Читать книгу Марианский желоб - Ольга Петровна Колодзейская, Ольга Колодзейская - Страница 2

Лора сидела на коленях у бабушки и слушала сказку. Голос звучал мягко и спокойно. Девочка смотрела на бабушкины руки, медленно переворачивающие страницы. Затем Лора переводила взгляд на лицо. Морщинки сквозь очки казались глубже, большие карие глаза прищурились, глядя в книгу. При каждом слове жилка на шее напрягалась. Бабушка читала, не спеша, делая вдох после каждого предложения. Как хорошо сидеть рядом с бабушкой, трогать теплые бабушкины руки, покрытые тонкими ниточками морщинок. Быть здесь и слушать сказку, которую бабушка читает только для тебя. Сестра Лоры, Марина, ушла кататься на санках. Она была старше и больше любила подвижные игры, хотя и она не раз отказывалась идти гулять, предпочитая побыть рядом с бабушкой. Дети любили бабушку и Екатерина Николаевна старалась уделить им больше времени. Дедушку они никогда так не называли, он был просто дед. Он почти весь день проводил в своем кабинете и что-то писал. Девочки знали, что лучше не шуметь, пробегая мимо его двери. Он часто сердился, ворчал и, по всей видимости, был недоволен не столько шумом и играми, сколько самими детьми. Девочки смотрели на него с тайным страхом и почти никогда не разговаривали с ним.

Они были счастливы. Лора и Маринка могли ходить по всем комнатам, открывать шкафы, они чувствовали себя полноправными хозяевами. Чувство счастья так переполняло детские сердца, придавало столько энергии, что они придумывали игры, о которых обычные дети наверно и не догадывались. Они часами играли в воздушный бадминтон, где вместо ракеток были длинные шары, а воланом-маленький круглый шарик, ловили «рыбу» подушками. Каждый день был похож на праздник. Екатерина Николаевна пекла для внучек пирожные, кексы, торты и печенье. Дети смотрели на бабушку глазами, полными восхищения. Временами, Маринка ревновала бабушку к сестре. Лора испытывала невыразимое чувство радости, когда бабушка приносила угощение и садилась возле нее, поддерживая чашку с чаем.

Родителей девочки почти не видели. Галина работала на фабрике, а Иван, будучи военным, весь день проводил на службе. Они возвращались домой поздно, когда дети уже спали. Нет, они не работали так долго. Около шести вечера Иван встречал жену и они шли в кино. Бывало, они шли на несколько сеансов, потом возвращались домой пешком. Странно, но родителей дети почти не знали, хотя сразу поняли, что лучше всегда находиться рядом с бабушкой. Мать не брала детей на руки, они никогда не сидели у нее на коленях. Маринка хорошо усвоила разницу между матерью и бабушкой. Однажды она прибежала домой в слезах и, всхлипывая, показала щеку с пчелиным укусом.

– Прекрати сейчас же реветь, это не смертельно. Мать смотрела телевизор, держа в руке яблоко. Щеку жгло, она покраснела и стала горячей. Маринка все еще стояла перед Галей. Мать раздраженно повернула лицо Маринки к себе, посмотрела на укус.

– До свадьбы заживет, иди и не ной

Не дождавшись, пока дочь успокоится, она хлестко ударила ее по губам.

– Замолчи!

Бабушка потихоньку смазала укус медом и нежно вытерла кровь с треснувшей губы. Лора почти всегда была рядом с бабушкой, замирала и напрягалась призвуке голоса матери. Отец тоже не уделял времени детям, они старались не подходить к нему. Иногда он приходил со службы в подпитии и по всему дому разносился резкий запах спиртного. В обычные дни он возился в огороде или читал газеты. Девочки старались убежать, как только видели, что он хочет взять их на руки. Зеленая военная форма всегда пахла мазутом и керосином, а если отец был одет в старые огородные брюки, то, казалось, что в дом, вместе с этой одеждой, пробирается запах сырой земли и дождевых червей.

Дети любили делать все вместе с бабушкой. Обычный поход в магазин превращался в сказку. Екатерина Николаевна держала внучек за руки, в другой руке дети несли сумочки, где лежали белые платочки и конфеты. Все трое шли медленно. Лора чувствовала, как при каждом шаге бабушкина рука чуть сильнее нажимает на ладошку. Такой поход казался длинным путешествием и дети очень любили ходить куда-нибудь вместе с бабушкой.

В предпраздничные дни дети оставались вдвоем. Они читали, играли, носились по комнатам, словом, были сами по себе. Екатерина Николаевна все время проводила на кухне. Остальные помогали ей по мере возможности и желания. Она была единственным членом семьи, кто не кричал на детей даже после тяжелого дня. Вечером, когда Екатерина Николаевна сидела в кресле, опустив руки на колени, устало смотрела на экран телевизора, Лора не могла усидеть на месте. Как можно спокойно сидеть, если рядом-бабушка! Улучив момент, когда никто не смотрел на нее, Лора подходила к большому креслу, в котором сидела бабушка и, вставая на цыпочки, обнимала её и притрагивалась губами к теплой бабушкиной щеке. Маринка вскакивала с места, подбегала и, обнимая бабушку, целовала в другую щеку. Екатерина Николаевна, смеясь, снимала очки и целовала их в ответ.

Однажды осенью дети попали под сильный дождь и простудились. Несмотря на высокую температуру, девочки весело болтали и радовались тому, что бабушка, бросив все дела, уделяет им целый вечер. Чтобы провести с бабушкой хоть какое-то время, они выбегали зимой на улицу в одних пижамах, пытались есть снег, в надежде заболеть.

Когда Лоре было четыре года, Ивана направили служить в Восточную Германию. Больше всего дети полюбили путешествовать. Часто вагоны были полупустые и девочки, играя в купе, чувствовали себя совсем взрослыми. Закрывая дверь, они представляли, что едут одни.

– Давай, ты будешь слугой, а я-королевой

– Нет, я хочу быть королевой!

– Хорошо, ты будешь королевой, а я – Золушкой.

– Так не бывает!

– Бывает, помнишь, нам бабушка читала.

Вспомнив о том, что в Союзе осталась бабушка, дети уже в поезде начинали скучать. Мать плохо готовила, а печь совсем не умела и они знали, что остаются без сладкого. Пытаясь заглушить тоску, они вспоминали все бабушкины десерты и наперебой спрашивали друг друга:

– Помнишь кремыши?

– А ты помнишь кекс с орешками?

