Читать книгу Четыре времени жизни - Ольга Николаевна Савкина - Страница 4

* * *

Спустя двадцать пять лет узнала, что голос, которым я пела в хоре, это, блядь, контральто. Чо вы парите дитям мозг, говорите нормально, а то заладят: первый голос, второй голос…

* * *

В стохрензнаеткакой раз пересмотрела «Ликвидацию». Один из любимейших моих фильмов. Знаю каждый кадр и каждую реплику. И каждый раз рыдаю над самой трагичной и самой красивой парой – Идой и Чеканом.

Вообще, надо сказать, что для меня Ида и Чекан – это самая красивая кинопара ВАПЩЕ. Ну вот то есть в принципе. Да, есть, конечно, всякие любимчики, типа Бэлль и Чудовище, Сэм и Молли, Китнисс и Пит. Но Ида Кашетинская и Игорь Чекан – это даже не в очереди. Они просто стоят отдельно и смотрят на всё это сборище кинолюбовей спокойным и мудрым взглядом.

Почти в каждой сцене, где они вместе: на море, в её квартире, в доме Штехеля, за пасьянсом, в лодке, они прекрасны. Но самая, самая, самая моя любимая, самая проникновенная и проникающая (ну простите, слов подобрать не могу) под кожу, это когда Чекан что-то строгает, а Ида напротив стирает. И они общаются только взглядами. И всё. Тут уж несите ведро, простынь какую-нибудь старую и оставьте меня в покое. Потому что я рыдаю ТАК, что даже крокодил, сожравший свою жертву, просто постесняется со своими крокодильими слезами и отойдет.

И вот я рыдаю. Они для меня самые лучшие. Чекан убивал, грабил, а Ида наводчица? Это всё не играет никакой роли для меня лично. Просто они лучшие и всё. И конечно, Ида знала, что ничего не будет. Но они будут вместе. Неважно где, главное, что вместе.

Гений Раппопорт и Лавроненко – он, конечно, зашкаливает. В разных фильмах по отдельности. Но здесь, я не могу этого объяснить, просто вот как пальцы сплетаются, тут так же всё сложилось.

И я их обожаю, обожаю, обожаю.

Необыкновенная красота. Я любуюсь ими. (Да, да, да, заткнитесь, конечно, я любуюсь Лавроненко, потому что он темноглазый брюнет, всё, отстаньте, да!) Что в их глазах, что в их спокойной, почти отсутствующей мимике, а их руки?! О-о-о-о…

В общем, время два часа ночи. Я стою под их балконом и пою серенаду. Мои дорогие Ида и Чекан. Я хочу, чтобы где-то в другой вселенной у вас всё сложилось. Чтобы вы уехали в Турцию, а потом ещё куда-нибудь, чтобы у вас была детей целая куча, а вы бы старыми и даже дряхлыми сидели на крылечке в какой-нибудь Аргентине и смотрели друг другу в глаза так же, как и когда-то в 1946 году под Одессой. Просто живите, мои дорогие. Я вас люблю

* * *

Впервые смотрю «Гарри Поттера» в нормальном цвете. Оказывается, мантии не чёрные, а синие, фиолетовые, бордовые и даже зелёные! Охренеть. Я как прозревший слепец.

И это я только первые 20 минут посмотрела. Дальше, наверное, ещё краше.

О, сколько нам открытий чудных несёт нормальная цветовая матрица RGB.

* * *

Та-да-да-дааааааааам…

Граждане и гражданки Советского Союза!

Сегодня, в 4 часа дня, без предъявления каких-либо претензий, без объявления войны, мой самый любимый, самый красивый, самый оранжевый телефончик, кажется, всё.

Атаке подверглись все телефоны Sony Ericsson серии W. Вражеские войска подвергли бомбёжке время и дату наших телефонов. Переустановка в ручном режиме сбрасывает настройки и отображает текущее время как 00:00 #$-??%-36. Пострадало несколько тысяч поклонников SE, есть ранения в самое сердце. Службы поддержки завалены жалобами безутешных граждан.

Неслыханное нападение на владельцев Sony Ericcson является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством.

Сука, да чо такое?!!! У меня там весь календарь забит, а я в него зайти не могу, потому что блядь дата не устанавливается. Это же вся моя память. Аа-а-а-а-а-а-а-аа!!!!!!!!

* * *

Первый день на новой работе выбил бабу-рыцаря из седла.

Такси на утро я вызвала еще вчера в 10 вечера. На 8:30. В 8:15 звоню диспетчеру и говорю, девушка, а что-то меня напрягает отсутствие смски с номером машины. А она мне – а на ваш заказ еще машину не нашли.

В смысле, блядь, не нашли?! Какого ляда я звоню за ДЕСЯТЬ ЧАСОВ, чтобы её блядь не смогли найти?!!!

Бросилась вызывать Максим. Всю трясёт, с психу сразу голова закружилась, сердце заколотилось, гормоны скаканули. Думаю, заебись, блядь, поработала.

В 8:45 приехал Максим, и я через все пробки кое-как допёрлась до Космического. Опоздала минут на пять, но всё равно неприятно. Я жуткий педант до времени, прям чешусь, когда опаздываю.

С 9 до 10 настраивала комп. С 10 до 11 – планёрка. Это моё везение, просто. Вообще планерки по понедельникам, а сегодня вторник. Но я ж вышла, поэтому – та-да-ам! – планерку вчера перенесли на сегодня. Гендира не было, а его родной брат пожал мне руку. Пришлось тоже пожать, я хоть и девочка, но пожать могу нормально так. Проблемы – те же, что и в МС, и, походу, те же, что и везде. Когда везти китайцев на стройку и сколько человек. Что делать, чтобы они не пилили новую фанеру для перегородок в свою общагу, а использовали старую. Во что их одевать, ведь в марте ещё холодно. Везти китайцев с запасом, 100 человек на две секции, или только 70 на одну. Как проложить крановые пути. Я даже заскучала. Казалось, ещё немного и щас проскользнёт что-то типа «Кромка в цвете ольха снята в Усть-Илиме с производства, технолог ищет замену». Все сидели за брифингом гендира, а мы с его братом сидели на диване. Я – важная пыса, видать, уселась на царский диван.

С 11:00 я засела за анализ сайтов: нашего и конкурентов. И молотила его до 16. Но ужасно не это (хотя на новом компе с самой блядской клавой в мире – и это ужасно, поверьте). Ужасно то, что сидишь в общем зале. Тут же секретарь, тут же продажники, тут же покупатели. Невозможно просто переключиться. Постоянно телефонные звонки, трень-брень в дверь (тут закрытый в офис, попасть можно только через трень-брень), люди, кони, боже, я чуть не ебнулась. Во-вторых, некуда просто выйти переключиться. Позвонить маме неоткуда, надо надевать пуховик и пиздовать на улицу, потом делать трень-брень, чтобы секретарь Маша тебя впустила (если она куданить не упиздовала, а она девка лихая, на месте не сидит). Пожрать негде, в зале жрать не принято. Сами они не жрут. Я серьезно. Есть махонькая кухонька со встроенным туалетом. У туалета, внимание, прозрачная дверь. Матовое стекло, да, но блядь, когда свет включен, вообще похер, матовое оно или нет. То есть, тут люди пьют чай, или пиздят, или работают (в одном шаге – рабочий кабинет), а ты тут сидишь и журчишь. О том, чтобы сделать что-то большее, чем просто пожурчать, я даже не представляю. Теперь понятно, почему они не жрут. Тут негде вывести из себя то, что сожрал.

И вот целый день сидишь, никуда не встаёшь, ничего не пьёшь, не ешь, трень-брень эта, бу-бу-бу от людей, отрасль новая… ааааа-а-а-аааааааааААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Кое-как я досидела до 17:55. У меня уже не было сил больше там находиться. Я уже иссякла. Пошла ждать такси на улицу. Он, по традиции этого дня, проехал мимо. А потом, вместо того, чтобы подняться по Космическому проезду вверх и уйти на Ширямова, а потом на Плотину, поехал, блядь блядь блядь блядь блядь блядь сука блядь нахуйблядь, поехал через Байкальскую. Да. Конечно, я ругалась, и просила, и умоляла. Но этот плохоговорящийпорусскиваххабитпоименитимур(!) только твердил – там пробки, там пробки. Конечно, мы собрали ВАЩЕ ВСЕ ПРОБКИ, которые только были. Доехать за 10 минут с работы до дома, как я планировала, не получилось. С таким же успехом можно было сесть на 80-й и сэкономить 200 рублей.

Пришла домой. Голодная, обезвоженная (реально ни глотка воды), уставшая (потому что анализ сайтов-то я всё равно наколотила). И всё, поняла, что я просто не могу. Я хочу в какую-нибудь нору, спать там полгода, и чтобы всё как-нибудь само утряслось.

Такси на завтра не вызывала. Вызывать, наверное, буду с утра примерно за час. Как жрать-пить, пока тоже непонятно. Надо, наверное, какие-то бутылки с водой хотя бы брать. Клаву надо купить на свои самый дешман и заменить. Потому что это не работа, а мука – за такой уродской хуйней.

