Читать книгу Единственные - Ольга Вечная - Страница 9

Илья

– И как там твоя принцесса? – спрашивает коллега во время операции.

Часовой остеосинтез бедренной кости подходит к концу, пациент, несмотря на преклонный возраст, переносит хорошо. Близится вечер, четвертая плановая операция – народ устал и хочет отвлечься.

Интересно, еще хоть кто-то не в курсе событий, что происходят в моей личной жизни? Которой я занимаюсь, на минуточку, в нерабочее время.

А с чего все началось? Главврачу позвонил «сам Барсуков», как мне передал потом завотделением дословно… Хотя даже не так. Он сказал: «САМ Барсуков позвонил и поблагодарил!»

За спасение роженицы и новорожденного меня поощрили уважительным хлопком по спине, а потом, конечно, отругали, что полез. Случись беда – искали бы крайнего. Родственники крайними быть не любят, акушерку ищи по городу. Она уже и номер телефона сменила, наверное. Будет лгать и отпираться до последнего вздоха, уверяя, что ее там не было.

А я такая удобная мишень. Врачебная ошибка и прочее. Завотделением хирургии – мужик отличный, как отец нам всем родной. Вот только я бы лучше сиротой остался.

Меня прямо с утра вызвали в кабинет. Не успел зайти и закрыть за собой дверь, как услышал:

– Тебя переводят на новое место.

Я аж дар речи потерял. Смотрел на завотделением – ему хорошо за шестьдесят, высокий тучный мужчина, до сих пор блестящий хирург. Взгляд – суровый, погоняло – Пушкин, потому что Александр Сергеевич. Он хмурился и кивал, дескать, такие вот новости. Рядом с ним еще один хирург и его лучший друг – Чернов. Личность неприятная, если не сказать противная, погоняло среди коллег – нелитературное. Смотрел на меня с сочувствием.

Ппц.

– Хоть не на Камчатку? – спросил сразу, припомнив свое первое распределение в такие дальние дали, что сбежал оттуда в горячую точку. От смертельной скуки.

Тот губы поджал, насупился. Молчал, не зная, как мне сказать.

– Я ж только с декабря работаю, полгода не прошло. – Понимал, что бесполезно, но вот так сразу принять новости не получалось.

На лице Пушкина не было ни тени улыбки.

– Я боролся, но ничего сделать не мог, – оправдывался он. – Сам понимаешь, сверху дали сигнал. – При этом бросил скорбный взгляд на потолок: там пыльная люстра. Он тоже думал о том, что хорошо бы ее помыть, на пару секунд забыв о моей судьбе.

– Меня и так постоянно на всякие сборы гоняют.

Между прочим, это удовольствие дополнительно не оплачивается. А неудобств – масса.

– Ты себя блестяще показал, Ветров. И за твои заслуги перед Отечеством мы переводим тебя… добровольно-принудительно… в гинекологию, – закончил Пушкин. И начал ржать.

Я моргнул, потом чуть сильнее сжал челюсти. Дебилы.

– У них там снова нехватка. Ольга Дмитриевна на пенсию ушла! – вторил Чернов. – Сказали, такие находчивые ребята им нужны!

– Парень с боевым опытом, нервы крепкие, то, что надо в гинекологии! – продолжал Пушкин, уже покраснел весь, слезы вытирал. Хохотал так, что аж хрюкал.

Я против воли почувствовал, как слегка лихорадит.

В гинекологию, ну да. Смешно. Очень. Тоже улыбнулся, оценил шутку. Не скоро мне забудут позавчерашний подвиг.

– Роддома у нас тут нет, уж извиняй, но если сильно тянет.

– Издевайтесь сколько угодно, – тоже начал посмеиваться, подыгрывая Пушкину. Можно было, конечно, и съязвить, но тем самым я лишь подогрел бы их ажиотаж. Так что лучше было не нарываться.

– Какого хрена, Илья? – Пушкин вдруг сменил тон, всплеснув руками.

– Так получилось. Я был поблизости и приехал раньше «Скорой». Что, нужно было сидеть рядом и ждать, пока сердцебиение плода вовсе прекратится?

Он встал из-за стола, принялся мерить кабинет широкими шагами и заламывать руки. Потом подошел ко мне и похлопал по спине.

– В нашем госпитале нет родильного отделения.

А знаешь почему? – не унимался Чернов.

– Потому что служат в основном мужчины.

– А у них что?..

– Матки нет, – сдался я.

