Читать книгу Полумарафон: история одного побега. От себя - Ольга Панина - Страница 4

Волонтер – натура альтруистичная и хладнокровная. Всегда готовая оказать, даже «причинить» помощь нуждающимся. Своим большим и теплым сердцем согреть и зарядить других – причастных. Волонтерам не платят не потому, что они бесполезны, а потому, что они бесценны.

Одна такая изящная феечка-волонтер с фиолетовыми дредами, перехваченными темно-красным платком, стояла за стойкой с сувенирной продукцией. Она дарила всем неиссякаемый фонтан своей энергии и немного по-детски улыбалась, обнажая верхние десны.

Мое волнение начинало нарастать неконтролируемым импульсом. Нервозности добавила и эта дама в оранжевом, вызывающая спазмы фантомных рыданий в душе. Надо было подышать, выпрямиться и настроиться.

– 4–7–8, – кажется, так учили правильно дышать во время стресса. Вдох – задержка – шумный выдох ртом. Повтор.

На третьем цикле медитации я почти вплотную подошла к девушке с дредами. Вот у кого можно было одолжить спокойствие и уверенность.

Перед ней на стойке стройными рядами расположились сувениры с символикой забега и логотипами спонсоров – магниты, брелоки, значки и ручки. Такие милые вещицы всегда создают атмосферу.

– Чпуньк! – услышала я рядом звук лопнувшего пузырька пупырчатой пленки, заботливо укутавшей керамику. Видимо, не только мне волнительно. Захотелось взять в руки этот пакетик и выкрутить его, как отжимают белье, услышав в ответ перебивающие друг друга хлопающие звуки.

Такой доступный релаксант – лопание пузырьков вкупе с тактильным ощущением и характерным звуком всегда генерировал детское состояние беззаботного веселья и игривости. Интересно, изобретут когда-нибудь «усовершенствованную» пленку, пузырьки которой не будут лопаться? Хотя какой в ней тогда смысл?

* * *

– Чпуньк! – глухо лопается под ногами беленький плод снежноягодника. Раннее осеннее утро и дождливое небо. Тепло и сыро, а вокруг – желтая листва и запах увядающей природы. Времена года четко отличаются по запаху. И если ранняя осень визуально еще очень похожа на прохладное лето, то запах смены сезона все расставляет на свои места.

Мне чуть больше четырех лет. У меня на ногах красные резиновые сапожки в крупный белый горох. В руке крепко зажат зонтик со светлой пластиковой ручкой и розово-голубым геометрическим рисунком на куполе, словно цветная картинка в калейдоскопе. На асфальте скользкими дорожками растянулись длиннющие дождевые черви. Самые шустрые из них пытаются уползти и затеряться в ворохе листьев.

Сапожки бойко и озорно наступают в лужи, отчего брызги летят во все стороны. Сонные прохожие смотрят хмуро и неодобрительно, а мне радостно под дождем и осыпающимися с деревьев листьями. На земле рассыпались плоды снежноягодника – предвестники зимы. Какое же удовольствие наступать на белые горошины, слышать этот магический звук и видеть раздавленные белые лужицы, которые тотчас же смывает дождь. Кажется, что у взрослых любовь к воздушно-пузырьковой пленке сформировалась, когда они маленькими девочками и мальчиками ходили в осенний детский сад и самозабвенно давили упругие плоды подошвой ботиночка.

В одной руке у меня зонтик, а в другой – папина ладонь. Сегодня он ведет меня в садик. Его мягкие русые волосы красиво кудрявятся от влажного воздуха. Здание садика напоминает букву «Н», и нам нужно обогнуть одну из его длинных сторон, чтобы дойти до входа в мою группу. Железная массивная дверь туго скрипит, поддаваясь папиным рукам, и мы заходим в корпус.

Садик всегда встречает ароматами завтрака. Где-то там, в недрах кухни, уже готовят для всех омлет и варят огромную кастрюлю горячего какао, отдающего синим цветом и обязательно с пенкой.

– Доброе утро! – приветствует нас Надежда Алексеевна.

– Здравствуйте, Одеждо-Лисевна! – радостно отвечаю я. Она добрая и всегда разговаривает со мной обо всем на свете. А я рассказываю ей, как мы с братом рисовали Микки-Мауса, какие вкусные блины печет наша мама, как я летом ела клубнику прямо с грядки, и какой смешной плюшевый заяц живет у меня дома.

Папа целует меня в щеку и уходит, а я спешу в группу, чтобы успеть помахать ему рукой через окошко. Вижу, как открывается входная дверь, и он спускается по ступенькам. Оборачивается, находит глазами нужное окно и машет мне в ответ. Я улыбаюсь своей детской очаровательной улыбкой с щербинкой между передними зубами.

