Читать книгу На круги своя - Ольга Сергеева - Страница 6

– Екатерина Игоревна, ну отпустите меня, пожалуйста, я отработаю потом без выходных!

Женщина, названная Екатериной Игоревной, безразлично взглянула на молоденькую медсестру, стоящую перед ней. День ещё только начался, но уже, как обычно, все от неё что-то хотели. Это было обычным делом – она заведовала отделением неврологии в городской больнице, и хотели от неё всегда и все – начальство, персонал, пациенты. Другого человека такое давление могло сломать – но не её. Нервы – канаты, характер – кремень, сердце – камень.

Екатерина Игоревна отложила в сторону ручку и подперла подбородок рукой.

– Ну?

– Что "ну"? – растерялась медсестра.

– Жду полную трагизма историю, из-за которой я должна тебя завтра отпустить.

– У меня бабушка умерла, – прошептала девушка.

– У тебя их сколько? Мне кажется, эта уже четвёртая. Либо одна и та же периодически воскресает.

Медсестра густо покраснела.

– У вас… х… хорошая память, – заикаясь выговорила она.

– Не жалуюсь, – фыркнула Екатерина Игоревна, – а вот тебе хочу задать вопрос – ты что, в детском саду? Или в школе?

– Не поняла…

– Глупые отговорки, прогулы, опоздания – мне кажется, ты считаешь, что тебе всё сойдёт с рук – пожурят и отпустят. Но нет. Я предупреждаю: вопрос о твоём увольнении открыт.

– Жёстко ты её, Катерина – в дверь, пропустив плачущую девицу, заглянул давний приятель и коллега Катерины, Михаил Петрович. Он заведовал детской урологией, и причина, по которой он к ней пришёл, могла быть только одна.

– Да ладно, – она приветственно махнула рукой, – чисто случайно услышала вчера, что она хочет попасть на какой-то концерт, не знает, как слинять… Да не важно, это, садись. Что-то случилось?

Михаил Петрович зашёл в кабинет и грузно опустился на стул.

– Пока добрался до твоего отделения, взопрел, – сообщил он ей, отдуваясь.

– И что же заставило тебя идти ко мне так далеко? – улыбнулась она, складывая руки на груди.

– Один деликатный вопрос, – он мялся, не зная как начать.

Катерина подняла брови, краем сознания понимая, что её опасения оправдываются.

– Я, откровенно говоря, пришёл к тебе, как к матери…

– Ну? – поторопила она его.

– В общем, сына твоего я отправил в принудительный отпуск.

Катерина поджала губы. Что ж, это было ожидаемо.

– Всё так плохо? – ровным голосом спросила она, под столом сжимая руки до белых костяшек.

Михаил Петрович поморщился, словно ему совсем не хотелось об этом говорить.

– Думаю, ему нужна какая-то помощь. Прости.

– Ничего, – Катерина на секунду прикрыла глаза, – давно пора было вмешаться.

– Ситуация неоднозначная.

– Да, – согласилась она, – я не хотела лезть.

– Понимаю, – он поднялся, – я, пожалуй, пойду?

Она была намного младше его – всего сорок девять, да и занимала руководящую должность не так долго, как он, но что-то было в её осанке, взгляде тёмных глаз, что заставляло его нервничать и отпрашиваться.

– Да, конечно, – она слегка подняла уголки губ и тихо добавила, – спасибо.

Когда он, наконец, покинул её кабинет, она закрылась на замок. Подойдя к окну, распахнула старую, деревянную раму и сделала глубокий вдох. Морозный ещё мартовский воздух немного прояснил сознание. Вот она, её ахиллесова пята – дорогой сыночек. Рукой Катерина дотянулась до кармана, достала пачку сигарет, закурила. Нельзя было, конечно, курить в отделении, но не зря же она рвала жилы ради этой должности!

Она горько усмехнулась своим мыслям. Конечно, именно для того, чтобы как маленькая девочка запираться и паниковать. «Вот тебе и нервы-канаты, тьфу».

Нужно было сразу бежать к сыну – как только всё это произошло. Но она ограничилась телефонным звонком – посоветовала собраться и верить в лучшее. Какая же банальщина. Но что она может сказать человеку в такой ситуации? Пусть даже и самому близкому. Конечно, всё наладится, так или иначе.

Когда ей было тридцать – как ему сейчас, она уже два года как осталась без мужа. Всегда всё делала раньше всех – вышла замуж, родила, овдовела. Но справилась, наладила жизнь, вырастила хорошего, приятного человека. Ей не в чем было себя упрекнуть. Кроме одного. Но о той истории она сейчас думать не будет.

