Читать книгу Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки - Ольга Щекотинская - Страница 5

После того как я вернулась к Кириллу, началась истинная эмиграция. То есть выживание во что бы то ни стало. С чердака Ингиных знакомых, куда переселили Кирилла, нас очень скоро попросили сьехать. Вернуться обратно к друзьям мы не могли. С самого начала у нас была четкая договоренность о том, что в их квартире мы можем пожить три месяца и ни днем больше, так как потом планировался приезд Ингиных родителей. И наши законные три месяца уже истекли.

Все вроде бы получилось вовремя. По Ингиным расчетам я как раз должна была переселиться к своему архитектору, а Кирилла согласились временно приютить на своем чердаке знакомые голландцы. Но они никак не могли предположить, что нас там окажется двое. Поэтому и попросили нежданных гостей найти другое жилье. Легко сказать – найти. Это Амстердам, и найти жилье здесь было совсем непросто. В результате мы оказались на улице, к тому же почти без денег, так как работать в теплицах к тому времени уже прекратили. Работа была сезонная, и она быстро закончилась.

Вещи наши оставались на чердаке у Инги с Виктором. Перевозить их в наше временное пристанище не имело смысла. Мы не стали сообщать друзьям о необходимости его покинуть, так как не хотели ставить их в неудобное положение. Помочь нам они больше ничем не могли – родители Инги уже прибыли в их небольшую квартирку, а чувство вины за то, что мы на улице, у них все равно бы возникло.

В конце концов мы разработали хитроумный план. Сообщили Инге, что нашли комнату и под предлогом необходимости забрать вещи с чердака в дневное время, попросили ключ от входной двери подьезда и срочно сделали с него дубликат. Инга с Виктором так никогда и не узнали, что наши чемоданы еще несколько дней оставались на их чердаке, хорошо замаскированные под каким-то старым хламом, и кроме того, по ночам там появлялись еще и мы.

Было начало апреля, но еще довольно холодно. Целый день мы болтались по городу, заходя иногда в супермаркеты или городскую библиотеку. Там какое-то время можно было погреться. Вечером приезжали к дому Инги с Виктором и, дрожа от холода, нетерпеливо ждали, когда в окнах погаснет свет. Потом осторожно открывали своим ключом дверь, снимали обувь и на цыпочках по скрипучей узкой крутой голландской лестнице пробирались мимо двери в квартиру друзей на чердак. Там мы отыскали какой-то старый матрас, на котором и проспали три ночи, пока не нашли малюсенькую дешевую комнатушку на окраине Амстердама, в районе для черных.

Комната была размером 3х4, в ней помещался двуспальный матрас, небольшой шкаф, низкий холодильник, который мы использовали еще и в качестве стола, и два стула. Но зато нам разрешалось пользоваться ванной комнатой и полчаса в день – кухней. До сих пор не могу забыть острое ощущение счастья, которое я испытала, войдя в чистую просторную ванную комнату. После трех дней скитаний по улицам и ночевок на пыльном чердаке это было просто верхом блаженства! Видимо, все познается в сравнении. Наши более чем скромные жилищные условия показались мне тогда настоящим раем.

Кроме нашей, в квартире сдавались еще две комнаты, в одной из которых жил мальчик студент, в другой – девушка индонезийка, работавшая где-то неподалеку. Хозяйка – высокая сухопарая голландка средних лет, вела достаточно бурную личную жизнь. У нее был сын 12ти лет, две кошки и любовник негр, прозванный нами Камбэком. Отношения с любовником, судя по всему, складывались не очень гладко. Воистину африканские страсти кипели внизу. До нашей чердачной комнаты частенько доносились истошные вопли хозяйки, которые заканчивались громоподобным хлопаньем входной двери и угрожающим криком темпераментного негра-любовника:

– Ай вил кам бэк!

Этим он и заслужил свою кличку.

Кроме всего этого, хозяйка еще торговала сладостями из кухонного окошка. Поэтому в течение дня регулярно раздавались звонки в дверь. Так негритянские дети, живущие неподалеку, давали хозяйке знать, что пришли за товаром.

За эти «райские» условия нужно было заплатить 300 гульденов за месяц вперед. Необходимую сумму нам пришлось одолжить у Инги с Виктором. Жалкого остатка заработанных в парниках денег на оплату не хватало. На них мы надеялись протянуть какое-то время, пока не найдем работу.

Мы ввели режим строгой экономии. Сделать это было не так-то просто. В нашем хозяйстве отсутствовали самые элементарные необходимые для жизни вещи, купить которые мы не могли себе позволить.

В качестве посуды мы поначалу использовали плотные пластиковые упаковки из-под пудингов, которые называли мопами. Так звучала наша собственная транскрипция, игнорирующая латинские буквы в прочтении названия голландской фирмы «Mona». Воду для чая и дешевых растворимых супчиков, которыми мы постоянно питались на обед, кипятили в стеклянных банках из-под джема кипятильником, предусмотрительно – на всякий случай – захваченным с собой из России.

