Читать книгу Змеи Аргадзона - Ольга Токарева - Страница 6

Мама не говорила, откуда мы. Я мало что помню из своего детства. Мама держит меня за руку, и мы с ней идём по мокрым улицам. Сильный студёный ветер продувает насквозь моё старенькое пальто. Я съёживаюсь, пытаясь хоть как-то заслониться от холода. На мне сапоги, местами сильно порванные, и от этого ноги насквозь мокрые. Я устала от вечной ходьбы, моё тело продрогло, но я как будто ничего не замечаю, потому что голод сводит судорогами мой живот. Я смотрела на спешащих куда-то людей, никто из них не обращал на нас никакого внимания. Помню, от отчаянья я схватилась за мамино пальто и со слезами на глазах и мольбой в голосе просила её остановиться. Но её лицо было отрешённым, и она как будто меня не слышала.

Наконец, мы дошли до какого-то полуразрушенного строения. Дверей не было, в рамах выбиты стёкла, ветер гулял по пустым комнатам брошенного дома. Кругом мусор, оборванные обои на стенах и всё тот же ветер, гоняющий сухую коричневую листву по голым грязным доскам. Мама зашла в одну из комнат, где на полу валялся матрас, поверх которого было брошено одеяло и большой плюшевый мишка. Потом я узнала, что им пользовались вместо подушки. Но на тот момент это была моя первая игрушка, с которой можно было поиграть. Вы даже не представляете, как я была счастлива, наконец, прилечь и поспать, пусть даже и на голодный желудок. Рамы в окне давно не было, но, к счастью, оно оказалось заколочено досками и картоном, и поэтому дождь и ветер не задували в маленькую комнатку, ставшую нашим убежищем на некоторое время.

Мы переночевали там первый раз, а утром мама ушла, наказав мне строго-настрого, чтобы я никуда не уходила. Я была послушным ребёнком, да и, если честно, мне никуда совсем не хотелось никуда идти. Большую часть времени я спала, обнявшись с мишкой, забыв о голоде. Мама пришла уже ближе к вечеру, принесла мне горячих котлет и пюре. Они так вкусно пахли, что я до сих пор помню запах жареного мяса и жёлтой, сдобренной маслом толчёной картошки. Но у меня не хватало сил встать, и тогда мама стала меня кормить с ложечки, а сама сидела и смахивала слёзы рукой. Когда она меня накормила, я спросила у неё, а почему у нас нет дома? А она погладила меня по голове и сказала, что у нас нет документов. А если она появится со мной в том здании, где их выдают, то меня заберут и никогда уже не вернут. А она не может меня отдать, потому что безумно любит и умрёт от горя.

– Потерпи, моя малышка, потерпи, – говорила она, – будут и у нас дом и тёплая постель, ещё немного осталось. Вот подкопим денежек немного и уйдём из этого дома, а сейчас поспи, я спою тебе колыбельную.

И я закрывала глаза и слушала её дивный успокаивающий голос. В полуразрушенном доме мы прожили до первых сильных морозов. Мама уходила каждый день и, когда возвращалась, всегда приносила еду, а в один день принесла тёплые вещи. Она положила их на матрас и сказала:

– Пора, Алькирия. Пора нам отсюда уходить. Выследили нас.

– А кто нас выслеживает? – спросила я тогда у неё.

– Очень злые тёти послали за мной сыщика. Я кое-что у них забрала и теперь они хотят это вернуть.

А я спросила:

– А почему ты забрала у них это?

И она ответила:

– Они убили твоего папу.

Больше она не говорила со мной на эту тему. Мы ушли под вечер, а она всю дорогу оглядывалась, и лицо её было встревоженным. Выйдя на дорогу, мама подняла руку. Мимо нас проезжали большие машины, а я закрывала глаза от страха. И хотя мама останавливала большие машины, остановилась обычная маленькая, и водитель спросил маму, куда нам. Мама сказала – в Москву. Дядечка открыл дверь, и мы с мамой сели в машину. После нескольких часов блужданий по городу я уже порядком замёрзла. В машине было тепло, мама разговаривала с водителем, и мне было хорошо и спокойно, я согрелась и уснула. О чём они разговаривали дорогой, я не знаю, но привёз он нас в большой кирпичный дом.