Таким для меня было начало весны, 1 марта…

Наш корреспондент специально для друзей

* * *

Я навсегда запомню тот день, когда разбился Цой. Мы были с батей на даче вдвоём. Я светила лампой на шнуре в подвал, а отец составлял свежезакатанные банки с огурцами и помидорами. Тот самый старый приёмник был включен на Маяке, который будничным голосом в вечерних новостях передал, что Виктор Цой разбился в ДТП. И я держу этот шнур, а внизу батя брякает банками и что-то бубнит себе под нос. А я держу шнур и думаю, нет, ну как же, погодите, ну это же Цой, он не может умереть.

Ту пластинку, чёрный альбом, я до сих пор храню в родительском доме.

* * *

Сегодня было две истории: одна страшная, вторая ужасная.

История ужасная.

В выходные поплакалась Ленуське на проблемы с такси, а она рассказала, что в РуТакси, оно же Везёт, цены меньше, чем откуда-то и и куда-то, и её брат о них хорошо отзывался. Я их приложение тут же скачала. Вчера нужно было ехать по одному из стандартных маршрутов, цена у Максима – 200 рублей. Набираю вводные в РуТакси, а там, внезапно, посчитали за те же километры 250.

Ну, ладно, думаю, оставлю их в качестве НЗ, когда Максим в очередной раз подведёт. Сегодня вечером думаю, не дать ли Ру второй шанс. Ввожу те же координаты, цена внезапно становится 200, как у Максима. Ну, я такая вся обрадовалась, вызываю. Через 10 минут звонит водитель и говорит (практически цитата):

– Это, мне тут какая-то смска пришла. (Да, здравствуйте никакого не было). Куда ехать?

– Вам надо сначала меня в центре забрать.

– А, ну вы знаете, что 200 рублей, да?

– Да, знаю

– А за 350 поедете?

– (О_О) Д а в ы о х у е л и ? ? ?

– Не поедете, что ли?

– Блядь, конечно, НЕТ

– А. Ну ждите тогда другого кого-нибудь

Пиздец! Пиздец! Пиздец! Пиздец!

Тут у вас рак, операция будет стоит 2 мильона. А за 5 не хотите сделать? Нет? Ну ладно, ищите другого хирурга.

Сука, нахуйблядь.

Я, конечно, позвонила оператору и рассказала всё в красках. И ещё сказала, что я их приложением в частности и службой вообще больше пользоваться не буду. Девка на том конце провода, по-моему, охренела не меньше моего.

Надо ли объяснять, чем ужасна эта история? Это как в том рассказе про пальто, маркетологов, дизайнеров, швей, итальянские ткани и продавщицу-овцу, которая одним метким «нет» убивает ваш бизнес.

История страшная.

Обычно я кофе не пью. Только в выходные с утра. То есть два раза в неделю: суббота и воскресенье. Вчера я заработалась до трёх, потом с психу не могла уснуть, встала в семь. В итоге спала часа три или меньше. Вся разбита. И днём, часа в два, решила – или я щас выпью кофе, или я дохлая кошка. И выпила. Красивую такую чашку с цветами на молочной пенке. И дальше мне стало прихуевать. К четырём часам я, поскольку сердечница, уже выжрала одну таблетку адреноблокатора (это чтобы снять тахикардию и снизить давление). К половине пятого я уползла на улицу в надежде, подышу и мне станет полегче: просто, мол, жара везде, дышать нечем. К пяти я выжрала 40 капель корвалола. К половине шестого я выжрала ещё одну таблетку адреноблокатора, причем дозы и в первый и во второй раз были прям нешуточные. Я жру и мне страшно: то ли сдохнуть от гипертонического криза (который прям явно налицо), то ли от остановки сердца.

Потом ко мне трижды не приехало такси. Сначала херь с 350 рублями, потом дважды отменялся Максим, пока, наконец, меня, шатающуюся прям на обочине дороги, не подобрала машина. А я уже чувствую, что отключаюсь. И, главное, что пугает больше всего – лекарства не помогают. И ещё семь вечера, везде пробки шопиздец. И я тихо умираю на заднем сидении. И водитель ещё, главное, поехал с объездом через правое колено по самым длинным дорогам (я так поняла, лишь бы подальше от моего дома). А я еду и думаю, господи, так бесславно сдохнуть, в грязном такси от непонятно чего. И дышу в открытое окно. А мне, главное, не легче нихрена. Я дышу, а оно хужее и хужее. В глазах темно, башка кружится. Я ей так немножко потряхиваю, чтобы контролировать ситуацию, а водитель на меня в салонное зеркало смотрит и не понимает. Каким-то чудом мы наконец-то допёрлись до Юбилейного. Если и была у меня мысль выйти у Слаты, потому что холодильник гол как сокол, то уже в своём микрорайоне я поняла, что меня было бы неплохо и до квартиры проводить.

Выползла кое-как из такси. Поползла в магазин в соседнем доме. Открываю туда дверь и понимаю, что я щас сползу. Просто натурально сползу. И меня никто не поднимет, потому что я, блядь, совсем не дюймовочка. Я стою и шатаюсь. И стою. И шатаюсь. И мысль такая – только бы никто дверь не дёрнул с той стороны, потому что тогда – всё, кабзда мне. Постояла, покачалась и поползла тихо-тихо, как черепахи бегают, домой. Иду, держусь за голову одной рукой и второй – за воротник. Рядом паркуется джип, и водитель так внимательно на меня смотрит. Мне вот интересно, если б я перед капотом сдохла, он бы продолжал смотреть? Впрочем, я в своей жизни уже сталкивалась с таким равнодушием, когда я лежала в сугробе с приступом, а люди проходили мимо с лицами «фи, пьянь какая-то, прямо в шубе в сугроб завалилась, фи-фи-фи, надо милицию вызвать». Так вот, кое-как зашла в подъезд. Спасибо старшей по подъезду за то, что нам поставили НАХУЙБЛЯДЬНЕОТКРЫВАЕМУЮВНУТРЕННЮЮДВЕРЬ. Я вообще не представляю, как её открывает первоклассник. Или, блин, первоклассница. Потому что во мне росту 180 см с обувью и веса сами знаете сколько – так я физически не могу отворить эту суку с первого раза. А тут я еще и помираю. Кое-как протиснулась в щель, поднимаюсь на первый этаж. Думаю, можно ради такого случая и на лифте поехать. А потом понимаю, что если я упаду в обморок (а я уже буквально в нём), то меня будет катать этот лифт до морковкина заговенья.

И вот я медленно-премедленно, шатаясь, одной рукой держась за стенку, а другой за перила, ползу на третий этаж. И, главное ж, блядь, никого. Обычно не протолкнуться в полвосьмого, а тут – тишина, как в сончас в пионерском лагере. Иду и думаю, главное, ключи не оставить в двери, чтобы, если что, меня смогли открыть. А сама уже прям всё, вырубаюсь. Уже даже не полусознательное, а четвертьсознательное состояние. Открыла дверь в квартиру, сползла с себя пуховик, взяла тонометр и – та-дам! – давление нормальное. Я мерю второй раз: давление нормальное. Я мерю третий раз: давление нормальное. При этом в ушах шумит, голова кружится, глаза вылезают, меня тошнит. Я мерю на другой руке: давление нормальное.

И вот, сука, что это? Нет, объясните мне, ЧТО ЭТО?? В итоге я час просидела на диване без движения. Мне сейчас не сильно легче, я смогла доползти до ноута и оставить пост, чтоб хотя бы знали, что я тут не айс. И лекарство я боюсь пить, потому что вроде как всё в норме. Но при этом я чувствую, что нихрена это не норма. Либо меня поработили инопланетяне, либо это волчий какой-нибудь грипп, либо блядь я не знаю что.

Я решила, что работать сегодня не надо. Ни до двух, ни до двенадцати, ни даже до десяти. Щас полчасика ещё подрочу в интернете и пойду спать. Может быть, это реально вся эта усталость захуйпоймискольколет?..

* * *

Что в голове у людей, которые в письме обращаются к клиенту (!) – «Д.д.». Типа, добрый день.

Хочется ответить им – ИНХ.

Понятна, думаю, аббревиатура.

* * *

Нет, всё-таки Клюквин – гений. Не талант, а именно гений. Я читала «Мастера» не менее тридцати раз. И, конечно, уже после раза пятнадцатого знала и реплики, и настроение каждой главы. Но вот сейчас – как будто впервые: вы не поверите, я сижу и смеюсь в тех местах, где Клюквин озвучивает Бегемота. Или встают волосы дыбом, когда он начинает историю Пилата. Или сосёт в животе, когда он от автора перечисляет закуски в «Грибоедове». Это смешно, наверное, но это удивительные чувства. Как будто живёшь с человеком 30 лет, ну вот как с женой живёшь, знаешь уже эту свою жену вдоль и поперёк, уже и спать с ней не можешь, потому что это не секс, а инцест какой-то – вы ж родные люди – и тут – ба-бах! – а она стала совсем другой. Вроде каждый жест знаком, а вот – другая.

Сейчас Клюквин читает «Слава петуху». На части, где Варенуха не отбрасывал тени, у меня даже, простите, сиськи замёрзли от страха. Я уж молчу, что мне хотелось обернуться, хотя там – стена.