Ужин наш разнообразием не отличался, каждый день одно и то же – куриные окорочка, купленные на рынке по 10 гульденов за 3 кг, жаренные на хозяйской сковородке в течение получаса, выделенного нам по вечерам на кухне. После похода на рынок морозильник нашего небольшого холодильника до предела забивался этими «деликатесами», которые потом с трудом приходилось оттуда выковыривать. Процесс оттаивания длился около часа, при этом мы, сидя на нашем двуспальном матрасе, с нетерпением сверлили глазами лежавшие на холодильнике куриные ноги. Кирилл частенько вышучивал ситуацию, вызывая у меня приступы гомерического хохота. Действительно, могли ли мы себе представить, отправляясь в Голландию снимать кино, что наблюдение за процессом размораживания кур станет здесь для нас самым наиважнейшим занятием.

После ужина мы частенько выходили на «охоту». Много чего можно было найти на улицах Амстердама. Мусор в больших серых пластиковых пакетах и ненужные вещи здесь просто выставлялись на тротуар у дверей подъездов в специально выделенные для этого дни. По вечерам мы объезжали на велосипеде близлежащие окрестности и тщательно осматривали эти мусорные кучи в поисках разнообразных предметов быта, которые могли бы нам пригодиться. Там можно было найти вполне пригодную для использования посуду, старую бытовую технику, милые мелкие вещички для создания какого-то подобия уюта в нашем новом жилище и даже мебель. Однажды мы нашли и затащили в свою чердачную комнату очень приличное кожаное кресло, которое тут же облюбовал для своих ежевечерних посиделок с книгами и дневниками Кирилл.

Вскоре мы обнаружили и большие зеленые металлические контейнеры с надписью «клейдинг», куда голландцы складывали ненужную одежду. Предназначена она была для Армии спасения и отправлялась, видимо, в страны третьего мира. Мы справедливо решили, что нас вполне можно отнести к этой категории, и по вечерам в темноте регулярно совершали набеги на эти залежи забракованных голландцами и совершенно недоступных для нас в магазинах вещей. Одежда, предварительно постиранная и приятно пахнущая, была аккуратно сложена в точно такие же, предназначенные для мусора, большие пластиковые серые пакеты, которые легко можно было вытащить из контейнера, приподняв крышку.

Тайком от хозяйки мы затаскивали их в нашу чердачную комнату и приступали к увлекательной процедуре разборки содержимого. Вещи, извлеченные из пакета, после предварительной оценки и примерки мы раскладывали на три кучки, со смехом приговаривая:

– Это Масе… это Пусе… а это Олежке…

Иногда среди поношенной одежды попадались великолепные экземпляры. Я годами потом носила джинсы, свитера и куртки, извлеченные из контейнеров Армии спасения. А Кириллу однажды достались совершенно невероятные вещи – шикарная, почти новая дубленка с меховым воротником и модный серый длинный плащ.

В пакетах была не только одежда. Иногда в них можно было обнаружить одеяла, полотенца и постельное белье. Все это было очень кстати. Приобрести подобные вещи нам было не по карману.

Кажется, жизнь налаживалась. К тому же сценарий, который мы без особой надежды на успех распихали по всем без исключения кинематографическим фирмам Амстердама, неожиданно понравился директрисе одной из них. Она с энтузиазмом заявила, что хочет начать работу над фильмом по нашему сценарию, и написала официальное письмо в министерство с просьбой о предоставлении нам вида на жительство.

Мы полдня просидели в очереди в помещении здания иностранной полиции, где ожидали своей участи толпы выходцев из самых разных стран мира, жаждущие получить разрешение на проживание в прекрасной стране тюльпанов, и благодаря письму кинематографической дамы без всяких проблем получили в паспорта штампы с просьбой о виде на жительство по причине работы с амстердамской кинофирмой.

Однако легальность пребывания в стране нисколько не изменила нашего финансового положения. Деньги кончались катастрофически быстро. Нужно было cрочно что-то придумывать.

То, что придумалось поначалу, было, как впоследствии оказалось, очень плохой идеей. Мы решили попробовать незаметно выносить продукты из супермаркета. Была разработана целая хитроумная система с обменом пакетами. Несколько раз нам это без труда удалось, и мы, окрыленные успехом, решили, что проблема решена, и стали, видимо, менее осторожны, в результате чего были пойманы сотрудниками магазина. Тут же была вызвана полиция, на нас надели наручники и отвезли в полицейский участок. Там нас развели по разным камерам, где мы просидели в ожидании решения своей участи несколько часов. Потом по очереди допросили и… отпустили.

Трудно описать, что я чувствовала, сидя в полном одиночестве в маленькой холодной комнатушке. Это был и страх, и стыд, и ощущение полной беспомощности… Невозможно было предположить, сколько времени предстоит здесь провести. Может быть, нас уже и не отпустят, а отправят прямо в тюрьму… А может быть, депортируют в Россию. Я могла ожидать всего, чего угодно. Но самым ужасным было то, что меня разлучили с Кириллом. В тот момент я остро чувствовала такую огромную любовь к нему… Все на свете отдала бы я за то, чтобы снова оказаться рядом с ним, пусть в тюрьме, пусть в России, да где угодно, лишь бы только мне отдали его обратно…

На допросе я рассказала всю правду. То, что приехали сюда работать, амстердамская кинофирма заинтересовалась нашим сценарием и запросила для нас вид на жительство. Для раскрутки проекта необходимо время, а зарплату нам никто, естественно, не платил. Деньги, которые мы привезли с собой из России, давно закончились, поэтому ситуация стала настолько критической, что пришлось решиться даже на воровство.

