Читать книгу На круги своя - Ольга Сергеева - Страница 1

Единственное, в чём она была уверена – так это в том, что её зовут Маша, и что ей чертовски плохо. Наверное, не может быть хорошо, когда ты сидишь на клочке пористого, серого снега в какой-то подворотне, а твоя голова пульсирует от боли. Она приложила руку к затылку и охнула. Подбородок свело от гадкого чувства, её вырвало. Закружилась голова. «Только бы не упасть в собственную рвоту», – пронеслось у неё в голове отчаянное.

– Мария! Что случилось? – она с трудом повернулась в сторону голоса. Мушки, истерично мелькающие перед глазами, мешали разглядеть подбегающего к ней мужчину, его голос звучал взволнованно.

– Господь всемогущий! Что произошло? – этот вопрос Маша тоже проигнорировала. Во-первых, она полагала, что её вид был красноречивее любых слов. Во-вторых, она сама не знала.

Мужчина подхватил её под мышки и поднял на ноги. Идея была паршивая. Колени у Маши подогнулись, и она практически обвисла в руках своего спасителя. Вдобавок ко всему, сердце забилось где-то в горле, совершая примерно миллион ударов в минуту.

Мужчина с некоторым усилием подхватил её на руки и пошёл в неизвестном ей направлении. Маша смогла, наконец, прогнать назойливых мушек и вгляделась в его лицо. Тонкие, почти изящные черты. Чёрные волосы, густые брови. Красивый. И незнакомый.

– Кто вы? – спросила она.

– В каком плане, кто я? – он даже споткнулся, от чего Маша подпрыгнула на его руках. Боль, вспыхнувшая в голове, заставила её зашипеть.

– Прости, прости, – торопливо сказал мужчина, его дыхание сбилось, – сейчас, до машины немного осталось.

Буквально через несколько шагов они дошли. Он осторожно помог ей забраться внутрь, сам устроился на водительском сидении и завёл двигатель. Заработала печка, обдавая Машу теплом. Она вздрогнула, только сейчас поняв, как замёрзла. Мужчина не отрывал от неё встревоженного взгляда.

– Мы знакомы? – нахмурилась Маша.

– Я – Даниил, – он сглотнул, – а ты меня разве не помнишь?

Она вгляделась в его лицо. Ничего внутри не отозвалось. Она покачала головой и тотчас же об этом пожалела – боль, мушки и звёзды вернулись к ней, прихватив с собой тошноту.

– Мария, – его голос звучал нерешительно, – ты что вообще помнишь? Какое сегодня число?

В голове было пусто. Маша перевела на Даниила взгляд, полный ужаса.

– Я, кажется… Кажется, я не знаю.

Он начал нервно стучать пальцами по рулю.

– Что-то случилось – на тебя, видимо, напали. Нет сумки, украшений – хотя я, конечно, не видел, в чём ты вышла из дома…

– Мы что, живём вместе? – она бы смутилась, если бы не было так плохо.

– Мы… что? – Даниил неловко потёр шею, – Мы… да. Да, живём вместе.

– Встречаемся?

Он странно посмотрел на неё, будто собираясь с мыслями. Потом медленно, выговаривая каждый слог, произнёс:

– Ты – моя жена.

Маша на секунду прикрыла веки, с трудом разлепив их обратно. Ситуация категорически отказывалась поддаваться анализу.

– Я тебя не помню, – сообщила она Даниилу.

– Это ничего, – он наклонился, чтобы пристегнуть её ремнём безопасности, – мы сейчас поедем в больницу, и там тебе обязательно помогут.

Она кивнула и откинулась на спинку сиденья. Ей было настолько плохо, что она не могла сомневаться и испытывала некоторое безразличие к тому, что будет дальше. Машина тронулась и, попетляв между жилых домов, выехала на улицу. Под ровный гул мотора Маша отключилась.

Когда она открыла глаза, они въезжали в незнакомый двор. Казалось, ей стало ещё хуже. Головная боль, вязкая, как кипящая манная каша, никуда не делась, как и тошнота. В глазах двоилось, и Маша с трудом соображала, что происходит. Она слышала, как стих двигатель машины, хлопнула водительская дверь. Её обдало холодом – Даниил подхватил её на руки и вытащил из машины.

– Мы… в больнице? – непослушными губами прошептала она.

– Не пугай меня, – выдохнул он, – мы только что там были.