Как он это делает? Одним тембром не добиться.

Ух, страшно.

Я не могу оторваться ни от книги, ни от наушников, ни от Клюквина. Шесть часов он мне уже её читает, ещё десять осталось. Я даже списала все сберовские спасибо и сижу качаю эту книгу, «штобы было». Вот чтоб прям переслушивать его ещё столько же раз, сколько раз я буду перечитывать бумажную.

По-моему, это любовь с первого звука, товарищи…

* * *

После 25 лет я поняла, взрослеют не с годами, а с потерями. Сейчас, по сути оставшись сиротами, мы с сестрой одиноки как никогда: родителей нет, мужей нет, детей нет.

После папиной смерти я испытывала ужасную, убивающую боль потери. А после маминой – какое-то опустошение и смирение. И ещё, может быть, не спокойствие, а умиротворение. Оттого, что они ТАМ – вместе. Я даже плакала-то всего один раз, когда на отпевании батюшка затянул что-то такое невыносимо печальное. Даже сама не ожидала, ручки затряслись, слёзки полились, спасибо Ленуське, держала меня сзади за плечи, а то я чувствовала, что это всё норовит вылиться в истерику.

Сегодня мы возили им «завтрак». Ну, то есть, по-хорошему-то только маме возили, но и папе поставили, и на могилке у него прибрались (хотя дело это оказалось бесполезное: свежая глина по щиколотку всасывала ноги). В общем, есть правила, а есть душа. Мы вот и сделали с сестрой всё по душе. И дома, когда поминали, водочки с блинчиком поставили обоим. Потому что они теперь навсегда вместе: «вспомнят тебя, вспомнят и меня» – всё по Булгакову, которого я так и не дослушала из-за произошедших событий.

Родители познакомились в новогоднюю ночь. Мама мела коридор, а папа сказал, что она хреново метёт. На что мама сказала, ну возьми, мол, и сам мети. У неё всю юность была толстая и длинная коса. А перед институтом она её безжалостно срезала и стала делать кудри по тогдашней моде. В общем, очаровала парня. С учётом того, что не расслышав батину фамилию и подумав, что он Савки, она решила: грузин, надо брать. И взяла. Не сразу, конечно, но прям взяла-то в оборот, ага. В декабре 1969 года они сыграли свадьбу, в январе 1970 родилась сестра, а в марте 1970 родители официально расписались. А через пять лет, день в день, родилась я.

Папа был всегда кудрявый. И с железными зубами. В восьмилетнем возрасте бежал по деревенскому полю навстречу редкому тогда послевоенному трактору и улыбался ему во все свои зубы (а улыбка у отца была ослепительная). И поймал камень. Дантист-немец, живущий в деревне, сделал мальчишке зубы, с которыми он проходил 50 лет. И только за несколько лет до смерти он заменил их на другие железные, потому что те уже сносились. Я и не представляю себе другого отца, с обычными зубами. Только металл, только хардкор. Ещё батя был баянист. У него был абсолютный слух, научился играть он сам и любую мелодию подбирал секунд за 10. Я-то бестолочь в плане музыки, страшная лентяйка, но и сейчас, когда слышу «У Чёрного моря» на баяне, у меня бегут слёзы.

Служил батя в морской авиации: и морячок, и лётчик сразу. Можете представить, как он магически влиял на девушек. 40 лет он работал в Аэропорту: сначала прибористом в цехе, потом авиатехником на улице. А мама окончила сельхозинститут и работала экономистом в ВАМИ. Они как-то удивительно ладили (хоть бывало и ругались до хрипа). Но у мамы была забавная привычка: она, если обижалась, шла делать домашнюю работу. Например, однажды перегладила кучу белья, когда мы сидели за праздничным столом и ржали, что вот же ж польза какая. Отец был удивительно добр и удивительно суров. Если мама сгоряча могла нас отлупасить и тапком, и шлангом от стиралки, то отцу достаточно было просто посмотреть. И всё, мы тут же становились тихими, шёлковыми и вежливыми до поносу.

Моё детство было необыкновенно счастливым именно благодаря родителям. Жили мы не очень богато: ни машины, ни велосипедов, обувь и одежда, как правило, доставалась от старших родственников. Но тогда многие так жили, и достать дранку для дачи было праздником. Мама по выходным стряпала блины, булки или пирожки. Я просыпалась от этих запахов и её разговора с нашей собакой Бимом: иди к девчонкам, скажи, что уже всё готово, пусть встают. Господи, и не вернёшь уже не Бимочку, ни родителей, ни пирожков тех, ничего…

После родов мама набрала вес, почти 120 килограммов. Но отец худеть ей не разрешал, говорил, я тебя люблю такую. Сам он был поджарый, как овчарка, легко загорал, летом был какого-то великолепного кофейного цвета. И его пронзительные голубые глаза – прям ух. Мама была кареглазой, я пошла в неё.

Когда в 2009 папа умер (в ужасных мучениях, чему я до сих пор не могу найти оправдания, и сердце моё болит от одной мысли о последних его часах), мама начала стремительно худеть. В прошлом году она весила 50 кг. Это был ходячий бухенвальд. Мы понимали, что тоска по отцу, её Николаше, просто убивает. В первый год мама просто выла. Как волки воют. Потом вроде выть перестала, но и есть перестала, и жить перестала, по сути-то. Она уходила к нему семь долгих лет. Уходила, уходила и вот ушла. На поминках говорили совсем мало, родственники уехали совсем быстро, остались только друзья семьи и коллеги. И все сравнивали их пару с лебедями. Одного не стало, и вторая жить не захотела. А мы сидели с сухими глазами и слушали. Потому что так и было. Мы-то выводок этих лебедей. Мы-то знаем.

Соседи говорят, вы сейчас не плачете, а потом вас накроет. Конечно, когда я вижу в телефоне «Мама» и понимаю, что не будет больше минимум пять звонков за день, и мой обед не будет ассоциироваться не с кормом, а с тем что «Ой, контрольный звонок маме!». Когда я вижу её голубой пуховичок в прихожей и понимаю, что она уехала в больнице на стуле в огромном белом спортивном костюме, потому что похудела на 70 кг за семь лет. Или когда я говорю сестре: проверь все холодильники, сразу надо выкинуть, что пропало. А она таращит глаза, потому что этим всегда занималась мама, даже и больная.

Но им там вместе – лучше. И у них обоих уже ничего не болит. И не нужно делать перевязки, отрывать с кожей пластыри. Не нужно умолять поесть. Не нужно говорить «Отец тебя бы щас убил, если бы увидел, какая ты худая». Ничего не нужно. Он её встретил и принял. Она и в гробу была у нас как невеста, вся в белом, саван серебром и кружевной платок на голове.

Будьте счастливы, мои дорогие. Я люблю вас безмерно. Вы это я и есть. Ваши привычки, ваши голоса, ваши глаза и замашки, ваша походка и ваше трудолюбие. Пусть вам будет там спокойно, отдыхайте.

* * *

Говорят, что юмор – в действительности злость, но ведь злость – это на самом деле вытесненная в подсознание боль. © Джим Керри

Как это точно…

* * *

Сегодня ночью опять умер папа. И я кричала, кричала во сне так сильно, что у меня подгибались ноги. Слёзы сразу же, и я даже вне сна понимала, что начинаю плакать в подушку. Но потом ужасная мысль меня поразила – папа умер семь лет назад, а сейчас умерла м а м а. И раз, как отрезало. Ни слёз, ни криков. Я проснулась, но глаза не открыла. Лежала и думала, почему так? почему нет слёз, нет истерик, криков этих ужасных нет, почему не подгибаются ноги, и я не царапаю ногтями землю? Потом придумала для себя оправдание: отец был для меня стеной, защитой. Стены не стало – шок. А для мамы стеной была я (ну, последние семь лет). Поэтому стены же не плачут. Стоят себе дальше, из них потихоньку выдувает песчинки, трава прорастает через их камни, иногда даже птицы вьют гнёзда. Их заливает ледяной октябрьский дождь, они дремлют под медленным-медленным декабрьским снегом. Но они всё равно остаются стенами.

Повернулась на другой бок, но больше так и не уснула. Собственный ночной крик стоял в ушах.

Сейчас я посмотрела два выпуска Стенд-апа и даже смеялась, и пару раз даже сказала сквозь смех «ну, дураки», что означает высшую степень довольства юмором и погружение в показ. Смеялась сама и думала, почему я веду себя так, как будто никакого горя и потери не было?.. И мне стыдно перед мамой и страшно перед собой. Но я не нахожу другого объяснения сейчас, кроме того, что я – пока что – стена.

Можно было и не писать этот пост. Вот, мол, выставила, что она бесчувственная. Или, наоборот, захотела жалости, выпрашивает. Но иногда мне просто нужно выговориться в пустоту. Не важно, прочитают это люди или это будет тетрадь. В тетради я уже давно не пишу, просто потому, что отвыкла держать ручку так долго. Слова просятся наружу, пишу здесь.

