Читать книгу Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи - Ольга Викентьевна Валькова - Страница 4

Часть 1
Женщины – любительницы наук в России в конце XVIII – первой половине XIX века
Глава 3
«Мы все учились понемногу…», или Естественно-научное образование российской благородной барышни в первой половине XIX века

Оглавление

Г. Медер имел двух дочерей… Ему была обязана Елисавета уроками рисования, танцования и музыки, и уроками ботаники, минералогии, физики и математики, которые он преподавал сам.

К. Гросгейнрих. Елисавета Кульман и ее стихотворения. 1849

Однако, чтобы проявлять более или менее серьезный интерес к естественным и математическим наукам, необходимо иметь соответствующее образование. В фундаментальных работах историка женского образования XIX века Е. О. Лихачевой самым подробным образом рассмотрены как существовавшие концепции женского образования, так и программы средних женских учебных заведений – пансионов, различных институтов благородных девиц. К сожалению, не из воспитанниц институтов вышли известные нам любительницы наук первой половины XIX века – это были представительницы аристократии, получавшие домашнее образование, о составе которого известно на сегодняшний день гораздо меньше. Конечно, «художественная» часть этого обязательного образования обсуждалась достаточно подробно – изучение иностранных языков, музыки и танцев, рукоделия, но вот об изучении предметов естественно-научного цикла и математических в курсах домашнего женского образования обычно не упоминается. Значит ли это, что их не изучали? Рассмотрим этот предмет несколько более подробно.

Именно публицистические статьи, публиковавшиеся в общественно-политических журналах, так же как и художественные произведения начала – первой четверти XIX века повлияли в том числе и на современные представления о характере образования, получавшегося российскими женщинами дворянского происхождения на протяжении всего XIX века (кроме, может быть, последних его десятилетий). В общественном мнении современников, перешедшем с течением времени на страницы исторических исследований, образование молодых благородных женщин соответствовало их будущей жизненной роли хозяйки дома, супруги и матери и поэтому просто не могло не быть крайне поверхностным. Больше других мы обязаны этими нашими представлениями Александру Сергеевичу Грибоедову.

В сентябре 1823 года А. С. Грибоедов впервые читал свою только что написанную комедию «Горе от ума» в литературных кругах Москвы. Летом 1824 года – в аристократических и литературных салонах Петербурга125. И знаменитое поныне высказывание Фамусова:

Дались нам эти языки!

Берем же побродяг, и в дом и по билетам,

Чтоб наших дочерей всему учить, всему —

И танцам! и пенью! и нежностям! и вздохам! 126


стало всеобщим источником информации о том, чему именно учили московских барышень в первые десятилетия XIX века и, по экстраполяции, всех вообще российских женщин благородного происхождения. Отголоски этих представлений попали не только в многочисленные публицистические статьи второй половины XIX века, но даже в исторические исследования ученых века ХХ. Например, крупный историк декабризма Элеонора Александровна Павлюченко в своей замечательной монографии «Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер» пишет о занятиях ссыльных декабристов науками: «Женщины воодушевляли мужчин на творчество, и в этом их немалая заслуга перед историей. <…> конечно, к “серьезным занятиям” (историей, физикой, фортификацией и т. д.) женщины не допускались. Да они и не были к этому подготовлены»127. «Не допускались» и «не были подготовлены» – две совершенно разные вещи. Для Э. А. Павлюченко «не были подготовлены» представляется чем-то само собой разумеющимся, хотя несколькими страницами ранее она сама замечает по другому поводу: «Случалось, укрощало администрацию и уголовников само обаяние молодых образованных128 женщин»129. Так «образованных» или «не подготовлены»?

Кажется, что некоторая неразбериха в этом вопросе присутствовала уже в самом начале XIX века. В той же знаменитой комедии «Горе от ума» Фамусов (и мы все, знающие его высказывания с детства) прекрасно осведомлен, чему именно он учил свою дочь. Но вот всего через несколько страниц, когда Чацкий начинает ругать пристрастие москвичей к учителям-иностранцам, вдруг выясняется, что у несомненно считающегося образованным мужчины и юной девушки были, оказывается, одни и те же учителя и, более того, учились-то они вместе:

Наш ментор, помните колпак его, халат,

Перст указательный, все признаки ученья

Как наши робкие тревожили умы,

Как с ранних пор привыкли верить мы,

Что нам без немцев нет спасенья! —

А Гильоме, француз, подбитый ветерком?130


обращается Чацкий к Софье. А если учились они вместе, то и образование у них должно быть примерно одинаковым: Чацкий ведь не оканчивал университетов, по окончании домашнего воспитания он служил в гвардии.