– Какой молодец! Анатомия – пятерка! У мужиков хер, а не вагина. Но ты, я смотрю, на все руки мастер! Хоть бы намекнул, я б тебя пристроил вон в четвертый родильный. Или в перинаталку, – все не унимался Чернов с матерным погонялом. Нетрудно догадаться, откуда оно появилось.

Но при этом я понимал, к чему они оба клонили.

– Опыт у меня есть, – сказал решительно. Тут слабину дашь – съедят. – Я знал, что делаю. Все расписал в рапорте. Там три страницы мелким почерком.

Пушкин смотрел на меня долго. То на одно плечо голову склонял, то на другое. Как на дурачка или уродца.

– В Сирии обстоятельства были разные, – продолжил я. – Там не спрашивали специализацию, опыт, знания. Если врач – значит, работай. Можешь спасти – спасай. Я оказался в схожей ситуации и действовал. За каждое движение могу ответить. Итог – обе пациентки живы.

– Но сейчас мы не в Сирии, а в России. В Красноярске. В мирное, мать твою, время. Але!

– Я понял.

Он нахмурился.

– Тебе повезло, запомни это. И на рожон больше не лезь. Вообще к этой семье не лезь. Держись от них подальше.

– А то что? – спросил, приподняв брови.

– А то карьеру свою похоронишь. Что я твоим родителям скажу? Кто им поможет? Военную ипотеку хоть дождись. Игорь Андреевич за тебя поручился перед Барсуковым, но терпение у него не железное.

Повисла пауза. Меня не отпускали, поэтому я стоял и молчал.

– Я не шучу, Илья. Полезешь к дочери САМОГО Барсукова – тебя через годик и правда отправят в какой-нибудь Северодвинск.

– Надеюсь, у них там хороший роддом.

Пушкин сощурился, потом всплеснул руками.

– Иди работай. Пока все.

Я кивнул, развернулся и направился к двери. Он меня окликнул уже у самого выхода:

– Илья, тебе не хватило войны?

– Я просто хотел помочь. Знал, что у меня получится. Был уверен.

Тот лишь покачал головой.

Два года службы по контракту наложили отпечаток. Сам не заметил, а окружающие говорят об этом. Что изменился. Тяжелее стал по характеру и более замкнутым.

– Она не принцесса, – улыбаюсь я. Под маской не видно, но по глазам коллеги считывают. – Она мажорка.

Хорошее слово, хлесткое. Полностью ей подходящее.

В ответ все смеются. Почему мы так много говорим о Полине? Потому что я новенький и все лезут ко мне в душу. И не дай бог случайно ляпнешь – слухи бурным потоком пронесутся по всей больнице. Даже пациенты, должно быть, шушукаются. Илья Ветров принял роды у одной из дочек самого Барсукова (да кто этот мужик такой-то?! Надо хоть погуглить). А со второй – крутит роман.

Две дочки, везде отметился.

– А есть разница между принцессой и мажоркой?

– Да, еще какая, – объясняю. – И слава богу! Потому что на роль принца я тяну не особо.

– А на чью роль тянете, Илья Викторович? – хихикает медсестра Женя.

Хорошенькая, между прочим. Но замужем. Облом по всем статьям. Кстати, в гинекологии девчонок работает больше. Может, и правда поменять специализацию?

– Вот здесь подержи, – командует хирург. – Смотри, у как вышло. Видишь?

Киваю.

– Дальше шей.

Принимаюсь за работу.

– Жень, я тяну на роль сомнительного парня. Такие крайне интересуют мажорок, пока те не становятся принцессами.

– Это такие этапы развития в королевском дворце?

– Думаю, да. Из куколки в бабочку.

Полинка – самая настоящая куколка. Ладная, свежая, яркая. Такими, по-хорошему, только издалека любоваться. Я был польщен, когда она меня свайпнула в Тиндере. Первая.

– Когда уже операция закончится и вы заткнетесь, – вздыхает коллега.

– Если вам неинтересно, Михаил Геннадьевич, не слушайте! Илья Викторович, так что там с этапами взросления мажорок?

– Сомнительный парень, у тебя сегодня двадцатичасовая смена. Не забывай об этом.

– Ску-ука, – тяну я.

– Принцессам еще нравятся рыцари, – мечтательно вздыхает Женя.

– А их родителям – не особо, – бубнит зануда Михаил Геннадьевич, – в том числе их заработные платы. Этих рыцарей.

– Зато форма красивая, – не сдается медсестра.

– Женя-Женя, – укоризненно качает головой хирург.

Я же ей быстро подмигиваю.

Возвращаюсь домой следующим ранним утром. А в обед меня будит звонок с неизвестного номера.