Читать книгу Немецкая мечта - Ольга Шпакович - Страница 7

Как и предполагал Макар, машину с немецкими номерами пропускали везде. Я благополучно покинул территорию Германии, пролетел через Люксембург и въехал во Францию. Осознание, что я, советский парень, всю свою жизнь просидевший за железным занавесом, в течение нескольких часов на крутой машине перемахнул через территорию трёх государств, сносило крышу.

Дальше мой путь лежал вдоль границы Франции и Германии на юг. Я двигался по дорожным указателям. И, наконец, вот он – Страсбург, самый немецкий город Франции…

Каждый город – как человек, со своим характером. Каждый город – это свой уникальный мир. Когда я въехал в Страсбург, мне показалось, что я въехал в сказку. Фахверковые дома, в узнаваемом немецком архитектурном стиле, с перекрещенными балками на белых, розовых или золотисто-жёлтых стенах, показались мне вылитыми пряничными домиками из сказок братьев Гримм… Вазоны с пышными цветами, украшающие каменные набережные и мосты… Я не мог отказать себе в удовольствии пройти по пешеходным улочкам «маленькой Франции» – старейшего, сохранившего ещё дух средневековья, района города, мимо «пряничных домиков», от которых веяло уютом и бюргерским покоем. Казалось, что и жизнь в этих милых живописных домиках течёт неспешно на фоне вышитых салфеточек, безделушек и рождественских свечей… Оставив свою машину на одной из улочек, я отправился бродить по городу, подставляя лицо столь редкому в Германии солнцу. По дороге я зашёл в кафе, окна которого располагались над зеркальной гладью реки и, не зная, когда в следующий раз буду есть и что, решил побаловать себя от души – заказал тушёную свинину с квашеной капустой, а на десерт – кугель-шопф, кекс наподобие нашей ромовой бабы, нафаршированный изюмом, щедро пропитанный ромом и посыпанный сахарной пудрой. Обед мне безумно понравился. Мне казалось, что я в жизни не ел ничего вкуснее. Позднее я узнал, что Страсбург – самый знаменитый гастрономический регион Франции, изобилующий изысканными высококачественными продуктами. А самыми известными блюдами Эльзасской кухни как раз и являются квашеная капуста с печёным мясом и традиционный кугель-шопф, который в тот день я попробовал в сладком варианте, а позже наслаждался им солёным как оригинальной закуской к пиву.

После сытного и вкусного обеда я отправился дальше осматривать город. Ноги принесли меня в исторический центр Страсбурга – остров Гранд-Иль. И здесь меня ошеломил Нотр-Дам-де-Страсбург – грандиозный величественный готический собор, увенчанный остроконечной башней, самой высокой во Франции, как я узнал позже. Да простят меня поклонники легендарного Нотр-Дам-де-Пари, но после Страсбургского собора он показался мне менее изящным, менее величественным, проще говоря – менее красивым. Если сравнивать оба собора с женщинами, то Нотр-Дам-де-Страсбург – это изысканная грациозная красавица модельной внешности, с пальцами пианистки и ногами от ушей, а Нотр-Дам-де-Пари – приземистая девушка попроще… Зайдя в собор и полистав путеводитель, я узнал, что постройка Нотр-Дам-де-Страсбург была завершена в XIV веке, что Виктор Гюго называл его «гигантским изящным чудом», и что там короновали всех правителей Франции, которые были знакомы мне благодаря романам Александра Дюма. Я сел на скамейку и замер, растворившись в вековой тишине громадного собора. Мысль о том, что по этим же камням и плитам пола ступала нога Генриха IV или Людовика XIII, будоражила меня.

История – это здорово, однако мне надо было устраивать своё настоящее и подумать о будущем. Выйдя на улицу, я, увидев первого попавшегося полицейского, мило улыбаясь, протянул ему бумажку с надписью «Legion Etrangere». Мельком взглянув на неё, он кивнул и знаком показал мне следовать за ним. Оказалось, что до приёмного пункта идти было всего ничего – пара кварталов. Взяв под козырёк, полицейский оставил меня, а я подошёл к бронированной железной двери в серой стене и нажал кнопку звонка. Через минуту за дверью послышалось движение и мне показалось, что кто-то рассматривает меня в глазок. Затем дверь с лязгом открылась и передо мной предстал молодой человек в военной форме. Я, всё также мило улыбаясь, протянул ему бумажку с двумя волшебными словами, открывающими двери в новую жизнь. Он взглянул на бумажку безо всяких эмоций. Дверь за моей спиной захлопнулась, отрезав меня от внешнего мира.