Действительно, в различных воспоминаниях, оставшихся нам от первой четверти XIX века, можно встретить упоминания о том, что при доминировавшем в этот период домашнем образовании, по разным причинам, родные, двоюродные братья и сестры, а иногда и просто соседские дети обучались вместе. Так, знаменитый впоследствии ученый, академик Императорской академии наук К. М. Бэр (1792–1876) писал, что при большом количестве в семье разновозрастных детей все они по необходимости учились вместе вначале у одной гувернантки, а потом у одного учителя. В своей автобиографии он вспоминал об этом преподавателе: «Господин Штейнгрюбер так любил математику и обладал такими педагогическими дарованиями, что заинтересовал курсом математической географии даже обеих девочек, хотя моя двоюродная сестра не отличалась ни интересом к знаниям, ни способностями»131. Екатерина Ивановна Раевская (1817–1899), по возрасту принадлежа уже к следующему поколению, вспоминала, что обучалась вместе с братом, потому что таково было желание ее матери Софьи Гавриловны Бибиковой (1787–1856). «Брат старший, Александр, воспитывался со мною, – пишет она, – вместе мы играли, вместе учили уроки. Брат учился математике, латинскому языку, и я с ним по собственной охоте всему этому училась»132.

Так какое же образование получали благородные российские барышни? Похоже, их современники-мужчины, повлиявшие и на нашу точку зрения по этому вопросу, сами находились в замешательстве. Причем А. С. Грибоедов не был единственным. Другой наш великий поэт и общепризнанный эксперт во всем, что касалось нравов его эпохи, А. С. Пушкин писал в «Евгении Онегине» об увлечениях юной, еще незамужней Татьяны Лариной:

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли все;

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона и Руссо133.


Ю. М. Лотман, комментируя эти строки, счел нужным остановиться на том, кем был английский романист Самуил Ричардсон (1689–1761), создатель знаменитого литературного героя, заслужившего титул «идеала всех мужей», Грандисона, однако не посчитал необходимым прокомментировать пассаж о Руссо, ставя тем самым этих двух деятелей литературы на одну доску. Что довольно-таки странно, поскольку вряд ли можно сопоставить, во всяком случае в образовательном плане, чтение сентиментальных романов и чтение романов Руссо, не говоря уже о других произведениях этого последнего.

Таким образом, если допустить осторожное предположение, что в первой четверти XIX века начальное и среднее домашнее образование дворянских мальчиков и девочек, по крайней мере в отдельных случаях, могло быть примерно одинаковым, то распространенный миф о «недостаточном» по сравнению с мужчинами образовании дворянских девушек был не чем иным, как именно мифом, порожденным официальной пропагандой, а также опасениями, которые, на наш взгляд, блестяще сформулировал автор «Вестника Европы» в рецензии на очередную книгу графини де Жанлис134 в 1811 году: «Упражнение в науках и словесности есть ли необходимая принадлежность женщины? Власть ее не ограничивается ли кругом домашнего хозяйства и семейственных обязанностей? <…> Ученая женщина захочет ли заниматься мелочами домашнего хозяйства? Имея мужа, не столь как сама просвещенного135, не вздумает ли иногда нарушить закон, предписывающий ей почтение и покорность?»136

Вообще мысль о том, что молодые дворянские девушки более образованны, чем их ровесники-мужчины, мелькает в публицистических статьях первого десятилетия XIX века. И, как правило, в одном и том же контексте: «Скажите мне, как можно хотеть, чтобы девица, которая провела первые годы свои посреди искусств, посреди художников, посреди похвал и ласкательств, не была горда и тщеславна? Как хотеть, чтобы она повиновалась мужу, не столь как она сама обработавшему свои способности137, потому что юношеские годы свои провел он в армии?»138 Следует ли понимать, что в то время, как молодой человек призван служить своему отечеству, молодая девушка имеет возможность получать образование и развивать свои способности? Конечно, публицисты здесь немного лукавят: в том возрасте, в котором дворянские юноши отправлялись служить в армию, дворянские девушки уже выходили замуж и вскоре становились матерями. Тем не менее такое ли уж поверхностное образование получали юные аристократки, особенно в области естественных и математических наук, как это принято было считать? К сожалению, наши источники по этому предмету более чем скудные, особенно в том, что касается первой четверти XIX века.