Маша прикрыла глаза. Мысли разбегались от неё во все стороны. Даниил занёс её в дом, в квартиру, в незнакомую спальню – хотя она всё равно не могла её как следует разглядеть. Едва оказавшись в постели, она заснула.

Проснулась она, по ощущениям, спустя несколько часов. Откуда-то из соседней комнаты раздавались голоса. Один из них тихий, спокойный принадлежал Даниилу, а второй – женщине. Она разговаривала на повышенных тонах, видимо, этим разбудив Машу.

– Ты чёртов идиот!

– Не разговаривай так со мной.

– Зачем обещать то, чего ты не можешь выполнить?

– Успокойся, не разбуди её.

– Да плевала я!

– Анна, – в его голосе послышалась угроза, – я начинаю терять терпение.

– Что ты говоришь! Выгонишь меня – кто тебе тогда поможет?

– Ты незаменима.

Несколько секунд была тишина.

– Зачем ты это сделал? – совсем другим тоном, с надрывом спросила Анна.

– Она моя жена.

– А что насчёт того, что ты говорил мне?

– Обстоятельства изменились.

– Господи, я не могу больше это слушать.

Послышался какая-то возня, голоса стали еле слышны. Маша прислушивалась к звукам, но скоро её снова утянуло во тьму.

***

Утром Маша выяснила, что белый свет ей не мил. Точнее, вообще любой свет. Солнце проникало сквозь лёгкий тюль и светило ей прямо в глаза, отчего они начали слезиться. Простонав что-то невразумительное, Маша закрыла лицо руками.

– Проснулась, любимая? – над ней склонился Даниил, – Что такое? Свет?

Услышав, что шторы закрылись, Маша осторожно отняла руки от лица. Муж присел на кровать и погладил её ногу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как человек, который хочет в туалет, – призналась она, осторожно садясь. Одеяло соскользнуло вниз, и она поняла, что была в одном белье.

– Я взял на себя смелость тебя раздеть, – Даниил вежливо отвёл глаза в сторону, – сейчас принесу тебе халат.

Маша натянула одеяло обратно на грудь и оглядела комнату. Это была небольшая, абсолютно обычная спальня. В центре, как водится, стояла кровать с двумя тумбочками. Напротив – комод. Маша устало всматривалась в обстановку, сквозь головную боль понимая, что не узнаёт ровным счётом ничего. Вернулся Даниил с тоненьким шёлковым халатиком в руках. Она накинула его на плечи и осторожно, опираясь на его руку, встала. Голова всё так же кружилась, мутило. Даниил проводил её до ванной и хотел зайти с ней внутрь, но она отказалась. Одной рукой вцепившись в край раковины, Маша кое-как умылась. В зеркале отражалась бледная, растерянная молодая женщина. Под глазами – тени, длинные светлые волосы всклочены. Она осторожно ощупала затылок, морщась от боли. По ощущениям там, под спутанными волосами, была огромная гематома, но не было ни крови, ни перелома. Кое-как приведя себя в порядок, она вышла из ванной.

– Почему меня не оставили в больнице? – спросила она, когда Даниил подхватил её под локоток.

– Думаю, не было необходимости.

– Что сказал врач? Я вообще не помню, как мы там были… – Маша с облегчением вернулась в кровать, уложила голову на подушку.

– Такое бывает, – Даниил снова присел рядом, – у тебя сотрясение мозга. И, как следствие, небольшая амнезия.

– Небольшая, – прошептала Маша, рассматривая звёзды, скачущие перед глазами, – я даже тебя не помню. Я даже не знаю, сколько мне лет…

– Да, врачу ты тоже не смогла ответить на эти вопросы, – Даниил потёр шею, – но я могу. Тебе двадцать восемь. Мы с тобой женаты почти пять лет.

– Прекрасно, – прошептала Маша, чувствуя, что снова проваливается в сон, – пять лет…

– Отдыхай, любимая, набирайся сил, – Даниил склонился и оставил нежный поцелуй на её щеке, – моя жена должна быть здоровой.

***

В дурацком, полусонном состоянии, Маша провела несколько дней – сколько точно, она сказать не могла, потому что для неё всё слилось в единое тошнотворно-мутное пятно. Она только знала из рассказов мужа, что был март 2018 года, и одно только это знание довело её до слёз – воспоминания обрывались где-то в 2007, когда она была в выпускном классе. Вот она стоит с подругой Алёнкой в арке недалеко от школы и осуждающе смотрит, как та затягивается вонючей сигаретой, вот думает, где отмечать Новый год, а дальше – пустота. Не то чтобы она чувствовала себя школьницей – да и отражение в зеркале не давало впасть в сладостный делирий – просто она очень смутно представляла, чем занималась последние одиннадцать лет.

