Читать книгу Опара – городок - Ольга Валерьевна Люкшина - Страница 2

Молодая ворона по имени Зевака, получившая от сородичей кличку «садовая голова», парила над бескрайней Хлебореей, над волшебной Молочной рекой, которая питала кисельными берегами и лесных жителей, и горожан. Свободная и независимая, Зевака летела навстречу мечте – начать новую жизнь. Ворону давно привлекала столица Опара, её огни, веселье и главное – запах. Все города хлеборейского государства кроме неповторимого облика имели особую атмосферу. От города Тортищева за версту доносились пряные оттенки ванили и летучие нотки какао-бобов. Хутор Сухомятка благоухал мёдом и орехами. Дарницкий курорт обладал неповторимым букетом свежести. Если ветер Хлеборей дул с юга, то до Ягодного леса долетал запах специй, фруктов и экзотических ягод. Столица, куда отправилась любопытная ворона, вкусно пахла хлебом, свежей выпечкой, бесподобной сдобой, в запахе которой улавливался лёгкий и неуловимый яблочный аромат.

Позади птицы остался правый берег реки, утопающий в густом и вязком клюквенном киселе. До левого берега лететь осталось совсем недалеко, а там можно будет отдохнуть и отведать на пристани другого киселя – яблочного.

Навстречу чёрной Зеваке неслась белая чайка, которая сопровождала паром, державший курс на заповедник. За штурвалом в тельняшке стоял капитан Расстегай. На палубе разместились Профитроли из соседнего городка Тортищева, держа в руках пустые корзины. Совсем недавно в Ягодном лесу дикие звери объявили сбор клюквы, и многие хлеборейцы торопились собрать витамины, которыми радушно делилась с ними природа и хозяин заповедника – медведь. Пролетая над плавучим средством, ворона увидела у горожан разрешительные берестяные грамоты с отпечатком когтистой медвежьей лапы.

– Интересно, – рассуждала вслух птица-путешественница, – после смерти Колобка его потомкам можно попасть в лес только по документам. Для диких животных тоже наверняка должны быть какие-то пропуска…

Несмотря на молодость, ворона была наблюдательной и очень-очень умной. Её догадка оказалась верна. Как только лесную пернатую заметила Кулебяка, которая работала на пароме контролёром и сторожем, она оглушительно засвистела.

– Куда летишь? – крикнула сторожиха. – Разрешение на полёт имеется?

Ворона испугалась и отрицательно замотала в воздухе головой.

– Без разрешения градоначальника Ковриги и начальника полиции Сухаря в город Опару диким животным въезд и влёт запрещён! – Кулебяка с огромным удовольствием горланила в рупор.

Ворона притворилась, что возвращается обратно в лес. Она сделала вид, что разворачивается, а потом неожиданно набрала высоту и стремительно полетела навстречу мечте. Ей непременно нужно было побывать в столице Хлебореи.

«Ягодный лес слишком мал для меня, – твёрдо решила для себя Зевака. – А полёты в другие страны и неизведанные места обогащают, расширяют горизонт, дают новые знания. Я должна познакомиться с хлебным народом, узнать, как живут потомки Великого Колобка!»

Опара-городок встретил ворону неласково. Пролетая над Перевозным предпортовым переулком, «садовая голова», как её прозвали сородичи, столкнулась с пожарной каланчой. Набив шишку, она с огромным трудом полетела дальше. А вдогонку несчастная туристка получила от главного пожарного Кренделя мощную струю холодной воды.

Осень в Опаре необыкновенно хороша! Городская садово-парковая культура у хлеборейцев была на самом высоком уровне. Но лесной беглянке некогда было любоваться красотами. Пернатой необходимо было обсохнуть, найти подходящее убежище, свить гнездо. В это солнечное утро горожане были заняты сбором урожая яблок.

Директор консервного завода Пончик лично следил за тем, как его подопечные Сладкие Пирожки собирали самые спелые и сочные плоды. Увидев парящую в небе чёрную зловещую птицу, работники от страха бросились врассыпную.

Пончик, уплетавший в это время сочное яблоко, единственный сохранил силу хлебного духа, спокойствие и храбрость.

– Куда? – прочавкал он, когда мимо него со всех ног пронёсся Брусничный Пирожок. – А работать кто будет? – Директор схватил нерадивого собиральщика за шиворот и приподнял.

– Все бегут – и я бегу, – семеня в воздухе ножками, промямлил подчинённый.

Пончик опустил испуганного Пирожка на землю и запустил в ворону огрызком, который угодил ей прямо в темечко.

