Читать книгу Кодекс скверны. Предтеча - Ольга Ясницкая - Страница 4

«В соответствии с правками о частной организации Осквернённый Легион, любое препятствие агентам по обнаружению сокрытых или похищенных мутантов, карается десятью годами лишения свободы и изъятием всего имущества преступника. В случае сопротивления агент имеет право ликвидировать лицо, если оно представляет опасность для его жизни».

«Заветы потомкам. Кодекс скверны», 03.032

Свет просачивался из многочисленных щелей хлипкой двери. От каждого удара сыпалась труха, хрустели прогнившие доски. Твин забилась в дальний угол каморки и не сводила с двери круглых от ужаса глаз. Отвернись она хоть на миг, и монстр прорвётся сквозь преграду.

Мама склонилась над ней, коснулась губами лба. Прядь тёмных волос защекотала детскую ручонку.

– Я люблю тебя больше своей жизни! – прошептала она. – Ничего не бойся, светлячок. Помни…

Грохот оборвал её на полуслове. Твин всё же отвела взгляд, не удержала монстра. Глаза матери заблестели от слёз. Твин хотела сказать, что тоже любит её. Любит больше всего на свете, но она уже отвернулась, заслонив всем телом от вошедшего.

Она с ужасом смотрела из-за маминой спины на гигантскую чёрную тень, что выросла в дверном проёме. Тихо вскрикнув, вжалась в стену, прикрыла лицо ладошками.

Огромный монстр приближался к матери, такой беззащитной и хрупкой, но готовой защищать их обеих до последнего вздоха. Каждый его шаг отдавался в ушах барабанным стуком.

– Будь ты проклят! Ты и твои хозяева! – голос мамы задрожал от бессильной ярости.

Твин взглянула сквозь пальцы. Человек в чёрном, с блестящим, гладким овалом вместо лица, навис над тонкой фигуркой мамы.

На миг показалось, что он передумал и не тронет их, но тот с силой рванул маму за волосы и развернул перед собой. Она не сводила глаз с напуганной Твин. Бледное лицо оставалось спокойным, будто и нет никакого монстра и всё это лишь детский полуночный кошмар.

– Мама! Мамочка!

Твин протянула руки и бросилась к монстру. Удар в грудь выбил почву из-под ног. Завалившись на спину, она больно ударилась затылком. Сквозь звон в ушах услышала гневный вскрик и попыталась встать. Мир кружил вокруг в безумном, диком танце.

Мама отчаянно вырывалась из железной хватки, ладонью задела маску монстра, едва не сбив с лица. Тот грубо выругался. В руке сверкнул клинок и прочертил плавную линию на её шее, оставляя за собой тонкую, тёмную полосу. Она захрипела, прижала к горлу ладони. Бледные пальцы окрасились алым. Кровь стекала по рукам и падала на пол.

Твин с ужасом смотрела на каждую каплю, уносящую за собой жизнь. Бум. Бум. Бум. В тишине их стук превратился в невыносимый грохот. Она закричала, зажала уши ладонями.

Монстр отшвырнул обмякшее тело и приблизился к ней. Она сжалась под тяжёлым взглядом из-под узкой прорези, не в силах оторвать глаз от маски с синей полосой вдоль стальной щеки. Безликий протянул ладонь, которая тут же превратилась в уродливую лапу с кривыми когтями.

Твин задыхалась, хватала ртом воздух. Сердце бешено колотилось. Она села. Жёсткая койка тихо скрипнула. Никакого монстра, только серые в предрассветных сумерках казармы.

Стянув мокрую от пота рубаху, смахнула испарину со лба. Тихо, чтобы не разбудить кого ненароком, нашарила сложенную на полу одежду и отправилась в душевые. Всё равно до побудки рукой подать, а заснуть уже не получится.