Сигарета привычно тлела в руках, никотин активизировал синапсы в мозгу, прочищал мысли. Уж она-то знала, как работают людские мозги. Только вот найти в своём собственном органе участки, отвечающие за эмпатию, было тяжело. Но она это сделает. В конце концов, она мать. И она нужна своему ребёнку.

***

Конечно, она доработала до конца смены – сказала себе, что ответственная, но сама безумно боялась увидеть сына расклеившимся. Он всегда был таким весёлым, спокойным ребёнком – ноль хлопот. Идеальный вариант для вдовы-карьеристки. Когда погиб его отец, он стойко держался, только иногда она заставала его в странно-задумчивом настроении. Она так и не решилась с ним об этом поговорить – боялась увидеть его слëзы. Боялась, что он увидит её. Вроде бы, сын что-то обсуждал с дедом – еë отцом. По крайней мере, он не казался ей чересчур страдающим, и она разрешила себе больше не касаться этой темы.

К его дому она подъехала уже вечером. Вышла из машины, выкурила ещё одну нервную сигарету. Что там вообще делают заботливые матери? Наверное, нужно принести пирожки и супчик в стеклянной банке, но, на беду, она совершенно не умела готовить.

В итоге она звонила ему в дверь, обвешавшись пакетами из ближайшего супермаркета. Он долго не открывал – так долго, что она начала нервничать ещё больше.

Наконец, замок щёлкнул, и дверь открылась. Катерина зашла в тёмную прихожую.

– Мама? – по крайней мере, она смогла его удивить, не самая плохая эмоция.

– Привет, сынок, – спокойно сказала она, – возьмёшь сумки?

Годы тренировки характера дали плоды – её голос не дрогнул, она не бросилась к нему, не разрыдалась, не прижала к сердцу, к пышной материнской груди – хотя именно на эти шаги её и подталкивали какие-то гормоны, инстинкты, появившиеся в её теле много лет назад, вместе с его первым криком.

Он взял пакеты у неё из рук и понёс на кухню. Катерина, украдкой вытерев вспотевшие ладони о подкладку пальто, разделась и прошла вслед за ним.

– Пришла спасать меня? – сын горько усмехнулся, становясь у окна.

– А что, есть необходимость? – она цепким взором пробежалась по его фигуре. Он похудел, осунулся, под глазами залегли тени, – Выглядишь паршиво.

Он выдавил кривую улыбку и сжал пальцами переносицу.

– Спасибо на добром слове.

– Почему тебя отправили в отпуск? – Катерина перешла сразу к делу. И к плите – уж чайник она могла поставить.

Он молча вытянул руку – пальцы заметно дрожали.

– Дерьмо… – констатировала она, подходя к окну, – Я закурю?

Он открыл створку. Даже не ворчал, что она себя угробит гадкой привычкой, безучастно наблюдал, как она делает затяжку. От этого было ещё больше не по себе. Первобытная мать внутри неё кричала, что нужно оросить сыночка слезами, накормить, укутать, спеть колыбельную – сделать уже хоть что-то. Катерина тряхнула головой, отгоняя суматошные мысли. Сын прислонился к раме, прикрыл глаза.

– Не спишь совсем?

– Не сплю.

– Потому и тремор.

– Да.

Катерина докурила и щелчком пальцев отправила окурок в свободный полёт – получилось ловко – жаль, что не видел отец, у них было негласное соревнование – и вернулась к плите, где уже истерично свистел чайник.

– Тебе, конечно, чай, – она открыла ящик, вглядываясь в глубины, – а кофе есть у тебя?

– Есть, наверху стоит М…Машин, – он запнулся на её имени, сморщился, словно от боли.

«Вот он, твой шанс! Иди, обними его! Утешь, скажи, что всё будет хорошо», – билась в истерике внутренняя мать. Катерина упрямо сжала губы: «Нет, пускай его утешает чëртова жена! Пускай возвращается и делает то, что у неё прекрасно получается!»

Этого у невестки было не отнять. Маша была вся такая нежная, робкая, ласковая – психологи уж точно могли бы интересно обосновать, почему её сын выбрал в жёны такую женщину – полную противоположность его матери.

– Если ты думаешь, что я буду тебя жалеть, то ты ошибаешься, – помимо воли вырвалось у неё жесткое, – не время падать духом! Ещё не всё потеряно.

– Сообщи, когда время придёт, – мрачно буркнул сын, – потому что мне кажется, что если человек пропал почти две недели назад, то шансы найти его целым и невредимым стремятся к нулю.

– Тем не менее, мы ничего не знаем наверняка…

– Это и убивает, ты понимаешь? – он снова устало прикрыл глаза, – Если бы я знал хоть что-то…

Катерина молча наблюдала, как сын закрыл лицо подрагивающими ладонями, и ей казалось, что она могла его понять. Надежда – самое страшное чувство. Куда проще смириться с неизбежностью.