Мужчина завёл нас в дом и попросил подождать, указав на диван. Я сразу села и стала рассматривать висевшие на стенах картины, а мама осталась стоять, она нервно теребила пуговицу на своём стареньком пальто. Через некоторое время к нам вышла красивая женщина. Она мне тогда показалась доброй волшебницей и я, открыв рот, смотрела на неё.

Увидев, как я на неё смотрю, она радушно улыбнулась и сказала маме, что я необычная девочка и очень похожа на неё.

– Вы, наверно, голодны и устали с дороги, пройдёмте со мной на кухню, – добавила она.

Мама сначала стояла в нерешительности, её обувь промокла насквозь и была грязной. А снять её она боялась по той причине, что колготки были стёрты до дыр на пальцах. Я сидела и чувствовала, как у мамы внутри растёт чувство стыда, отчаянья и нерешительности. Мы никогда не были в таких красивых домах, всё это богатство, среди которого мы появились, лишь подчеркнуло нашу с мамой нищенскую жизнь.

Нет, конечно, тогда я ещё ничего не понимала, и поэтому, вскочив с дивана, подошла к женщине и попросила покормить нас тут. Мама подбежала, схватила меня и стала оправдываться, но женщина посмотрела на неё, взяла меня за руку и повела куда-то.

Мы оказались в большой светлой комнате с множеством маленьких шкафчиков и навесных полочек белого цвета. А также там был круглый стол, по бокам которого стояли высокие стулья. Женщина сняла с меня куртку, шапку и посадила за стол. Мама зашла следом, так и не снимая туфель, но женщина совсем не обращала внимания на то, что её белоснежный пол испачкан. Она пригласила маму за стол и поставила перед нами красивые тарелки. Я была очень голодной и неуклюже черпала ложкой горячий бульон и обжигала себе губы. Мама то и дело пыталась меня одёрнуть, но женщина её успокоила, сказав, пусть девочка ест так, как может, её, мол, не смущает такое поведение, если маму это смущает, она может выйти.

Хотя её слова прозвучали строго, как мне тогда показалось, но на маму она смотрела скорее с жалостью и сочувствием, чем с осуждением. После того, как я наелась, она пригласила нас пройти в другую комнату, и когда я туда вошла, то замерла и не могла сдвинуться с места. Никогда и ничего подобного я больше нигде не видела. Вся мебель в комнате была чёрного цвета, на полу лежал круглый тёмно-бордовый ковёр, окна в тон ему закрывали тяжёлые шторы. Стены были покрыты переливающимися обоями с большими красными розами.

Меня посадили на маленький диван, а мама и женщина устроились за столом. Мама достала из кармана кольцо и надела его на палец. Взяв в свои руки ладонь женщины, закрыла глаза. Когда снова их открыла, мне стало страшно, никогда ещё я не видела у мамы таких глаз. Её зрачки до этого были едва голубыми, а в тот момент они стали практически белыми. Она немигающим взглядом смотрела на женщину, и вскоре глаза её приобрели прежний цвет. И мама стала рассказывать женщине про её прошлую жизнь, и про то, что происходит с ней сейчас. Оказалось, женщина никак не могла забеременеть, и мама ей сказала, что у человека, с которым она сейчас живёт – много других женщин. Женщина закричала и рассердилась на маму. Мама встала, взяв меня за руку, пошла на выход, но открыв дверь, остановилась, повернулась и, смотря в глаза женщине, сказала, что рядом с ней живёт мужчина, который сильно её любит, и если женщина откроет глаза и поймёт кто он, тогда и дети у неё будут.