На душе тоскливо ныло. Она пыталась вспомнить лицо матери, но перед глазами назойливо всплывала железная маска ищейки. Бесконечно повторяющийся сон – всё, что осталось от воспоминаний о маме. Ни имени, ни лица, ни голоса, только красная полоса на горле. Порой даже сомневалась: может и вовсе никакие это не воспоминания, а просто игра воображения?

В окошке у потолка показались первые лучи солнца. Твин небрежно бросила форму на широкую скамью. Скрипнул вентиль, в лицо хлестнула ледяная вода. Она опустила под струи обритую голову в надежде прогнать остатки кошмара. Вода ручейками стекала по угловатым плечам на покрытую длинными рубцами спину. Разбитые костяшки пальцев нещадно защипало. Вода обжигала холодом, пробуждала, отгоняла тяжёлые мысли.

«Какая же ты жалкая!»

Твин вздохнула: Альтера. Другого от неё ждать не приходилось.

«Как ты вообще себя выносишь?» – не унимался голос. – «Ничтожество. Давай, поплачь. Пожалей себя. На большее и не способна».

– Да что опять не так? – проворчала Твин.

«Твоё извечное нытьё. Ой, мамочка, мне страшно! Помоги мне!» – передразнила её писклявым голосом.

– Не лезь в мою голову, сука!

«Научись думать тише. А ещё лучше – прекрати сопли пускать и возьми себя в руки».

– Заткнись!

Закрыв глаза, она представила прозрачную стену между ней и той, другой. Единственная возможность заглушить назойливый голос.

Альтера сверлила её взглядом и мрачно улыбалась. Удивительно, насколько они разные и одновременно похожие, как две капли воды. Тот же тонкий, ровный нос, худощавое лицо, те же губы. Разве что глаза другие, цвета пламени, что вспыхивает при призыве способности, слишком жестокие, злые.

Протяжным гулом завыла побудка. Снаружи послышались голоса. Разбуженные казармы ожили, забурлили. Не дожидаясь, пока в душевые повалят остальные, Твин торопливо натянула форму на мокрое тело.

Дверь скрипнула. На пороге появился заспанный Керс. Из-под полуопущенных век на неё смотрели два янтарно-жёлтых глаза. На переносице ещё не до конца зажившая рана после спарринга. Дерзко очерченная верхняя губа, подбородок с ямочкой – всё это придавало ему некую притягательность. Во всяком случае, женским вниманием не был обделён, несмотря на шрам от ожога, покрывавший правую сторону лица от скулы до самой брови. Детская шалость, за которую он заплатил слишком высокую цену. Над бровью, прямо поверх шрама, набит номер: сто тридцать шесть.

Она глянула на отросшую щетину и улыбнулась:

– Решил отпустить бороду?

– Угу, как у Седого, – пробубнил он и, отвернувшись, принялся стягивать штаны.

От безмятежного спокойствия казармы не осталось и следа. Одни куда-то спешили, другие галдели, третьи подшучивали над соратниками. Некоторые и вовсе ещё не слезли с коек, к чему спешка, всё равно толкаться в очереди в душевые.

Твин огляделась по сторонам в поисках Слая. Тот о чём-то спорил с Триста Шестым на другом конце казармы.

Озорной прищур серых глаз, приподнятые уголки губ, придающие выражению лица ироничности, ямочки на щеках при улыбке – в этом весь её Слай, в этом весь её Семидесятый.

Он провёл рукой по слегка отросшей щетине светлых волос и скептично приподнял бровь. Видимо, с Триста Шестым он был явно не согласен. На его фоне Слай выглядел щуплым подростком, впрочем, как и любой другой, мало кто в Терсентуме мог похвастаться двухметровым ростом и весом в центнера два.

О чём спорят, не разобрать, но судя по жестам, речь шла о каком-то поединке. Триста Шестой то и дело покачивал головой, не соглашаясь с оппонентом.