В отличие от казенных и даже частных учебных заведений при домашнем обучении, как правило, не создавалось никакой делопроизводственной документации, которая могла бы быть нам полезна. Часто сохранившиеся сведения фрагментарны и очень кратки. Прекрасный пример этому представляют сведения об образовании, полученном известной поэтессой Анной Петровной Буниной (1774–1828), известной в обществе своим интересом к наукам и эксцентричностью поведения. Принадлежа по рождению к одному из древнейших российских дворянских родов, она рано осталась сиротой, все детство жила в деревне, не получив никакого образования, кроме самого элементарного (что бы это ни означало). Однако по достижении совершеннолетия, получив доступ к завещанному отцом состоянию, она в 1802 году переехала в Петербург и потратила практически все имевшиеся у нее деньги на учителей. Как пишут современные биографы А. П. Буниной, она «…стала изучать английский, французский, немецкий языки, физику, математику139, П. И. Соколов, известный профессор филологии140, преподавал ей литературу, так же как и Борис Бланк141, ее племянник и коллега-поэт»142. Источник этих сведений, правда, не совсем ясен. Историк-славист Константин Яковлевич Грот (1853–1934) в биографическом очерке, посвященном А. П. Буниной, отмечал, что помимо ее собственных обращенных к А. С. Шишкову стихов,

Достигши совершенных лет,

Наследственну взяла от братьев долю,

Чтоб жить в свою мне волю.

Тут музы мне простерли руки!

Душою полюбя науки,

Лечу в Петров я град,

Наместо молодцов и франтов,

Зову к себе педантов.

Но ах! науки здесь сребролюбивы,

Мой бедный кошелек стал пуст.

Я тотчас оскудела143.


у нас нет никаких сведений об этом периоде жизни А. П. Буниной: «Подробнее об условиях и обстоятельствах детства А. П., а также ее учения мы, к сожалению, почти ничего не знаем», – пишет и К. Я. Грот144. Однако само стремление А. П. Буниной к образованию не подлежит сомнению. По сведениям близкого друга ее племянников Эразма Ивановича Стогова (1797–1880), историка Сибири и автора воспоминаний, это стремление учиться не покинуло ее и в последующие годы. Э. И. Стогов пишет: «Могу засвидетельствовать, что она не переставала учиться»145. Мы не располагаем информацией о том, сохранился ли ее юношеский интерес к физике и математике в более зрелом возрасте (если предположить, что сведения биографов точны и такой интерес вообще имел место). Тем не менее впоследствии она серьезно и профессионально занималась литературой, в том числе и теорией литературы. Так, в 1808 году А. П. Бунина перевела с французского и опубликовала работу аббата Шарля Батте (1713–1780) «Правила поэзии», добавив к ней сведения о российском стихосложении146, бесповоротно заслужив звание «ученой».

А. П. Бунина, безусловно, была человеком выдающимся, выбивающимся из ряда. Интереснее было бы, наверно, посмотреть на женщину, исполнявшую в жизни роль супруги и матери, предписанную ей общественной моралью, не блиставшую никакими особыми талантами. Какое образование получала она?

К нашей радости, сохранились, например, некоторые учебные материалы и записи Марии Николаевны Толстой, рожденной княжны Волконской (1790–1830), прославившейся только тем, что она была матерью Л. Н. Толстого (!), позволяющие в общих чертах судить о ее обучении. В частности, сохранились две тетради, первая из которых озаглавлена: «Некоторые примечания, ведущие к познанию хлебопашества в сельце Ясной Поляне»; и вторая, несколько большая по объему: «Примечания о Математической, Физической и Политической Географии»147. С. Л. Толстой описывает ее содержание следующим образом: «На обложке, по видимому рукой Николая Сергеевича148, написано: “Для княжны Волконской”. Сначала идет вступление: § 1. География есть описание земли. § 2. Земля (шар земной) есть тело почти шарообразное, считающееся между планетами и т. д. § 3. География разделяется на 3 части: 1) на математическую, 2) на физическую, 3) на политическую и т. д. Затем идет Отделение первое – “о математической географии”, “о начале разделения Астрономии в разных системах мира”. Тут же даются определения системам мира: Пифагора, Платона и Птолемея, система Египтян, система Коперника, Тихо-Багрова149». Затем даются объяснения по Копернику – «О звездах», «о планетах», «о земле». Следующий отдел посвящен «Политической географии». В § 1 говорится: «Государства управляются владетелями или светскими или духовными: а) между светскими примечания достойны Императоры, Короли, Князья, Курфюсты, Ерцгерцоги» и т. д., б) между духовными: Папа со своими кардиналами, Архиепископы, Епископы, Аббаты или Игумены». Затем идут характеристики «деспотического или самодержавного правления», «монархического или самодержавного», «аристократического» и «демократического или народного», в котором «законодательная власть зависит от всего народа». Кончаются записки кратким описанием Европы и России150.

Так же сохранилась и опубликована «Дневная запись для собственной памяти», сделанная М. Н. Толстой во время ее поездки в С.‐Петербург летом 1810 года, из которой видно, что во время своего первого пребывания в столице империи молодая княжна вместо посещения светских мероприятий и модных лавок посетила Биржу, Эрмитаж, Кунсткамеру, шпалерную фабрику, Бертову фабрику, где осмотрела паровую машину, чугунный мост, дом под названием «паноптикум», в котором работало несколько тысяч мастеровых и также помещалась паровая машина и другие механизмы, стеклянную фабрику, фарфоровую фабрику, Александровскую чулочную фабрику, Петропавловскую крепость, Петергоф, где осматривала сады и фонтаны, и, наконец, Академию художеств151.