Сидя в пустовавшем купе, Маринка и Лора перебирали в уме все, что могли вспомнить, добавляя какие-то вкусные подробности и, в ответ на новое название, облизывались, закрывая от удовольствия глаза. Закончив перечислять десерты, они вспоминали все, что связано с бабушкой.

– Я хочу, чтобы бабушка поставила мне банки. Я так люблю банки!

– И я тоже!

Через полчаса тоска так сильно овладевала ими, что они приходили к родителям и, почти плача, скрипучими голосами спрашивали: – Когда мы вернемся?

Этот вопрос раздражал родителей и хитрая Маринка меняла тактику:

– Пап, а когда у тебя отпуск?

Больше всего дети любили в поезде пить чай. Интересно было смотреть как колышется в стакане с высоким подстаканником ароматный напиток. Затем пить чай маленькими глоточками под мерный стук колес и бросать в стакан кусочки сахара, наблюдая как они тонут и растворяются.

Жизнь в военном городке, куда они переехали, не была такой, как в Союзе. На Галину легли все домашние заботы и она стала нервной и раздражительной.

– Откуда пятно на куртке? Свиньи, а не дети!

Лишь после того, как она уходила на кухню, Лора с Маринкой могли выйти из укрытия. Они сидели молча и им уже не хотелось играть. Несколько минут они напряженно прислушивались, замирая при каждом шорохе. Маринке часто попадало от матери, даже за малейшие провинности. Она покорно стояла и ждала удара, зная, что если убежит, будет избита. Мать била ее за все. За двойки, за пятна и дырки и даже за смех, если ей казалось, что дети слишком шумно играют.

Впервые здесь, в Германии, девочки узнали, что такое праздники. Родители долго наряжались и уходили к соседям. В коридоре стоял сильный запах одеколона. Часто соседские дети ночевали у них. Все четверо ужинали и сразу шли спать. Они старались скорей заснуть, чтобы ночь прошла незаметно. Все праздники проходили одинаково. Ночью или под утро родители возвращались домой. Дом, где они жили, называли офицерским и эти самые офицеры, в изрядном подпитии, с закрытыми глазами и разящие перегаром, были так похожи друг на друга, что, перепутав мужей, офицерские жены, находясь в таком же состоянии, затаскивали их в квартиры. Утром, как только дети выходили на улицу, они сразу попадали под перекрестный огонь сплетен о том, чей отец где ночевал. Забыв о детях, они кричали, ругались и обвиняли друг друга во всем, в чем только возможно.

Лора лежала в постели и боялась пошевелиться. Ругань, удары и звуки битой посуды-все лилось сплошным потоком чудовищно громких звуков. Внезапно наступала какая-то неестественная немая тишина. Затем все повторялось снова. Только к утру, когда в доме все успокаивалось, можно было закрыть глаза и расслабиться.

Стараясь забыть о ночном кошмаре, маленькая Лора бежала на улицу. Дети, жившие в этом военном городке, проводили все свободное время возле кафе, где можно было купить сладости. Обычно ни у кого не хватало денег на лакомство и тогда дети, усевшись прямо на тротуар, затевали какую-нибудь игру, оставаясь здесь до темноты. Они сидели и с наслаждением вдыхали аромат сырого теста и горячего шоколада. Как только дверь открывалась и кто-то из посетителей выходил, за ним тянулся дурманящий ванильный запах, дети, забыв про игру, одновременно поворачивали головы туда, откуда исходил запах, закрывали глаза и, молча вдыхали, раздувая ноздри. Рядом стоял небольшой киоск, в котором продавали мороженое. Лакомство в больших цветных стаканчиках так притягивало, что дети кружили вокруг киоска, глядя на каждого обладателя сладкого сокровища с тайной завистью. Чтобы укротить аппетит, мальчишки забирали все пластмассовые ложечки, что стояли на прилавке в большой коробке и раздавали всем желающим. Редко кому удавалось выпросить у родителей целую марку на мороженое, но счастливцы, съев его, хранили и всегда носили с собой разноцветные ложечки. С некоторых пор на Лору тоже стали смотреть с нескрываемой завистью. Она возвращалась домой, принося то шоколадное печенье, которое все дети любили до безумия, то конфеты с марципаном, то кофейные леденцы.

Все началось в тот день, когда мать послала пятилетнюю Лору за покупками. Вручив дочери записку для продавца и деньги, Галина осталась дома с высокой температурой. Девочка шла не спеша, разглядывая почки на деревьях и вдыхая свежий весенний воздух. Сумка больно давила плечо.

Дойдя до киоска с мороженым, Лора заметила непривычное оживление. Дети столпились вокруг каких-то людей, прыгали и смеялись. Опустив сумку, Лора с интересом наблюдала за происходящим. Время от времени кто-то из детей отбегал в сторону, держа что-нибудь сладкое. Когда незнакомец увидел Лору, он отдал все подарки кружившим вокруг него детям и направился в ее сторону. Сумка не давала убежать и Лора ждала с замиранием сердца. Высокий блондин в голубых, чуть потертых джинсах, присел на корточки и внимательно посмотрел на ребенка:

– Wie heiben sie?

Он долго смотрел на Лору, а потом на руках донес до подъезда. Немец подарил ей коробку конфет и все еще стоял у входа. Лора хотела скорей оказаться дома и, войдя в подъезд, вдруг повернулась, выбежала на улицу и, глядя в серые глаза незнакомца, быстро пролепетала:

– Danke

Мать долго пересчитывала деньги, снова и снова повторяя:

– Где взяла конфеты?

Она щурилась и губы сжимались в злой гримасе:

– Ты украла, сейчас никто ничего не дарит. Верни это в магазин и извинись, а то на меня начнут пальцем показывать, скажут, что воспитала воровку.

Больше всего Лора не любила, когда мать, недовольная чем-нибудь, громко восклицала, словно обращаясь к кому-то:

Да что же это такое, вот наказание! У всех дети, как дети, а у меня-выродки какие-то!

Маринка уже не обращала на это внимания. Она привыкла получать шлепки ежедневно и уже не плакала. Иногда она специально делала какую-нибудь пакость, желая отомстить матери за побои. Галина накидывалась на обеих дочерей, кричала так, как если бы дети проказничали вместе.

Пришло лето. Лора все чаще уходила на улицу. Она приходила к киоску и часами сидела на скамейке. Она ждала. Незнакомца долго не было. Лора сидела и смотрела на играющих детей. Они приглашали ее поиграть, с каждым днем звали все настойчивей. Когда дети играли в прятки, об этом знали все. Играть га улице было намного интересней, чем дома. Дети прятались везде: в котельной, в подвале магазина и даже в кузове грузовика. Нужно было бежать почти от центра городка, где стоял водящий и быстро найти укромное место. Лора бежала, оглядываясь, в поисках подходящего укрытия. Ей хотелось спрятаться там, где не прятался еще никто. Найти новое место, это значило завоевать дружбу и уважение всех детей, включая старших мальчишек. Щеки задорно горели, золотые колечки волос подрагивали и переливались на солнце. Перед глазами проносились деревья, скамейки, магазин, все неслось и прыгало с бешеной скоростью.