Окликать Слая Твин не стала и, лавируя среди младших, шутливо борющихся друг с другом, наконец выбралась во двор. Вдохнув полной грудью утреннюю свежесть, она огляделась. Терсентум просыпался, готовясь к очередному, бесконечно долгому дню. Двор наполнился гамом и суетой: опоздаешь на завтрак – придётся тренироваться на пустой желудок, а на такое мало кто решался. Ещё бы, уже к обеду даже самый выносливый валился с ног, мечтая о мясной похлёбке и хотя бы короткой передышке.

Внимание привлекла кучка молодняка. Шестеро окружили дерущихся, что-то выкрикивали, подначивали катающихся в пыли. Один наконец оседлал соперника и ритмично замолотил кулаками, целясь в голову. Другой прикрываясь, попытался сбросить нападающего.

Твин шагнула в их сторону, собираясь разогнать малолеток, но чья-то рука легла на плечо.

– Не стоит, – покачал головой Харо, – так они ничему не научатся.

Среди осквернённых аномалии во внешности встречались часто и воспринимались соратниками как данность: никто не выбирал, каким родиться. Здесь уж как посчастливится. Харо не очень повезло: кожа бледная, волосы отсутствуют напрочь, даже бровей нет, нос заканчивается чуть ниже переносицы. Там, где должен начинаться хрящ, зияют две узкие прорези. На всё лицо – татуировка, подражающая оскаленному черепу. Её лучшая работа, между прочим: сколько времени потратила, особенно на глазницы. Правда теперь глаз вообще не разглядеть: чёрные, без белка, только поблёскивают на солнце.

Седой как-то пошутил, что теперь в Терсентуме служит сам Харон, прислужник Тейлура. Шутка многим показалась забавной и прозвище быстро прилипло к Сорок Восьмому и теперь иначе, чем Харо, среди своих его никто не называл.

– А чему их научит Стена Размышлений? – скептично спросила Твин.

– Чему-то да научит, – он безразлично пожал плечами.

Твин закатила глаза. И это говорит тот, кто неделю назад чуть не устроил потасовку с Девятнадцатым прямо под носом Мастера.

– По тебе заметно.

Во двор выскочил взъерошенный Седой, натягивающий на ходу потёртый жилет. Спутанная борода неряшливо топорщилась в стороны, густые брови сердито нахмурены. Старик прикрикнул на толпу, но те даже носом не повели. Тогда он пригладил бороду, набрал в лёгкие побольше воздуха и дунул со всей мочи в сигнальный рог. Болельщики тут же бросились врассыпную, оставив дерущихся валяться в пыли. В конце двора показались стражники с мечами наготове.

– Пойдём-ка отсюда, – Твин потянула друга за рукав, – Как бы и нам не влетело.

В соседнем дворе, чуть поменьше казарменного, располагалась столовая – длинное здание с тщательно выбеленными стенами. У крыльца, сбившись в стаи, что те туннельные псы, скучали осквернённые.

Из-за запертых дверей просачивался запах до тошноты надоевший протеиновой каши. Стоило только представить серое варево, размазанное по тарелке и аппетит мгновенно испарялся. Впрочем, выбор невелик. Есть эту мерзость никто не заставлял. Не хочешь – не жри, но до полудня не дотянешь. Приходилось давиться тем, что давали.

Но если подумать, она с радостью готова терпеть и осточертевшую кашу по утрам, и вечно недовольную рожу Мастера, да что кривить душой, вытерпела бы и сотню ударов плетью, лишь бы не разлучили с друзьями. Да только до торгов осталось всего пара месяцев, а дальше даже Госпоже не известно.

Слай, Керс, Харо… Что с ними будет? Увидит ли потом хоть кого-то из них?

Твин содрогнулась, представив, что единственной и последней встречей с кем-либо из братьев станет Арена. И хорошо, если будут сражаться на одной стороне.

– Скажи, Харо, как ты поступишь, если кто-то из нас окажется на Арене в соперниках?