– Видишь, как надо. В яблоках вся сила! Вот я яблоки ем и никого не боюсь!

– Ведь мы-то не едим, а только собираем, потому и страшно, – пытался оправдаться Пирожок.

«Садовая голова» так и не узнала, чем закончился этот диалог. Удар огрызком оказался не столько болезненным, сколько оскорбительным. Именно поэтому оставаться рядом с Пончиком и Пирожками дальше не имело смысла.

«Вот я и прилетела… – на лету выразила сожаление несчастная птичка. – На новом месте одни страдания. Все меня гоняют, никому я здесь не нужна. Что же делать?»

Впереди показался городской парк. Сверху он походил на миниатюрный Ягодный лес.

– Какое замечательное местечко!

Местность действительно оказалась восхитительной. Всё здесь казалось одновременно и родным, и чужим. Деревья – такие же, как в заповеднике. Только между ними не узкие тропки, а широкие дорожки, усыпанные тростниковым сахарным песком. На главной аллее, которая вела к величественному памятнику, застыли странные скульптуры кухонных принадлежностей: Венчики, Взбивалки, Скалки и Колотушки, два ковша – Большой и Малый. Каменные первые Пекари – старик и старуха, родители Колобка – возвышались в самом центре городского парка.

Издали казалось, что гранитные родители первого хлебного поэта и путешественника хлебом-солью встречают столичных гостей и горожан.

«Уж они-то не обидят», – подумала ворона, решив отдохнуть на холодной каменной композиции.

Сначала пернатая плавно села на голову старика, потом, как будто спускаясь по лесенке, перешла на голову старухе и только после этого соскочила на каменный хлеб. Опустив ободранный хвост в солонку и склонив больную голову, обезображенную большой шишкой, Зевака приступила к самому главному – к изучению хлебного народа.

– Вот они – настоящие потомки Великого Колобка! – с восхищением прошептала ворона, когда увидела неподалёку группу Сушек-близнецов и Бублика. Под руководством Булочки Вертуты опарцы делали зарядку, занимались ушу.

Птице так понравились грациозные и мягкие движения физкультурников, что она решила повторить за ними. Боясь ошибиться, от сильного усердия Зевака открыла клюв и расправила крылья, как ласточка. Пытаясь удержать равновесие, она неуверенно покачивалась на одной лапе, продолжая следить за Дырниками, хлебными изделиями, имеющими дырявые тела. Младшая Сушка обидчиво надула губки. Она неправильно поняла намерения незнакомой птицы.

– А что она дразнится?! – наябедничала Вертуте юная спортсменка.

Булочка тут же встала в стойку и повернулась к вороне, защищая дырявых учеников:

– А ну, кыш! Не мешай заниматься!

– Кыш, кыш, кыш! – как по команде, повторили за мастером спорта близнецы.

– Я вас в обиду не дам! – закричал Бублик, снимая с шеи шарфик и размахивая им в воздухе, как арканом.

Ворона вспорхнула с каменного подноса, который намертво сросся с праздничным хлебом, солонкой и первыми пекарями, и полетела прочь от семейства Дырников – хлеборейцев, внутри которых зияла пустота.

«Эх! Пролететь бы через пустобрюхость навылет! – размечталась ворона. – Может быть, тогда эти опарцы подобреют!»

Неожиданно рядом с ней в воздухе оказалась стая недружелюбно настроенных парковых птиц. Галки, голуби и воробьи попытались прогнать крылатую незнакомку.

– Впереди какая-то площадка… похоже, что детская… И там никого нет… значит… можно спрятаться… кар!!! – закричала ворона, отбиваясь от очередных преследователей.

Стоило лесной гостье приземлиться на горку, как пернатые мучители сразу исчезли, будто их и не было. Вдруг как из-под земли на огороженном участке оказались подростки – две Баранки и Крутон. Весёлая компания облюбовала сахарную песочницу, в центре которой располагался ещё один памятник – молодой Крендель с балалайкой. Шумные опарцы расположились на краю песочницы, достали бутылку рома и стали распивать её, передавая по кругу.

«Садовая голова» никогда раньше не видела алкогольных напитков. Она осторожно подкралась к подросткам, но юные опарцы не обратили на неё никакого внимания. После выпитого новые Дырники во главе с крутым Крутоном громко захохотали и замахали ручками, толкая друг друга. Птица осмелела и села на каменную балалайку. Она подумала, что наконец-то нашла тех, с кем можно подружиться. Только пернатая об этом подумала, как Крутон со всего размаха разбил об памятник пустую бутылку. Зелёные стекляшки посыпались в песок. Хулиганы вскочили с мест и запрыгали по детской площадке, как самые настоящие дикари.