Внезапно Лора остановилась. Перед ней стоял тот самый незнакомец, которого она ждала. Он опустился на колено, поздоровался и улыбнулся, глядя на запыхавшуюся Лору. Она посмотрела на него и, неожиданно даже для себя, обняла его и поцеловала в загорелую щеку. Немец подхватил ее на руки и стал кружить. Лора прижалась к его щеке и зажмурилась. Девочка сидела на коленях у этого человека и, забыв обо всем, смотрела в глубокие серые глаза. Немец улыбался, гладил золотые кудри и держал Лору за руку. Он подолгу о чем-то говорил по-немецки. Лора слушала его мягкий бархатный голос так, словно кроме этого голоса на свете не было больше звуков. Она всегда приходила домой с подарком. Сначала мать кричала на Лору, говорила, что подарки брать нельзя, потом успокоилась и стала относиться к этому снисходительно. Как только незнакомец появлялся в городке, все кричали:

– Лора, твой немец пришел!

Уезжая из Союза, Лора с тоской вспоминала бабушку и готова была сделать все, чтобы остаться. Впервые она заплакала, когда немец пришел в день отъезда. Уходя, он взял ее на руки и сказал что-то вроде:

– Проводи меня немножко

Немец сделал несколько шагов, вдруг Лора обняла его и, плача, стала просить забрать ее, увести с собой. Он не понимал ее, лишь грустно улыбался, вытирая горячие детские слезы. Никто не знал почему Лора так часто спрашивала, когда они поедут в Германию. Следующий год Лора и Томас, так звали незнакомца, виделись почти ежедневно. Увидев друга, Лора бежала навстречу и с восторгом принимала его улыбку. Томас часто приезжал на велосипеде и любил катать на нем Лору. Специально для нее он установил на раме мягкое сидение, а на переднем колесе сделал педали, чтобы маленькие ножки не цепляли спицы. Они вместе ездили в лес, бегали, дурачились, пили березовый сок.

Однажды вечером, возвращаясь из лесу, Лора заметила, что они едут другой дорогой. Она посмотрела на Томаса. Становилось холодно. Лора вглядывалась в темноту и в тайне надеялась, что они заблудятся. Каждый раз, уезжая с Томасом, она мечтала никогда больше не возвращаться домой. Мечтала не видеть родителей и не слышать их криков, Маринку, которая обижала и била ее. Лора вернулась и, после ужина попросилась в кровать. Накрывшись одеялом с головой, она плакала. Слезы душили, не давали дышать. Как она ненавидела все сейчас: привычные запахи, звуки, голоса.

Зима выдалась снежная и холодная. Редко сырой молдавский климат позволял порадоваться снегу. Обычно слякотная дождливая зима приносила лишь простуду. В этот раз декабрь удивил снежными сугробами и приятным легким морозцем. Целый день с улицы доносился детский смех. Дети катались на санках, проезжали мимо прохожих и поднимали столб снежной пыли. Кто-то, перевернувшись, вылезал из сугроба и вытирал лицо. Дети бегали друг за другом, падали, кувыркались и весело визжали. Лора стояла в коридоре и покорно ждала, пока бабушка поможет ей раздеться. С трудом сняв мокрые варежки, Лора протянула замершие руки и бабушка принялась растирать детские ладошки. Когда Лора уже пила чай, укрытая теплым шерстяным пледом, Маринка вбежала в дом и громко позвала бабушку. Екатерина Николаевна увидела внучку, торопливо сняла с нее шубу и подтолкнула в комнату. Дети пили ароматный чай и замершие пальцы постепенно согревались о горячие чашки. И снова бабушка баловала девочек сладостями, читала сказки по вечерам и разрешала сделать все, что они хотели.

В феврале отца срочно вызвали в Германию и он уехал один. Маринку положили в больницу с воспалением легких и бабушка взяла на себя все хлопоты. Она ежедневно варила бульон, гладила платочки и успевала сделать еще массу приготовлений, чтобы вечером навестить внучку. В начале марта Лора с матерью должна была лететь в Германию. Она долго просила мать оставить ее с бабушкой, ходила по пятам и сдавленным голосом повторяла: – Мам, ну можно я останусь? Я буду слушаться бабушку, буду все кушать…

На что мать всегда говорила, что бабушке и так тяжело и Лора будет ей только обузой. Не было ничего удивительного в том, что Лора хотела остаться. Конечно, ей хотелось увидеть Томаса, вместе гулять, кататься на велосипеде, сидеть у него на руках. Она боялась оставаться одна, когда никого не было дома. Боялась, когда отец приходил домой навеселе и пытался играть с ней. Как он не был похож на сероглазого Томаса с добрым ласковым взглядом, от которого в голове приятно бегали мурашки. Отец долго открывал дверь и, пошатываясь, входил в коридор. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы Лора тихо, на цыпочках прокрадывалась в дальнюю комнату и пряталась, затаив дыхание. От звука его голоса она была готова стать еще незаметнее. Приближающиеся шаги заставляли напрягаться и съеживаться. Когда отец находил Лору, он брал ее на руки, больно давил на ребра широкими мозолистыми пальцами, смеялся. Хмельная улыбка была похожа на злобную гримасу, он таращил глаза, отчего зрачки расширялись, а белки становились выпученными и круглыми.

Лора медленно шла мимо киосков. Она рассматривала витрины, поочередно останавливалась у каждой. Ей непременно хотелось купить что-нибудь. Что-то, с чем можно поиграть в самолете. Она вернулась к матери. Галина заметно нервничала, смотрела по сторонам. Лора робко попросила купить ей что-нибудь на память, сказала, что ей очень понравился аэропорт. Взяв деньги, девочка побежала за покупкой. Отойдя на достаточное расстояние, чтобы мать не видела ее, она словно преобразилась. Лора чувствовала себя совсем взрослой. Она долго выбирала, хотя и сама точно не знала, что ей нужно.