Дальше мы ушли опять в ночной холод. Я не плакала, я чувствовала, как маме плохо. «Ничего, моя девочка, – говорила она мне, – это плата за предсказания. Вот найдём, где нам переночевать, а потом опять тронемся в путь. Этот чужой мир так много отбирает у меня сил. Но в нём жил твой отец, и я всё вытерплю, лишь бы быть с тобой вместе».

Тогда я ещё не смогла осмыслить все слова мамы, мне было холодно, после увиденной только что красоты мне всё казалось грязным и серым. Мы опять вышли на дорогу, и направились по ней в сторону города. Прошли совсем немного, когда возле нас остановилась машина, и из неё вышел тот же дядечка, что вёз нас до этого. Он подошёл к маме и пригласил её сесть в машину, но мама отказывалась. Тогда он взял меня на руки и посадил на заднее сиденье, и маме ничего не оставалось делать, она тоже села в машину.

Мы ехали по большому городу, со всех сторон нас окружали высокие многоэтажные дома. Все улицы и сверкающие витрины магазинов и рекламных вывесок освещались лампами. Мы ехали долго, и я уже опять задремала, устав смотреть на всё это великолепие. Когда машина остановилась, мужчина вышел и, открыв дверь, взял меня на руки и понёс. Дойдя до входной двери, он вошёл, поднялся на второй этаж, открыл квартиру и зашёл в неё, пригласив маму. Он уложил меня на постель, снял пальто и ботинки, прикрыл меня одеялом. От постельного белья пахло какими-то цветами, в комнате было тепло и тихо. Согревшись, я быстро уснула, а мужчина, передав маме ключи, сказал, что заедет завтра. Об этом я узнала уже утром и всё выспрашивала маму, будем ли мы жить в этой тёплой квартире и в этом большом городе? Мама мне нервно отвечала, что не знает. Заглядывать в будущее она боялась и мы, прижавшись, друг к другу, сидели и ждали дальнейшей участи. Когда прозвенел звонок, мама вздрогнула и пошла открывать, а я сидела притихшая.

Как же я тогда боялась, что сейчас нас выгонят из этой светлой квартиры, но оказалось, что дядя Толик – так звали мужчину, который подобрал нас на дороге, – совсем не думал нас прогонять… С появлением его в нашей жизни мы, наконец, забыли, что такое голод и холод. Он привозил нам продукты, одежду и книги, по которым мама училась читать сама и учила меня, как могла. Так прошло несколько лет, и за это время мама сильно изменилась. Она менялась на глазах, глубокие морщины пролегли на её лице, голубые глаза стали почти белыми и однажды она не смогла встать с кровати. Дядя Толя предлагал ей позвать врача, а она, посмотрев на него грустно, сказала, что ни один врач не сможет уже помочь.

Я сидела возле неё и тогда ещё не представляла, что такое смерть. А она, как будто почувствовав, что скоро умрёт, глядя на меня, произнесла: «Алькирия, я должна тебе кое-что рассказать. А ты дай слово, что никогда не расскажешь никому о том, что я тебе поведаю».

Я кивнула и со слезами на глазах прижалась к ней, мне было очень жаль маму, и я хотела, чтобы она вновь стала самой молодой и здоровой. А она, погладив меня по голове, стала рассказывать.

– Запомни, доченька, мы с тобой принадлежим другому миру и здесь оказались случайно. Хотя, прожив в этом мире десять лет и узнав людей поближе, можно сказать их словами – случайностей не бывает. Слушай меня внимательно, моя доченька.