– Кошмарр! Каррр! – проверещала лесная жительница, взмывая ввысь над парком. – Да здесь страшнее, чем в Ягодном лесу!

Из последних сил голодная и уставшая «садовая голова» перелетела через проспект Пекарей и попала в Мучной переулок, где было всего два домика – один большой, двухэтажный, другой поменьше.

Ворона уселась на крышу неказистой хатки Ромовой Бабки, чтобы передохнуть.

– Здесь наверняка проживает одинокий добрый хлебовек… – решила измученная птичка.

Над трубой домика кружевной струйкой вился сизый дымок. Ворона вдохнула благовоние, и у неё моментально закружилась голова. Одурманенная, она кубарем покатилась с крыши, как сухой осенний лист, и оказалась на земле, под ногами у четы Старших Пшеничных хлеборейцев.

Пшеничная старушка, которую звали Тюрей, выглядела величаво и носила высокую причёску в виде шишки. В правой руке она держала банку солёных огурцов, а левой цеплялась за мужа, дедушку Тёртого Калача. Пшеничного старика украшала шляпа, под которой угадывалась блестящая лысина. Это хлебное изделие было старой закваски. Сам по себе он походил на замок с секретом. Дедушка всё время улыбался, отчего на щеках проступали озорные ямочки. Несмотря на то, что погода выдалась тёплой, ноги старика были обуты в валенки.

Пьяная ворона сидела посреди дороги, распустив крылья шалашиком. Зевака покачивалась из стороны в сторону, выражение её клювика стало напоминать Крутона.

– Кар! Ха! Ха! Кар! Ха! Ха! – покатившись со смеху, весело прокаркала ворона. – А ещё хлеборейцы, потомки Великого Колобка! Кар! Ха! Ха! Кар! Ха! Ха!

А потом она неожиданно заплакала:

– А ещё потомки Колобка-а-а-а… – вытирая слёзы крылом, запричитала «садовая голова».

Старшие Пшеничные остолбенели: им никогда раньше не приходилось видеть пьяных птиц.

– Вот Блин! Путается под ногами! – рассердился дед.

Бабушка Тюря раздражённо ткнула мужа в бок локтем, крепче прижимая банку с огурцами к груди:

– Опять ругаешься! Кыш надо говорить! Кыш! Кыш! Чуть банку не разбила.

– Ты посмотри, старая, какая беда с пичужкой приключилась… Ай-ай-ай… И всё из-за Ромовой Бабки. Она теперь не только молодёжь спаивает, но и птиц!

– Безобразие какое! – высказалась Тюря.

– Надо птичку с дороги убрать, а то так по ней и хлебомобиль может проехать… – посетовал Тёртый Калач.

Он оставил Тюрю одну у ограды и перетащил ворону за задние лапы в безопасное место рядом с мусорным контейнером, из которого вылетела стайка чумазых голубей.

– Вот здесь и посиди, дорогая, пусть за тобой сородичи поухаживают. А нам с бабушкой некогда, на день выпечки любимой внучки опаздываем.

Как только Тюря и Калач исчезли во дворе двухэтажного батонообразного дома, голуби окружили ворону кольцом.

– Ты кто такая? Это наша помойка! Это наш переулок! А ну убирайся отсюда! – загалдели злючки.

– Сейчас как зак-клю-ют… – икнула «садовая голова». – Я здесь проезд-дом, – продолжая икать, пьяным голосом оправдывалась ворона. Одним крылом она схватилась за голову, а другим попыталась прикрыть ободранный хвост: – Клю, клю, клю…

– Чего? Чего? – не поняли обитатели помойки. – Клю… клю… клю-ковки?

В ответ лесная гостья произнесла непонятные отрывистые звуки, которые помоечники расценили как согласие.

– Клюковку в Ягодном лесу ищи! Нет у нас клюковки!

Ворона снова икнула:

– Клю…клю… ключ потеряла…

Замарашки расступились перед незнакомкой:

– Ну иди тогда, ищи-свищи свой ключ! В городе Опаре что угодно можно потерять – и что угодно найти. Только в нашей помойке рыться тебе никто не разрешит. Здесь нет никакого ключа!

– Клю, – икнула, согласившись с голубями-помоечниками, ворона. Почти полностью протрезвев, она отряхнулась и, как перебравший груз тяжеловес, с трудом поднялась в воздух, оставляя Мучной переулок позади. – Как же так? Мы ведь птицы – одна большая семья! Но даже среди родственников надо быть начеку. Всё время надо что-то придумывать, изворачиваться… иначе – заклюют. Интересно, у хлеборейцев всё устроено так же, как у птиц, или по-другому?