–Туда сначала попасть нужно.

– И всё же?

Он повернул голову к Твин, едва различимые глаза блеснули в черноте глазниц.

– Постараюсь сдохнуть заранее.

– Как мило! – Слай появился рядом прямо из воздуха. – Может ещё о деструкции поговорим?

– Очень остроумно, – наигранно зевнула она.

– Кстати об Арене. Слышали, Пятый выйдет против Вихря?

– Жаль. Неплохой бы чемпион с него получился, – Харо с досадой пнул камень носком сапога.

– Это ещё почему? Пятый вполне ничего. Помнишь, как он отключил Двести Восемнадцатого?

– До Вихря ему далеко. Опыта мало.

– Зато…

– У вас другие темы вообще бывают? – раздражённо перебила Твин.

В последнее время все разговоры только об Арене, будто свет клином на ней сошёлся.

– Бывают, – Слай хитро подмигнул другу.

Харо многозначительно усмехнулся.

– А где Керс? – Твин огляделась по сторонам. – С утра он был явно не в духе. Опять полаялся с Глим?

– Да кто их там разберёт, – развёл руками Слай. – А вот, кстати, и он.

Твин оглянулась, куда указал Семидесятый. От стражников, которые, по своему обыкновению, держались в стороне, с довольной улыбкой шагал Керс. От его утренней угрюмости не осталось и следа.

– Ну что, желторотики, без спирта не останемся, – самодовольно сообщил он.

– Главное, чтобы без Керосина не остались, – заметила Твин. – Не понимаю, зачем вообще с ними связываешься?

– Не ворчи, – рассмеялся он, – всё под контролем.

Керс, конечно, не дурак, но эти его делишки с надзирателями ничем хорошим не закончатся. К тому же Седой знал, что тот приторговывает дурью и как-то раз пообещал: поймает – высечет до полусмерти. Может старик просто запугивал, но проверять на деле не хотелось. От кнута раны заживают долго.

Хотя, относится он всё-таки к ним по-особому. Нет, хвалит редко и не напоказ, да и влетает им чаще других, и, тем не менее, он обучил Керса грамоте и языку благородных, а ей помогал справляться с Альтерой.

Но в этот раз не похоже, чтобы Керса заботили угрозы Седого. В эту его наигранную весёлость может поверить Глим или кто-то другой, но она-то знает его, как облупленного. Может, дело в торгах?

Каждый из них переживает это по-разному. И если она просто старалась меньше думать о будущем, а Харо, как всегда, замкнулся в себе, то Керса в последнее время почти не узнать. И пить стал больше обычного. Единственным непрошибаемым остался Слай. Кажется, его и впрямь не заботит будущее. Живы, и то хорошо, к чему лишние тревоги? Вполне в его духе.

И всё же за завтраком Твин не выдержала.

– Слай, – тихо позвала она. – Ты хоть раз задумывался, что с нами будет? Или тебе плевать?

Он удивлённо поднял брови.

– Да что на тебя нашло? Всё утро твердишь об этом.

– То есть тебя не волнует, будем мы вместе или нет?

– Конечно волнует.

– Заметно, – пробурчала она.

Слай сдержанно вздохнул и потёр пальцами переносицу.

– Скажи, как бы ты хотела запомнить свою мать? С перерезанным горлом, как из снов или счастливую, с улыбкой?

– С улыбкой, конечно.

– Вот и я так же.

Выходит, зря она так на него? Могла бы и раньше догадаться. Они ведь сто лет вместе.

Она не помнила ни единого дня из жизни до Легиона, даже дорога в Опертам сохранилась в памяти бессвязными обрывками. Но чего никогда не забыть – это яблоко в руке мальчишки, протянутое в попытке утешить, когда она рыдала в тёмном углу казармы. Это был первый день в Терсентуме и его она запомнит до самой смерти, потому что именно тогда в её жизни появился Слай. Сколько лет с тех пор прошло? Пятнадцать, не меньше. А он до сих пор умудряется её удивлять.