Современные литературоведы не сомневаются, что прототипом одной из главных героинь романа Л. Н. Толстого «Война и мир», княжны Марьи Болконской, является мать писателя Мария Николаевна Толстая, урожденная Волконская, а знаменитая сцена с описанием урока княжны Марьи, который дает ей отец (часть 1, раздел XXII), написана на основании реально происходивших событий152. Напомним, действие происходит в 1812 году. Старый князь Николай Андреевич Болконский, который, по словам Л. Н. Толстого, считал, «что есть только две добродетели: деятельность и ум», сам занимался воспитанием дочери и, «чтобы развить в ней обе главные добродетели, давал ей уроки алгебры и геометрии153 и распределял всю жизнь ее в беспрерывных занятиях»154.

И похоже, что случай М. Н. Толстой был не единственным. Екатерина Ивановна Раевская (1817–1899) посчитала нужным описать необычные для ее времени и окружения (как ей казалось) образование и образ мыслей своей матери, Софьи Гавриловны Бибиковой (1787–1856), почти ровесницы М. Н. Толстой. Вторая дочь из семнадцати детей екатерининского генерала, вышедшего в отставку в 1783 году в чине генерал-майора Гаврилы Ильича Бибикова (1743–1803) и его супруги Екатерины Александровны, урожденной Чебышевой (1767–1833), Софья Гавриловна, как и все остальные дети в семье, обучалась у иностранных гувернанток, но не только у них. «Пока дедушка был жив, – пишет Е. И. Раевская, – он следил за уроками, даже некоторые уроки старшим двум дочерям давались при нем, в его кабинете. Но после него вряд ли кто о них заботился. Из всех дочерей одна матушка опередила свой век. Она мне говорила, что умный и образованный отец ее, которого она лишилась на четырнадцатом году от рождения, до тех пор постоянно держал ее при себе, и что его влиянию она обязана любовью своей к науке155»156. Трудно понять, что подразумевает здесь Е. И. Раевская под словом «наука». Правда, некоторые ее последующие высказывания позволяют отчасти расшифровать это. «С молодых лет матушка училась сама, – пишет далее Е. И. Раевская, – а впоследствии обучала меньших сестер и брата Илью… Будучи молодой девушкой, матушка читала все тогдашние исторические и философские книги, за что и выносила немало насмешек от родных. Конечно, это было уже после смерти любившего ее образованного отца»157. По словам мемуаристки, родственники даже прозвали ее мать «Вольтером», что звучало в их устах очень обидно. Однако молодая женщина не обращала на это внимания: «Но матушку не смущали эти насмешки и пересуды: она продолжала твердо идти своим путем», – пишет ее дочь158. В другом месте она добавляет: «В свободное время матушка круглый год много читала, всего более исторических, философских книг, из литературы же только выдающихся писателей. Пустых романов я у нее в руках никогда не видала. <…> Отец в шутку нам говаривал: “O! maman sait tout et encore quelque chose” (“О! мама знает все и еще кой-что в придачу”»)159, подчеркивая в то же самое время, что любимое занятие матери было скорее редким исключением среди ее ровесниц, чем правилом: «Тогдашние же барыни аристократки не занимались рукоделием по примеру прабабушек своих, сидевших за прялками в высоких теремах. И чтением они не особенно интересовались; матушка моя была в свое время редким исключением», – замечает она160.

Но так ли это? Анна Петровна Бунина (1774–1828), Софья Гавриловна Бибикова (1787–1856), Мария Николаевна Толстая (1790–1830)… Возможно, этот ряд можно продолжить, было бы желание.

Существуют данные, указывающие, что уже при жизни следующего поколения, то есть дочерей упомянутых нами дам и их ровесниц, преподавателями женщин-аристократок, случалось, выступали академики и университетские профессора.

Например, сохранились подробные сведения об образовании, полученном начинающей поэтессой Елизаветой Борисовной Кульман (1808–1825), к сожалению очень рано умершей. Возможно, именно поэтому люди, хорошо ее знавшие, захотели оставить подробное описание ее жизни, а поскольку жизнь эта главным образом состояла из обучения, то мы имеем в нашем распоряжении очень полный и дотошный отчет. Ее преподавателями были доктор права Карл-Фридрих фон Гроссгейнрих (1783–1860), а также специалист в области геологии и горного дела Петр Иванович Медер (1769–1826), бывший в 1818–1826 годах командиром Горного кадетского корпуса в С.‐Петербурге.