Пусто и больно, но всё равно нет слёз. И даже желания выпить уже нет, чтобы эту боль снять. Как жить дальше, не знаю…

* * *

Вы говорили писать, вот я и пишу.

Удивительные создания – люди. Помню, в одной из первых частей «Каменской» Настя говорит: дружба, Коротков, это когда гадостей о человеке не передают.

И вот те люди, что удивительные создания, решили, что они-то знают лучше, КАК надо. Вы не представляете, как много мне сейчас пишут в личку. Гораздо больше, чем в день смерти мамы или день рождения. Люди решили открыть мне глаза на истину, ведь я же в гневе (обиде, злобе, отчаянии, пустоте – там целый список психологических состояний выдвигается), нужно меня остановить. Кто-то пишет – а чего это ты не хочешь подать иск о моральной компенсации. Да, конечно, мама твоя умерла, но ведь денежки-то не лишние.

Или кто-то решает, что его помощь будет сверх необходима, но предлагать же её глупо – и так человеку плохо, давай-ка сразу ПОМОГУ. И отправляет в Минздрав жалобу.

Или вот ещё люди пишут о своём состоянии после моего поста и даже сны пересказывают, обо мне, разумеется, сны-то. Мол, вот, скинул вам, вы и думайте, как это истолковывать.

Вот что я хотела бы сказать в космос или куда-нибудь туда: не думай, не говори и не делай, если не просят. Это, кстати, тоже из «Каменской», но уж очень это давно легло мне на душу, вот и запомнила. Выводы делать не буду, кто с головой дружит, поймёт. А кто не дружит, тому бесполезно объяснять.

Я по-прежнему не плачу. С каким-то отупением вспоминаю и похороны, и даже как маму увозили в реанимацию, а она уже смотрела куда-то сквозь, и как она кашляла кровью в последний день, а я шутила, уходя на кухню, – будет что-то нужно, кричи! И мама слабо улыбалась. Потому что она не могла говорить, только сипела. Или как я поцеловала её на кладбище в гробу, сначала в лоб, потом в губы. Странно, папа был мраморно ледяной и очень твёрдый. А мама – тёплая и мягкая. Хотя разница в похоронах была один день, папу хоронили на пятый день, а маму – на четвёртый.

Вспомнила, как мама однажды мне сказала (наверное, мне было лет 10-12) – я совсем не помню лица своей матери. Хотя бабушка, мамина мама, умерла лет за 10 до этого. И после того, как не стало папы, я боялась забыть его лицо. Но прошло уже семь лет, а я помню каждую морщинку у его глаз. Мама за последние годы очень изменилась внешне, но её глаза, карие, под то-о-о-о-оненькими бровями ниточкой, оставались прежними. Мне по-прежнему очень больно внутри, и каждое такое письмо в личку, где дают не поддержку или говорят доброе слово, а лезут своими кирзовыми сапогами в мою душу, делает мне ещё больнее. Но слёз не достаёт всё равно. Боль есть, жжение есть, а слёз нету.

С января, после ухода из МС, а потом ещё мамин перелом лобной кости, у меня жутко лезут волосы. Расчесалась – полную ладонь выкинула. Помыла – полную ладонь выкинула. Кондиционером сполоснула – полную ладонь выкинула. Такими темпами мне скоро будет нечего выкидывать. Ещё на всём этом двухлетнем психе с обострением в последние три месяца у меня испортилась кожа. Буквально осенью Ленуся обмолвилась, да у тебя, мол, кожа как персик. Я ещё про себя удивилась – као, думаю, какой ещё блядь персик. Посопротивлялась для приличия, но внутри, конечно, было лестно. Теперь никакого персика. С января у меня жутко шелушится кожа, какое-то неведомое покраснение пятнами, как после лечения у венеролога, и вообще не айс. Шелушение я кое-как поборола, но в выходные прямо в центре лба вылезло сразу несколько прыщей. И знаете, вылезли, но не долезли. И вот я уже четыре дня хожу с ужасным красным пятном, которое не может прорваться. А давить лоб нельзя, если вы не в курсе. Я вчера уже и глиной вытягивала, и водкой сушила, и в бубен била, и фигу показывала. Но нет. Это же, понимаете, как раз вот чистые Веды – плохие мысли в голове не хотят выходить. Вот они и преобразовались вот в это вот. Ну а поскольку в МФЦ я не попала, то пошла в аптеку там же, в ТЦ. Купила мази (салициловой почему-то не было, видать, редкость теперь), зелёнки, календулы и ещё какой-то хрени. И вот намазала зелёнкой. Как завтра пойду, не знаю. Но зачем-то намазала. Девки на работе сегодня говорят, ты наша индианка. Я говорю, ага, скоро третий глаз откроется. Главное, чтобы когда открылся, вас не забрызгало.

Ржут, дуры.

А я даже морщить лоб не могу. Никакого ботокса не надо: прыщ во всю рожу и норм.

Шла вечером домой и думала, конечно, о маме. И как-то подумалось, тоже грустно: песня No woman No cry – это про меня. В моей жизни не стало самой дорогой женщины, а слёз нет.

Да. И самое важное (не ради же прыща я это писала). Я благодарна тем, кто действительно пишет добрые слова: в личку, или почтой, или смсками, или в вайбер, или смотрит прямо в глаза и говорит. У меня не осталось опоры. А вы мне даёте прутик. Каждый по прутику, и я вроде как стою. Качаюсь, конечно (сёдня-то ваще ветрище, не грех и покачаться, да?), но стою.

Длинный пост сегодня получился. Полдесятого. Я опять нихера не отдохнула, не привела в порядок мысли, не переключилась, не почитала и не послушала Клюквина. Зато появилось непреодолимое желание напиться. Но вы не переживайте, я пить не буду. Ну, алкоголь – не буду. Щас включу какую-нибудь Теорию большого взрыва и буду сосать кефир. Потому что нельзя же жрать всё подряд, когда на лбу ТАКОЕ.

* * *

Если бы меня сейчас спросили, Оля, какая песня наиболее полно отражает твою жизненную веху, я бы ответила – песня о Щорсе. Та самая, где «голова обвязана, кровь на рукаве». Потому что и голова обвязана, и отряд у нас пообтрепался, и вообще. Самое неприятное в повязке то, что, во-первых, она начинает залазить куда-то наверх при жевании, а во-вторых, что невозможно помыть бошку. Гладенько прилизать тоже не получается, потому что мешает бинт. Всё торчит, топорщится, сальное, буэээээ.

Обрабатывая сегодня разрез и вытаскивая из него очередную порцию всякого говна, моя докторица, молоденькая и хрупкая, задумчиво сказала «у меня тоже вся рожа в прыщах». Если бы у меня были силы посмеяться, уж поверьте, я б посмеялась. Потом я уползла на очередную порцию внутривенных антибиотиков, названия которых мне упорно не говорят, а в первый день оно вылетело у меня из головы, потому что я только-только сошла с операционного стола. Каждый день я удивляюсь тому, что в отделении – как на шахматной доске. Есть чётко белые и чётко чёрные. Иногда даже видно, что у человека и настроение плохое, а он всё равно подойдёт и спросит, как ты, или там капельницу проверит, или ваточку прибинтует. А есть те, кто всегда как кошки – пх-пх и спину выгибают. Притом, что несмотря на историю с мамой, я по умолчанию стараюсь быть с персоналом вежливой, да и сил щас особо кого-то ставить на место нет. Но иногда прям хочется ударится о земь, обернутся прежней Олей и как дать сковородкой по башке: на-на-на! с херов ты так с пациентами разговариваешь?!

Ну это я так, душу отвести.

Потому что в других местах, где я побывала за эти дни, было ещё хлеще. В пенсионном, например, где у меня забрали все документы и велели ждать в коридоре. Я говорю, девушка, вы мне ПАСПОРТ верните. Она – нет! ждите в коридоре!

Блядь.... Я к ней ещё потом дважды заходила и говорила: посмотрите на меня, у меня рожа перемотана, я только из больницы, после капельницы, мне будет плохо, а я даже уехать не могу, потому что паспорт у вас.

(я вообще стараюсь документы никому в руки не давать, а если уж дала, то пристально следить, чтобы их никуда не утащили). Но этой было всё по барабану. А поскольку сопротивляемость у меня низкая и нагнуть я сейчас никого не могу, уползла в зал и ждала там. Ужасно, когда с людьми обращаются как с дерьмом.

Поехала потом в налоговую, получить ИНН. Которое я заказывала по интернету и пришло уведомление, что свидетельство готово. И, конечно же, нихрена там не готово, и я снова писала заявление, и когда всё подписала и свидетельство при мне распечатали, оказалось, что его некому подписать. Да как так-то?! Как так-то?!!!!! Сколько, говорю, ждать? А мы, говорят, не знаем, все цари на совещании. Капец, работа налоговой встала. Раком.

