Читать книгу Опара – городок - Ольга Валерьевна Люкшина - Страница 4

Выходной день в доме младших Пшеничных, что в Мучном переулке, выдался суматошным. Дети, Рогалик и Каравай, встали с утра раньше обычного. Рогалик, чтобы не будить родителей, тихо читал «Золотую Книгу Пекарей», которая неизменно дарила ему вдохновение. На минуту юный поэт отложил раритет в сторонку. Хлебная муза нашептала ему новое стихотворение.

– Пока не забыл, надо срочно записать… – прошептал подросток, глядя на чеканный портрет Колобка, где хлебный родоначальник сидел на пеньке с вороньим пером в руках и берестяной грамотой на коленях.

Рогалик аккуратно вывел в блокноте:

«Путешественник и поэт –

Рукокрылый ключник.

У него на всё есть ответ.

Для опарцев он – как попутчик…»

Мальчик хотел прочитать четверостишие вслух, чтобы проверить рифмы. Но вдруг дверь его комнаты со скрипом отворилась, и в проёме показалась маленькая любопытная мордашка сестры.

– А ну не мешай! – рассердился брат. – Я тут важным делом занимаюсь, стихи сочиняю. Иди-иди отсюда, это моя комната…

Младшая Пшеничная надула губки и, громко хлопнув дверью, удалилась.

Рогалик обрадовался, что снова оказался один, и продолжил писать.

«В Колобке горит хлебный дух!

Колобок – Великий кудесник!

Его имя ласкает слух,

Он истории хлебной ровесник!»

Юный поэт снова кинул взгляд на портрет. В этот момент ему показалось, что первопредок слушает и оценивает его творчество. Но только показалось – ведь по-настоящему его работу в данный момент оценивала только сестрица, которая подглядывала в замочную скважину за старшим братцем, увлечённым «Золотой Книгой Пекарей», поэзией и Колобком. У малышки увлечений пока никаких не было, она страдала от скуки, и развлечь ребёнка было некому, так как родители ещё спали.

У Рогалика от вдохновения загорелись глаза. Родились новые строки о Великом Колобке, и он продолжил писать.

«От него зародился народ –

Из пшеницы, из ржи, из овсянки…»

Плюшка за дверью решила тоже внести поэтический вклад и подхватила за братом, произнеся вслух:

– Но возможно, что даже из манки…

Ну когда же нальют мне компот?!

– Что ещё за компот!? Когда закончится это безобразие! Кто-нибудь, уберите её от меня! – возмутился поэт.

Но убрать надоедливую девочку было некому.

– Раз меня никто не кормит и не поит, и никто со мной не хочет играть, – решила Плюшка, – тогда я устрою концерт!

Младшая Пшеничная отправилась в гостиную. С огромным трудом она откинула тяжёлую крышку пианино, села на круглый стульчик и начала нажимать только на чёрные клавиши, потому что настроение тоже было чёрным. Батонообразный дом содрогнулся от громоподобных низких звуков. Соседнее строение, где проживала Ромовая Бабка, мощно тряхнуло, как при настоящем землетрясении.

Все обитатели Мучного переулка проснулись, включая голубей, мирно спавших на дне помойки в картофельных очистках.

Быстрее остальных пробудился папа Батон. Криво нацепив на себя бабочку и забыв позавтракать, он схватил портфель и поспешил голодным на службу. Он был готов работать даже по воскресеньям, только бы не слышать музыки, ругани и криков.

Следом за мужем пробудилась и Булка. Она надела фартук и приступила к приготовлению любимой еды для младшей дочери. Каждое утро мама варила не только яблочный компот, но и чечевичную похлёбку, которую приходилось есть не только капризуле, но и остальным домочадцам. И Рогалику, и папе Батону это очень не нравилось – им хотелось разнообразия в еде. Но так как все Пшеничные являлись прямыми потомками Великого Колобка, то терпение их было безграничным. Именно поэтому в этой семье не возникало никаких протестов из-за маминой стряпни. Хотя недовольство всё-таки зрело. Рогалик от чечевичного раздражения всё больше и больше погружался в изучение «Золотой Книги Пекарей», а его отец – в хлебные законы, где он искал юридические способы избавить хлеборейцев от излишнего потребления бобовых, включая фасоль и горох.