У Е. Б. Кульман рано проявился талант к языкам. По воспоминаниям К.-Ф. фон Гроссгейнриха, она исключительно по собственному желанию и с минимальной посторонней помощью изучила почти все древние и новые европейские языки, свободно говорила и писала на них, делала переводы. Уже к шести годам она говорила и читала бегло по-немецки и по-русски, чем была обязана своей матери161. На одиннадцатом-двенадцатом году жизни она изучала английский, французский и итальянский языки, читая сочинения классических писателей, а также занималась латынью и древнеславянским языком со знакомым священником162. Тогда же К.-Ф. фон Гроссгейнрих предложил ей изучать древнегреческий язык163. В тринадцать лет Е. Кульман «уже перевела Анакреона, в прозе на пяти языках, а белыми стихами на трех любимых ею языках: русском, немецком и итальянском; прочла уже много из Гомера, знала от начала до конца путешествие Анахарсиса Младшего, Бартелеми, и Павсаниево описание Греции…»164. Вскоре она начала изучать (и вполне успешно) еще три языка (одновременно): испанский, португальский и новогреческий165. Она не только свободно читала классические произведения на всех языках, но и писала на них, делала переводы с одного языка на другой в стихах и в прозе.

Тем не менее, несмотря на выдающийся талант к языкам, Е. Кульман изучала не только их. «Не было травки, даже самой ничтожной, которую любознательная девочка не хотела бы знать по имени, и странно бывало слышать, как она целый ряд растений называла одни немецкими, другие английскими, а иные и латинскими именами, потому что учитель ботаники166 Елисаветы был англичанин, изъяснявшийся изрядно по-немецки, но плохо по-русски», – пишет К.-Ф. фон Гроссгейнрих167. Преподаватель или наставник, как называет сам себя К.-Ф. фон Гроссгейнрих, в какой-то период опасался чрезмерного воображения девушки. «Желая восстановить необходимое между воображением и рассудком равновесие, наставник полагал, что пора познакомить Елисавету с действительным подлунным миром, т. е. учить ее Истории и Географии. <…>, – рассказывает он и продолжает: – Надобно видеть радостное изумление Елисаветы при первом ее взгляде на ландкарты. Наставник купил у приятеля своего пять карт, представлявших вид земли в целом и четыре части света отдельно и подарил их своей ученице в осьмой день ее рождения»168.

Вместе с дочерьми П. И. Медера Е. Кульман изучала предметы искусства и… естественно-исторического цикла. К.-Ф. фон Гроссгейнрих пишет: «Г. Медер имел двух дочерей, одну ровесницу с Елисаветою, другую годом моложе. Этот достойный отец, окончив свои служебные занятия, остальное время посвящал воспитанию своих дочерей. Поведение Елисаветы и уже тогда приметные великие дарования ее снискали ей в такой высокой мере благосклонность его, что он вскоре дозволил ей учиться вместе с его дочерьми всему, что им преподавали. Ему была обязана Елисавета уроками рисования, танцования и музыки, и уроками ботаники, минералогии, физики и математики, которые он преподавал сам169. Сверх того обе дочери его сделались ее подругами и оставались ими до самой смерти Елисаветы; она же имела удовольствие отплатить хотя отчасти своим подругам за благодеяния, которыми осыпал ее человеколюбивый отец их. Обе дочери в обращении с Елисаветою усовершенствовались в немецком языке, и выучились у нее итальянскому и английскому»170. К.-Ф. фон Гроссгейнрих следующим образом описывал вечера, проводимые дамами Кульман в семействе П. И. Медера: «…если господин Медер бывал дома и ничем не занят, он с своими двумя дочерьми и Елисаветою садился за стол и начинал с ними беседу, о предметах, касающихся географии, истории и физики, нередко восходил со своими юными слушательницами на высоты астрономии, или углублялся в таинства геологии171. Между тем эти академические заседания, как называли их дамы, составлявшие общество бабушки (господин Медер был вдов), не всегда бывали серьезные, но по временам оживлялись рассказом какого-нибудь забавного приключения с путешественником»172. Рассказывая об одном особенно памятном вечере, К.-Ф. фон Гроссгейнрих замечает: «В тот вечер господин Медер беседовал о минералогии, одной из любимых наук его и Елисаветы»173.

О любви Елизаветы Кульман к минералогии упоминал и другой ее биограф – литературный критик, редактор, цензор, в будущем доктор философии и профессор Александр Васильевич Никитенко (1804–1877), основывавшийся не только на сведениях, почерпнутых из «бумаг» Е. Кульман, но и на «словесных показаниях особ, знавших ее лично»174: «Учась Естественной Истории, она часто посещала богатый минералогический кабинет в Горном Корпусе. Кто бы мог подумать, смотря там на эту прекрасную девицу, прилежно всматривающуюся в каждый камушек, что она делает это не для одной забавы?» – удивлялся биограф175.