Видимо, Кирилл рассказал то же самое. Да и вынесенные нами из супермаркета вещи были предметами первой необходимости – стиральный порошок, зубная паста, какая-то недорогая еда… В полиции ведь тоже люди работают. А может быть, у них просто была такая установка – попавшихся первый раз, отпускают.

Как же я была рада снова увидеть Кирилла. Мы, не проронив ни слова, обнялись, вышли из здания полиции и пешком добравшись до злополучного супермаркета, рядом с которым был пристегнут наш велосипед, направились домой. Больше мы никогда не позволяли себе подобных вещей.

На следующий день я дала объявление о поиске работы в местную бесплатную газету со смешным названием «Виа-виа», что в переводе на русский приблизительно означало «из рук в руки». Текст звучал так: молодая русская женщина с медицинским образованием ищет работу по уходу за больными и предлагает помощь по хозяйству. Через несколько дней мне позвонил мужчина, который представился хозяином отеля в городке Нарден неподалеку от Амстердама, и сообщил, что ему нужен именно такой человек, как я. Попросил приехать и сказал, что все объяснит на месте. Это была огромная удача.

Оказалось, что в этом отеле по совершенно непонятным причинам постоянно жила пожилая и очень больная женщина. Ее проживание оплачивал сын. Женщина страдала полным недержанием мочи в связи с какой-то давней травмой. По каким причинам она со своим диагнозом жила в отеле, а не в соответствующем медицинском учреждении, мне до сих пор трудно предположить. Но тем не менее это было так.

Горничная, постоянно работавшая в отеле, просто не в состоянии была войти в номер этой постоялицы. От запаха, стоящего в комнате, у нее тут же начинался приступ тошноты. Поэтому Питер – так звали хозяина – и решил нанять русскую с медицинским образованием и даже готов был платить за эту грязную работу больше, чем всем остальным служащим – целых 12.50 гульденов в час вместо 10. Мои обязанности должны были заключаться в том, чтобы ежедневно менять несчастной женщине белье на кровати и по возможности убирать комнату.

Конечно же, я согласилась. И первое, что сделала – посадила беднягу в ванну. Мне даже удалось промыть и кое-как расчесать ее достаточно длинные волосы, которые спутались в некое подобие дредов… Потом я целый день отмывала комнату. Видимо, усилий горничной с трудом хватало только на то, чтобы снять с постели мокрое белье и постелить чистое. На всех находившихся в комнате предметах лежал толстый слой пыли. Раковина была почти черного цвета от покрывавшего ее грязного налета.

Через какое-то время я поняла, что женщина помимо всего еще и страдает алкоголизмом, поскольку она почти сразу же стала настойчиво просить принести ей рюмочку дженевера – голландского варианта можжевелевой водки. Питер, услышав об этом, категорически запретил давать ей больше одной рюмки в день. И я старалась беспрекословно выполнять его указания.

Работой моей Питер был доволен. Постепенно он начал расширять круг моих обязанностей. Сначала он доверил мне убирать и другие номера в отеле, а спустя некоторое время стал даже позволять стоять за стойкой бара. Лучше бы он этого не делал…

Дело в том, что бар отеля был излюбленным местом встречи мужчин, проживающих в округе. Городок был небольшой и у Питера ежедневно собирались местные завсегдатаи, которым, видимо, безумно наскучила голландка Джанет, годами стоявшая за стойкой. А тут вдруг появляется этакая экзотическая птица – русская, недурна собой, говорит только по-английски с чарующим восточно-европейским акцентом…

В то время русских в Голландии было совсем немного, и я действительно была редкой птицей. Из-за меня у Питера даже увеличился доход, поскольку на новую, такую необычную барменшу, которую где-то сумел отыскать Питер, хотели посмотреть все. У меня даже появилось несколько поклонников из местных завсегдатаев. Они дарили мне цветы, предлагали довести до дома на своем автомобиле, пытались заинтересовать беседой…

И все было бы хорошо, если бы не ревность Джанет – ее вообще перестали замечать. В конце концов она не выдержала и нажаловалась на меня хозяину. Не знаю, в чем она смогла меня обвинить, но наверняка, придумала какой-то очень серьезный проступок…

Узнала я об этом от занятых ремонтными работами в отеле поляков. Они очень хорошо ко мне относились, тем более что видели, какую грязную работу я выполняю, причем выполняю добросовестно, и по собственной инициативе делаю то, о чем меня даже и не просят.

И вот вскоре я невольно оказалась свидетельницей забавной сцены. Джанет по каким-то хозяйственным делам вышла на внутренний дворик, где работали в этот день поляки. И они, обращаясь к ней на ломаном немецком, перемешивая его с польским матерным, перебивая друг друга, закричали:

– Эй, Джанет, курва, варум?.. Варум пирдолишь? Варум Стэйси нит арбайтен?