Купленный брелок Лора бережно держала в руке. Она даже не заметила, как мать пристегнула ремень ее кресла. Для нее это был первый полет, Лора посмотрела на пассажиров. Устав от долгого ожидания, многие уже сидели на местах, запрокинув назад голову, казалось, спали. Кто-то читал, некоторые что-то жевали и шелестели пакетами, словом, вели себя по-домашнему. В окошке виднелось крыло самолета. Вдали, подрагивая, горели маленькие огоньки. Внизу бегали какие-то люди. Они суетились, размахивали руками, все время что-то кричали друг другу и были похожи на муравьев. Лора не отрываясь следила за ними, когда же они, наконец, отойдут. Включились моторы. Самолет стал тихонько подрагивать. Шум усиливался, в салоне стало тихо. Лора согрелась и захотела спать. Она спрятала брелок, закрыла глаза и уснула. Резкий толчок заставил проснуться. Лора ничего не видела, дым застилал глаза, не давал дышать. Переднее кресло лежало на боку и больно давило ноги. Отовсюду слышались крики и стоны. Самолет качнуло и, всей тяжестью, он опрокинулся на землю. Резкая боль в спине не давала пошевелиться. Лора позвала маму. Сквозь дым она увидела человека. Он подбежал, освободил ее от тяжести кресла и, перерезав ремень, подхватил на руки. Холодный воздух ударил в лицо. Лора почувствовала, что стоит на земле, но ноги не слушались и она упала.

Галина решительными шагами шла к проходной. Она крепко, до боли, сжимала руку дочери. Лора почти бежала и, если матери казалось, что девочка идет слишком медленно, она сильно дергала ее руку, тянула за собой. Они миновали проходную, прошли через большой зеленый парк, лежащий по обе стороны высокого забора. Парк утопал в зелени. Здесь были качели, столы для настольного тенниса, беседки. Парк украшали красивые клумбы. Все было тихо. Они вошли в двухэтажный корпус и поднялись по пантусу. В большом просторном вестибюле они прождали около часа. Лора с матерью сидели на диване и молчали. Иногда мимо пробегали запыхавшиеся маленькие старухи в косынках и белых халатах, от которых сильно пахло хлоркой. Наконец к ним вышел какой-то военный, тоже в белом халате, накинутом поверх кителя. Он был высокий и рыжий. Они отошли к окну и о чем-то долго говорили с матерью. Рыжий все время искоса поглядывал на Лору, останавливая взгляд то на руках, то на лице ребенка. Он смотрел так, как если бы выбирал рыбу в магазине. Лора не знала зачем они приехали сюда. Когда Рыжий ушел, из темного коридора вышли две старухи в хлорных халатах и, взяв Лору под руки, быстро увели. Они втащили ее в палату, где стояло около двадцати огромных железных кроватей и пахло чем-то, похожим на гниющее мясо. На спинках кроватей, давно не крашенных и местами проржавевших, висели огромные мешки. На этих прикроватных мешках ручкой, большими буквами, были написаны имена и фамилии. Старухи подвели Лору к пустой кровати и стали раздевать. Их шершавые крючковатые пальцы с большими черными ногтями грубо сдирали домашнюю одежду. Не понимая, что происходит, Лора стала вырываться и кричать. Схватив за руки, старухи потащили ребенка по коридору. Они терли ее серой мочалкой, вертели из стороны в сторону и брезгливо фыркали. Лора почувствовала, как холодная вонючая жидкость потекла с волос. Высокая лысая старуха вцепилась ей в волосы и, царапая когтями, смыла всю пену с головы. Быстрыми, почти удушающими движениями обе ведьмы вытерли ее полотенцем. Они делали это так, словно перед ними был бездомный шелудивый щенок. Они укутали Лору в старое одеяло и усадили на топчан. Огромные ножницы скрипели так громко, что их лязг был слышен даже в коридоре. Лора с ужасом смотрела на свои кудри, падающие на цементный пол. Ее одели в цветное белье. Затем принесли верхнюю одежду: штаны и куртка из грубой фиолетовой ткани с огромными черными пуговицами были на несколько размеров больше. Единственной вещью, которую разрешили оставить, были красные лаковые туфельки. Лору отпустили и она выбежала в вестибюль. Она стояла в застиранной казенной одежде и смотрела на мать. Галина подошла и молча протянула ей сумку с вещами. С равнодушным видом она вынула из сумочки три рубля и положила в карман робы. Она потрепала влажные волосы дочери и вышла. Лора подбежала к окну и долго-долго смотрела на удаляющуюся фигуру матери. Галина шла быстро и легко. Кивком головы она отбросила назад волосы и закинула сумочку на плечо.

Заведение, куда попала Лора, называлось санаторием, который принадлежал Министерству Обороны СССР. С первых дней стало ясно, что жизнь здесь очень похожа на жизнь в концлагере. Первый заезд оказался для Лоры испытанием, ей наложили гипс. Врачи долго решали, стоит ли гипсовать Лору, часто вызывали ее в ординаторскую, смотрели, совещались. Как потом сказали воспитатели, большинство детей подвергалось этой процедуре. Каждый, кто знал о своем предстоящем гипсовании, за несколько дней до этого начинал нервничать. Другие старались закончит какие-то важные дела, были и такие, кто плакал, просил отменить гипс или, вообще, впадал в депрессию. Быть в гипсе —значило быть неподвижным в первые три дня во время его сушки. Позже, когда врачи разрешали ходить, гулять приходилось только на балконе. Никто не хотел помогать ребенку спуститься на улицу.

Лора терпеливо ждала, когда же закончат устанавливать сушилку. Липкая серая масса давила и издавала неприятный запах сырости. Многие смотрели на Лору сочувствующим взглядом. К вечеру сушилка так нагрелась, что от света ее шести лампочек слепило глаза. Жара стала невыносимой. Дождавшись, когда войдет нянечка, Лора тихо попросила:

– Нина Петровна, можно отключить сушилку на ночь, очень жарко

Седая высохшая старуха повернулась к Лоре:

– Не вздумай, будешь лежать под сушилкой, пока врач не придет!