Тем временем Плюшка, она же Каравай, самозабвенно продолжала извлекать из пианино устрашающие звуки, которые могли бы разбудить даже мёртвого Колобка. Кроме игры на инструменте, малышка решила ещё и спеть. Последнее время самой модной песней в Опаре и её окрестностях была ария Ватрушки из одноимённой оперы композитора Безе.

Пшеничный дом гудел. Несмотря на жуткий шум, Булка услышала звонок в дверь. Мама выбежала из кухни с половником в руках и бросилась в прихожую.

На пороге стояли жизнерадостная бабушка Тюря и мрачный дедушка Тёртый Калач, который очень не любил ходить в гости по утрам. Старик занимался чеканкой, ваял памятники, монументы, обелиски. Он был завален работой, потому что его произведения пользовались успехом не только у жителей хлебной столицы, но и в соседних городах – Тортищеве, Дарнице и сельском поселении Сухомятке. А бабушка больше всего была занята тем, что контролировала жизнь собственных взрослых детей – сына Батона и дочери Горбушки. Под её колпаком находился и супруг, которого она таскала за собой, как какую-то важную вещь, которая всегда должна была быть под рукой.

– Здравствуйте, здравствуйте! – расплылась в приторной улыбке Тюря. – А мы не с пустыми руками. Вот вам новая банка солёных огурцов.

Мама Булка осторожно взяла банку и отнесла её на кухню.

Младшая Пшеничная наконец-то перестала терзать инструмент и, радостная, выбежала к гостям:

– Бабушка, дедушка, а вот и я!

– Кто это – я? – поинтересовался басом Тёртый Калач, опираясь на тросточку-ключ.

Плюшка застеснялась, потупила взор и по слогам произнесла:

– Ка-ра-вай…

– Какой такой Каравай? – удивилась старшая Пшеничная. – Хлебный мальчик?

– Меня… Меня зовут Каравай – это мой «севдоним», – заважничала малышка.

Рогалик робко выглянул из комнаты-библиотеки. Под мышкой у него была «Золотая Книга Пекарей».

– Не «севдоним», а псевдоним, придуманное имя, – объяснил отличник. – Здравствуйте, бабушка. Здравствуйте, дедушка.

Бабушка Тюря перевела взгляд на внука и всплеснула пухлыми руками:

– Ах, внучек, ты опять с книгой, молодец!

Это была единственная фраза, которой она удостоила внука. Как только внучка скрылась в гостиной, бабушка сразу последовала за девочкой, у которой неожиданно появилось второе имя.

Дедушка, которого наконец-то перестали контролировать, расслабился. Оставшись с Рогаликом наедине, Калач с сарказмом сказал:

– Ну что, грамотей, будем ждать твоего отца. Даже в воскресенье его нет дома, всё работает и работает. Ну-ка, покажи мне, старому, чем сейчас занимается молодёжь!

Рогалик воодушевлённый тем, что на него наконец-то обратили внимание, с огромным интересом принялся рассказывать деду о своих увлечениях.

– Читаю «Золотую Книгу Пекарей».

– Зачем это тебе? – усмехнулся дед. – Всё самое интересное пишут в газете «Хлебная правда».

Рогалик не заметил иронии старика и с гордостью продолжил откровенничать:

– Эта книга вдохновляет меня на написание новых стихов!

