

Родство своё дяде он позже открыл,

А тот потрясен был тем, что натворил:

Аллах не простит нам греховную связь»…

Он долго обдумывал все, удалясь.

А утром Паша объявил о решеньи:

«Сбирайся в дорогу, и без промедленья.

Тебя отправляю помощником к тестю.

Пора позаботиться и о невесте.

Тесть стар и живет он весьма далеко,

Он очень богат, но там место дико.

Вокруг поселенья – безлюдная степь.

Прощай. Мой подарок тебе – эта цепь».

Он цепь золотую юнцу подарил,

Как будто бы грех свой пред ним искупил…

С охраной немногой скакал Азибек

В провинцию дальнюю, в степь, где нет рек.

Запасы воды на исходе. В пути

Воды им, конечно, уже не найти.

Под вечер, лишь начало только смеркаться,

Навстречу им стала арба приближаться.

Несчастная женщина еле сидела,

На встречного взглядом больным поглядела

И молвила: «Добрый вам путь, господин.

Подайте воды, хоть глоточек один».

Юнец отвечал, осадив скакуна:

«Вода нам самим, незнакомка, нужна.

А если я каждому встречному дам отхлебнуть,

То буду от жажды томиться весь путь.

Езжай, куда едешь. Даст Бог – не помрешь,

А если помрешь, значит стоишь на грош».

И гордый помчался от женщины прочь.

Меж тем надвигалась тревожная ночь.

Мучимая жаждой, просившая пить

Должна была ночью ребенка родить,

Но не было сил, чтоб ребенку родиться.

Случилось все так, как и дОлжно случиться:

От жадности злой и от непониманья

Погибли в степи сразу оба созданья,

Одно – не успевшее даже вздохнуть,

Другое – не в добрый час выбралось в путь.

Но как бы там ни было, их два пути

Должны были в жизнь Азибека придти.

Расчет предсказателей вновь подтвердился:

Жестокий юнец на Земле воплотился.

А он прискакал в свое новое место,

Там сделал копье из длиннющего шеста

И целые дни развлекался, метая

Копье свое в цель – лебединую стаю.

Немало прекрасных он птиц загубил,

Но ловкостью все же своей покорил.

Старик стал почаще его привечать

И стал на охоту с собой его брать.

Ловчей и сметливее – не отыскать.

Кто мог без усталости сутки скакать?

Кто твердой рукой обуздает коня

И вытащит мясо рукой из огня?

Кто мог храбро драться,

Как вихрь в поле мчаться?

Кто мог силой воли других подавить,

Обидеть, побить, победить, удивить?

Коварный юнец подрастал и мужал,

Он в страхе жестоком округу держал,

Служанок ловил и творил, что хотел,

Никто Азибеку перечить не смел.

Он стражу и слуг за провинность хлестал.

Старик Азибека за власть уважал.

И вот как-то раз на охоте в степях

Схватился за сердце старик впопыхах.

Успел только вымолвить: «Я умираю.

Тебя управителем быть назначаю»…

И вот Азибек наконец стал у власти,

Развел скакунов стадо огненной масти

И выгодно ими потом торговал,

Владенья свои расширял, умножал.

Он цепь золотую на дело пустил

И знатность по роду свою подтвердил,

Скупил все вокруг, переехал в дворец.

Сокровища плыли в придворный ларец.

На первых порах промышлял он разбоем:

Купцов караваны сдавались без боя,

Завидев свирепых бандитов отряд,

Который служить Азибеку был рад.

Себя Азибек величать стал султаном,

Он помнил о детстве, богатстве желанном.

Теперь упивался он роскошью, властью,

Гарем свой завел для услады и страсти,

Стал жестким, капризным, легко впадал в гнев,

Кнутом в исступленьи хлестал юных дев.

Султана боялись и слуги, и знать,

Никто не хотел с ним в конфликты вступать.

Однажды, попав на богатый базар,

Султан засмотрелся на дивный товар:

Красавица юная, златоволосая

Стояла, стыдливо потупившись, босая.

Из всех вновь плененных он выделил сразу

И хрупкость, и свет – как хрустальную вазу.

Султан лишь ткнул пальцем: «Я эту беру»,

И гордо рукою провел по перу,

Которое алый тюрбан украшало.

Перо от движенья руки задрожало,

А девушка взор подняла на тюрбан

И тут поняла: перед нею султан.

Он не был ей страшен. Она поняла:

Душе его темной лампада нужна.