Пытались заступаться, как могли. Это было приятно. Жаль только, что права голоса они не имели. Питер сказал, чтобы я временно не выходила на работу, поскольку полиция начала интересоваться, что за люди у него работают, и не работают ли они по-черному. Просил переждать ситуацию. Но я была почти уверена – он больше не позвонит. И интуиция меня не обманула.

Не так-то просто было смириться с этой чудовищной несправедливостью. Но что я могла сделать? Кирилл, как мог, пытался меня утешить. В то время он относился ко мне очень тепло, казалось, он, наконец, оценил мою преданность и был благодарен за то, что ради него я отказалась от благополучной, устроенной и обеспеченной жизни с богатым голландцем, хотя и устраивал периодически сцены бешеной ревности по поводу моего короткого романа. Это было ужасно… а иногда даже страшно… Эти его вспышки ярости… Казалось, он совсем не в состоянии был себя контролировать. Лицо его багровело, глаза становились безумными и испепеляли меня ненавидящим взглядом. Он произносил угрожающие пророческие тексты о том, что я еще горько пожалею о своем к нему возвращении. Мог даже в припадке гнева толкнуть или ударить… Но потом просил прощения, плакал и целовал руки.

Через некоторое время Кириллу удалось найти неплохую подработку. Он вспомнил свое первое образование и по объявлению в той же газете «Виа-виа» получил достаточно творческую работу. Его наняли оформить стену в детской комнате в доме состоятельных голландцев, попросив расписать ее изображениями симпатичных зверюшек и птиц, героев местных мультиков. И обещали хорошо заплатить.

И вот у меня наступил хотя и короткий, но очень приятный период вынужденного ничего неделания. Впервые в жизни я оказалась в роли женщины, которую содержат… Было так приятно и непривычно с утра провожать своего мужчину на работу и до вечера чувствовать себя совершенно свободной. Можно было заняться, чем душе угодно.

Было прекрасное время года, мой любимый месяц – июнь, когда лето только начинается и впереди еще много теплых чудесных дней. День пока не начал убывать и в 10 вечера было еще совсем светло… Иногда я отправлялась на велосипеде на озеро неподалеку и просто валялась на солнце. А тогда, когда небо затягивало облаками и моросил мелкий, похожий на пыль дождь, какой бывает только в Голландии, бродила по центру Амстердама.

Амстердам… Я влюбилась в него с первого взгляда. Есть ли где-нибудь еще на свете город такой же сказочно красивый и уютный? Центр города, часто изрезанный каналами с перекинутыми через них многочисленными горбатыми мостиками. Узкие – в 2—3 окна, стоящие вплотную и словно опирающиеся друг на друга кирпичные дома с остроконечными или грушевидно закругленными крышами. Воздух словно напитанный энергией пьянящей свободы, удивительная атмосфера радости и праздника. Разношерстная, иногда очень экстравагантно одетая публика, толпы туристов, праздно бродящие по городу. Весело звенящие желтые трамваи, неторопливо скользящие по узким мощеным улицам. Огромное количество припаркованных в самых неожиданных местах велосипедов. Уютные кафе с выставленными на открытом воздухе – иногда прямо на мостовой, – столиками. Очаровательные парки с неизменными каналами, плавно переходящими в живописные прудики, густо заселенные крупными, раскормленными туристами утками. Городские рынки длиной в улицу с колоритными продавцами, громогласно призывающими покупателей. Уличные музыканты, живые скульптуры на площадях, художники, торгующие картинками с изображениями самых живописных мест Амстердама…

Я могла часами бродить по городу, любуясь всей этой красотой, и даже дождливая погода не была для меня помехой. Давно не стриженные мои волосы отросли почти до лопаток и от дождя стали пышными и вьющимися… Уж не знаю от чего, то ли от непривычной для себя праздной жизни, то ли от голландского климата и качественных продуктов я как-то очень похорошела. Смотрела на себя в зеркало и, что случалось со мной крайне редко, сама себе нравилась…

Регулярно писала письма домой и получала ответы от мамы. Она сообщала, что ситуация в стране ужасна, никто не знает, чем все закончится, и люди со страхом ждут гражданской войны. Настойчиво советовала нам попытаться зацепиться в Голландии всеми возможными способами, поскольку ничего хорошего в России ждать не приходится. Я же в своих посланиях хвасталась тем, что Кирилл очень изменился, начал меня ценить, я чувствую себя любимой и нужной и мечтаю о том, что когда мы окончательно здесь устроимся и снимем нормальную квартиру, я заберу к себе сына. И мама приедет к нам в гости. И все у нас будет хорошо. И вообще, здесь просто замечательно!

Но все хорошее, как ни банально это звучит, очень быстро кончается. Закончилась и работа у Кирилла. Заработанных денег хватило ненадолго, и я снова дала объявление в газету. На этот раз позвонила молодая женщина и предложила работу няней. Пару месяцев я сидела с очаровательной маленькой двухлетней девочкой, дочерью безумно влюбленных друг в друга молодых красивых родителей. Работа была приятной, я должна была покормить малышку, погулять с ней, уложить после прогулки спать и дождаться возвращения с работы одного из родителей. Единственный минус – это нужно было делать не каждый день и платили за такую работу совсем немного.