Она стояла посередине палаты и ее грубый резкий голос был слышен в коридоре. Ночью Лора почти не спала. Нога затекла, мышцы болели и во всем теле чувствовалась чудовищная усталость. Лора открыла глаза и огляделась. Дети спали чутко, вздрагивая от любого постороннего шума. Сильно захотелось в туалет. Вспомнив, что ей нельзя вставать, Лора позвала нянечку. Нянька спала в комнате напротив и дверь была открыта. Лора позвала несколько раз, прислушиваясь к тишине. Няньки не было. Увидев, что Нина Петровна вышла в коридор, Лора почти крикнула, позвав ее по имени. Быстрые шаги удалялись. Когда нянька вернулась, Лора не успела окликнуть ее. Девочка сильно устала. Мышцы были напряжены, она корчилась от боли в животе, к утру у нее поднялась температура. Нина Петровна благополучно ушла домой. В следующую ночь, которую Лора ждала со страхом, она решила разбудить кого-то из детей. Девочки безропотно помогли и утром ни разу не напомнили о беспокойстве. Взаимопомощь часто перерастала в дружбу. Вечером девочки долго не могли уснуть, разговаривали, рассказывали друг другу о своих семьях. Дети чувствовали себя одинокими и именно такое ночное общение помогало ощутить себя свободным, побыть все жестких рамок режима дня. Со всех сторон слышался шепот и создавалось впечатление, что в палате тихо жужжит пчелиный рой. Около одиннадцати дети, наговорившись, засыпали. Строгий распорядок дня был расписан буквально по минутам и не оставлял ни свободного времени, ни сил. Дети разговаривали и даже немножко смеялись, но стоило кому-нибудь пройти по коридору, как в палате наступала мертвая тишина. Хуже всего было то, что нянька могла услышать голоса и тогда, она еще из коридора предупреждающе басила:

– Кто там смеется?

Все замирали и накрывались одеялом с головой. Нянька стояла в дверях, угрожающе держа руки в карманах. То ли злила ее внезапно наступившая тишина, то ли оттого, что она просто не любила детей, она хваталась костлявыми пальцами за кровать, откуда, как ей казалось, слышался хотя бы шорох, вывозила несчастного в коридор. Все начиналось с того, что нянька тянула тяжелую кровать к двери. Кровать громко скрипела и, то и дело, вихляла из стороны в сторону. Ребенок начинал жалобно хныкать и просить прощения. Нянька останавливалась, но, вместо того, чтобы пожалеть ребенка, открывала вторую половину двери и с лязгом, кровать выкатывалась в коридор. Удовлетворенная своим деянием, нянька гордо удалялась. В коридоре всегда было холодно. Ребенок, как думала нянька, должен был быстро заснуть, но она ошибалась. Огромные рыжие тараканы, бегающие по стене, заставляли забыть обо всем. Судно оставалось в палате и ребенок даже не мог сходить в туалет. Большинство таких ночных вывозов заканчивалось всегда одинаково: ребенка с простудой отправляли в изолятор. Утром нянька докладывала врачу о причинах случившегося:

– Бессовестный! Смеялся ночью, как бес, спать не давал.

Прищурив глаза, она обычно добавляла:

– Отцу его в часть напишите, чтоб знал, какого змеенка вырастил. Узнает о его проделках, бросит здесь, такой ребенок никому не нужен.

Оттого ли, что нянька пугала всех до смерти или просто по своей детской сущности, дети боялись остаться в санатории дольше, чем на один заезд. С особым волнением все ждали дня приезда комиссии. С утра в отделении все становилось с ног на голову. Няньки без конца терли пол, через каждые две секунды смахивали с тумбочек несуществующую пыль, поглядывали на детей не то с любопытством, не то с сожалением. В палате ставили большой стол, накрывали его красной скатертью и там, где еще утром лениво одевались сонные дети, становилось особо торжественно. Обязательным атрибутом подготовки была красная дорожка. Ее всегда стелили так, чтобы ребенок, идя по ней, походил прямо к столу, где сидели члены комиссии. Вдоль стен ставили стулья. Дети с дрожью и трепетом, почти на цыпочках, проходили мимо двери «главной палаты» задолго до начала работы комиссии. В этот день все преображались. Дети ходили ровно, походка была мягкой и плавной. В соседней палате девочки «проверяли» друг друга. Они словно учились заново ходить и двигаться. Тщательно проверяли осанку, положение стоп при ходьбе, руки. Все выглядело так, будто дети собирались ходить по подиуму, но это было для них гораздо важнее. От того, как они покажут себя, зависела их жизнь: как скоро увидят они дом, почувствуют тепло и уют домашнего очага, смогут насладиться прикосновением нормальной одежды. Они мечтали об этом со дня приезда сюда, вот о чем они рассказывали друг другу по вечерам, считали дни, оставшиеся до отъезда и твердо верили в то, что пробудут в санатории только один заезд. В день приезда комиссии Лора, как и другие дети, с дрожью и волнением снова и снова отрабатывала движения. Воспитатель заглянула в палату и позвала ее: – Лора, иди скорей, к тебе приехали родители

Девочка с замиранием сердца выбежала в коридор. Ей так хотелось увидеть знакомые лица, почувствовать запах одежды и, хоть на короткое время, побыть частью семьи. Лора увидела, как навстречу ей шла соседка по палате, та самая девочка, с которой Лора секретничала по вечерам. Юля так много знала о семье Лоры, что сразу догадалась, кто эти люди. Она остановила подругу и с напряжением в голосе спросила:

– Тебя забирают?

Лора не ответила. Она уже бежала по коридору, который казался длиннее, чем обычно. Эта мысль, как подсказка, волновала и будоражила сознание. «Конечно, думала она, сегодня приедет комиссия, а родителям сообщили заранее и они хотят забрать меня!» Воспоминания, как горячая волна, хлынули в голову. Руки стали влажными, щеки горели румянцем. Наверно, она обезумела от предвкушения увидеть бабушку и… О, Боже! И Томаса! Опять сидеть у него на коленях, есть печенье и смотреть в его бездонные серые глаза. От сознания всего этого она сказала себе, что любит родителей и готова забыть все то плохое, что было связано с ними. Впервые Лора искренне обняла их и поцеловала. Галина сказала, что хочет поговорить с врачом и зашла в ординаторскую, прихватив несколько бутылок коньяка. Лора успела рассмотреть этикетки и гордо подумала «За меня, как в старые времена, даже выкуп дают» Родители ждали дочь внизу на улице, а она стремительно вбежала по пантусу на второй этаж, где уже заседала комиссия. Дети напряженно ждали, прислушиваясь к звукам и голосам. Когда кто-нибудь выходил, серьезным и повзрослевшим, все молча смотрели на него, пытаясь угадать решение комиссии. Иногда кто-нибудь полушепотом спрашивал:

– Ну как?

Ответ был понятен без слов. Только что вышедший превращался в счастливца, который бежал паковать чемоданы или, заливаясь слезами, шел в палату, где безудержный поток бессвязных слов помогали сдержать валерьянкой. Тихонько проскользнув в палату, где шло самое важное действие дня, Лора примостилась на краешке стула. Толстый военный, сидевший во главе стола и, вероятно, являвшийся главой комиссии, медленно произнес фамилию Лоры. Она поднялась и подошла к началу красной дорожки. Взгляды всех присутствующих были обращены к ней. Толстяк попросил ее подойти к столу. Лора чувствовала себя достаточно спокойно, ведь внизу ее уже ждали родители. Она легко и проворно двигалась, глядя на лица военных. Она быстро выполняла просьбы попрыгать, присесть, поднять и опустить руки.