Вдобавок, ей постоянно снился один и тот же сон: будто бы она была в небольшой уютной комнате, сидела на коленях у светловолосого красавца, и знала, как во сне бывает, что на улице мороз и вьюга. Внутри же этой комнаты, на руках у этого человека, ей было тепло и уютно. Она тщетно пыталась вспомнить лицо мужчины из сна – оно расплывалось, ускользало от неё, оставляя в памяти только образ: светлый, нежный, откровенный. И она точно могла сказать, что это был не Даниил.

Муж не отходил от неё ни на минуту. Это радовало – ей было плохо, ей было тревожно, она постоянно путалась в днях, переспрашивала одно и то же. Он рассказал, что на неё, по всей видимости, напали грабители и стукнули по голове чем-то тяжёлым, что у неё украли сумку с паспортом, деньгами, ключами… Хорошо, что Даниил в тот вечер шёл ей навстречу.

Он предвосхищал все её желания, ухаживал за ней. Муж помогал ей добираться до ванной комнаты, приносил еду прямо в кровать, рассказывал об их жизни, но совсем немного. «Не хочу, чтобы у тебя появились ложные воспоминания», – грустно говорил он. А Маша хотела, чтобы уже появились хоть какие-то. Когда он принёс ей их свадебную фотографию в рамке, она выронила её из рук и снова горько заплакала, не узнав ни платья, ни места, где их сфотографировали.

Даниил старался отвлечь её от грустных мыслей.

– Хочешь, я тебе почитаю? – предложил он одним томительным вечером, держа в руках небольшой томик – самой ей, по предписанию врача, нельзя было ни читать, ни смотреть телевизор, – мой любимый поэт.

Маша натянуто улыбнулась, изобразив заинтересованность – она не помнила, чтобы была особой любительницей стихов. Но, судя по всему, полагаться на память ей и не стоило.

Даниил устроился на стуле около комода, где стояла лампа с её прикроватной тумбы – Маша всё ещё плохо переносила свет. Он откашлялся.

О тех мгновеньях позабудешь ты?

В тени Любви мы их похоронили,

Чтоб милых тел, не отданных могиле,

Касались только листья и цветы.

В цветах – отрада, что давно мертва,

В листве – надежда, что угаснет вскоре.

Забыть мгновенья, что погребены?

Но смутный ум раскаяньем томится,

Но память сердцу тягостней гробницы,

Но суд вершат непрошеные сны,

Шепча зловещие слова:

«Минувшая отрада – горе!» 1

С его последним словом в комнате повисла тишина. Не уютная, полная раздумий, а плотная, давящая, пропитанная насквозь невысказанным упрёком и болью. Было в этой тишине ещё кое-что. Тоска. Отчаяние женщины, не узнающей голос собственного мужа.

Удивительное чувство – ты знаешь, кем является этот человек, ты видишь, как шевелятся его губы, как кончик изящного носа поднимается вверх и вниз, в такт словам, как с каждой строчкой разглаживается морщинка между его бровей, но тембр, интонации – ничто не вызывает в душе отклика. Ни трепета, ни узнавания.

– Ты побледнела, – Даниил заложил пальцем страницу и прикрыл томик, – тебе нехорошо?

Маша тяжело сглотнула, не в силах отвести от него распахнутых глаз. Горькое, гадкое чувство вины царапало горло. Он столько для неё делал – откликался на малейший зов, кормил, прикладывал компрессы ко лбу, развлекал. А она не могла его вспомнить. Для неё он оставался, фактически, незнакомцем.

Даниил положил томик стихов на тумбочку, присел на край кровати.

– Что такое? – он заботливо поправил ей одеяло, – Ты хочешь чего-то?

Маша покачала головой.

– Расскажи мне что-нибудь о нас, – попросила она, – как мы познакомились, например.

Даниил слегка задумался, лёгкая улыбка тронула его красиво очерченный рот.

– Могу рассказать, как я понял, что влюбился в тебя.

– Прямо влюбился?