И К.-Ф. фон Гроссгейнрих, и А. В. Никитенко подчеркивали, что овдовевшая мать Е. Кульман не обладала состоянием и была бедна (по меркам «общества», надо полагать). Именно поэтому, писал К.-Ф. фон Гроссгейнрих, возник вопрос о том, что Е. Кульман должна выбрать себе профессию, дабы иметь возможность зарабатывать на жизнь. И она выбрала профессию воспитательницы. Очень любопытные слова, якобы сказанные Е. Кульман по этому поводу, приводит К.-Ф. фон Гроссгейнрих: «Я рассмотрела звание воспитательницы со всех сторон, и нашла, что могу без большого труда приобрести необходимые для того качества. Языки, история, география, естественная история, физика, математика, литература главнейших европейских народов, вот, мне кажется, главные предметы, которые требуются от учительницы, и это те самые предметы, которыми я до сих пор преимущественно занималась176; я также знаю музыку, рисование и рукоделия; а сколько я приметила, часто и того не требуют»177. Действительно ли это было мнением юной шестнадцатилетней девушки или самого почтенного доктора права, но этот перечень дает представление об образовательных требованиях, предъявлявшихся к российским дворянкам.

В данном случае мы видим еще одного отца, а также друга семьи (каким был К.-Ф. фон Гроссгейнрих для семьи Кульман), занимавшихся обучением своих девочек. Но сохранились сведения о том, что некоторые аристократические семьи нанимали в преподаватели дочерям профессиональных ученых. Например, в краткой биографии Анны Михайловны Раевской (1820–1883) читаем: «Она… получила очень тщательное домашнее образование; между прочим, ей давал уроки профессор Остроградский, который удивлялся ее замечательным способностям к математике»178. Речь здесь идет об известном математике Михаиле Васильевиче Остроградском (1801–1861), с 17 декабря 1828 года бывшим адъюнктом по прикладной математике Императорской академии наук, 21 декабря 1831 года ставшем ординарным академиком по прикладной математике, а с 15 июня 1855 года – по чистой математике.

Следует отметить, что некоторые публицисты 30-х годов XIX века, в противовес общепринятому стереотипу, пишут об избыточности женского образования: «Юные девицы выучивают сперва французский, немецкий, английский, итальянский языки: сии четыре языка суть главная основа здания; потом история, география, хронология, арифметика, правила поэзии, музыка вокальная и инструментальная, рисование, живопись, декламация и танцы; урок за уроком следует беспрестанно; исключая часы обеда и время прогулки, летом юныя жертвы совершенства работают с шести часов утра до самого ужина», – писал оставшийся анонимным автор в статье «О воспитании женщин в России» в 1831 году179, замечая, правда, что подобное обучение не приносит никакой пользы, кроме вреда180. Так что дело было, видимо, не в наличии (или отсутствии) у мужчин свободного времени для получения образования, а в распространенном комплексе неполноценности, не позволявшем мужскому самолюбию пережить мысль о более умной, чем он, и образованной женщине. Эта мысль прямо и ясно, без малейших обиняков высказана в одном из произведений графини де Жанлис «Женщина-Автор. Сказка госпожи Жанлис», опубликованном в 1802 году в «Вестнике Европы». Выясняя вопрос о том, почему женщина не должна быть публикующимся автором, точнее, почему общество не допустит, чтобы женщина могла быть публикующимся автором, графиня, сама опубликовавшая несколько десятков произведений (если не более), устами своих героинь говорит следующее: «Разумею: ты думаешь, что женщина, делаясь Автором, переряжается и бросает перчатку мужчинам…» – спрашивает дерзкая Эмилия. «Без сомнения, – отвечает сестре благоразумная Доротея и поясняет: – Они сражаются на этой сцене, дорожат победою, и не уступят лавров своих бедному, слабому получеловеку181»182.

Уже граф Сегюр, описывая свое пребывание при дворе Екатерины II в 80-е годы XVIII века, замечал: «Все, что касается до обращения и приличий, было перенято превосходно. Женщины ушли далее мужчин на пути совершенствования. В обществе можно было встретить много нарядных дам, девиц, замечательных красотою, говоривших на четырех и пяти языках, умевших играть на разных инструментах и знакомых с творениями известнейших романистов Франции, Италии и Англии. Между тем мужчины, исключая сотню придворных, каковы например: Румянцевы, Разумовские, Строгоновы, Шуваловы, Воронцовы, Куракины, Голицыны, Долгоруковы и прочие, большею частью были необщительны и молчаливы, важны и холодно вежливы и, по видимому, мало знали о том, что происходило за пределами их отечества»183.