– Можешь идти.

Слова толстяка звучали ровно и мягко. Лора закрыла дверь и, не останавливаясь возле ожидающих ее детей, спустилась и побежала в парк. Время было перед самым обедом и парк пустовал. Втроем они носились, визжали и прятались за деревья. Родители привезли фотоаппарат и сделали несколько снимков. Лора не помнила себя от счастья. Особенно приятно было узнать, что Маринка осталась дома и внимание родителей полностью принадлежало ей. На обед Лора, конечно, не пошла. Заметив, как дети строем, держась за руки, шли в столовую, она спряталась и дождалась, когда они пройдут. Спустя два часа она попросила родителей подождать, пока она соберет вещи.

– Не спеши, сначала нужно получить выписку, а получим ее только завтра

Ответ матери был абсолютно резонным. Лора вошла в палату радостная, разгоряченная, держа в руке подаренную родителями куклу. Юлька, та девочка, что встретилась в коридоре, когда Лора спешила к родителям, в приступе радости носилась между кроватями. Она подбежала, обняла Лору и, громко чмокнув в щеку, прокричала:

– Меня выписали! Ура! Я еду домой!

Юлька смотрела безумным взглядом: зрачки расширились и зеленые глаза казались совсем черными. Глядя на подругу, Лора задумалась, но, вспомнив о своем отъезде, повеселела и начала собирать вещи. Лора, как многие дети, очень не хотела оставлять что-нибудь в санатории, боялась вернуться туда. В эту примету верили все, даже старшие дети, забывая, что их судьба в руках взрослых. Она шла по коридору и слышала, как вслед из открытых дверей доносится надрывный плач одновременно с радостными восклицаниями. Проходя мимо ординаторской, она остановилась и прислушалась. Да, она не ошиблась, говорили о ней.

– Когда вы планируете вывесить списки уезжающих?

– Думаю, прямо сейчас.

– Только сначала поговорите с Лорой, она еще не знает, что остается.

Лора сделала несколько шагов. Она не могла поверить тому, что только что услышала. Она узнала голос того самого врача, которому мать приносила коньяк. Все называли его Рыжим. Он был костлявый, с противными холодными пальцами и хитрыми глазками. Дверь открылась и Татьяна Васильевна, воспитательница, торопливо выходя собирать детей на ужин, ласково обняла Лору за плечи. Тихонько подтолкнув ее за собой, Татьяна Васильевна сказала:

– Сегодня в столовую ты пойдешь рядом со мной.

Татьяна Васильевна пользовалась уважением и любовью «своих девочек», как она называла воспитанниц. Единственная из всего персонала, она была посвящена в самые сокровенные тайны. Ради общения с ней дети отказывались смотреть телевизор и, затаив дыхание, слушали, как она читала им вслух. Затем следовал ежевечерний ритуал, когда все девочки желали своей Татьяночке Васильевне спокойной ночи. Они стояли на кроватях, прислонившись к холодным спинкам, нетерпеливо ждали. Она поочередно подходила к каждому ребенку, маленькие руки обнимали ее за шею и дети, словно обезумев от восторга, судорожно сжимая воспитательницу в объятиях, целовали ее в обе щеки. Другие девочки подпрыгивали и, протягивая руки, звали ее к себе. Самым счастливым был тот, кто прощался с Татьяной Васильевной последним когда, поцеловав ее, видел, как она подходит к двери, прощается еще раз со всеми и выходит.

Лора стояла в коридоре и застывшим взглядом смотрела на дверь, куда вошла воспитательница. Из ординаторской высунулась голова Рыжего. Он немного помолчал, подбирая слова, затем сказал:

– Лора, зайди на минуту, я хочу с тобой поговорить.

Рыжий сел за стол, положил руки на папку и выжидающе посмотрел на Лору.

После обеда я разрешаю тебе погулять с родителями. Сегодня они узнали, что комиссия оставила тебя еще на два месяца. Лицо его было серьезным, но Лоре показалось, что сейчас оно спрятано в маске, под которой скрывается огромное удовольствие. Рыжий отодвинул назад стул и облокотился на полукруглую спинку. Лора стояла у двери и не могла вымолвить ни слова. В голове все смешалось. Она смотрела на Рыжего и внутри нее стучала мысль «Кто захотел оставить меня здесь?» Девочка судорожно схватила дверную ручку и зажмурилась. Сердце билось редко и тяжело, проваливаясь куда-то вниз, шея напряглась и стало больно глотать. Лора знала это чувство, оно всегда накатывало, когда хотелось плакать. Ей не хотелось плакать перед Рыжим, показывать свою слабость и, тем более не хотелось дать ему почувствовать свою власть над ней.

– Я уже попросил вывесить списки. Вечером ты сможешь посмотреть и увидишь, что твоей фамилии там нет.

Рыжий почесал залысину и, опуская длинную костлявую руку, зацепил занавеску. Огненная ткань колыхнулась и кокетливо оголила край занавески. В самом уголке стояли бутылки. Лора сразу, это был тот самый коньяк, который родители привезли врачу. «Как же так?, подумала Лора, меня хотели забрать, иначе родители не приехали бы» Вспомнилось счастливое лицо Юльки, которой чудом удалось избежать гипсования, хотя ее правая рука почти не действовала и была все время прижата к телу. В таких случаях, как говорили врачи, гипс накладывали для контрактуры. Не находя ответа, Лора вдохнула побольше воздуха, чтобы сдержать слезы, спросила:

– А почему меня оставляют?

На второй заезд обычно оставались дети, чьи результаты лечения были не удовлетворительными. Лора силилась не разрыдаться, собрала силы и почти шепотом проговорила:

– Разве лечение мне не помогло?

– Наоборот, твое лечение очень помогло, но врачи хотят продолжить курс и закрепить результаты. Тебе назначат новые процедуры и ты не заметишь, как пролетит время.

Ответ еще больше все запутал. «Разве не вы мой лечащий врач? – думала Лора» Стало понятно, что сдержать слезы не удастся.

– Почему вы не хотите отпускать меня домой, меня ждет бабушка…

Слезы начинали капать, медленно стекая по щекам. Рыжий смерил девочку надменным взглядом.

– Здесь тебя ждет лечение, это для тебя важнее, раз ты больна.