Тем временем Кирилл случайно познакомился на рынке, где покупал куриные окорочка, с нашей соотечественницей, молодой женщиной, пребывающей в Голландии в гостях у родственников. Она рассказала, что во время своего отпуска умудрилась даже заработать кое-какие деньги уборкой квартир. Найти работу ей помогли родственники.

Перед отъездом в Россию новая знакомая передала нам пару своих клиентов. Вот уж повезло так повезло… Да как вовремя! Мы с энтузиазмом взялись за работу. Постепенно, виа-виа, как говорят голландцы, количество наших клиентов увеличилось, и скоро уже все дни недели были заняты уборками. На некоторые из них мы ходили вместе, там же, где хозяева предпочитали в качестве уборщицы женщину, я работала одна.

Одной из самых первых наших работ была уборка в большом доме на канале Кайзер Храхт, в самом центре Амстердама. Дом был трехэтажным, в нем жила пара средних лет, муж был частично парализован после травмы позвоночника и передвигался на инвалидном кресле, а жена в прошлом была пианисткой. Она закончила свою концертную карьеру, когда с мужем случилось несчастье и посвятила дальнейшую жизнь уходу за ним. По вечерам они иногда приглашали гостей и устраивали некое подобие домашних концертов. Тогда мефрау Буш – так звали хозяйку – воистину блистала в кругу своих друзей. Она надевала одно из своих роскошных концертных платьев, бережно хранящихся в ее большом шкафу, красиво укладывала волосы и погружалась в свою стихию. Пианисткой она была замечательной. Это можно было понять по звукам, доносившимся из гостиной в те дни, когда она готовилась к вечернему концерту.

В доме было много животных. Помнится, я чуть не остолбенела от удивления, когда увидела, как огромный рыжий кот почти силой повалил лапой на пол небольшую черную собачонку и с громким урчанием присосался к ее соскам. Мефрау Буш со смехом объяснила, что когда тот был маленьким котенком, он принял собаку за свою маму, и она, смирившись со своей участью, честно пыталась его выкармливать.

Во внутреннем дворике тоже было оживленно. Там жил большой жирный кролик, который охотился за курами… Случай уникальный и нигде не описанный. В результате хозяевам пришлось исключить хищного кролика из недостаточно дружного коллектива домашних животных и пристроить куда-то в другое место.

Еще одна наша клиентка также заслуживает отдельного упоминания. Пожилая женщина по имени мефрау Фейч жила одна в большом трехэтажном доме. Мы приезжали к ней два раза в неделю – по понедельникам производили рутинную уборку, а четверг был посвящен разнообразной экстра работе. Для Кирилла в этот день она чаще всего находила работу в садике, а для меня – на кухне. Регулярным моим занятием, к примеру, была чистка столового серебра, на которую уходило почти все три часа времени, выделенного на экстра работу.

Мефрау Фейч чем-то напоминала английскую леди – по моим представлениям именно так они и должны выглядеть, – хотя была чистокровной голландкой. Сухощавая, подтянутая, с идеально прямой спиной, всегда элегантно одетая и причесанная, неизменно в изящных туфлях-лодочках на небольших каблучках, даже дома.

Однажды мы работали у нее в канун Рождества и были просто потрясены ее внешним видом. Все цвета ее одежды идеально соответствовали цвету наступающего праздника. На ней была белая блузка, классического покроя юбка до середины колена в красно-зеленую клетку, на ногах туфельки-лодочки с бантиками, и бантики эти были идеально подобраны к юбке, в точно такую же красно-зеленую клеточку.

Каждую неделю по пятницам мефрау Фейч посещала свой клуб, где собирались любители игры в бридж. Иногда партии в бридж проходили и у нее дома, в огромной гостиной на первом этаже с окнами на обе стороны дома, за длинным деревянным столом, стоящим в центре комнаты. В эти дни стол следовало особенно тщательно обрабатывать специальным средством для ухода за деревянной мебелью и растирать до блеска мягкой войлочной тряпкой.

В доме у нее всегда был идеальный порядок, все было в буквальном смысле разложено по полочкам и имело свое место. Даже полотенца в шкафу были четко разложены по цвету идеально аккуратными стопочками. Протирая полочку над раковиной в ванной комнате, я всегда старалась расставить баночки с кремами и разнообразные пузырьки с лосьонами в той же последовательности, так как мефрау Фейч выражала крайнее неудовольствие при любом нарушении установленного ею порядка. И не только на полочке. Все должно было стоять и лежать в четко определенных для этого местах.

Мы работали у мефрау Фейч по три часа в день, в перерыве, ровно через полтора часа, она угощала нас на кухне чаем – всегда одного и того же сорта и с одинаковым печеньем. Как-то раз во время чаепития она, улыбаясь, произнесла:

– Ну вот, оказывается, не так уж и страшно иметь русских на своей кухне. Гораздо лучше, чем першинги в саду.