– Пойдём пить чай, – наконец, сказала она.

– Я не хочу.

– Просто. Выпей. Чёртов. Чай, – она терпеть не могла, когда дети спорят. Даже когда эти дети были на полголовы выше её. Особенно в последнем случае, – ты выпьешь чай, поешь, искупаешься, ляжешь в кровать. Утром встанешь, снова поешь, умоешься, возьмёшь книгу, сядешь в кресло. Будешь делать всё, что надо. Будешь делать вид, что делаешь. Будешь делать, пока не поверишь, что с этим можно жить.

Что-то в её голосе заставило его отнять руки от лица и посмотреть на неё. Глаза отца, черты отца – она будто не участвовала в его создании. Пожалуй, только волосы ему достались от Катерины. Волосы и стальная выдержка. Осталось лишь напомнить ему об этом.

– Тебе нужно как-то функционировать, – продолжила она, – не ради кого-то или чего-то, не вопреки. А просто так. Просто «потому что». На автомате.

Пафосное «уж я-то знаю, каково это» не сорвалось с её языка, но он и так всё понял. Возможно, увидел в её глазах, возможно, в чертах лица. А может быть, просто поверил.

И выпил с ней чëртов чай.

***

Катерина, в принципе, не любила детей. Её собственный сын был маленьким недолго и как-то незаметно. Она тогда была поглощена учёбой, работой, жизнью, и было совсем не до него. Она не успела проникнуться материнским трепетом, хотя порой вспоминала, какие у него были смешные, оттопыренные уши, и как она переживала, что они такими и останутся, как он, совсем маленький, сжимал губы, чтобы не расплакаться, или, подростком, кривился в ответ на её замечания. Она никогда не жила только для него, ни единого дня, но всегда жила рядом. Вот это самое «рядом» было, вообще, её материнским девизом – не вмешиваясь, не вовлекаясь, но присутствуя в жизни.

Как образованный человек, она знала о значимости материнской фигуры в жизни ребёнка и считала, что она вполне себе фигура. Возможно, плоховатая, но мать. Что ещё нужно было?

В общем, детей Катерина не любила и, например, внуков не ждала, хотя иногда ловила себя на мысли, что сын с женой были бы отличными родителями – куда лучше, чем была она. Один раз, когда она болела, ей приснилось, что она сидит в окружении малышей – смешных, косолапых, похожих на сына, похожих на невестку. Проснувшись, она ужаснулась этому бреду. Ну а сейчас стало понятно, что этому сбыться было не суждено. Только вот облегчения не последовало.

– Ну, я же хотел определённости, – сын издал нервный смешок в трубку, – в общем-то, просто ставлю тебя в известность. У неё всё, видимо, хорошо.

Катерина, конечно, хотела быть в курсе – Маша не была ей чужой – она очень тепло к ней относилась. По шкале Катерины это вообще было почти наивысшей степенью привязанности. Но врать себе она не стала – Маша ей не дочь. В ней даже не было выдающихся душевных качеств, которые она могла бы оценить – железной воли, стойкости, готовности идти напролом. Катерина снисходительно принимала невестку – сын её обожал, значит она была важна.

Теперь же Катерина, помимо злости и обиды за своего ребёнка, почувствовала слабый интерес – надо же, обвела всех вокруг пальца, притворялась невинной овечкой, а сама сбежала с другим – ну какая занятная дрянь! Будто в блеклом Машином портрете появились яркие пятна.

– Сынок, разве ты можешь быть уверен? – рот Катерины говорил разумные вещи, хотя в глубине души она уже заклеймила невестку позором, – Это же просто записка, мало ли кто её написал… Кто вообще пишет записки в наше время?

– Сейчас проверяют на подлинность, – Катерина по голосу слышала, что сын нахмурился, – но почерк её, и там написано о таких вещах, о которых знали только мы с ней… – сын закашлялся, – Ну, я даже рад, что так. Это же лучше, чем… что бы то ни было.

Катерина вслушивалась в фальшивую бодрость в голосе сына и чувствовала, как внутри неё что-то сжимается. Ни слова осуждения в сторону жены. Ни единого ругательства. Он рад. Рад, что она цела, что с ней всё в порядке. Такой уровень самоотверженности был ей недоступен. Катерина скоро с ним попрощалась, сославшись на работу и пообещав перезвонить вечером. Она действительно была в своём кабинете, но заниматься делами не спешила. Рука потянулась к пачке сигарет, но она себя остановила. Побарабанила пальцами по столу в нерешительности, снова взяла телефон.