Лора крепче сжала дверную ручку и крикнула:

– Я здорова! Если бы не вы, я бы лечилась дома, а вы – просто мучитель!

Вместо крика голос получился дрожащим и сдавленным. Она распахнула дверь и выбежала в коридор. Слезы застилали глаза, колени дрожали. Голова стала тяжелой и наполнилась шумом, словно огромный пчелиный рой летал внутри и, в попытках выбраться, с бешеной силой бился о череп. Лора с трудом шла по коридору и, глотая слезы, повторяла вполголоса:

– Я – здорова, я уже здорова.

– Нет, если ты попала сюда, значит ты – больна! Нормальных детей здесь нет!

У дверей стояла Наталья Андреевна. Она помогала своей тяжелобольной дочери, которая с рождения не ходила. Дети старались избегать ее, она часто грубила и, бывали дни, когда она совсем не приходила к Тане. Сутра все знали об этом, девочку никто не мыл, ухаживать за ней было некому и по всей палате разносился резкий гнилостный запах. Лишь к обеду приходила нянька и, сердито ругаясь, начинала умывать и переодевать Таню.

Татьяна Васильевна ловко стягивала пряди, заплетая волосы в косу. Коса получалась ровная и гладкая. Девочки любили, чтобы их причесывали на балконе и заранее выносили туда стулья. Они распускали косы и игриво развешивали разноцветные ленты, хвастаясь друг дружке длиной, цветом и густотой волос. Татьяна Васильевна поправила только что заплетенную косу и поторопила детей на обед:

– Идем в столовую. Через пять минут жду всех в вестибюле. Воспитательница повернулась и у двери наткнулась на дрожащую, заплаканную Лору. Обессилев, она облокотилась о стену и стояла неподвижно. Татьяна Васильевна наклонилась, но не успела ничего сказать, как Лора схватила ее за руку и заплакала.

Она плакала навзрыд, тело содрогалось при каждом вдохе, слезы заливали лицо. Понемногу Лора начала приходить в себя. Когда они вышли в вестибюль, Лора все еще держала воспитателя за руку. Дети увидели Лору и разом замолчали. Обычно шумное построение и долгий выбор пары сегодня был неуместен. Как только дети вышли на улицу, строй расклеился и все шагали толпой. Девочки молча обступили Лору и Татьяну Васильевну. Обратный путь показался короче и веселей. Лора все так же молчала, но теперь смотрела на детей, оборачивалась, если ее звали и улыбалась. Лора пустым взглядом посмотрела на скамейку, за которой пряталась во время недавней прогулки с родителями и ощущала, что все это было с кем-то другим.

Дети торопились раздеться и лечь в кровать до проверки, они толкались и суетились. Проверкой называлось действие, назначение которого никто объяснить не мог, но все без исключения считали это важным и требовали неукоснительного соблюдения всех правил. Проверка проводилась дважды в день перед тихим часом и вечерним сном. Небольшая группа, состоящая из двух воспитателей и нескольких детей, со стуком входила в палату. Слово «проверка», произнесенное воспитателем за дверью, повергало всех в состояние, близкое к шоку. Дети замолкали, лица становились серьезными и все лежали, как солдаты, вытянувшись по струнке. Проверяющие рыскали по палате в поисках изъянов. Тапочки должны стоять только с правой стороны, носками под кровать и плотно прилегать к колесикам. Одежда по-солдатски скурпулезно сложена, а недостатки вроде оттопыренного кармана или нитки на рукаве, считались достойными замечания. Важно было все: случайно упавшая на пол пушинка, не до конца прикрытая дверца шкафа, неправильно задернутая штора и даже пыль на тумбочках. Самое странное, дети должны были лечь в кровать, не расстилая ее. Утром нянька заставляла всех тщательно уложить одеяло конвертом. Иногда ребенок не мог пойти умыться до тех пор, пока правильно не застелет постель. Проверка строго контролировала правильность и форму конверта. Дети лежали, вытянув ноги, иногда до боли в мышцах, скрестив руки поверх одеяла. Проверяющие всегда находили что-нибудь, за что можно было снизить оценку. Ежедневно оценка за проверку вносилась в толстый журнал, который бережно хранился в кабинете воспитателей. За ежедневную проверку ответственность несли дети и никому не было дела до того, как чувствовал себя ребенок, обвиненный в неряшливости или нечистоплотности, после того, как была обнаружена какая-нибудь мелочь.

Раз в месяц отделение проверяла комиссия. Эта проверка была столь значима, что в подготовку включались все. Няньки бегали туда-сюда, ежеминутно вытирая пыль и переставляя цветочные горшки. Детям выдавали чистую одежду и воспитатели поправляли воротники все, кто попадался им в руки. С утра на тумбочках появлялись белые крахмальные салфетки, а в коридоре няньки суетливо расстилали красную дорожку. В теплое время года балкон и двери подкрашивали краской, зимой обязательно меняли шторы. День проходил шумно и напряженно. Няньки в свежих халатах, как часовые, встречали комиссию в вестибюле. Военные быстро проходили по коридору, иногда удостаивали чести, заглянув в палату, минуты три говорили с главврачом и чинно удалялись. После авиакатастрофы, когда Лора получила травму, она проводила в этом санатории несколько месяцев каждый год. Первые несколько лет были особенно тяжелыми. Каждое воскресенье все дети принудительно шли на музыкальное занятие, целью которого было научить малышей строить из длинной ленты пятиконечную советскую звезду. Так проходило два часа. Лора стала ненавидеть воскресенье. Она отказывалась приходить в зал на занятие и в наказание проводила весь вечер в изоляторе без телевизора и полдника. Единственным событием, которое Лора вспоминала с удовольствием, был праздник с театральными сценками. Лора со своей подругой Жанной встряхнули весь санаторий. Осенью, когда летние праздники позади, а до зимних еще очень далеко, они предложили поставить спектакль в честь дня милиции. Естественно, вся подготовка легла на их плечи. Лора была без ума от этой идеи и чувствовала себя настоящим режиссером. Кинозал, где находилась сцена, был полностью в ее распоряжении. Она могла не спать во время тихого часа, приглашать на репетиции всех, кого считала нужным. Спектакль по сценарию длился около двух часов и включал не только сценки с диалогами, но и песни. Подбор исполнителей на главные роли оказался делом нелегким, однако, девочки были довольны тем, что многие не хотели принимать участие, стеснялись и отказывались. Самые сложные роли Лора и Жанна взяли на себя. В течении нескольких месяцев они репетировали и готовили костюмы. Роли были столь разноплановы и сложны, что приходилось репетировать несколько часов подряд. Часто Лора закрывалась одна и повторяла все снова и снова, что-то меняла, отрабатывала отдельные реплики и без устали репетировала роль с начала. Она чувствовала себя на верху блаженства, лишь только поднималась на сцену. Истинным удовольствием были репетиции, на которых Лора пела. Само пение какого-нибудь отрывка или целой песни, напряжение в горле и ощущение ритма, все это давало незнакомое ранее чувство наслаждения.