В гареме – смятенье. Десятки девиц

Смирились с судьбою и падали ниц,

Когда их к султану слуга провожал

И наглухо дверь за собой закрывал.

Но только не так все случилось теперь,

Когда за красоткой закрылася дверь:

Султан подошел, приподнял покрывало,

Что голову пленницы мягко скрывало,

В лицо устремил свой пронзающий взор,

Предвидя победу и жертвы позор.

«Зовут тебя как?» – «Роксолана, султан».

Его обволакивал сладкий дурман.

Он жестом властителя ткани сорвал,

И вдруг обжигающий взгляд он поймал.

«Ты можешь над телом насилье творить,

Но душу мою – тебе не покорить».

Спокойствие девы его поразило:

В ней не было страха, лишь тихая сила.

Сказала спокойно и твердо ему:

«Зачем тебе злость, я никак не пойму?

Ты волен над судьбами тысяч людей,

Ты жизнь заполняешь безумством затей,

Своих подчиненных жестоко терзая.

А стал ты счастливее, всех унижая?

А что тебе сердце твое говорит?

Оно почернело от страха, болит.

Зачем ты живешь, подчиняясь капризам?

Прислушайся к сердцу!“ – „Вот это сюрпризы!

Ты вздумала жизни меня обучать?»

«Прости мне, султан, но ты смысл должен знать:

Ты власть получил, так дари благодать,

Чтоб сердце просило тебя вспоминать,

Чтоб каждый тебе благодарности слал

За то, что ты свет и любовь излучал.

Тогда не придется насилье творить,

Любой будет рад тебе счастье дарить».

Девица умолкла, потупивши взор.

Султан озадаченно сел на ковер.

Он будто впервые на мир посмотрел:

«Никто говорить так со мною не смел.

Откуда в тебе этот бред, эта смелость?

Тебе разве власти, богатств не хотелось?

Ты странная очень. О сердце болтаешь.

Откуда о боли моей ты все знаешь?

Я жил, не пытаясь заглядывать в душу.

Я ждал с упоеньем, когда все разрушу

И сделаю так, как лишь я захочу.

Я – Бог, я всесилен, я всеми верчу».

«Но ты над душою не волен совсем».

«А мне начихать! Я доволен был всем.

Ты просто мне новое что-то открыла.

Мне надо подумать… Душа, значит, – сила?»

С тех пор каждый вечер султан вызывал

К себе Роксолану и жадно вбирал

Ее чистый взгляд и нехитрые речи.

Он ждал с нетерпеньем в душе каждой встречи,

Потом до утра размышлял, удивлялся,

Все больше и больше в девицу влюблялся.

В беседах душа постепенно смягчалась,

От гнева и злой темноты очищалась.

Сознание мудрости мягкость вносило,

Свет чистой любви, огонь внутренней силы.

А дальше – очистилось сердце, открылось

Для Света и Знанья, что в мир весь вместилось.

Султан Азибек будто вновь народился,

Он сердцем очистился, миру открылся,

И стал он на мир сквозь души свет смотреть,

Не мог унижать, научился жалеть.

Толчок – чистота и любовь Роксоланы,

Она лишь одна стала сердцу желанной.

Теперь, изживая зло кармы своей,

Султан становился светлей и добрей.

В итоге – он сам стал судьбой управлять

И светом добра всем вокруг помогать.

Ведь звезды влачат тех, кто слеп от незнанья

И дарят свободу лишь тем, кто дыханье

Свое слил с дыханием многих миров:

В потоке Единства нет кармы оков.

Прозревший султан утром в степь поскакал,

А ветер перо с тюрбана вдруг сорвал

И в вихре воздушном умчал, закружил.

Султан Азибек злую карму изжил.

Перо в вихре времени долго крутилось

И в чьем-то сознаньи судьбой проявилось,

Чтоб зло не вошло больше в жизнь, а мелькнуло

Лучом осознанья среди жизни гула.

Пусть зло не войдет в вашу жизнь, но напомнит

О том, что ваш выбор судьбу вам наполнит

Событьями трудными иль благодатными,

Тревожными, мрачными или приятными.

От вас лишь зависит, как будете жить.

Учитесь за малое благодарить,

Не злиться, не гневаться на окруженье.

Каким сердцу быть – это ваше решенье.

Учитесь любить и прощать, не судите за грех,

Примите спокойно и крах, и успех.

Уроки судьбы постигайте бесстрастно

И знайте, что встречи в судьбе не бывают напрасны.