Сначала меня привели в кабинет, в котором дали заполнить анкету, содержащую общие сведения – фамилия и имя, год рождения, гражданство и т. д., затем меня отвели в совершенно пустое помещение, где я долго сидел один, пока за мной не пришли. Моё возбуждённо-лихорадочное состояние после муторного длительного ожидания сменилось апатией. Когда про меня наконец вспомнили, – повели в медсанчасть, где военврач в белом халате, накинутом поверх камуфляжа, измерил мне рост, вес, давление, заглянул в рот и уши. Очевидно, он остался доволен осмотром, после чего я оказался в казарме с двухъярусными кроватями. Сопровождающий показал мне мою койку и на английском языке объяснил, что здесь я буду спать, а постоянно находиться – в другом, общем помещении, и что через два дня меня вместе с другими новобранцами отправят в Обань, как я понял, это что-то типа учебки. В общей комнате находилось около пятидесяти новобранцев: и совсем молодые пацаны типа меня, и ребята постарше, и даже, на мой взгляд, совсем старые, матёрые мужики за тридцать. В легион можно поступать до тридцати семи лет. По видаку крутили кассету с фильмами о легионе на французском. Я осмотрелся. Новобранцев славянской внешности было не так много, в основном – смуглые черноволосые, с глазами-маслинами, и несколько негров. Моё внимание сразу привлёк парень, который на вид был лет на пять старше меня, высокий, выше не только меня, но и большинства здесь присутствующих, спортивный, с какой-то тигриной, вкрадчивой грацией. Русоволосый, со скуластым лицом, внимательным взглядом глубоко сидящих серых глаз, тонким, но как будто переломанным носом и насмешливым ртом. Не знаю, как это описать, но от него веяло опасностью и чем-то запретным, какой-то тайной. Хотя внешность у парня была не броская, он как-то выделялся среди всех. Кто он – англичанин? Поляк? Я подошёл к нему и, улыбаясь как можно более дружелюбно, попробовал заговорить с ним на английском.

– Hi! I just got here. Do you know when dinner will be? (Привет! Я только что приехал. Не знаешь, когда ужин?)

– Hi! Well, you just got here and already want to eat? (Привет! Что, только приехал и уже проголодался?)

На его лице появилась усмешка, а в глазах я заметил озорные огоньки. Я в ответ тоже разулыбался и пояснил:

– I don't know anyone here. A lot of questions. (Я здесь никого не знаю. А вопросов много).

– Ask! (Спрашивай!) – пожал он плечами.

– How long have you been here? (Как долго ты здесь?)

– Two days. (Два дня)… А уже надоело до чёртиков! – эту фразу мой новый знакомый сказал по-русски. Я в полном восторге хлопнул его по плечу. Таким счастьем мне показалось встретить здесь, на чужбине, своего!

– Здорово! Из России?

Он ответил мне белозубой очаровательной улыбкой.

– Здорово. С Украины, – и, протянув руку, представился: – Тарас.

Тарас рассказал мне, что ему 22 года, он – из Одессы. Разумеется, мне не терпелось задать ему массу вопросов – как он сюда попал, как добирался и т. д., но он отвечал уклончиво. Я же выложил ему про себя всё как на духу.

Мы пробыли в приёмнике два дня. Если бы не Тарас, мне было бы скучновато: нас поднимали в шесть утра, давали скудный европейский завтрак, затем несколько часов – спортивные тренировки, остальное – свободное время в общей комнате, под гул разноязычной речи новобранцев и бравурного французского речитатива фильма о легионе. В обед и ужин кормили сытно, плотно, но без всяких изысков, так что я не один раз порадовался, что в последний свой день на свободе устроил себе праздник живота в Страсбургской кофейне. Однообразие моего пребывания в приёмнике скрашивало то, что у меня появился друг, старший товарищ, от которого так и веяло обаянием и надёжностью. На третий день нас подняли в пять утра, погрузили в автобус и отправили на юг Франции, в Обань, это под Марселем, где находилась учебная часть французского иностранного легиона.