– Именно! Мы пересекались с тобой и до этого, но однажды мне показалось, что я увидел тебя настоящую… Я тогда шёл по каким-то скучным делам. Был март, как и сейчас, ветреный и непостоянный. Ты шла мне навстречу – распахнутая куртка, волосы заплетены в косу – вся погружённая в собственные мысли. Ты морщила нос и совсем не смотрела под ноги. Наступив из-за этого в лужу, ты не рассердилась, не была раздосадована, только посмотрела на промокшие ботинки и развела руками, мол: «вот, какая я неуклюжая». Я тогда решил, что ты – не такая, как остальные. Ты чище, лучше, светлее…

– Ты рассказываешь это, как сказку, – тихо сказала Маша.

– Для меня это и было в какой-то мере сказкой, – Даниил грустно улыбнулся, – и, как водится, судьба нас потом развела. У меня был очень непростой период.

Он свёл густые брови на переносице, будто ему было неприятно вспоминать о том времени. Маша осторожно дотянулась до его руки.

– Поделишься?

– Да нечем делиться, – он горько усмехнулся, – я пробовал жить на полную катушку, понимаешь? Пробовал всё, что мне запрещали родители.

– Ты имеешь в виду…

– Да. Алкоголь, вещества, вечеринки, – он поморщился от отвращения к самому себе и поспешил оправдаться, – но ты не думай обо мне плохо, Мария! Я зря, наверное, тебе это рассказываю, ты сейчас очень впечатлительна…

– Нет, что ты, я хочу узнать тебя, – Маша уселась повыше, отпустив его руку, и уточнила, – узнать заново.

Он поймал её взгляд, полный сопереживания, и его лицо слегка расслабилось.

– Всё это в прошлом. Я тогда был глуп – отрывался за отрочество, проведённое в музыкальной школе и на танцевальных тренировках.

– Ты занимался танцами? – Маша теперь увидела то, на что не обращала внимания раньше: плавность его движений и осанка намекали на спортивное прошлое.

– Да, – он сделал неопределённое движение рукой, – мама говорила, что у нас дворянские корни, которым нужно соответствовать. Но я, конечно же, тогда совсем не хотел тратить время на образование. На меня ужасно давили запреты.

История Даниила не была удивительной – подростки, получившие строгое воспитание, часто срывались впоследствии, – но у самой Маши никогда не было желания бунтовать. Она была очень послушным ребёнком – делала всё, чтобы угодить матери. Только вот это не помогло.

В день, когда мама ушла, родители не ругались. Мать спокойно ходила по квартире, собирала вещи, как если бы не происходило ничего особенного. Шуршала одеждой, гремела ящиками. Маше даже показалось, что в какой-то момент мама начала напевать себе что-то под нос, но она не была уверена точно. Маша была в своей комнате, делала вид, что учит уроки, а сама невидящим взором смотрела в тетрадь, автоматически выводя каракули на полях, и слушала, слушала, слушала… Вот мама открывает очередной шкаф, складывает какие-то вещи, перебирает банки, бормочет под нос. Скрип дверки, значит, здесь она закончила. Маша подумала, что всё она, конечно, не заберёт. Квартира была пропитана ею, на каждой полке, в каждом углу, казалось, был след её пребывания. Этот след было не стереть, не вытравить. Мать продолжала собирать вещи. Сколько ещё осталось шкафов? Сколько ещё осталось часов? Минут? Она уйдёт и всё. Маша точно знала, что всё.

Конечно, она оказалась права. Конечно, она не была этому рада. Отец ещё виделся с матерью, на суде, а вот Маша – больше никогда. Даже во сне, бесконечно возвращаясь в эту квартиру, она не искала там мать, она искала там её вещи, искала там своё детство…

Мать ушла не оглянувшись, сжигая за собой мосты. Отец был раздавлен, потерян, он даже не пытался скрыть своего горя.

Хотя бы это Маша помнила. Ей тогда было пятнадцать лет. «Зато это сблизило нас с отцом… Отец…». Озарённая внезапной мыслью, она подняла глаза на мужа.

– Даниил, а как же папа? – выдохнула она, – Ты сказал ему, что со мной случилось? Он, наверное, жутко волнуется!

Даниил как-то странно сморщился.

– Мария, у вас всё сложно, – нехотя сказал он, – вы не общаетесь.

– Не может быть, – не поверила Маша, – но почему?

– Так бывает, что дети становятся обузой, – Даниил посмотрел на неё с сочувствием, – но ты не должна волноваться об этом. Это дело давнее.

Маша молчала, чувствуя, как в душе поднимается горькая обида. Она поверила Даниилу – в глубине души, она всегда ждала момента, когда и отец поймёт, что она ему не нужна. Но, всё равно, было больно. Возможно, в прошлом она уже научилась с этим жить, но сейчас этот путь начался для неё заново.