«Садовая голова» парила над столицей, размышляя о сложной жизни и попутно любуясь архитектурой. На Загородном проспекте ей приглянулась библиотека, старинное здание с лепниной в виде колосков. На краю города квадратным пятном, на фоне картофельных огородиков, в окружении пугал, выделялся аэропорт. Над вороной мягко шёл на посадку хлеболёт, возможно, из соседнего города Тортищева, а может быть, с Дарницкого курорта, морского города, куда впадает быстрая и могучая Молочная река. За штурвалом летательного средства сидел авиатор Рулет.

Опасаясь столкнуться с хлеболётом, храбрая птица повернула в сторону железнодорожного полотна. На самом краю города Опары проживала стрелочница Ржаная Краюшка. Увидев пролетающую над хаткой чёрную незнакомую птицу, Краюшка выстрелила в воздух из ружья сушёным горохом.

– Моя хата с краю – ничего не знаю! – Стрелочница повторно бухнула из ружья. – Здесь летать запрещается! Только поездам можно ходить и мне с разрешения самого Ковриги!

«Ещё и со стрелочницей познакомилась! – сама себе сказала пернатая путешественница. – Теперь настала очередь посмотреть на железнодорожный вокзал».

Напротив перрона, к которому только что прибыл поезд из Тортищева, находилось самое высокое здание города Опары – хлебоскрёб. В целях безопасности «садовая голова» с ободранным хвостом села на плоскую крышу высотки.

В этот час хлеборейцев – хлебобулочного народа, различной выпечки – на вокзале оказалось предостаточно. Кого здесь только не было! Сытные Пирожки, Слойки, Пончики, Рулеты и Пироги, Ржаные и Пшеничные, Овсяные и Дарницкие, Булочки, Булки, Батоны и различные Дырники: Сушки, Бублики, Баранки, Челночки и Кольца.

Поезд из города Тортищева прибыл точно по расписанию. Столица хлебного государства всегда привлекала много туристов – Профитролей, Марципанов, Кексов, Пирожных, Тортиков и малюток Печенек. Последним из вагона вышел композитор Безе, автор оперы «Жила-была Ватрушка». Он, как и лесная беглянка, чувствовал себя в незнакомом городе неуютно.

К нему тут же подскочил носильщик – Капустный Пирожок.

– Куда желаете? – спросил он услужливо.

– А я даже и не знаю… – на фоне загорелых и смуглых опарцев Белковый Безе выглядел как белая ворона.

– Тогда в гостиницу «Золотое яблоко», – предложил носильщик.

«Счастливый… – позавидовала «садовая голова». – А мне гостиницу придётся искать самой. А если не найду, то останусь ночевать на улице…»

С тех пор как птица оказалась в столице, прошло уже несколько часов. День заканчивался, наступал вечер. И пора было подумать о ночлеге.

Пролетая через Базарную улицу над Мельницей, птичка оказалась на площади, где находился ещё один примечательный памятник. Огромнейший металлический букет состоял из ржаных, пшеничных и овсяных колосьев. Основание монумента украшала нравоучительная надпись: «Что посеешь – то и пожнёшь».

Вокруг памятника-снопа пронёсся на бешеной скорости белый хлебомобиль с красным крестом, за рулём которого сидел Докторский Хлебец, знаменитый врач. Ворону испугала сирена скорой помощи, и тогда она свернула на Блинную улицу, где находился самый странный памятник под смешным названием Блин Комом. Рядом со скульптурой стоял задумчивый градоначальник Коврига. Рассматривая памятник со всех сторон, он чесал затылок и всё время повторял, как заезженная пластинка, одну-единственную фразу: «Вот Блин!»

– Горе-то какое! – тихо произнесла ворона. – А памятник-то на Жамка похож, только ещё более пожёванный, – заметила «садовая голова», разглядывая причудливую скульптуру. – Как будто его все дикие звери в нашем Ягодном лесу по очереди жевали-жевали, а потом выплёвывали… Этот памятник, наверное, называется… – ворона призадумалась. – Горе… горе… горельеф! Удивительный город Опара! Чего здесь только нет!

Ворона решила, что не будет долго задерживаться рядом с горельефом, изуродованным хлебным изделием в виде хлебного памятника. Сделав крутой вираж и перелетев через Дрожжевую улицу, она неожиданно вновь оказалась в Мучном переулке, в том самом, где её заботливо прислонил к помойке дедушка Тёртый Калач.