Сегодня я ездила получить похоронные деньги. Которые вообще-то, по уму, нужно было выдавать на Сергеева, а не гонять людей, которые только схоронили близкого, на разные берега. Потому что выдают их на Декабрьских Событий. А сколько я уже проездила на такси, это просто капец. Кстати, про такси. Кто-то и машинку ведёт аккуратно, когда эту мою бошку видит, кто-то и желает скорейшего выздоровления. А кто-то (вот буквально вчера) и рот кривит на просьбу прикрыть окно, потому что мне дует прям в рану, и проезжает на красный, и сдачи у него нет. И вот опять же, к вопросу о сопротивляемости, – если раньше я могла и сама за себя постоять (да и не только за себя, за маму могла вообще размазать), то теперь я просто ПРОШУ или вообще молчу. То есть моральных сил нет не то что никаких, а вообще там эмоциональный шахтёрский колодец какой-то…

* * *

Уже восемь месяцев моя жизнь напоминает снежный ком, лавину, которая снесла и лыжников, и сноубордистов, и гламурных фифочек, и белок, и олигархов, и даже снегоуборочные машины. Огромный такой шар, из которого мелкнёт то нога, то лыжная палка, то яркий шарф. Этот шар, или масса, или окно в стиралке кружит, кружит, кружит, кружит, и никак не выбраться из него, только иногда воздуха получается глотнуть и дальше тебя засасывает…

После маминой смерти я с одной стороны вроде как-то закоченела, хоть и плакать начала, а с другой – вот эта постоянная колбасня. В общем, колбасит закоченевшего человека. Какой-то гигантский завал дел: домашних, лечебных, рабочих, семейных, и туда надо, и сюда, и блядь джинсы-то так и не куплены, а вот-вот уже, кажется, порвутся, и волосы лезут, не покраситься, не подстричься, и повязку сняли, но рожа всё равно не айс, заживёт, конечно, но пока – не айс, и даже в магазин некогда сходить. Сегодня, например, я опробовала заказ в инет-магазине Слаты, хоть у меня и Слата прям под окном. Потому что два с половиной дня я не отрывала жопы от дивана, а ноутбука – от колен, писала большой и важный документ, который поклялась отправить новому начальству сегодня до 18:00. В итоге отправила в 17:58. И это не значит, что в 17:59 я выдохнула и сказала себе: а теперь – выходные! Нет, я задёрнула шторы, налила соку и пошла работать другое дело. На том же диване и в том же ноутбуке. Через час я позволила себе посмотреть «Танцы», но тоже постоянно переключалась между окнами. Потом вспомнила, что не сделала маникюр и не обновила лак, но уже так устала, что пофиг.

У меня на столике в изголовье лежит две недочитанных книги: История Российского государства, часть 2, лежит уже полтора года. И третья вон стоит на полке, ждёт своего часа. А на Истории лежит «Вдовий плат», первую повесть я прочитала, кажется, ещё до похорон, а вот второй заняться вообще некогда. Прям сборник книг Акунина у меня тут. С укором, что я их не могу дочитать. Я так и не посмотрела «Магнолию», фильм, который клятвенно пообещала позырить приятелю. Сначала я не могла посмотреть, потому что тупо не могла найти сам фильм. Неделю, наверное, искала. Потом нашла, но теперь стало не до «Магнолии».

Буквально в пятницу (или вчера? дни похожи друг на друга) я написала подруге – мне хочется залезть в нору и сидеть там, чтобы даже шороха не слышать этих проблем. Это, конечно, не проблемы, а просто дела, просто жизнь, но я так устала за эти два года, что для меня даже обычный телефонный звонок – уже работа. Нужно снять трубку, выслушать человека, понять, что ему надо (а понять сложно, потому что я туплю просто страшно, прям залипаю на словах) и потом то, что ему надо, дать. Или сделать.

И все-то тут в интернетах правильно пишут, полюбите себя, тогда и любовь появится бла бла бла, и вот вам тыл и забота и хуйзнаетчтоещё. У меня нету сил себя полюбить. Вообще, наверное, уже сил полюбить никого нету. Я просто хочу на ручки. Зарыться в них и сидеть так без движения часа два.

* * *

О буднях работающей женщины

Обычно я уезжала с работы до полседьмого и работала дома. Вчера и сегодня решила поменять тактику: пока доедешь в пробках, пока разденешься-разуешься-лоб обработаешь-пожрёшь, уже как-то и времени на работу остается мало (часа четыре, а-ха-ха), да и отвлекаешься чаще. Останусь, думаю, в офисе. На час (а-ха-ха-2).

Короче, оба вечера я приезжала к девяти. Вчера я даже не подошла к ноуту, открыла книгу, пиво и типа отвлекалась. Отвлечься получилось плохо, через две главы я книгу закрыла и полезла в телефон. В почту. Типа телефон это же не ноут, я просто читаю задания, а не делаю их. Пиво я, кстати сказать, не допила, что со мной бывает крайне редко, примерно раз в год.

Сегодня я приехала в это же время. Села пришивать пуговицу. Не ту, другую. Соседняя оторвалась. Ту-то я пришила в прошлый раз усилием воли. Потом подошла к зеркалу обработать лоб, но увидела синяки под глазами и про лоб забыла. Вот только щас села писать пост и вспомнила. Короче да, синяки. Потом взяла ноут и увидела, что он мигает. То есть он два дня в режиме сна, просто потому, что я в затрахе во вторник вечером его не выключила, а просто захлопнула.

Потом позвонила сестре, и мы немного поговорили. Она плакала, что меня так истязают. И невдомёк ей было, что меня так истязают везде. Просто раньше я об этом говорила маме, вот таким же тусклым голосом, а с сестрой мы общались в основном на почве «скажи маме, чтоб поела».

Руководство на новой работе просит меня скорее входить в ритм. Потому что да, маму похоронила, в больнице полежала, все всё понимают, но это ж бизнес. Только одного не понимают они, что я уже в ритме. Что вот это и есть мой ритм. Потому что силы кончились ещё в октябре 2014, когда у мамы была на шее трехсантиметровая дырка. А перед этим переезды, слепота на нервной почве, пять лет без отпуска (потому что отпуск 2 недели вкалывать на даче – это не отдых). Все последующие месяцы я держалась просто из вредности. А теперь уже чувствую, что и вредности нет. И злости полезной нет. Вообще – чувств – нет. Одно сплошное бессилие. Самое забавное, что люди прекрасные в новом коллективе, очень трепетно ко мне относятся. Сразу оговорюсь, нет, уходить я не хочу. Я просто хочу передышку.

В субботу будет месяц, как не стало мамы. В 41 год я ощущаю себя сиротой. Ужасно плохо. Ставлю каждый вечер свечку за упокой маме, говорю предписанные слова, а потом добавляю «и соедини её с рабом Божием Николаем». Правильная молитва всегда та, что от сердца.

Я не могу уснуть, пока не накрою голову руками. Как при бомбёжках люди головы закрывают, вот так же. Просто реально уже не вывожу. И поза зародыша, обычно рефлекторно помогающая человеку, со мной уже не работает.

Я не жалуюсь. А впрочем, нет, знаете, – жалуюсь. Потому что иногда нужно и пожаловаться.

* * *

Будни работающей женщины: часть вторая

С 1 апреля работа валит валом без выходных и перерывов на обед. Формально, конечно, и выходные, и перерывы есть, но фактически после девяти маминых дней каждые выходные у меня заняты. Не было бы дня, чтобы я просто валялась на диване до 10 утра, потом до 12 завтракала, потом до трёх бы пялила в какой-нибудь фильм, потом бы погуляла до шести, потом бы поужинала и ушла в читательский запой до девяти вечера, а потом решила, что надо лечь пораньше и оказалась бы в постельке в десять или хотя б в одиннадцать… Даже когда мне только-только порезали рожу, я приехала домой и воткнулась в ноутбук по рабочим вопросам. Что уж говорить о других, более комфортных для здоровья днях.

Сегодня, наверное, первый день, когда я ещё не сделала ни одного рабочего дела. Зато сделала кучу нерабочих. Проснулась я, конечно же, несмотря на грандиозные планы отоспаться, ровно в 7 утра. То есть именно во столько, во сколько будит меня будильник. Я посмотрела на настенные часы, усмехнулась и ещё час заставила себя подремать. Потом поняла, что природу обманывать бесполезно и встала. Итог: я помыла холодильник, разобрала на балконе зимний завал, перекопала там же цветочные ящики и посеяла новые цветочки. Потом я тщательно перемыла все окна, выбросила десять миллионов мусорных мешков, сожрала кусок лаваша и пошла вытирать пыль. Потом я убралась, постирала и поставила варить кисель. Кисель я назвала «Родительский». Потому что завтра маме 40 дней. А послезавтра папе – 7 лет.

Когда умер папа, в первый год мы приезжали к нему каждый месяц второго числа. Я не помню, как отпрашивалась на работе, не могли же все дни выпадать на выходные, но это совершенно точно, что мы даже не обсуждали, что вот и в следующее второе мы едем. 2 декабря поставили папе ёлочку, поздравили с наступающим 2010 годом и уехали до весны…

Я понимаю, что, скорее всего, к маме не получится ездить каждое 23 число. И в этом она опять будет ущемлена (как и в моих слезах, например). Но объективно я понимаю, что отпрашиваться столько раз на работе – это наводить на себя гнев и без того взволнованного начальства. Конечно, я буду ставить свечи, как ставлю сейчас папе – каждое второе число и в каждый родительский день. Но одно дело вспомнить дома, а другое – посидеть там с ними, поговорить. Мы почему-то на кладбище не плачем, там так светло и хорошо, что даже мыслей таких нет – порыдать. Когда не стало отца, я приняла мысль, что он просто переехал туда. Ну как квартиру поменял.