И еще господином Гартигом в 1793 году была высказана мысль, что единственная причина отрицательного отношения к образованию женщин и к образованным женщинам – выгода, извлекаемая мужчинами из их невежества. «Для чего в то время, когда просвещение со дня на день умножается, они осуждены оставаться во мраке?» – задает он вопрос. И сам же отвечает: «Для того, что предрассудок воспитания берет верх над самым разумом; для того, что женщины довольствуясь тем, что могут нравиться прелестями красоты, не радят о продолжительнейших прелестях разума и чувствований; для того, что большая часть мущин имеют свои выгоды в том, что препятствуют просвещению их ума, которое бы открыло им их слабости, и могло бы предохранить их от оных184»185.

Этот вывод хорошо перекликается с замечанием, записанным в 1810 году в свой собственный альбом А. П. Буниной в ответ на ремарку Александра Семеновича Шишкова (1754–1841)186 следующего содержания: «Всего похвальнее в женщине кротость, в мущине справедливость»187. Как замечает К. Я. Грот, опубликовавший записи из альбома А. П. Буниной, «последнее изречение Шишкова очевидно задело за живое Бунину…»188. Видимо, действительно так оно и было, поскольку А. П. Бунина написала: «Кротость в женщине бывает двоякая: одна есть драгоценнейший ее монист, другая бесславие. Унижая себя, теряет она главное и единственное пола своего преимущество. Мущинам не противна бывает сия двоякая женщин кротость. Пользуясь ею, покушаются они на все и делаются самовластными господами. Помещику не бывает противно иметь многих слуг. Чем их более, тем более для него и выгод; но спросим у сих слуг, не пожелают ли они сделать некотораго с помещиком своим условия»189.

В целом же, исходя из небогатых источников, имеющихся в нашем распоряжении, можно сделать вывод, что домашнее образование девушек-аристократок первой половины XIX века во многих случаях соответствовало образованию их братьев, просто потому, что братья и сестры обучались вместе или потому что отцы считали необходимым дать достойное образование своим дочерям. Образование, которое в будущем вполне позволяло им продолжить самообразование в избранных ими отраслях знания и даже заниматься ими вполне профессионально, о чем и пойдет речь в следующей главе.

125

Пиксанов Н. К. Комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума» // Грибоедов А. С. Горе от ума. М.: Наука, 1969. Литературные памятники. С. 255.

126

Грибоедов А. С. Горе от ума. М.: Наука. С. 15. Стб. 130–135.

127

Павлюченко Э. А. Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер. М.: Мысль, 1988. С. 31.

128

Курсив наш. — О. В.

129

Павлюченко Э. А. Указ. соч. С. 29.

130

Грибоедов А. С. Указ. соч. С. 26. Стб. 100–105.

131

Бэр К. М. Автобиография. Б.м.: Изд. АН СССР, 1950. С. 57.

132

Раевская Е. И. Воспоминания Екатерины Ивановны Раевской // Исторический вестник: Историко-литературный журнал. 1898. Декабрь. С. 945.

133

Пушкин А. С. Евгений Онегин. Роман в стихах // Пушкин А. С. Стихотворения: В 3 т. Л.: Сов. писатель, 1954. Т. 3. С. 55. Строфа XXIX.

134

Genlis de. De l’influence des femmes fur la literature Françaife comme protectrices des lettres et comme auteurs, ou Précis de l’hiftoire des femmes Françaifes les plus celebres. Par M-me de Genlis. Un Vol. A. Paris, 1811.

135

Курсив наш. — О. В.

136

Краткая история славнейших Французских женщин // Вестник Европы. 1811. Ч. LIX (59). № 17 (сентябрь). С. 47.

137

Курсив наш. — О. В.

138

Л..а. Д…а. О воспитании женщин // Вестник Европы. 1811. Ч. LVII (57). № 10. С. 149.

139

Курсив наш. — О. В.

140

Петр Иванович Соколов (1764–1835) – писатель и журналист; с 1793 г. – член Российской академии, с 1802 г. – ее непременный секретарь; с 1819 г. – библиотекарь Петербургской академии наук. А. П. Бунина не была единственной ученицей П. И. Соколова. Например, он преподавал русский язык и литературу будущему поэту и декабристу князю А. И. Одоевскому (1802–1839). Вот что пишет биограф этого последнего, И. А. Кубасов: «П. И. Соколов, – человек, если и не отличавшийся даровитостью, то обладавший солидными знаниями и языка, и литературы, в своем роде человек универсальный и начитанный; без сомнения, он мог научить Одоевского языку и вообще дать немало разносторонних познаний; Одоевский писал безукоризненно грамотно и излагал свои мысли на русском языке не хуже, чем на французском, которым владел блестяще» (Кубасов И. А. А. И. Одоевский (Биографический очерк) // Одоевский А. И. Стихотворения и письма. Воспоминания об А. И. Одоевском. М., 2003. С. 12).