Обань произвёл на меня впечатление захолустного курортного городка, что-то типа нашего Крыма: низенькие домики с открытыми верандами, магазинчики и забегаловки, и примерно такая же природа – небольшие скалистые холмы, на которых росли раскидистые сосны. Выйдя из пропускного пункта, мы оказались во внутреннем дворе, где впоследствии проходили у нас тренировки, пересекли его и очутились перед серым зданием казармы, над входом в которую висел плакат «Legion Patria Nostra" ("Легион моя семья»). В казарме каждому велели раздеться, одежду и обувь мы сдали, взамен нам выдали две пары трусов, шорты, футболку, теннисные туфли, пачку бритв, пену для бритья, зубную щётку и пасту, два мыла – одно туалетное, другое – хозяйственное, для стирки своего белья, туалетную бумагу и две простыни. Народу здесь было в разы больше, чем в приёмнике. Одинаковые двухъярусные койки, одинаково застеленные коричневыми одеялами, уходили в плюс бесконечность, и у меня очень быстро возникло ощущение, что и мы, новобранцы, все одинаковые, как близнецы-братья одной семьи – не даром плакат «Легион моя семья» подстерегал нас повсюду – в столовой, в коридорах, в караульном… Распорядок дня здесь был жёсткий: подъём в пять утра, тренировка, завтрак, опять тренировка, обед, тренировка, в шестнадцать – «чёрный час». В это время нас выстраивали на плацу и объявляли фамилии тех неудачников, кто не прошёл отбор. Вечером – ужин, свободное время, и в двадцать один – отбой. И тесты, тесты, тесты…

Первый тест – спортивный. Подтягивание на перекладине – больше пяти раз. Я подтянулся десять, и заслужил одобрительное похлопывание по плечу от нашего командира. Подтягивание на канате – пять метров без помощи ног. Плавание – пятьдесят метров на время. И тест Люка-Лежера – бег по двадцать метров в рваном ритме – шесть подходов.

Второй тест – медицинский общий. Сдача анализов, опять – измерение веса, роста, давления, различные ЭКГ, проверка слуха, которая проводилась в звукоизоляционной камере, в наушниках. Надо было нажать на кнопку при подаче какого-либо звука… И, самое страшное для меня, – зрение. Первый на проверку зрения сходил Тарас. Я дал ему задание потихоньку от окулиста переписать порядок букв в строчках. Что он и сделал, воспользовавшись тем, что в кабинет вошёл другой врач и, пока они переговаривались, Тарас около пяти минут был предоставлен сам себе. Я на свою память никогда не жаловался, таблицу я выучил наизусть за какие-то полчаса. Поскольку я – русский, врач повесил передо мной таблицу с русскими буквами. Буквы «Шэ Бэ Мэ Нэ Кэ Ы Мэ Бэ Шэ…» у меня отлетали от зубов. Ффу, вроде, самое страшное позади…