Ужасно болит сорванная спина. Дома пахнет варёной ягодой, скоро уже нужно вводить крахмал. Ужасная тоска, усталость и опустошение.

* * *

Сегодня вечером я потерпела сокрушительное и, возможное, безоговорочное поражение от собственной жизни.

Я. Капитулировала. С корпоратива.

Мы приехали на Байкал. В чудесное место, базу отдыха «Никола» в Николе. Там так красиво, что хочется продать всё, что есть, купить 10 соток земли и обосноваться навсегда. Но Байкал – как церковь. Ты приходишь туда и тебя начинает выворачивать. Особенно, если ты давно туда не ходил. Я на Байкале не была лет десять. И я забыла, что «Байкал – место силы» это не просто слова. Потому что буквально через полчаса после приезда, как только мы закончили крошить еду, и начали собираться под навесом, я оказалась наедине с этой силой. И меня просто размазало. С учётом моего физического, а главное, морального состояния, размазывание это случилось быстро, чётко и прямо в сердце. Я не смогла впихнуть в себя ничего из того, что лежало на столе. Я даже воды выпить не смогла, когда шеф сказал первый тост. Меня скрутило так, что хотелось выть. И когда моя новая коллега заботливо посмотрела на меня и дёрнула башкой, мол, «ты чего там?», я только смогла покачать головой и ретироваться из-за стола вовсе. Ушла наверх, подальше от людей. И заревела. Оно как-то, знаете, само заревелось, сначала без особой подоплёки. Ну, просто устала, вот и заревела. Но дальше – больше. Я ревела всё сильнее, начала сморкаться, вытирать рукавом пальто тушь, захлёбываться в истерических всхлипах и утыкаться лицом в забор. А вокруг – вот такая красота. И только я поднимала глаза на Байкал, меня накрывало с новой силой. Я слышала, как наши смеются над чем-то и наконец-то переключились от работы. Но взять себя за шкирку я не могла физически. Слишком много всего произошло за эти месяцы, и вот в по иронии судьбы именно в месте отдыха отдыха-то и не получилось. Через пятнадцать минут сплошного, неостанавливающегося рёва я поняла, что не могу испортить праздник хорошим людям. А они правда хорошие. Как прийти с кислой рожей, сесть за стол, жрать шашлык и через силу улыбаться, мол, не-не, всё нормально, когда всё нихрена не нормально. Когда хочется пойти прямо на берег этого моря и утопиться, в чём есть: пальто, сапогах и с сумкой на плече.

И тогда я вызвала такси. Сначала я думала, что увижу сумму заказа и слёзы высохнут. Но нет. Увидела, заревела ещё громче, подтвердила заказ и стала думать, как забрать свои вещи из дома и обратно выскользнуть незамеченной. Потому что любой нормальный человек потащит другого человека с зарёванным лицом обратно к людям, чтобы тот, зарёванный, ничего с собой не сделал. В общем, не буду рассказывать историю, как я пережидала, пока в 20 см от меня проходят наши: с шашлыком, смехом и хорошим настроением. Я старалась шмыгать потише (потому что слёзы вообще отказывались куда-то деваться) и молилась только об одном, только б никто не решил зайти в комнаты за какой-нибудь хернёй типа платочка, или расчёски, или телефон зарядить.

В машине я дала себе волю. Воспитание, конечно, заставляло меня задушенно всхлипывать в платок, но поделать я уже ничего не могла, это была натуральная истерика. Байкал меня чистил так, что аж выворачивало. И тут ещё начались сообщения и звонки от наших, и я вообще потеряла на какое-то время контроль. Потому что вот, люди волнуются и хотят, чтобы ты вернулась. И они всё звонили-звонили-звонили, писали-писали-писали. А я всё больше сворачивалась в колени на заднем сидении, пока не промычала оттуда водителю – простите, у меня мама умерла, я не могу успокоиться. И каждый раз, когда мне казалось, что вроде начинает отпускать, я поднимала куда-нибудь глаза повыше, к небу, чтобы слёзы не катились уж совсем ручьём, видела какое-нибудь облако – чёрт его знает, почему сегодня на меня так всё влияет – и задыхалась в новых рыданиях. Я высморкала два тканевых платка и целую упаковку бумажных салфеток.

Дома я прорыдала еще два часа без остановки. У этого слёзного крана сорвало резьбу. А сейчас я внезапно устала, сходила умыть лицо от размазанной по всей роже туши и решила во всём сознаться. Из заржавевшего (и когда-то бронированного) яйца Оля превратилась в кучу ржавой пыли. Завтра её намочит дождь и она снова приобретёт какую-то форму ржавчины, чуть потверже чем пыль, но всё равно ржавчины. А сегодня я перешла в какое-то неведомое состояние: не твёрдое, не жидкое и не газообразное.

Самое ужасное или не ужасное, а просто жизненное, что собраться с силами у меня времени нет. Завтра в 10:00 у нас встреча по наследным делам, а сразу оттуда мы едем работать на дачу. Потому что забрасывать хозяйство нельзя, иначе это всё выльется в такой финансовый минус, что никакими переработками потом не восполнишь.

Я так устала, что даже со своим словарным запасом не могу подобрать описания. Так устаёт трава под бетонной панелью. Мне кажется, что закончился какой-то моральный кровоток во мне и какая-то часть меня или моей жизни просто начинает отсыхать. Я изо всех сил держусь за близких, но, кажется, пальцы уже разжимаются…

Когда ехала по Плотине, увидела там, откуда я возвращалась, огромный кусок радуги. Он был широченный и очень яркий.

* * *

Вы ничего не знаете о боли, если не рожали и у вас не было чирия на жопе. У меня их шесть. Или семь. На жопе, знаете ли, сложно подсчитать.

Сейчас кто-нибудь закатит глаза и скажет – боже, ну вот уж об ЭТОМ точно можно было не писать.

А я напишу. Знаете, почему я закрывала профиль? Потому что жаловаться уже нет сил. А не жаловаться не получается. И слушать потом про сглаз, церковь и прочее такое у меня сил тоже нет. Неделю назад в течение 10 минут я осталась без карт, без денежного нз и без айфона. Нет, не украли. И я поняла, стап ит. И закрыла страницу. И пошла пить. Прям жестко. А в понедельник у меня заболела пятая точка. Сильно. В итоге – вчера я уехала в полчетвертого и с тех пор то сижу на полбулке (а это очень больно, поверьте), то лежу. Про больницы – молчать. Все мои родные умирали в больницах, и когда я ехала резать лоб, то ехала умирать. Еще раз? Нет, спасибо.

Затяжной двухгодичный стресс и полное отсутствие отдыха с 27 июля прошлого года сделали свое дело. Иммунитет на уровне плинтуса. А может и шахты. Я никогда не плакала столько, сколько в последние три месяца. У меня нет сил, нет денег и нет надежд. И если вся эта ситуация с здоровьем – обратка от врача, то ради маминой памяти я готова терпеть эту боль, кровь и гной. Я все сделала правильно.

Сейчас я сменила очередную повязку, выпила жаропонижающее (потому что да, накрыло), доковыляла до красного угла и поставила сама за себя свечку. Молиться за меня особо некому, а молитва о себе полна самолюбия и страха, так себе подспорье. Мамы нет, а ее молитва могла творить чудеса, потому что родительский порыв уберечь – самый сильный.

Такие дела. Свечка догорела, надо засыпать. Даже для жопы сон – лучшее лекарство. Особенно для жопы, намазанной лидокаином.

* * *

В парикмахерских есть какой-то тайный курс «Подстричь короче, чем просили» и все мать их стилисты успешно его завершают.

* * *

Из жизни отдыхающих

Вчера я приехала на дачу впервые за два месяца. Машка всё это время рвалась тут одна. Рожь опоросилась, куры колосятся, трава прёт. Проснулась в шесть, в семь уже пошла работать: посадила три куста жимолости. В девять пошла готовить второй обед. Съела крохотулечные пельмени с кроликом и упала отдыхать.

Из трёх операторов лучше всего ловит Теле2, хреновенько МТС и совсем никак Мегафон. Такие дела.

* * *

Гугл-переводчик прекрасен. Фразу «Это справедливо?» он перевёл как «Is it spravedlivo?». Ты-то мой дружочек. Таким уровнем английского и я владею, спасибо.

* * *

Женщины, которые постят себя в выходные в Аршане, Листвянке, суко, на Колыме и так далее, у меня только один вопрос – когда вы, блядь, УБИРАЕТЕСЬ? Трусы вы свои когда стираете? Ногти, там, пилите, не знаю. Я, например, в пятницу в 18 села в такси и поехала на дачу. Там впахивала как рота солдат. Вернулась в 20:30 в субботу едва живая. Сегодня с утра я как енот-полоскун драю-чищу-убираю. Сука, когда вы-то это делаете??? У вас там у всех домработницы, штоле??? Капец. Время 19:20, а я только притащила ингредиенты для салата на диван и начала крошить. Потому что жрать и ходить в магазины мне сегодня было некогда.