Может быть он прав. Нужно радоваться тому, что имеешь. У неё есть настоящая семья, братья. Мало кто может похвастаться даже меньшим, но от его слов сердце почему-то кольнуло, будто кто-то вогнал длинную иглу между рёбер.

Чего она ждёт от него? Решения, которого нет? Побега? Как наивно. Их выловят на следующий день и повесят на ближайшем дереве. Позорнее смерти и не придумать. Да и было бы куда бежать. Их не примут даже уруттанцы. Не говоря уже об антидоте, без которого не протянуть и пары лет.

Проклятие! Антидот! Пропустила вечерний приём. Совсем вылетело из головы из-за усталости. Твин поднялась из-за стола и быстро зашагала к выходу.

На солнце вязкая субстанция в пузырьке отливала синим. Тягучая капля медленно опустилась в уголок глаза. Немного защипало. Заморгав, она потёрла глаз костяшкой пальца. По телу начало разливаться приятное тепло, на душе стало легче, спокойнее. Деструкция, будь она неладна. То-то же Альтера распоясалась.

– Эй, – Слай остановился рядом и взял за руку. – Ты пойми, просто не хочу, чтобы торги стали для нас единственной темой для разговоров.

– Давай позже, – отмахнулась она.

Тренировки начинались с пробежки. Пять кругов, если Одноглазый в добром расположении духа, если с похмелья, то и все десять. А сегодня он выглядел так, будто всю ночь глушил синий дым.

День только начался, а Твин уже мечтала растянуться в постели и не шевелиться до самого рассвета. Вечерняя тренировка с Харо точно была лишней, но без практики контроль над Альтерой быстро ослабевал и та вырывалась при первой же возможности.

Часы тянулись как смола. Бой на ножах, кулачный бой, стрельба из лука, метание ножей, короткий перерыв на обед, поединки. Дотянуть бы до них. Там хоть постоять спокойно можно, если, конечно, не вызовут.

Ровными рядами они выстроились у ограды в ожидании, когда Мастер назовёт очередные номера. Ежедневно тот выбирал по две пары, чтобы увидеть, чему научились.

У входа на арену показался Седой. Старик шёл быстро, напряжённо печатая шаг. По лицу видно, что-то стряслось. Он поравнялся с Мастером, пузатым великаном, прозванным Биффом, и что-то коротко сообщил.

Красное лицо Биффа скривилось от злости. Махнув Одноглазому, он неожиданно шустро для своей комплекции, потрусил к выходу.

– На сегодня всё, щенки, – рыкнул тренер и поспешил следом.

Твин поискала глазами Слая. Где его опять черти носят? Здесь же был минуту назад. Впрочем, догадаться несложно. Ну, по крайней мере, узнает всё из первых рук.

– Интересно, что его так взбесило? – Керс с Харо нагнали у главного двора.

– Скоро узнаем, – безразлично отозвалась она, и замедлила шаг.

Слева, между домом Мастера и хозяйственной пристройкой, спиной к стене сидели двое. Скованные кандалами руки безвольно свисали над головами. Выглядели помято. Ещё бы! Провести весь день под палящим солнцем без еды и воды то ещё удовольствие.

Вот она, пресловутая Стена Размышлений. Та самая, у которой не раз доводилось раздумывать о жизни так же, как эти двое.

– Я что-то пропустил? – усмехнулся Керс.

– Ничего особенного, – со скучающим видом отозвался Харо. – Сцепились у конуры Седого.

Керс с сочувствием поцокал языком:

– Эй, сколько вам тут ещё торчать?

Один из желторотиков поднял голову и злобно зыркнул исподлобья:

– Катись к псам, придурок.

Керс изобразил глубоко оскорблённый вид:

– Нет, вы слышал? Меня только что послали!