Нашу землю разделяют двенадцать граней мира. И я родилась во второй грани мира – мире магов. Мои родители, маги с очень слабым потенциалом, жили высоко в горах и занимались разведением овец. Детей у них долго не было, когда им уже было лет по пятьдесят, мама узнала, что беременна. Они были так счастливы и с нетерпением ждали моего появления на свет. Мама, обнимая меня, очень часто говорила, что благодарит богов за то, что они сжалились над ними в тот день и послали на землю природный катаклизм. Рожала мама тяжело, поэтому они с отцом скрывали беременность. Может, предчувствовали, что у них родится необычный ребёнок? В горах в тот день творилось что-то невероятное, ливень, начавшийся с ночи, не прекращался целый день. Вокруг нашего дома бежали потоки воды, на небе то и дело вспыхивали молнии, сопровождавшиеся громовыми раскатами. Ураганный шквальный ветер налетал на наш дом, и родители слышали треск падающих деревьев. Получилось так, что с моим первым криком небо извергло молнию такой силы, что рядом стоящая гора раскололась надвое. От последовавшего за ней грома земля сотряслась. Хвала богам, наш дом устоял, да и ураган за окном к вечеру постепенно стал стихать. Мои родители с такой надеждой и счастьем ждали моего появления на свет, и каково же было их горе, когда я посмотрела на них своими едва голубыми глазами. Ребёнок, рождённый с даром жрицы. Какое сильное горе испытали они тогда и с замиранием сердца ждали появления магов. В том мире первый крик новорождённого сопровождается всплеском магии. И поэтому маги-целители без труда находят новорождённого. Они определяют его дар, и с первых дней жизни назначают школу, в которой он должен учиться. Мои родители, зная свой потенциал, особо не рассчитывали, что ребёнок может родиться сильным магом. Но то, что их дочь будущая жрица, они смогли определить и без всяких целителей. Жрицы рождались очень редко, девочки с бездонными голубыми глазами. Как только маги оповещали о рождении такого дитя, тотчас появлялась верховная жрица Аргадзона и забирала ребёнка к себе, в Шестую грань мира. Там её прислужницы-жрицы заботятся о новорождённых до совершеннолетия. Потому что только в этот день пробуждается истинный дар. Но этого мало, дар должны признать змеи Аргадзона, заключённые в кольце, которое носит верховная жрица. Родители с замиранием сердца ждали появления целителей, но ни в тот день, ни в последующие они не появились. Это говорило о том, что маги не увидели всплеск энергии. И опять родители благодарили богов за то, что те дали им узнать родительское счастье. Они во мне души не чаяли, их глаза всегда сияли любовью, когда они смотрели на меня. Когда я подросла, стала задавать вопросы, вот тогда они и раскрыли тайну моего рождения. Я тогда мало что понимала и поэтому особо никак не отреагировала на то, что они мне рассказали. Ведь я жила с самыми заботливыми и дорогими мне людьми. Но как говорят, счастье не бывает долгим. В один из дней я заметила, как мамино лицо искривилось от боли, и она схватилась за живот. Я тогда у неё спросила, что с ней происходит. Но она погладила меня по голове, сказала, чтобы я не переживала, и с такой печалью посмотрела на меня, что сердце сжалось от боли. Вечером я слышала, как они с отцом о чём-то долго беседовали, и после их разговора в последующие дни я часто видела потухший отцовский взгляд. Казалось, в нём навечно поселилось отчаянье. Вскоре мама слегла и уже больше не вставала с кровати. Я за ней ухаживала, тогда мне уже было шестнадцать лет. Я просила отца вызвать целителей, но отец отказался, ссылаясь на то, что поклялся матери не делать этого. Потом, когда мама умерла, я кричала на него и винила в её смерти. Мне было больно, и я не понимала, что он испытывает не меньшую боль, чем я. С уходом мамы в мир иной отец сильно изменился, он мог долго сидеть молча и смотреть вдаль. Горы стали для него всем. Иногда его взгляд сиял от счастья, а иногда его заволакивали тёмные тучи. И ничего уже не могло