Блядь, маховик времени у вас там всех, как у Гермионы, что ли…

* * *

Который день ложусь в 2 ночи. Работы море. Сегодня я уже поработала четыре часа дома, сижу с одним закрытым глазом (он спит) и думаю: не послать ли всё нахер? Я же вам не Яра Грейджой. В смысле, не железная.

* * *

Будни работающей женщины – 3

Я очень люблю напоминалки. Потому что у меня хреновая память. Бывшие коллеги не дадут соврать, как я выжрала им мозг с календарём в аутлуке или где-нибудь ещё, чтобы оно само выскакивало и напоминалось. Кого-то удалось приучить, кого-то нет. Когда я пришла на нынешнее место, то по привычке установила аутлук и напихала в него сто первых заданий.

Первые пару месяцев я честно пыталась работать в привычном режиме: переносить, откладывать, закрывать сделанное. Потом напоминалки стали висеть списком: от 10 до 30 дел. Потом я отчаялась и в принципе перестала на них обращать внимание, потому что новые задания всё валились и валились, старые висели в окне со статусом «просрочено на 8 недель», я психовала и плохо спала.

Потом я решила, что технологии идут вперёд и надо пользоваться другими напоминалками. И стала писать себе в яндекс.календарь (потому что у меня яндекс.почта, в которой я сижу с ногами весь день с перерывом на пописать). Но этот фокус не прошёл. Теперь куча непрочитанных писем увеличилась ещё кучей непрочитанных напоминалок. Я опять начала психовать и плохо спать.

Потом я вспомнила, что у меня же теперь есть айфон. И даже починенный! И стала пихать напоминалки в него. А он же гудит у меня, когда напоминает. То есть я хотя бы вижу, что где-то что-то пытается до меня достучаться. Если айфон лежит закопанным в бумагах, тогда, конечно, жопа. Но в общем-то иногда из-под всей этой целлюлозы я слышу звук рожка, напоминающий мне о чём-то там где-то там.

Только и эта система не работает. Потому что задания-то валиться никак не перестают. И теперь этот список из дел висит уже у меня в айфоне, чем жутко меня нервирует. Потому что я всю жизнь работаю по таймингу-шмаймингу и прочим оптимизирующим херням. Угадайте, что я напишу дальше? Правильно, я начала психовать и плохо спать. А так как спать у меня вообще чрезвычайно мало, то спать мало и плохо – чревато вдвойне.

На этом всё. Берегите себя и своих близких. С вами был Андрей Малахов.

* * *

Сегодня был насыщенный день. С утра я пришла в офис и стала раскладывать по пакетам новые буклеты и сувенирку для саммита гильдии управляющих, девелоперов и кого-то там ещё. Увезти, кроме такси, оказалось некому, и когда я оказалась в осьмнадцатью сумками на Нижней Набережной у Сбера, у меня не было ни малейшего понятия, куда идти и как это всё нести. Но я понесла. Я ж баба-рыцарь. Конечно же, принесла не туда. Охрана доблестного Сбера (дальше будет рассказ о сервисе) чуть не визжала, так хотела, чтобы я удалилась со своими пакетами прочь. «Саммит с другой стороны» – вопила мне какая-то девица. На вопрос, можно ли пройти ВНУТРИ здания, они сказали, что конечно же нет, что никаких пройти и никаких внутри.

Попёрлась в обходняк. Прекрасные мущщины у нас в городе. Я сделала три рейса, нагруженная каталогами по самые помидоры, но ни один, блядь, ни-о-дин не остановил меня словами «девушка, вам помочь?». Хорошо, в тот момент я была согласна даже на «женщина, вам помочь?». Но все шли мимо, чудесные, милые люди. Обошла, короче, этот сбер, уже к тому моменту ненавидимый мною всеми фибрами души. Внутри суровый охранник спросил, а где же это все мои мужчины. На что я утёрла уже не пот, а воду и сказала – вот, блядь, хороший вопрос, скажите мне, мужчина, где все мужчины?

Видать, видок у меня был слишком грозный. Он вызвал по рации Серёгу, а тот организовал двоих носильников. Потому что зал, куда я пёрлась, находился на втором этаже без лифта. Дайбохздоровья тому архитектору. Потому что ума он ему уже не дал, пускай хотя бы будет здоров.

Потом я полчаса ставила падающий мобильный стенд, который в дальнейшем трижды поменял дислокацию. Потом я таскалась с пакетами по холлу и организаторы саммита просили меня убрать их и отсюда, и отсюда, и вот оттуда тоже уберите. Но куда их положить, говорить не хотели. Видимо, то была военная девелоперская тайна. В итоге, когда я наконец приблизилась к месту выкладки продукции и услышала, что всё из пакетов надо выложить на стол, я просто неимоверным усилием воли постаралась никого не убить. Потому что внизу же охранник и его друг Серёга, мало ли чо.

Зная, какой у меня будет день (полный физических нагрузок), я знала, что никакая рексона этого не выдержит. И приклеила, простите за подробности, к блузке прокладки для подмышек (да, есть и такие). Так вот, когда я уходила из сбера, прокладки были мокрые насквозь, и подмышки, соответственно, тоже. Я вам больше скажу, трусы тоже были мокрые насквозь и вовсе, блядь, не от удовольствия. Ух, какая я была злая.

Если ко всем моим злоключениям добавить духоту в залах Сбера и надменные взгляды его сотрудников, шлындрающих мимо меня и организаторов саммита, то настроение у меня было будь здоров. В общем, когда ко мне подошёл наконец-то мужчина и предложил помощь, я была готова убивать без оружия. А я никого не убила. Так что спасибо говорите ему.

Потом я приехала домой и увидела на балконе снова гибридную петунию. Так до сих пор и не понятно, кто это там прополз такой фиолетовый, что зацепил мою белоснежную петунию. Цветы прут, погоды стоят для них благоприятные – в солнечные они моментально вянут, т.к. в горшке, сколько ни поливай, воды всё же всем не хватает.

Потом я уехала в Версаль и купила сестре картину по номерам. Она давно хотела начать рисовать, но я однажды пригвоздила её какой-то хлёсткой фразой (ну как я умею, вы знаете), и желание у неё отпало. В общем, заглаживала многолетнюю вину. А потом я ползла домой. Теперь я задрала ноги на стул и пишу вот это вот всё. Мне надо поработать или хотя бы позырить следующую серию фильма. Но я ленюсь и хочу спать…

* * *

Вчера по дороге на дачу я купила две плошки обабков. Они были такие красивые, что мы обе решили их сфотать. Опомнились, правда, когда уже доедали. Готовлю в нашей семье по традиции я, и если красиво у меня получается не всегда, то вкусно – каждый раз.

Вспоминали, когда ели грибы крайний раз. Машка в прошлом году, а я так и не довспоминала. Мама была грибником и пока ходили ноги, бегала (и ползала, иногда и тайком) в лес, за забор. Мы вот с Машкой ваще не грибники. Я вообще не понимаю удовольствия ходьбы в лесу и высматривания одних коричневых пятен на других коричневых пятнах. А мама была прям охотница. Её аж трясло, когда ей говорили – Саша, опята пошли. И Саша наша неслась с пакетом туда, по грибы. Батя ходил по грибы с коробом. А мы вот только жрать…

* * *

Сожрала сырую сардельку. На всякий случай прощайте

* * *

В пятом классе я однажды не поехала на олимпиаду по русскому, хотя была постоянным представителем. Не поехала, потому что не захотела: мест я не занимала, а «представлять честь» без победы мне было тошно. И мама сказала, ну, не хочешь – не езди. В понедельник на первом же уроке меня подняла завуч и спросила: Савкина, ты почему не была на олимпиаде, заболела? (с нажимом на слово «заболела», как бы подсказывая). Я вздохнула кажется на весь класс и ответила: нет, просто не захотела.

На большой перемене меня вызвали в учительскую и орали вместе и попеременно. А все наши стояли под дверью и слушали – председатель совета отряда (если вы понимаете, о чём я) спятила и теперь упрямо молчит.

Они меня не сломали. И на олимпиады по русскому больше не отправляли. По алгебре и физике, правда, отправляли, но и это было победой.

Вспомнилось ещё как примерно в то же время очередь в школьную столовую уронила меня в дверях, а потом чуть не растоптала. Я инстинктивно закрывала голову и лицо руками, так как упала на бок, а по мне бежали сотни детских ног. Потом я, конечно, есть никуда не пошла, аппетит как-то пропал. И сейчас мне напоминает ситуацию, когда я ещё не упала, но вот-вот упаду и понимаю, что меня затопчут.