141

Бланк Борис Карлович (1769–1826) – поэт. В 1930 г. К. Я. Грот писал о нем, делая доклад в Обществе древней письменности: «Борис Карлович был небезызвестным, очень плодовитым, “неистощимым”, как его прозывали, но довольно бесталанным стихотворцем уже вырождавшейся сентиментальной школы: он был всего на 5 лет старше А. П. [Буниной], но, конечно, мог быть ее руководителем в литературных сферах» (Грот К. Я. Поэтесса Анна Петровна Бунина (К 100-летней годовщине ее смерти 4 декабря 1829 г.) // С.-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 281. Оп. 1. Д. 12. Л. 128, 129, 137–186. http://www.ostrov.ca/kgrot/ap_bunina.htm).

142

Dictionary of Russian Women Writers / Edited by M. Ledkovsky, C. Rosental, M. Zirin. London, 1994. P. 108.

143

Грот К. Я. Поэтесса Анна Петровна Бунина (К 100-летней годовщине ее смерти 4 декабря 1829 г.) // С.-Петербургский филиал Архива Российской академии наук. Ф. 281. Оп. 1. Д. 12. Л. 128, 129, 137–186. http://www.ostrov.ca/kgrot/ap_bunina.htm.

144

Там же.

145

Стогов Э. Очерки, рассказы и воспоминания Эразма Стогова. VI: П. Н. Семенов и А. П. Бунина // Русская старина. Ежемесячное историческое издание. 1879. Т. 24. № 1–4. С. 52.

146

Баттё Ш. Правила поэзии. Сокр. пер. аббата Батё. С присовокуплением российского стопосложения. СПб., 1808.

147

Толстой С. Л. Мать и дед Л. Н. Толстого. Очерки жизни, дневники, записки и письма по неизданным материалам. М., 1928. С. 42.

148

Имеется в виду Н. С. Волконский, отец М. Н. Толстой.

149

Так в тексте. — О. В.

150

Толстой С. Л. Указ. соч. С. 42–43.

151

Волконская М. Н. Дневная запись для собственной памяти // Толстой С. Л. Мать и дед Л. Н. Толстого. М., 1928. С. 78–109.

152

См., например: Толстой С. Л. Указ. соч. С. 43; Гусев Н. Н. Лев Николаевич Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. М., 1954. С. 44–45.

153

Курсив наш. — О. В.

154

Толстой Л. Н. Война и мир. М., 1955. Т. 1. С. 113.

155

Курсив наш. — О. В.

156

Раевская Е. И. Воспоминания Екатерины Ивановны Раевской // Исторический вестник. Историко-литературный журнал. 1898. Ноябрь. С. 548.

157

Там же.

158

Раевская Е. И. Указ. соч. С. 548.

159

Там же. С. 953.

160

Там же. Ноябрь. С. 555.

161

Гроссгейнрих К. Елисавета Кульман и ее стихотворения. СПб., 1849. С. 25.

162

Там же. С. 50.

163

Там же. С. 52.

164

Там же. С. 55.

165

Там же. С. 81.

166

Курсив наш. — О. В.

167

Гроссгейнрих К. Указ. соч. С. 12.

168

Там же. С. 33.

169

Курсив наш. — О. В.

170

Гроссгейнрих К. Указ. соч. С. 43–44.

171

Курсив наш. — О. В.

172

Гроссгейнрих К. Указ. соч. С. 128.

173

Там же.

174

Никитенко А. Елисавета Кульман // Библиотека для чтения, журнал словесности, наук, художеств, промышленности, новостей и мод. СПб., 1835. Т. 8. Прим. к с. 41.

175

Там же. С. 49.

176

Курсив наш. – О. В.

177

Гроссгейнрих К. Указ. соч. С. 59.

178

[Анучин Д. Н.] Анна Михайловна Раевская // Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. 1896. Т. ХС. Вып. III. Труды антропологического отдела. Т. 18. Вып. III. С. 513.

179

Ш-а. К-а. Н-я. О воспитании женщин в России (из L’Hermiteen Russie) // Дамский журнал. 1831. Ч. XXXVI. № 42. С. 33–34.

180

Там же. С. 35.

181

Курсив автора. — О. В.

182

Жанлис де. Женщина-Автор. Сказка госпожи Жанлис // Вестник Европы. 1802. Ч. V. № 20. С. 250–251.

183

Сегюр, граф. Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II (1785–1789). СПб., 1865. С. 32–33.

184

Курсив наш. — О. В.

185

Гартиг. Указ. соч. С. 63–64.

186

Шишков Александр Семенович (1754–1841) – государственный деятель, адмирал, президент Российской академии, основатель общества «Беседы любителей русского слова», оказывал покровительство А. П. Буниной.

187

Грот К. Я. Альбом Анны Петровны Буниной // Русский архив. 1902. № 3. С. 503.

188

Там же.

189

Там же.

Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи

Подняться наверх