– И назвали придурком. Вполне справедливо, кстати, – Твин сорвала флягу с его пояса, в своей уже ничего не осталось.

– Ты что творишь? – прошипел он, пытаясь схватить за руку.

Твин увернулась и, воровато оглядевшись по сторонам, подошла к стене. При виде воды наказанные сразу оживились. На лице одного проскользнула благодарная улыбка.

Она поднесла ёмкость к пересохшим губам ближайшего мальчишки. Тот пил с жадностью, как в последний раз, и недовольно наморщил нос, когда повернулась к недавнему сопернику.

– Шустрее, Твин, – поторопил Харо. – Сегодня Стена Размышлений в мои планы не входила.

– Расслабься, здесь никого, – она дождалась, пока другой допьёт и бросила опустевшую флягу Керсу. – Впервые здесь, да?

Пославший ещё минуту назад Керса к псам коротко кивнул.

– Не смертельно, – успокоила их Твин. – Главное не держать в себе, как говорится.

– Ага, чтоб потом с нас ржал весь Терсентум? – фыркнул другой. – Да лучше подохнуть.

– Подыхай, – безразлично отозвалась она, – обычно слабаки так и поступают.

– Здесь половина Терсентума под себя гадила, – заверил Керс. – Если вообще не весь.

– За себя говори, – проворчал Харо.

– Я к тому, что от стыда ещё никто не умирал, а вот от разрыва мочевого – запросто.

Мальчишка поджал губы и отвернулся.

Твин понимающе улыбнулась. Во всяком случае, она подсказала, как сумела, а там сами пусть догоняют. Седой всё равно спросит. Весь смысл Стены Размышлений – суметь переступить через своё самолюбие. И если не понял это с первого раза, придётся сидеть до тех пор, пока не дойдёт. У осквернённых не может быть гордости, как и страха перед смертью.

Хотя со вторым куда сложнее. Жить хочется каждому, даже Харо, сколько бы ни твердил о достойной смерти на Арене или где там ещё он собирался подохнуть.

– Что это у нас здесь?

Твин обернулась. К ним приближался Девятнадцатый. Только его здесь и не хватало. Самоуверенный кретин. Но стоит отдать должное, неплохой напарник в охоте, а это чего-то да стоит.

– Иди куда шёл, – огрызнулся Харо.

Девятнадцатый остановился в двух шагах и скрестил на груди руки.

– Передай своему ручному уродцу, чтобы следил за своим языком, – проговорил он, насмешливо глядя на Твин. – Если не хочет и без него остаться.

– Тебе же сказали, вали пока цел, – ощетинилась она.

– Какая грозная! Всё забываю спросить, как вы её трахаете? По очереди или все разом? —он сделал жест руками, изображая соитие.

– Не знал, что ты этим интересуешься, – Харо изобразил искреннее удивление. – Слыхал, ты как раз по другой части.

– Ну всё, ублюдок, крепи седло!

Девятнадцатый рванул вперёд, кулак пронёсся у самого лица Харо. Тот уклонился и замахнулся в ответ.

– Эй-эй-эй! – Керс протиснулся между ними, рискуя попасть под раздачу. – К этим хотите?

Он кивнул в сторону прикованных, которые с любопытством наблюдали за старшими. Хоть какое-то развлечение.

Девятнадцатый вызывающе оскалился, провоцируя противника. Харо злобно сверкнул глазами, но продолжать драку не стал.

– Если ты не заметил, нас здесь как бы трое, – Твин с наигранным интересом рассматривала собственную ладонь, будто видела её впервые, – а ты один. Вдруг окажется, что не такой уж ты и неуязвимый? Что думаешь, Керс, труп сжечь сможешь?

– Зачем такую шкуру портить? – ухмыльнулся он. – Неплохая броня получится. А потроха прикопаем на заднем дворе.