Какой-то блядь трагический конец вышел. Просто подумайте, вот я о чём, просто подумайте…

* * *

Почему-то все мои болезни в этом и без того не самом спокойном году связаны с болью. Самой, сука, что ни на есть физической болью. Сначала эта оперированная хрень на лбу, потом сучье вымя, сейчас невралгия обвила меня как змея. У меня болит всё: ключицы, плечо и рука, все до единого ребра, поясница и даже колено. Я не могу вздохнуть, как будто та змея мне сломала рёбра. Мне больно говорить, потому что натягивается кожа у ключиц (внезапное явление). Я не могу сидеть и лежать, потому что по ощущениям та змея зубами загнала мне в плечо пулю. Сука, какая-то адская боль. Ночью я не спала, потом под утро выпила обезболивающее и попыталась уснуть снова. Лишь однажды при всей череде моих радикулитов и невралгий был такой, когда я не могла дышать и орала на выдохе врачу – коли прямо в позвоночник! Коли прямо туда! Бля, щас даже крикнуть некому. Тогда я пролежала две недели. Мама приходила раз в сутки, переворачивала меня, кормила меня и кошку. Кошку она потом увезла, ибо нехуй мучить животное. Меня б увезла тоже, но я не влезла в сумку и всячески давала понять, что помирать буду здесь.

Я провалилась в сон на три часа, в которые у меня оказались два пропущенных, три смс и куча сообщений в ватсапе. Сейчас я сижу нараскоряку на диване и левой здоровой рукой набираю это сообщение. Вечером я думала, что это инфаркт, теперь я не знаю, что и думать.

* * *

Ходила сегодня на работу. Тулово болит, но температуры вроде нет. Вздыхаю теперь судорожно, по три раза, как маленькая умирающая собачка. Чихнуть и зевнуть не могу вообще. Зато пришёл кашель, нехороший, грудной. Подозреваю, это те воспаления в спине проникли в лёгкие. Вечером внезапно опять адски и истошно заболела рука. Точнее, плечо. В такси чуть не до потери сознания. Разгрызла ибупрофен и стонала на кочках. То ли где-то её повернула не так, то ли надуло из окна, которое закрыть анриал, т.к. офис в цоколе, дохрена человек в одном помещении и реально задыхашки.

В общем, стою я перед вами, простая русская баба. И до того мне чегой-то хуево, словами не передать

* * *

О здоровье и здравоохранении

Не знаю, соскучились ли вы по моему нытью, но даже если не соскучились, поздно – я здесь. Кто, как говорится, не спрятался…

Итак, в прошлый четверг случилась вторая часть марлезонского балета. Потому что первая была в позапрошлую пятницу. Я долго думала, что у меня невралгия (помните, да? сломанные рёбра, пуля в плече, вот это всё), но оказалось, не всё так просто. Во-первых, моя паническая сестра во всех болячках видит сразу смертельные и те, у которых агония пострашнее. Спасибо её медицинскому образованию. Она позвонила и сказала таким равнодушным голосом, представляешь, а при невралгии не бывает высокой температуры.

Блиаааааааааадь….., подумала я. И Машка стала намекать на вызов доктора, или скорой, или кого-нибудь с красным крестом на колпаке. После часу переговоров (о причинах столь длительных переговоров чуть ниже) я сдалась. Сначала был бой с регистратурой, почему не вызвали скорую ночью при 38.5 и острой боли, вот идите, мол, и вызывайте! Потом был бой с нею же насчет прописки и фактического адреса проживания, хотя и тот и другой относятся к одной поликлинике. Потом я вспомнила, что придёт та самая врач, которая проигнорила маму с пневмонией (участок-то один), и если мы не схватимся прямо в коридоре, тогда я просто не дочь своих родителей. (Не в том смысле, что родители драчливые, а в том, учили отстаивать честь своих родных).

Так и не поняв, придёт врач или нет, я предложила вызвать ещё и платного. Всего-то ха-ха за 2520 рублей. А знаете, что самое смешное? Нет, не то, что туда мы висели на линии больше десяти минут, а то, что заявки они принимают до 11 утра (а был уже обед). И вот тут капиталистическая матрица ещё одной организации рассыпалась в моей голове. Сука, да за такие деньги вы должны ездить круглосуточно.

Потом пришла врач из поликлиники. Чудесная милая женщина-пенсионер, которая работает только на вызовах. Сказала мне «уж не девочка, беречь себя надо» (как будто в это время меня загнали с катка, кашляющую и в мокрой куртке, а не лежащую пластом на диване), послушала лёгкие, сказала «э-э-э, да тут воспаление», выписала кучу анализов и флюру и убежала дальше по пациентам.

До анализов и флюры я добралась только сегодня. Все три дня в периоды, когда температуры не было, я лежала настолько мокрая и настолько слабая, что сама себе напоминала дохлую медузу, хотя в жизни их никогда не видела. Смена маек не помогала, сухое промокало тут же, минут за 15. На подушке лежали мокрые полотенца, мокрое одеяло пыталось согреть моё мокрое тело, короче, невъебическое спа, я вам скажу. Как только я подсыхала и у меня появлялась мысль, ну что, может начать одеваться, тут же температура скакала градуса на два, а то и на три, и карусель с потением повторялась опять. С учетом того, что отопление дали только сегодня вечером, лежать ночами мокрой и в мокром, как вы понимаете, было не слишком комфортно. Потому что я иней прямо физически ощущала на всём, что меня окружает. Сложно лечить «э-э, да тут воспаление», когда такая обстановка. К воскресенью я допетрила кутаться в шали (тонкие и из чистой шерсти) и лежать стала хотя бы в тёплой мокроте.

Самые популярные вопросы за эти дни – почему ты не в больнице и почему ты не вызываешь скорую?! Отвечаю. Скажите мне, люди мира, вообще и те, кто конкретно задавал эти вопросы, вы давно ездили в скорой? Я вот за последние два года накаталась столько, что могу описать экскурсию по машине с закрытыми глазами. Так вот, в скорой хочется сдохнуть даже здоровому, крепкому человеку. Потому что вонь бензина, как в «Москвиче» в 1978 году, дребезжащие сидения и лежак, когда тебя подкидывает даже на ровной дороге, не то что уж на кочках, когда ты смотришь в заднее окно и думаешь, блядь, суки, мы же с мигалкой и сиреной, а проехали только 10 метров, ну пропустите же нас! Когда из лекарств кислородная подушка (и та – не во всех), когда в спикерфоне переговоры «33, прием, мужчине плохо с сердцем возле магазина такого-то» (и так минут 30, пока мы стоим где-нибудь в пробке), а потом таким же равнодушным голосом «33, прием, смерть до прибытия». Но при этом люди в скорой – да – люди чудесные. Это не сарказм. Я не забуду тех крошечных фельдшеров, которые в последний мамин день метались возле стула, на котором планировали её везти и причитали, мы же не поднимем, мы же не поднимем!

Так вот, вызвать для меня скорую можно в одном случае: я уже не контролирую ситуацию (тьфу тьфу тьфу) и не могу отобрать телефон. Во всех остальных случаях я предпочитаю болеть по пословице «дома и стены помогают».

Дальше, про больницу. Как вы могли заметить, меня туда никто не приглашал, не звал и не заманивал. То есть не было такого, стоит красивая больница, а напротив умная, и обе тянут руки – Олечка, ну что же ты, приходи, мы тебя вылечим. Какбэ нет. А с учетом того, что оба моих родителя умерли от врачебных ошибок, сами понимаете, какой эффект антиплацебо будет работать у меня в голове. Поэтому оба вопроса снимаем, да?

Насчет анализов мы долго решали куда – в поликлинику или всё же в платный центр. Машка склонялась к первому варианту, а я ко второму. Потому что просто не понимала, как мне с утра прийти к 8 часам (окей, допустим, приехать) занять одну очередь в лабораторию, потом другую очередь на флюру и потом, после всех экзекуций, третью – к терапевту. Не знаю, пощадила ли вас судьба или вы когда-нибудь были во взрослой поликлинике № 6 в Юбилейном. Ну в общем, не ходите туда. Это если кратко. И я не понимала, сколько я там промотаюсь у стены (потому что сесть-то там как не было 20 лет назад, так и до сих пор некуда): два часа, четыре, шесть? Мокрая такая вся, вялая или не дай бог с температурой. А все будут бегать и орать «вы не занимали!», «мне только печать поставить».

В общем, я решила довериться судьбе и сегодня утром вызвала сразу два такси: в поликлинику и в ЦМД. Первой пришла машина та, что в ЦМД, туда и поехала, на Свердлова. Уже у регистратора мне заплохело. На флюре я была вся мокрая и тетя спрашивала, вам плохо? Да, не сказать, что хорошо, но давайте уже закончим. А заканчивать никак не получалось. Вдохнуть и не дышать я не могла. Объем лёгких уменьшился до напёрстка и каждый раз, когда она говорила «вдохните!» и бежала к кнопке, я уже судорожно выдыхала и стонала «простите, простите, я не могу». Ладно, и это испытание кое-как прошли. На мой вопрос, когда сделают расшифровку, ведь я доплатила за срочность, тетя развела руками и сказала «Милая, если врач приедет, то будет вам срочный тариф, а если не приедете, то не будет – только завтра». По-моему, прекрасно. Причем, тетя-то хорошая. Посмотрела сама снимки и говорит из комнаты задумчиво, а кажись у вас даже двухсторонняя. Я захныкала и заныла «я не хочу», на что тётя сказала «ну, милая, тут ни у кого желания не спрашивают».