Мы с Кириллом недоуменно переглянулись, так как не очень поняли, что она имела в виду. Как выяснилось впоследствии, мефрау Фейч пыталась таким образом пошутить. Оказывается, у голландцев существовала поговорка: «Лучше першинги в саду, чем русские на кухне».

Однажды во время нашей уборки в ее доме вдруг вспыхнул пожар. Видимо, воспламенилась старая проводка на третьем этаже. Мы вместе с ней выскочили на улицу. Пожарные приехали достаточно быстро. Мефрау Фейч просто поразила нас своей потрясающей выдержкой. Она с совершенно невозмутимым видом стояла на противоположной стороне улицы, у канала, и, сложив на груди руки, наблюдала, как в окнах ее дома полыхает огонь. После того как пожар потушили, она спокойно и с достоинством вошла в дом, расплатилась с нами за работу и назначила новую встречу для того, чтобы привести в порядок пострадавший третий этаж.

Несмотря на преклонный возраст имелся у мефрау Фейч и близкий друг мужского пола, некий датчанин мистер Нильсон, с которым она регулярно отправлялась в отпуск на Мадеру. Частенько он посещал ее и в Амстердаме. Запомнилась мне забавная сценка с его участием. Как раз во время его приезда мефрау Фейч вдруг обнаружила в миниатюрном прудике своего сада достаточно крупную мертвую птицу. Тогда внезапно и как-то совсем не вовремя нагрянули заморозки, возможно это и явилось причиной ее гибели. В день, предназначенный для экстра работы, Кириллу было велено вытащить трупик каким-то специально подобранным для этого задания крюком. Мистер Нильсон, внимательно наблюдавший за его действиями, стоя у дверей в сад, вдруг скорчил брезгливую физиономию и с омерзением произнес:

– Беее…. Ай донт лааайк ит… – и быстрым шагом удалился в свою комнату.

Во время своих посещений Амстердама он неизменно останавливался в комнате для гостей на третьем этаже дома. Трудно предположить, посещал ли он по ночам мефрау Фейч в ее роскошной просторной спальне на втором этаже… история об этом умалчивает. Но однажды, уже на пятом году моей работы, за чаем она неожиданно разоткровенничалась и пожаловалась на то, что мистер Нильсон этой весной отказался ехать с ней на Мадеру, сославшись на неотложные дела, а недавно через общих знакомых она узнала, что он находится там с другой вдовой… Вид у нее при этом был очень оскорбленный и расстроенный. Видимо, только дружбой их отношения все-таки не ограничивались.

У мефрау Фейч я проработала в общей сложности больше пяти лет. Даже тогда, когда я уже нашла работу в туристическом агентстве и отказалась от всех своих уборок, она никак не хотела меня отпускать. Я приводила к ней несколько русских девушек – претенденток на свое место, работала вместе с ними, подробно объясняя и показывая, что и как нужно делать в ее доме, но все мои старания были напрасны. Мефрау Фейч безжалостно отвергала всех предложенных ей кандидаток, упрямилась и никого не хотела брать вместо меня… Так продолжалось пару месяцев. Приятно, конечно, было почувствовать себя незаменимой, но мне приходилось два раза в неделю по вечерам после своей основной работы садиться на велосипед и колесить в другой конец города убирать дом капризной мефрау. В конце концов пришлось проявить жесткость и объявить, что работать у нее я больше не смогу.

Среди наших клиентов были очень разные люди: по пятницам – разведенная молодая голландка с двумя детьми, забирать которых из школы также входило в наши обязанности. По вторникам – англичанка средних лет, преподававшая свой родной язык в амстердамском университете, в доме ее жила чудесная умнейшая старая собака, лабрадор по кличке Шеба. По средам – молодая пара голландцев, с которыми мы даже пытались дружить и пару раз приглашали к себе на ужин. По четвергам, после экстра работы в доме мефрау Фейч, – очень ленивая молодая голландка, в квартире которой всегда был страшный беспорядок, разбросанная где попало одежда и полная раковина грязной посуды… Каждый день разные дома, связки ключей от которых висели на специально вбитых в стенку гвоздиках. Каждая связка – с биркой своего цвета и закрепленной в ней плотной бумажкой с именем клиентов.

На работу мы всегда ездили на велосипедах, которые менялись у нас как перчатки. Дело в том, что кража и последующая продажа этого наиболее распространенного в Голландии средства передвижения была самым выгодным бизнесом в среде местных наркоманов. Первый наш велосипед, ту самую горячо любимую красную «Каму», привезенную из Москвы, украли спустя три месяца после приезда. Тогда мы пережили это как страшную трагедию, но постепенно привыкли к тому, что никогда нельзя быть полностью уверенными в том, что пристегнутый вечером на улице перед домом очередной, купленный у наркомана за 15 гульденов велосипед, не исчезнет утром со своего места. Наркоманы были очень изощренными и умели вскрывать почти любые велосипедные замки.