Третий тест – психологический. Там надо было ответить на вопросы. Вопросы – на русском. Меня предупреждали, что вопросы составлены так, чтобы поймать человека на вранье. Тут лучше отвечать честно и быть предельно внимательным, так как некоторые вопросы составлены так, что ответы могли противоречить друг другу, а это могло произвести негативное впечатление о новичке. К примеру, если на вопрос «Хорошо ли вы чувствуете себя в коллективе?» ты отвечаешь, что всё окей, а на следующий вопрос «Любите ли вы одиночество?» ты тоже отвечаешь положительно, это может быть расценено, как ответы, противоречащие друг другу. Попался мне и вопрос «Приходилось ли вам воровать?», на который я с возмущением ответил, что лучше умру от голода, чем украду хотя бы самый дешёвый пирожок… Для того, чтобы получить полный психологический портрет моей личности, мне предложили пройти тест про деревья. Сначала – нарисовать дерево самому. Подумав, я изобразил новогоднюю ёлку с игрушками и звездой на макушке, что вызвало одобрительную ухмылку у психолога. Позже я узнал, что этим рисунком я продемонстрировал такие свои качества, как общительность – во все стороны торчащие ветки, отношение к жизни – жизнь, как праздник (ёлка нарядная, новогодняя), и амбиции – звезда на макушке. Далее, мне надо было из двадцати изображений деревьев выбрать одно. Я сразу забраковал осенние деревья, с жидкой опадающей листвой – это для меланхоликов, деревья с цветочками – это для девчонок, и в итоге выбрал уютное деревце с раскидистыми ветвями, как бы припорошённое снежком. Тестирующий, увидев мой выбор, улыбнулся. И тут я, осмелев, попросил его, чтобы он прокомментировал мой результат. Он, кивнув, протянул мне описание: «Уверенный в себе, Вы стараетесь быть независимым, всё сделать сами и знаете, что полагаться можно только на себя. Смело идёте к намеченной цели. От друзей ждёте искренности и всегда готовы принять горькую правду». Прочитав, я аж приосанился. Характеристика мне понравилась – да, я такой: уверенный, независимый, полагаюсь только на себя, и к цели своей пру, как танк… И от друзей жду искренности. Ложь, неискренность, а уж тем более предательство – не прощу! Потому и горькую правду приму, если она – правда. Пусть и горькая.

Четвёртый тест – на интеллект. Три блока по двадцать вопросов с четырьмя вариантами ответов, по двадцать пять минут на каждый. Тут я поднапрягся – хотелось показать себя в лучшем виде.

Был тест и на память: мне показали карту примерно с тридцатью названиями и дали несколько минут, чтобы запомнить их, а затем – ту же карту, только чистую. Названия надо было вписать по памяти. Ребята говорили, что если из тридцати названий правильно укажешь десять – уже успех. Я указал пятнадцать, чем вызвал одобрение наставника.

И последний тест – на коммуникацию и взаимодействие в коллективе. Нас разбили на группы по шесть человек. Задание – собрать палатку за полчаса. Сложность в том, что её конструкция неизвестна, а все ребята говорят на разных языках. И тут я оказался на высоте. Я неплохо знаю английский, другие ребята из нашей группы тоже худо-бедно могли и понимать, и говорить на нём, далее, несколько минут подумав, я сообразил, какой принцип сбора у этой палатки, а дальше – дело техники. Я разделил нашу группу на три подгруппы по двое, каждому дал задание, в результате мы собрали палатку меньше, чем за полчаса, чем опять же заслужили похвалу начальства.

В этих занятиях, а также в непрерывной строевой подготовке, которая, надо сказать, была весьма изматывающая – и забеги на двадцать километров при полной амуниции, с тяжёлыми автоматами, при каждом шаге колотившими тебя по спине, и стрельбы, и бесконечные отжимания и приседания до потемнения в глазах, в этих изнурительных занятиях незаметно пролетели два месяца. Мне казалось, что я уже целую вечность живу в учебке. Я уже и французский стал немного понимать. Поначалу казавшиеся мне тяжёлыми строевые испытания стали даваться легче, я почти втянулся в повседневную жизнь бойца и готов был служить и дальше. Я не сомневался, что меня возьмут, ведь я блестяще прошёл все тесты, лучше, чем большинство новобранцев. Я продемонстрировал прекрасные личностные качества и задатки лидера, сообразительность, высокий интеллект, прекрасную память, умение с честью выходить из сложных ситуаций и выстраивать отношения с товарищами, я уже не говорю о спортивной подготовке, которая тоже оказалась у меня на высоте. Кого ещё брать, как не меня? Я также не сомневался, что и моего закадычного приятеля Тараса, с которым мы стали не-разлей-вода, тоже возьмут, так как он не уступал мне ни в чём.