Взрослые думают, что это они провожают малышей в садик, передают воспитателю и спешат на свою работу. Но тогда я точно была уверена, что все происходит совсем наоборот: я не просто провожала папу, а предсказывала, как пройдет его день, а значит, и вечер всей нашей семьи.

Мне, четырехлетнему ангелочку с кудряшками, уже был знаком тот не сравнимый ни с чем тяжелый сладковатый запах. Запах зависимости и безвольности. Запах пьяного папы. Я без труда угадывала шатающуюся походку, его неуверенный голос и изменившееся лицо. По звуку поворота ключа в замке подскакивала моя тревожность, и я могла догадаться, какого цвета будет наш вечер. А цветов тогда существовало всего два – черный и белый.

Целуя на прощание папу перед тем, как убежать в группу, я всегда шептала ему на ушко, как молитву, три самых заветных слова, вкладывая в них всю свою детскую искренность:

– Пиво не пей! – тихонько, чтобы не услышали ребята или воспитатель. Важно было это сделать шепотом – никто не должен был знать, что папа пьет. А папа пил. По праздникам – водку, а по будням – пиво. Почти каждый день. А я училась врать. Зависимость в семье стала отличной почвой для развития навыков замалчивания. Говорить неправду и скрывать семейную проблему стало почти автоматической реакцией. Ведь все взрослые в моем окружении так делали – говорили одно, а на уровне поведения происходило что-то совсем другое.

Я придумала свой собственный магический ритуал, отвечающий за состояние папы в момент его возвращения домой. И я искренне верила, что могу управлять этой ситуацией. Суть ритуала сводилась к тому, что я намеренно отказывала себе в удовольствии наступать на белые плоды снежноягодника, разбросанные по всему асфальту, и тогда вечером дома не будет этого тяжелого запаха, а папа будет играть со мной и читать нам с братом перед сном книжку.

«И пусть это будет ценой, которую я заплачу, чтобы папа сегодня не пил пиво», – думала я, осознанно и старательно выбирая, куда поставить ногу…

* * *

С неба падали, кружась, желтые влажные кленовые листья, отражая свет уже зажигавшихся уличных фонарей. Я поднимала голову и завороженно смотрела на осеннее чудо.

Мы с Надеждой Алексеевной ходили вокруг садика и ждали, когда за мной придут. И так уютно было в этой осени – ее еще слегка теплое дыхание постепенно окрашивало разноцветным градиентом листву деревьев, первый иней ложился на зеленую траву хрупкими кристаллами, природа загоралась выразительными красками – ненадолго, лишь на несколько недель, чтобы потом успокоиться и заснуть под белой простыней до самой весны.

Я знала, какого цвета будет сегодняшний вечер – ведь за целый день мой сапожок ни разу не опустился на белую ягодку. Вечер будет светлым. Нет, в нем, конечно, будет присутствовать томительное ожидание – папа всегда приходил с работы поздно, но это было не страшно. Главная цель была, чтобы сбылись три волшебные слова, чтобы папа «не пил пиво».

Уходя из садика с мамой, я думала о том, что завтра на тротуарах будут ползать новые жирные червяки, в лужах лежать еще более красивые листья, а сочные плоды снежноягодника, как будто нарочно, будут заботливо разложены кем-то на асфальте, готовые лопнуть под маленьким детским ботиночком.

Поздно вечером того дня входная дверь открылась с пугающим грохотом. Ручка впечаталась в стену и оставила там вмятину на долгие годы. Шумно рухнуло на пол папино пьяное тело, а воздух в квартире мгновенно наполнился ароматом липкого пота и крепкого спирта. Задавать контрольный вопрос тогда не имело никакого смысла. Ответ был предельно очевиден, но я все же спросила:

– Ты пил пиво?

– Нет, а что? Надо было? – отец раздраженно выдохнул и стало понятно, что мой детский магический ритуал дал сбой. А в душе прочно пустило корни чувство вины и самобичевания. Я не справилась с миссией, которую возложила сама на себя. Это я была виновата в испорченном вечере. Наверное, я не услышала и не заметила, как под моим красным в белый горошек сапогом лопнула со звуком избавления от излишнего кортизола маленькая упругая ягодка.

* * *

Иногда ритуал срабатывал. И это служило доказательством неразрывной связи между зависимостью папы и моим поведением. Требования к себе, четырехлетней, стали очень жесткими, а ответственность за происходящие неконтролируемые ситуации – невообразимо высокой.