На одну из уборок я ездила даже за пределы города. Амстердам плавно переходил в очаровательный соседний городок под названием Амстелвейн. Дорога на велосипеде занимала чуть больше получаса. По причине экономии мне даже в голову не приходило, что иногда, в плохую погоду, можно было бы в виде исключения воспользоваться и общественным транспортом. У меня имелась специальная накидка для дождя и даже резиновые чехлы на ботинки. Конечно, особого удовольствия поездка на велосипеде под дождем, особенно в холодную погоду, не доставляла, но я не жаловалась, иногда только, возвращаясь вечером в ненастную погоду с работы, с завистью заглядывала в освещенные мягким светом окна многочисленных расположенных вдоль дороги ресторанчиков и кафе, где в тепле и уюте сидели, как мне казалось, очень счастливые и благополучные, улыбающиеся люди, держа в руках бокал вина и что-то рассказывая собеседнику напротив.

Уборками были заняты все дни недели кроме выходных. Мы зарабатывали достаточно, чтобы оплатить жилье, прокормить себя и даже отложить кое-какие деньги. На эти отложенные деньги я покупала всякие вкусности, игрушки и одежду для сына, добавляла к ним вещи, найденные для него в контейнерах Армии спасения, собирала посылочки и время от времени с оказией отправляла в Москву.

Вроде бы финансовая проблема была решена, но оставалась проблема юридическая. Наш официальный статус в Голландии был несколько зыбким – в паспортах стоял штамп с запросом о виде на жительство, полученный несколько месяцев назад

С тех пор в ситуации с продвижением проекта мало что изменилось. Фирма должна была запросить деньги на производство фильма в голландском фильмофонде, куда можно было направить запрос только раз в полгода. Кирилл периодически встречался с директрисой фирмы и они обсуждали вопросы, связанные с предстоящими сьемками. А когда она вдруг предложила внести кое-какие изменения в сценарий, Кирилл вспылил и заявил, что не стоит ей лезть туда, в чем она ровным счетом ничего не смыслит, и в сценарии он менять ничего не собирается. Директриса, видимо, обиделась и решила изменить свои планы. В результате стало совершенно ясно, что на идее с фильмом можно поставить большой жирный крест, и вид на жительство таким способом нам получить не удастся. Скорее всего, очень скоро нам придет ответ с отказом.

Снова начались разговоры о том, что единственный способ остаться на Западе – это начать отношения с голландскими партнерами. И не только разговоры… Скоро я начала замечать, что Кирилл стал где-то задерживаться по вечерам. В то время на одной из выставок, которые мы частенько тогда посещали, мы познакомились с очень приятным русским парнем, художником, и я поначалу думала, что Кирилл проводит время с ним. Но однажды он не пришел ночевать… После совершенно бессонной ночи я отправилась на уборку к мефрау Фейч одна. Кирилл появился там с опозданием на полтора часа, такой чужой и холодный, и торжественно объявил, что у него начались отношения с голландской девушкой….

Что было потом, даже не хочется вспоминать. Трудно себе представить, что я это пережила. Бессонные ночи, когда Кирилл оставался у своей новой подруги, а я – одна… совершенно одна в чужой стране, на матрасе в маленькой чердачной комнатушке, где даже пореветь как следует позволить себе не могла, потому что за тонкой фанерной стенкой спали такие же квартиранты, как и я.

Чувство вселенского одиночества и ощущение того, что тебя предал самый близкий, родной и важный для тебя человек… До сих пор предрассветный щебет птиц вызывает у меня болезненный спазм в груди… Это было самое тяжелое время суток. Подходящая к концу бессонная ночь, распухшие от слез глаза, нездоровый стук сердца, состояние полного бессилия и нежелания жить… и все же несмотря ни на что начинается новый день… и вот уже совсем скоро нужно вставать, одеваться и отправляться на очередную уборку…

Возникала ли у меня тогда мысль вернуться обратно в Россию? Может быть и да, но я не подпускала ее близко. Почему-то мне казалось, что я вернусь в Москву жалким, во всем потерпевшим поражение человеком, настоящей неудачницей… а этого я допустить не могла. Как машина я продолжала ходить на уборки, на большинство из них уже одна, к тому времени Кирилл появлялся на работе крайне редко.

Как я все это выдержала? Бессонные ночи, тяжелая ежедневная физическая работа, невыносимые душевные терзания… То, что я весила тогда 48 килограммов при росте 173, говорит о многом. Минимальные количества пищи, которые мне с трудом удавалось в себя запихнуть, совершенно не удерживались в желудке. Стоило выпить на работе немного крепкого чая для того, чтобы хоть немного взбодриться, как тут же приходилось бежать в туалет, чтобы с мучительными спазмами извергнуть выпитое наружу… Джинсы с меня буквально падали, и даже Кирилл, который всегда предпочитал худых женщин и постоянно повторял, что мне неплохо было бы «подсушиться», заметил как-то, что у меня стала тощая задница.