А тем временем наступила весна. Здесь, на юге Франции, на средиземноморье, весна воспринималась как настоящее лето – тепло, солнечно, повсюду – одуряющий аромат цветов…

Нам объявили, что, поскольку все тесты пройдены, осталось пройти проверку Службы безопасности, или «гестапо», как называли её новобранцы. Меня это не пугало, а вот Тарас почему-то напрягся. Не знаю, как проходил эту проверку он, а меня вызвали в кабинет, где сидели два сотрудника Службы безопасности, один задавал вопросы, неприятно проникая своим пристальным цепким взглядом в самую душу, а второй записывал мои ответы. Я, честно глядя в глаза «гестаповцу», бойко отрапортовал, кто я, откуда, кто мои родители, какое у меня образование. А на вопрос – «Почему я решил служить в легионе» – я также честно ответил, что хотел бы остаться на западе, в частности, во Франции, добросовестно отслужить, получить французское гражданство и уже никогда не возвращаться в Россию, в эту «тоталитарную страну». Ребята предупреждали, что на этот вопрос лучше отвечать честно, без ложного геройства. Так, если скажешь, что готов умереть за Францию – вылетишь тут же, здесь не нужны смертники, сюда приходят не умирать, а зарабатывать. Вроде бы «гестаповца» удовлетворили мои ответы. Он вполне благосклонно кивал головой и даже довольно благодушно мне улыбнулся. Пройдя собеседование в «гестапо», я, выйдя оттуда, облегчённо выдохнул – фффууу… Вот теперь уже точно всё позади. Теперь следующий этап, когда с нами заключат контракт и мы будем носить «кепи бланш».

И каково же было моё удивление, недоумение, отчаяние, когда на другой день, во время «чёрного часа», на плацу, в списке неудачников прозвучали наши с Тарасом фамилии – Могилевский и Терещенко … Как? Почему? Я обращался ко всем в полной растерянности, но кто мог ответить на мои вопросы?.. Я чувствовал себя растоптанным, раздавленным, как маленький безобидный жук, который бежал себе по своим жучьим делам, а его раздавили и – пошли дальше, даже не заметили, а он лежит, распластанный, на дороге, только лапки ещё по инерции шевелятся, но всё слабее и слабее…

Ещё одна мечта умерла… Тяжело хоронить мечты. Я не знаю, каково это – хоронить близких людей, но мечты хоронить тяжело и очень больно…

В день отъезда я всё-таки приступил к одному из наших командиров, который, как мне казалось, выделял меня и относился ко мне с симпатией.

– Что не так? Почему? – вопрошал я.

– Ты – сильно умный, – ответил он, – такие здесь не нужны. А ты, парень, – обратился он к Тарасу, – «гестапо» не прошёл. Не знаю, какое у тебя прошлое, но нашим оно не понравилось.

Нам с Тарасом выдали обратно наши вещи и документы, а также дали каждому на руки по двенадцать тысяч франков, по двести за каждый день службы. Мы вышли за ворота учебки и вдохнули полной грудью воздух свободы, пронизанный солёным средиземноморским бризом и ароматов цветущих растений. Наконец-то вся эта муштра осталась позади! Мы с Тарасом радостно посмотрели друг на друга.

– А всё-таки хорошо, что нас не взяли, – продолжил мою невысказанную мысль Тарас, – я понял, служба в армии – это не моё.

– И не моё, – подхватил я, – терпеть не могу несвободу! Подъём в пять, отбой в девять… И всё по распорядку. Удавиться можно от скуки! Со школы терпеть не могу всякие режимы дня!

– Да, да, – поддакивал Тарас, – всё, что ни делается, всё к лучшему! Зато мы – свободны! Весь мир перед нами! И даже деньги есть на первое время, а там…

Мы не хотели в этот момент думать, что «там», решили жить текущим моментом.

– Ну, куда сейчас? – спросил Тарас.

– Поехали в Марсель! – воскликнул я. – Там – море!

