Читать книгу Тожесть. Сборник рассказов - Ольга Птицева - Страница 4

Мало что в жизни Глеб любил больше своего кабинета. Четкие границы, отмеренные четырьмя стенами, широкое окно с видом на ухоженный сквер – приятно глазу, а шум не пропустит европакет, холодные тона, темное дерево, широкий монитор, эргономичное ведерко системного блока с надкушенным яблоком. Глеб провел ладонью по столешнице, поправил стопку подписанных бумаг, проверил, в нужных ли местах оставил пометки красным маркером, в нужных, конечно, в нужных, и откинулся на спинку кресла.

Этот момент, когда дела закончены, а в офисе стоит кристальная тишина, обычно подпитывал Глеба острой и холодной силой. Он ощущал себя хозяином не только кабинета, но и всей фирмы, всего здания, целой улицы, этого города, а главное – своей жизни. Это потом приходилось покидать удобное кресло, выходить наружу в эту пыль и гомон, толкаться в пробках, спешить домой, подгоняемый звонками Кати, стремительно набирающей вес, а с ним и право раздражаться, но не раздражать.

Только эти минуты, проведенные в тишине и удовлетворении, принадлежали ему одному. В голове становилось пусто и тихо, каждая мысль находилась на своем месте, заботы растворялись, злость проходила. Глеб вдыхал тишину и выдыхал спокойствие, а потом вставал и ехал домой, почти всесильный, зарядивший внутренний аккумулятор.

Самое важное он решал в тишине кабинета. О слиянии с конкурентом и Катей. С одним – на бумагах, с другой – на самом деле. С конкурентом вышло на удивление хорошо, с Катей – как-то никак. Из колкой красотки она превратилась в унылую и вялую бабу с ворохом придирок и тупеющих острот.

Глеб все понял за две недели у теплого океана, почти взвыл, чувствуя, как горит в паспорте свежая печать, заметался, чуть не утонул, а приехав в Москву тут же рванул к Янке – жаловаться. С ней всегда было спокойно и тепло. Не-нап-ряж-но.

Он вывалил на кухонный стол пахнущие медом и хвоей фрукты, с ходу выдал заготовленную еще в самолете байку о муках джетлага и сел на скрипучий табурет. Маленькая двушка в Бирюлево была слишком тесной для него, но в этой тесноте ему вдруг стало по-детски уютно.

– Ты, когда улыбаешься, прямо школьник сразу, – заметила Янка, подпирая кулаком щеку. – Ну чего случилось?

– А Елена Павловна где?

В квартире и правда было как-то совсем тихо, не бормотал телевизор, не шаркали тапочки.

– В стационар положили, – нехотя ответила Янка и тут же замахала руками. – Не хочу говорить, давай ты.

И он начал. Про печать и страх, про внезапную глупость, про чрезмерно упругий пресс и слишком острый язык. Янка слушала молча, хмурилась, кусала заусенец на мизинце. Глеб все ждал, когда же она начнет его костерить, обзывать зажравшимся идиотом не стоящим и ногтя жены, за этим и приехал. Но Янка молчала, а когда он выдохся и растеряно посмотрел на нее, то встала, взяла его за руку и повела к себе в спальню.

Там она его, конечно, ничем не удивила. Может только слезами, когда все закончилось. И тем, как вытолкала за порог, не глядя, не слушая. Глеб надеялся, что она позвонит, сам порывался приехать и объясниться, но не находил слов. А когда встретились в следующий раз, за общим столом в подвальном ресторанчике, понял, что слов Янка от него и не ждала. Чего-то другого, да. А слов ей не нужно.

На следующий день, сидя в тишине кабинета, Глеб пообещал себе, что никогда больше так не ошибется. И держался, долго держался. Пока не умерла Елена Павловна. Все вздохнули с облегчением, болела она мучительно долго, обирая Янку, превращая ее в жалкое подобие себя прежней. Хоронили ее вместе, будто и правда семья. Сажая Янку в такси, Глеб не удержался и поцеловал, из дурацкого сострадания, а та ответила, забилась, разожглась. И пришла к нему, прямо сюда, в святую святых его тишины. Как было отказать ей?

Еще и встреча на носу. Раздражающий зуд неотвратимости. Глухая злоба на себя, прогнувшегося перед обстоятельством, и на тех, кто это обстоятельство создал. Ресторан Глеб выбирал сам, время тоже назначил он, просто поставил всех перед фактом:

– Встречаемся послезавтра в 20.00, – написал в чат телеграма, надеясь, что все будут заняты, встреча отложится, а там и еще раз, и еще. – Куда подъезжать скину картой.

И погасил экран. Телефон молчал блаженные две минуты. Потом затрясся новыми сообщениями.

– Как раз послезавтра могу, ура! – писал Костик.

Черт.

– Я освобожусь в 19.30, постараюсь успеть, – Денис смотрел с круглой аватарки серьезно и печально, эмо недобитый, прости Господи.

– Хорошо, – коротко черканула Янка, на нее Глеб смотреть не стал, снова щелкнул по телефону, отложил в сторону.

Ответа Кати можно было не ждать, та никогда не отвечала ему в сети, чтобы все понимали – она скажет лично, смотря в глаза. Будто сама смогла бы вспомнить, когда в последний раз они не отводили взгляды, случайно пересекшись ими во время ужина.

И вот теперь нужно было ехать. Держать лицо, улыбаться едко, хохотать громко, шутить остро. Опускать ладонь на колено жены, подливать ей вина… Хотя нет, вино в этот раз она пить не станет.

В животе у Глеба что-то ухнуло, тоскливо заныло. Он поправил галстук, глянул на часы – 18.50, пора выдвигаться, рывком встал с кресла, похлопал по карманам, проверяя, где ключи и бумажник. Перед дверью засуетился, самому тошно стало. Все, лишь бы не бросить короткий взгляд на диван, примостившийся в углу.

Широкий, кожаный, блестящий. Скрипучий, когда об него трется обнаженная спина, а потом мягкий живот и тяжелая грудь с острыми сосками. Диван цвета горького шоколада, тон в тон с растрепанными кудрями, которые рассыпались по нему блестящей копной. А потом Глеб собрал их и намотал на кулак, потому что она так захотела.

Глеб закашлялся, обтер мигом вспотевший лоб, вышел из кабинета и захлопнул дверь, жалея, что память за ней не оставишь.