Время в санатории тянулось медленно и, казалось, что вместо нескольких часов прошел целый день. Лора ничуть не страдала в изоляторе от одиночества, брала с собой альбом и рисовала. Сначала она рисовала бабушку в голубом переднике, смеющуюся и ласковую с теплыми заботливыми руками. Особенно нравилось рисовать волосы. Она тщательно вырисовывала каждую завитушку, время от времени отстранялась назад, чтобы полюбоваться рисунком. Лора закрыла глаза и задумалась. Ей хотелось нарисовать бабушкину улыбку, но каждый раз на бумаге появлялась непонятная гримаса, совсем не похожая на бабушку. Лора мечтала о том, как она вернется домой и будет внимательно смотреть на бабушку, слушать ее голос, который она никогда не забудет. Больше всего Лора любила рисовать Золушку. Она изображала целые картины из сказки со множеством деталей, которые придумывала сама. Она задумчиво склонилась над альбомом. Голос воспитателя заставил оглянуться.

– Лора, приехала твоя мама, мы переводим тебя в палату.

Неспешно Лора закрыла альбом, сложила карандаши и вышла. Она увидела, что воспитатель ждет ее в коридоре и когда Лора проходила мимо, почувствовала, как Егор Матвеевич одернул воротник на ее куртке и скрылся в ординаторской. Лора встретила мать сдержанно, равнодушно подставив щеку для поцелуя. Оказалось, что Галина приехала забрать дочь. Лора быстро собрала вещи и ждала, когда будут оформлены все документы. Впервые за полгода Лора вышла за территорию санатория. Непривычное, почти нереальное чувство свободы и легкости ощущалось во всем: в одежде, в поведении и особенно в освобождении от строгого режима. В этот час дети готовились к дневному сну, а Лора шла по улице и была свободна от всего того, что так надоело за высоким санаторским забором. Единственным желанием Лоры было увидеть бабушку. Мысленно она уже представляла их встречу: бабушка всплеснет руками, засмеется и обнимет Лору, а она замрет от счастья и долго-долго будет держать бабушку за руку. Она пообещала себе, что не отойдет от бабушки ни на шаг, будет во всем слушаться и покажет все свои рисунки. Лора была счастлива оттого, что сможет, как и прежде проводить вечера с бабушкой, ведь ей так много хотелось рассказать! Время тянулось медленно. Томительные часы в гостинице, монотонный гул вокзала и беспокойная ночь в поезде, все это, словно огромный резиновый ком, сжалось, стиснуло время и пространство, как будто отдаляя долгожданную встречу. И вот Лора уже шла по родному городу, точнее, почти бежала. Мать торопливо, огромными шагами перескакивала через лужи и Лора никак не могла понять, почему именно сейчас, когда они почти дома, нужно так спешить.

Первой, кто встретил их на пороге, была Маринка. Она была бледная, с красными заплаканными глазами. В доме было много каких-то незнакомых чужих людей. Женщины шептались, поглядывая на двери в гостиной и, увидев Лору, странно и как-то торжественно расступались. Соседка тихонько подтолкнула Лору к двери и сказала:

– Зайди в гостиную

Маринка шла на несколько шагов позади. Еще в прихожей, Лора почувствовала какой-то непривычный запах, похожий на запах елки и лекарств. Ковер в гостиной был убран и некрашеный дощатый пол поскрипывал при каждом шаге. Большое зеркало накрыли старым пледом. Вдоль стены, на трех табуретках стоял гроб. Лицо бабушки было спокойным и серьезным. Лора подошла и тронула холодную бабушкину щеку. Постепенно комната заполнялась людьми. Старики и старухи входили и голосов становилось все больше. Многие всхлипывали, прижимая к лицу платки, где-то в стороне слышалось прерывистое причитание. Вдоль стены выстроилась живая очередь: все целовали покойницу, останавливались, чтобы посмотреть в последний раз и медленно отходили. Мать сидела у изголовья и молча смотрела на происходящее. Она трогала кончиками пальцев косынку на голове покойницы и переводила безучастный взгляд с только что отошедшего к следующему, кто шел прощаться. Двое мужчин подошли и уже наклонились, чтобы взять гроб, когда Лора подошла и поцеловала холодную мраморную щеку. Она оглянулась, посмотрела на застывшее лицо и ей стало нестерпимо больно и тяжело при мысли, что больше никогда она не увидит теплых карих глаз с паутинными морщинками, не услышит родной мягкий голос. Быстро, словно пуля в голове промелькнуло все то, что было связано с бабушкой и, одновременно Лору преследовала мысль, что это больше никогда не повторится. Внезапно она разрыдалась. Впервые слезы не душили ее, а лились сплошным потоком и крик, похожий на стон, выходил из груди. Воздуха не хватало, Лора делала короткие частые вдохи, но плач не прекращался и не давал дышать. В висках появился сильный раздражающий стук. В голове, словно камень, засела мысль «Детство кончилось».

На следующее утро, когда Маринка разбудила ее, Лора сказала:

– Теперь я никому не нужна и не для кого больше вставать

В первый месяц после похорон Лора с трудом заставляла себя одеваться, есть и двигаться. Прошло время и Лора вспомнила, что в Германии ее ждет Томас. Эта мысль укрепляла ее, придавала сил и терпения. Лора помогала по дому, кормила кота, выносила мусор, выполняла все поручения. В душе поселилась уверенность, что в Германии все изменится, мать будет относиться к ней лучше. Лора согласна помогать во все, а главное, она увидит Томаса. Она ходила задумчиво, молчаливо глядя на сестру. Вечером она услышала разговор родителей, голос отца звучал как приговор:

– Мы не вернемся в Германию, иначе потеряем этот дом

Ночью Лора не спала. Плакать уже не было сил, ей казалось, что позади осталось все то хорошее, что она любила, а впереди ее ждала страшная черная пустота. Лора чувствовала чудовищную головную боль, обручем сковавшей голову. Временами, она ощущала жар, сменявшийся ознобом. Она устала. Сознание словно отключилось, ей не хотелось ни о чем думать. Осталась только одна мысль «Детство кончилось».