Тёртый Калач посмотрел на искривлённую спинку старшего внука, разочарованно махнул на него рукой, как на пропащего, и критично отчеканил:

– Опять глупостями занимаешься! Не стихи надо писать, а спортом заниматься! Эх ты, Рогалик…

От этих слов чувствительный и нежный подросток согнулся ещё ниже. «Золотая Книга Пекарей» чуть не выпала у него из рук. Мальчик тяжело вздохнул и вернулся в библиотеку. Среди книг он чувствовал себя лучше всего. Знаменитые хлебные писатели и поэты – Колобок, Гоголь-Моголь, Плюшкин и Обертух – были его лучшими друзьями. И не важно, что многих из них уже не существовало на белом свете. Главным было то, что они понимали Рогалика, а Рогалик понимал их.

А дедушка Калач, как только узнал об истинных увлечениях внука, сразу потерял к нему всякий интерес.

Тёртый Калач вошёл в гостиную и прислонил трость-ключ к футляру аккордеона. Тюря с высокой причёской в виде шишки, напоминающей корону, по-королевски расположилась на диване. Старушка так расслабилась, что даже и не подозревала о грозящих ей больших неприятностях.

Неожиданно рядом с бабушкой оказалась коробка с ёлочными украшениями, гирляндами, блёстками. Каравай с ногами залезла на диван. Она как юла вертелась вокруг старушки, а та только умилялась, всё шире и шире расплываясь в слащавой улыбке. Каравай вытащила из квадратного ящичка длинную-предлинную гирлянду. Сначала она примерила её на себя, а потом на бабушку. Тюря наслаждалась общением с внучкой и совсем потеряла бдительность.

Тёртый Калач заметил на журнальном столике газету «Хлебная правда», сел в кресло и углубился в чтение, совершенно забыв про супругу и внучку. А Плюшка, она же Каравай, времени даром не теряла: она старательно отщипывала от гирлянды яркие блёстки. Бабушка же не привыкла долго сидеть без дела и решила включить хлебовизор. Загорелся экран: шёл утренний выпуск передачи «Толокно». Журналистка Яблочная Шарлотта рассказывала хлебные новости о богатом урожае яблок, о том, что в Опару из Тортищева прибыл знаменитый композитор и собиратель фольклора Безе, о том, что в музее Великого Колобка каждое утро странным образом появляются новые чеканки с изображением первопредка…

Тёртый Калач на минуту отвлёкся от чтения газеты, когда услышал последнюю новость. Она очень обрадовала старика, и дедушка загадочно улыбнулся.

Новости из музея Великого Колобка очень сильно огорчили бабушку Тюрю:

– Слышишь, Калачик! Я предупреждала тебя, что чеканки надо было отдать лично в руки директору музея Хлебному Мякишу. Теперь невежественные опарцы вроде Дырников будут думать, что картины подбрасывает в Сусеки сам Колобок.

– А если он отказывается их брать? Говорит, что вешать уже некуда. Вот скажи, старая, что мне тогда делать? Ну не в лес же на продажу их везти? И в Дарнице, и в Тортищеве, и в Сухомятке уже всё завалено чеканными Колобками… А я без работы жить не могу. Без творчества – смерть… и пустят тогда меня на панировочные сухари! – грустно ответил старик.

– А что, по поводу Ягодного леса идея совсем не плохая! Я думаю, что даже лиса наверняка хотела бы приобрести портрет того, кто прославил её имя на века… – В Тюре проснулся хлебный коммерсант.

– Так она же агрессор! – парировал дед.

– Ну и что… а зато какой! – восхищаясь масштабом лисьего преступления, прошамкала беззубым ртом Тюря. – Такую плутовку ещё поискать! Сейчас в Опаре многие хлеборейцы говорят про лису, что от неё одна польза и никакого вреда.

– Тьфу на тебя, дура! – обиделся Калач, вновь погружаясь в газету «Хлебная правда». – Лиса сгубила лучшего представителя хлебного народа! Нет ей прощения! Нет!

Пока старшие Пшеничные обсуждали роль лисы в истории хлебного народа, девочка под псевдонимом Каравай работала не покладая рук. Малышка старательно заталкивала праздничные украшения в высокую и пышную причёску старушки. Благодаря стараниям ребёнка Тюря очень скоро приобрела вид празднично украшенной ёлки, хотя до Нового года было ещё очень-очень далеко.