его радовать, как бы я ни старалась, не отвлекала его от горя, он всё больше замыкался в себе. И через год после маминой смерти он ушёл в горы и больше не вернулся. Могучие горы заманили его к себе и больше не выпустили. В те дни и месяцы одиночества мне казалось, что я одна в этом бесконечно прекрасном, но одновременно таком холодном мире. Но в один из дней, когда я уже практически свыклась со своей судьбой, в дом вошли двое. Без стука. Я тогда готовила и стояла спиной к двери. И когда услышала чужой голос, спрашивающий у «госпожи Дэнер», где её муж, я дёрнулась и резко повернулась. Ложка выпала из моих рук от неожиданности, ведь кроме мамы и папы я никогда не видела других людей. Двое мужчин широко открытыми глазами смотрели на меня. На их лицах читалось изумление и непонимание. А я с не меньшим интересом рассматривала их. Высокие, подтянутые, в синих костюмах, на тот момент они показались мне совершенно одинаковыми и смешными. Помню, я тогда даже подумала: «Какой нелепый тот неизвестный мир. Как же в нём жить, если все на одно лицо», но мои размышления прервал один из вошедших, спросив, что делает жрица Аргадзона во второй параллели мира. Я удивлённо посмотрела на него и ответила, что я не жрица. Я Лангрия, и жила в этом доме с родителями девятнадцать лет. Мама умерла почти два года назад, а папа ушёл в горы и не вернулся. Их изумлённые лица с поднятыми вверх бровями меня позабавили, и я улыбнулась. Видимо, моя улыбка подействовала на них отрезвляюще, они переглянулись, и тот, что стоял ближе к двери улыбнулся как-то нехорошо, сказав, что у меня красивое имя. Второй подтвердил это, и они переглянулись. Я никогда не видела мужчин, кроме отца, но эти двое вызывали во мне какую-то неприязнь. Они переглядывались, и как мне показалось, вели между собой молчаливый разговор. И это мне всё больше не нравилось. Я чувствовала, как внутри меня нарастает страх. Непонятный, наполняющий тревогой и смятением. Один из мужчин сказал, что мне необходимо проследовать с ними и сделал шаг в мою сторону. Но я отказалась покидать свой дом. Тогда они пообещали не причинять мне вреда. Сказали, что хотят помочь, что не должна такая красавица сидеть одна в глуши. И что они переправят меня во Всемирную Службу Контроля мирами, чтобы уже там решали, что со мной будет дальше. «Я никуда не хочу! Слышите! Оставьте меня в покое!» – переходила я на крик и смотрела, как эти двое медленно приближаются ко мне. Я лихорадочно переводила свой взгляд с одного на другого и поняла, что мне не хватает воздуха. Я то и дело открывала рот, но так и не смогла вздохнуть. Страх разросся так, что перекрыл мне дыхание. Когда эти двое подошли ко мне совсем близко и взяли меня за руки, я не выдержала и закричала. Зло и страх, кипевшие внутри, вырвались с моим криком, но вместе с ними вырвалось ещё что-то сильное. Оно подхватило мужчин как пушинки и ударило их о стены. Я увидела их побледневшие лица и струйки крови, стекающие из носа и ушей. Но остановиться уже не могла, страх всколыхнул во мне боль одиночества и отчаянья, и они текли из меня, не останавливаясь. «Не трогайте меня! – продолжала кричать я. – Не трогайте! Не трогайте!» И вскоре мой крик перерос в вой, и я сквозь пелену видела, как стёкла в окнах потрескались и осыпались на пол мелкими осколками. Я не понимала, куда делась крыша, стены и мебель. Не отрывая взора, я видела лишь, как вековые ели, росшие возле нашего дома, клонятся к земле от ветра, и их твёрдые несгибаемые стволы ломаются как щепки. Не знаю, как долго всё это продолжалось бы, но вокруг стали разгораться яркие вспышки и из них выходили мужчины в белых одеяниях.

Но их приход не принёс маме успокоения, а лишь разжёг бурю горячего, обжигающего страха. В тот момент, по её словам, она мало что понимала, и у неё было лишь единственное желание, чтобы все они исчезли – и всё стало как прежде. Но они не хотели уходить, а взявшись за руки, встали стеной напротив мамы и стали сдерживать разрастающийся ураган.