В таком плачевном состоянии меня однажды случайно встретила на улице Инга. В тот день после очередной уборки я понуро брела по парку, держась, по ее выражению, за велосипед, который везла рядом. Инга привела меня тогда к себе, долго расспрашивала, пыталась успокоить и хоть чем-то накормить…

Да… это был настоящий ад. Но ведь я тогда прошла через него, выжила, было у меня уже в жизни такое! Значит и сейчас смогу. Ведь тогда все было гораздо хуже! Я жила на чердаке, полулегально, у меня не было нормальной работы, почти не было друзей, одна Инга, занятая своими проблемами – они с Виктором точно так же выживали в то время… Правда, роман Кирилла продлился недолго, всего пару месяцев, и он вернулся в конце концов ко мне. Его новая голландская подруга, видимо, быстро поняла, с кем имеет дело. Голландские женщины совсем другие… Они себя ценить умеют и жертвовать собой, как мы, русские, ни за что не станут. Хотя нет… не совсем так. Бывают, конечно, и исключения…

Пару месяцев назад по совету своего психотерапевта я записалась в группу само- и взаимопомощи для зависимых от любви женщин, которая работала по тому же принципу 12 шагов, что и группы анонимных алкоголиков. Если дословно перевести с голландского, название ее звучало как «женщины, зависимые от отношений». И все посещавшие еженедельные собрания женщины были точно такие же, как я – с синдромом ММ. И почти все они были голландки!

Правда, здесь синдром любовной зависимости именем Мерилин не назывался. И настольной книгой в группе была другая, написанная американским психологом по имени Робин Норвуд. Книга называлась «Женщины, которые любят слишком сильно». Название было другим, но содержание почти идентичным, с описанием тех же самых симптомов. Одна из глав книги зачитывалась вслух на каждом собрании, так же как и подробное толкование очередного шага из двенадцати, описанное в своеобразной методичке, маленькой черной книжечке, которую я получила после посещения четвертого занятия. В коллективном чтении по очереди принимали участие все женщины, пришедшие на собрание. После этого каждой из них предоставлялась возможность высказаться.

Откровения зависимых от любви женщин, все без исключения, звучали очень и очень знакомо, и я полностью узнавала в этих рассказах себя. Сначала я не понимала, в чем, собственно, смысл подобных сходок, и чем эта группа может быть мне полезна? Ну хорошо, приходишь туда, садишься, выслушиваешь, как ноют твои подруги по несчастью, все по порядку, прерывать никого нельзя и комментарии тоже исключены. Когда до тебя доходит очередь, ноешь сама. Многие пускают слезы, коробка с бумажными салфетками всегда на столе. Все это было похоже на групповое самоистязание… И что? Точно так же я могла бы и подружке в жилетку поплакаться… Но все же через какое-то время я начала четко понимать и чувствовать, что метод действительно работает! И работает именно потому, что женщины в группе, все без исключения, точно такие же, как и я. А когда наблюдаешь реакции и эмоции, которые являются зеркальным отражением твоих собственных, но со стороны, гораздо легче осознать абсурдность подобных переживаний…

При своем первом посещении группы, я была очень удивлена тем, что все пришедшие в тот день на собрание женщины совершенно спокойно и без всякого удивления отнеслись к рассказу о моей трагической истории и сопутствующих душевных терзаниях, и только молча сочувственно кивали и подавали мне бумажные салфетки, чтобы вытереть слезы, которые потоком лились по моему лицу.

С таким абсолютным пониманием я столкнулась впервые… Все подруги, например, не в силах были понять моих переживаний, действий или, наоборот, бездействия… У них просто в голове не укладывалось, как можно так себя не уважать, так унижаться и страдать из-за подобного ничтожества, как мой нарцисс Виталик. Ну понятно, они-то ведь нормальные… а здесь все точно такие же, как я, с синдромом, или были такие же, потому что многие сюда не первый год ходят, как выяснилось, и, вероятно, уже несколько продвинулись на пути к выздоровлению…

И как подтверждение моим мыслям женщина, исполнявшая в тот день роль председателя, видимо, уже достаточно продвинутая, в свою очередь совершенно спокойно, с улыбкой рассказала о том, что вчера сама положила конец многолетним мучительным отношениям со своим партнером. Такое мужественное решение и столь спокойное отношение к подобному событию представлялось мне пока абсолютной фантастикой.

Но что особенно меня удивило, так это то, что все без исключения женщины, посещавшие группу, были крайне привлекательными, очень неглупыми, большинство из них – хорошо образованными, состоявшимися и полностью себя обеспечивающими. И несмотря на это регулярно попадали в страшную зависимость от, как правило, совершенных ничтожеств мужского пола – алкоголиков, психопатов, бездельников, альфонсов, моральных уродов… Откуда же у этих умниц и красавиц такая жуткая неуверенность в себе в отношениях с противоположным полом?

По правилам группы в случае появления новенькой обязательно зачитывалось вступительное слово, которое вкратце объясняло суть синдрома. Слушая зачитываемый текст, я снова не смогла удержаться от слез… Как же все это было узнаваемо… Хоть я и была уже немного подготовлена книгой «Синдром ММ», но все же… Да, конечно, причина всему лежит в детстве – нездоровые отношения в семье, а именно – недостаток понимания, тепла и любви родителей либо одного из родителей. В моем случае это, видимо, отношения с отцом…