Мама Булка приготовила чечевичную похлёбку и решила пригласить детей и гостей на кухню, за стол, отведать горячего. Хозяйка вошла в гостиную и так удивилась, что даже выронила половник. Тёртый Калач отвлёкся от чтения газеты, Тюря повернула голову на резкий звук, Каравай замерла на диване, держа в руках облысевшую гирлянду.

– Караул! – крикнула Булка. – Надо срочно спасать бабушку!

Тёртый Калач, внимательно присмотревшись к Тюре, так испугался, что на короткое время потерял дар речи, а потом от испытанного шока притворился слепым и глухим.

Только Булка не растерялась, она начала командовать, героически спасать свекровь.

– Рогалик! – крикнула мама.

Хлебный поэт моментально откликнулся и прибежал в гостиную.

– Рогалик, дедушка, надо срочно пропылесосить бабушку!

Каравай поняла, что сделала что-то неправильно, и решила убежать, пока её не поймали и не наказали. В суматохе малышка спряталась в шкафу. Там было её убежище. Под одеждой девочка прятала много важных для неё вещей: кукольную посуду, детские книжки, фонарик, цветные карандаши и бумагу. Младшая Пшеничная зарылась в мамину шубу, схватила запелёнатого пупса Батончика с соской и затрясла его, закачала.

Когда Тёртый Калач всё-таки узнал любимую супругу, то к нему вернулись и слух, и голос:

– Пылесосить не будем, – отказался он, разглядывая бабушку как заморскую диковинку. – Будем вычесывать!

– Хорошо, это долго, но более надёжно, – согласилась мама Булка. – Я не хочу, чтобы прекрасные бабушкины волосы засосало в пылесос…

Каравай наконец поняла, какую ошибку она допустила. Очень осторожно, чтобы её не нашли и не призвали к ответу, малышка приоткрыла дверцу шкафа, выглянула из затемнения и дрожащим голосочком добавила:

– …вместе с бабушкой…

Теперь настала очередь испугаться Тюре. Старушка попыталась подняться с дивана, но это ей не удалось. Ноги бабушки были крепко связаны гирляндами, теми самыми, что остались без мишуры. Крепкие, тщательно запутанные верёвки сковали старшую Пшеничную, как пленницу. Тюря попыталась освободиться, но и руки оказались надёжно связаны.

Дедушка и мама подхватили похожую на мумию Тюрю, с трудом поставили на ноги и волоком потащили в комнату Рогалика. Втроём они попытались освободить бабушку из плена, с огромным трудом распутывая гирлянды и вытаскивая из волос старушки ёлочную мишуру.

У мамы Булки была привычка снимать стресс за пианино. Музыка действовала на неё, как успокоительное. Точно так же музыка действовала и на Каравай.

Погрустневшая девочка осторожно вылезла из шкафа. Малышка положила игрушечного Батончика сверху на пианино и, подражая маме Булке, сначала заиграла на музыкальном инструменте, а потом запела. Пока взрослые приводили бабушку Тюрю в порядок, она играла всё громче и громче, напевая арию Ватрушки из оперы Безе.

– Пусть я Ватрушка,

И пусть толстушка,

Но у меня ведь есть изю-мин-ка:

Я веселушка

И хохотушка,

Я так румяна, и я так легка!

Гремят фанфары!

Эй, Кулинары,

Спасибо вам за то, что испекли.

Мне очень дорог

Ванильный творог –

За ним отправлюсь хоть на край земли!

Творог! Творог! Творог! Творог!