На рейсовом автобусе мы за какие-то полчаса доехали до Марселя. Не передать нашу радость – радость вырвавшихся на свободу молодых парней! Боже мой! Неужели я, ещё полгода назад живший в глубокой Сибири и лишь понаслышке знавший о том, что за границей есть другой мир, другая жизнь, неужели это я всего за каких-то полгода пожил в двух государствах – Германии, где я учился, и Франции, где я служил? Неужели это я, советский парень, сейчас нахожусь в Марселе и стою на берегу Средиземного моря? Эта картина ярко запечатлелась в моей памяти: порт, корабли, покачивающиеся на волнах, трепещущие на ветру французские флаги, посреди бухты – живописный островок с развалинами средневековой крепости, на набережной – дома не нашей, не советской архитектуры, и, как благословение этого прекрасного мира свыше – на высокой горе, над городом – костёл, готическим шпилем пронзающий южное небо… И бескрайнее лазурное море…

Мы с Тарасом зашли в кафе, заказали себе пиццу и пиво. С каким наслаждением мы уминали эту пиццу, щедро сдобренную сыром, беконом и томатами, какой вкусной показалась она после армейских харчей! А пиво… Два месяца воздержания от алкоголя дали себя знать – пиво пошло на ура! Улыбчивая девушка в длинном тёмном фартуке с логотипом кафе с ног сбилась, поднося нам бокал за бокалом. Пиво совсем расслабило нас. Выйдя из кафе, мы побрели по берегу моря и, в десяти минутах ходьбы от порта, набрели на городской пляж, где жарилось на солнышке несколько десятков горожан. С удовольствием мы скинули с себя одежду, обувь и пошли искупаться. Вода, разумеется, была ещё холодная, но для нас искупаться казалось делом принципа. Как это – быть у моря и не окунуться? Мы разбежались, бросились в воду, окунулись с головой и почти сразу выбежали обратно на берег освежённые и сразу протрезвевшие, растянулись на жиденьком песке, подставив южному солнцу наши бледные тела. На влажных губах таял солёный привкус моря…

– Ну, что делать-то будем? – спросил я, блаженно щурясь. – Куда дальше?

– Ну, ты как хочешь, а я обратно в «совок» не поеду! – категорично заявил Тарас.

– Так и я не поеду. А что делать-то? Что ты предлагаешь?

– А что ты меня спрашиваешь? Ты можешь к предкам в Италию податься.

– Через Россию? Только не это! – возопил я.

– Ладно ты, не ори! Я предлагаю всё-таки обосноваться в Германии, – Тарас стал развивать свою мысль. – А где ещё? Здесь оставаться? А ты французский знаешь? Нет. Есть у тебя во Франции кто-то? Нет. Ну, вот… А немецкий язык мы с тобой худо-бедно знаем, то есть, ты-то здорово на немецком говоришь, ну, а я – так… Спасибо советской школе. К тому же, у меня в Ганновере знакомые есть. В общем, слушай сюда…

И Тарас предложил такой план: двигаем в Ганновер, где живёт сестра его жены (ого! он женат, оказывается…), перекантуемся там первое время, а там видно будет…

– Зойкин муж – Петер, – вдохновенно вещал Тарас, – настоящий немец…

– Ух ты! А где она с ним познакомилась?

– Зойка универ в Киеве заканчивала, когда туда Петер приехал. И на какой-то дискотеке они и познакомились.

– А как его в Киев-то занесло?

– Да, понимаешь, как у нас перестройка началась, так к «совку» интерес во всём мире появился. Советский Союз нынче в моде: символика наша, значки, флаги, медали… У нас один парень переписывался с англичанами, так они ему в обмен на футболки с гербом Советского Союза, на пионерские галстуки, и на прочую фигню из Англии слали фирменные джинсы и футболки, пластинки, и даже косметику с надписью «Лондон-Париж-Нью-Йорк», а он всё это на «пятак» относил и загонял по бешеным ценам. Так и Петер возлюбил всё русское, а для них мы – хоть хохлы, хоть казахи – все русские, так вот, он ужасно интересуется нашей историей, культурой, даже русский язык выучил, прикинь! Вот он в отпуск в Киев приехал, в украинской вышиванке на дискотеку пошёл и познакомился с Зойкой. Ну, а раз он такой любитель всего русского, то и жену себе захотел русскую. Так что они поженились и уехала Зойка в Ганновер.

– Прямо сказка про Золушку!

– Да. Петер не принц, конечно, но свой строительный бизнес имеет. Так что, может, он и нас пристроит, а что – чем чёрт не шутит.