Как вы уже знаете, в Мучном переулке, кроме семейства младших Пшеничных, проживала знаменитая Ромовая Бабка, которая состояла в тесном родстве с такими знаменитыми Сдобно-Дрожжевыми опарцами, как Докторский Хлебец и Крендель. Громкое пение Плюшки разбудило соседку и вывело из себя. Всю ночь бабуля гнала на ромовом аппарате чистейший ром и, конечно, хотела поспать подольше. Тайная лаборатория Ромовой Бабки, где она занималась производством запрещённого в Опаре напитка, находилась в подвальном помещении. Вход туда располагался в жилой комнате под ковриком. Накануне Ромовая Бабка изготовила из тростникового сахара рекордное количество напитка, который собиралась распространить среди местных хулиганов и страдающих от одиночества хлеборейцев.

Когда-то Ромовая Бабка проживала в городе Тортищеве и даже была замужем за Ванильным Кексом. Позже случилось так, что ей пришлось переехать. Но избавиться от пагубных привычек она не смогла. О Кексе Бабка забыла быстро, а вот про ром забыть не могла. Даже во сне ей снились исключительно ром и ромовый аппарат, которым она невероятно дорожила, потому что без нужной техники приготовить дорогой напиток было практически невозможно.

В ту ночь Ромовой Бабке во сне привиделся змеевик с трубочками, колбочками, а также медный таз, в который капал чудодейственный напиток. Вдруг сквозь дрёму она услышала припев из арии «Ватрушки». При слове «творог» Бабка резко вскочила с постели. Голова её раскалывалась, глаза слипались, соображала она плохо. Когда пение стихло, Дрожжевая сдоба опять легла, начала ворочаться с одного бока на другой, но повторно заснуть не получилось. Домик ходил ходуном, стеклянная посуда, в которую она разливала ром, дребезжала, вокруг раздавались ужасающие звуки. В Ромовой Бабке скопилось столько злости, что не передать словами! Любительница алкогольного напитка выскочила из домика как ошпаренная и побежала выяснять отношения к Пшеничным.

Этим утром комната Рогалика превратилась в штаб по спасению бабушки Тюри.

На короткое время хлебный поэт даже расстался с «Золотой Книгой Пекарей», которая теперь красовалась на самом видном месте в книжном шкафу между повестью Гоголя-Моголя «Вечера на хуторе Сухомятке» и «Научным колобизмом». Бабушка Тюря молча сидела напротив стеллажа рядом с мужем, как потрёпанная бесхвостая ворона. Старушку частично привели в порядок, освободили от пут, но причёска и настроение всё равно уже были испорчены. Все будто воды в рот набрали. Ни Рогалик, ни Булка не могли ничего сказать. В доме Пшеничных наступила редкая тишина. Даже Каравай перестала играть на пианино, прислушиваясь к тому, что творится в соседней комнате.

Вдруг гробовую тишину нарушил сильный грохот. В дверь кто-то звонил, барабанил, стучал изо всей мочи – так сильно, как будто в городе случился пожар.

Пшеничные от мала до велика насторожились. Булка на правах хозяйки пошла открывать дверь.

В коридор, словно вихрь, ворвалась разъярённая Ромовая Бабка, от которой разило алкоголем. Рогалик, бабушка Тюря с испорченной причёской в остатках мишуры и дедушка Тёртый Калач тоже вышли посмотреть, кто к ним пришёл.

– Здравствуйте, что-то случилось? – мягко спросила Булка.

– А вы ещё спрашиваете?! – дыша на маму ромом, возмутилась соседка. – Я больной старый хлебовек!.. – Бабка склонялась над Булкой всё ниже и ниже, так что мама вдруг почувствовала себя маленькой девочкой: – …Прилегла на часок отдохнуть, а тут этот страшный шум!

Отстраняясь от алкогольных паров, мама спокойно произнесла:

– Я не поняла, объясните, в чём дело.

– Ваша семья не даёт мне спать! Вчера весь день песню про Каравай распевали и на пианино тренькали. Я терпела. Сегодня опять поёте, играете. Я старый хлебовек и нуждаюсь в отдыхе! – Претензии шли по нарастающей, и Ромовая Бабка перешла на крик: – Прекратите это безобразие, иначе я за себя не отвечаю!