Девятнадцатый обвёл их тяжёлый взгляд, презрительно сплюнул сквозь зубы и неторопливо зашагал в сторону казармы. Репутация проклятой четвёрки, которую они зарабатывали годами, теперь играла только на руку. Мало ли, чего от них ожидать.

– Может объяснишь, когда ты опять успел ему на хвост наступить? – Керс повернулся к Харо. – Больно уж нервный.

Тот состроил невинную гримасу и пожал плечами.

– Не обижайся, Харо, но в поединке тебе с ним не справиться, – Твин виновато посмотрела на друга. – Как и каждому из нас, между прочим.

– Да ну, – прыснул Керс. – Ты его переоцениваешь. Шкура у него, конечно, крепкая, да вот кишка тонкая.

О чём с ним спорить? Может и прав насчёт Девятнадцатого, только Харо тоже не особо силён в ближнем. В стрельбе из лука ему нет равных, быть может, во всём Прибрежье, но когда вот так, лоб в лоб, он быстро теряется, не успевает за противником. Слишком концентрируется на лишних деталях. Понятное дело, мальчишки. Отвоёвывают своё место в стае. Так не лучше ли делать это с умом? Чтобы потом не сидеть у Стены.

Порой их очень сложно понять. Например, Слай. Вроде и знает его с младых ногтей, а иногда ходи-гадай, что у того на уме. Или вытягивай по слову чуть ли не клещами, как этим утром.

Нет, поводов для сомнений он никогда не подавал. Как-то уж само вышло, что на смену дружбе пришло что-то более сильное, особенное. Только вот к чему это всё? У них нет будущего, как у любого из Легиона. Глупо дразнить себя несбыточными мечтами, слишком опасный путь в никуда. А они всё равно, со слепым упорством, цепляются за эту мертворожденную любовь, как за последнюю возможность почувствовать себя живыми, коснуться недосягаемого, дозволенного только свободным. Теперь пришло время пожинать плоды. Как будто раньше не знала, что ждёт в итоге. Нет, ну правда, на что надеется?

«Ты лжёшь даже самой себе!»

Какого чёрта! Альтера должна была заглохнуть как минимум до утра.

«Тебе плевать и на своего дружка, и на остальных. Ты просто ничтожная тварь, которая боится одиночества».

Твин зажала уши. Бесполезное решение, голос-то в голове.

«Заткнись! Ты ни черта не понимаешь!» – мысленно закричала она.

«Не понимаю?» – расхохоталась Альтера. – «Да я вижу тебя насквозь! Кстати, в прямом смысле слова».

«Пошла ты!»

Твин замотала головой, прогоняя подальше назойливый голос. Не слушай её, не слушай. Эта дрянь умеет бить по больному. Не обращай внимания, отвлекись на что-то.

Она вытянула из-под койки жестяную коробку, которую Слай стащил у лекаря специально для неё.

– Харо! Гони сюда! – Твин достала пузырёк с чёрной краской и придирчиво рассмотрела иглы.

Кость месмерита идеально подходила для татуировок: заточенные на конце шипы оставались острыми достаточно долго.

Харо сбросил рубаху и вопросительно взглянул на Твин. Придирчиво осмотрев рисунок на груди, она недовольно покачала головой:

– Придётся поправить это безобразие. Готов?

Он кивнул и поудобнее устроился на койке. Твин подожгла масляную лампу, чтобы света было побольше, и умостилась сверху.

Альтера наконец умолкла. Добилась желаемого и, как обычно, свалила. Доводить она мастер. Понять бы ещё, с чего это она такой активной стала.

Иглы оставляли под бледной кожей чёрные точки, которые со временем сливались в линии, а те в свою очередь в замысловатые узоры. Харо стал первым, на ком она испробовала своё творчество и, судя по всему, получалось неплохо. Теперь соратники часто приходили с просьбой изобразить что-нибудь эдакое и со временем её художества носила на себе чуть ли не половина Терсентума.

Сам процесс успокаивал, отвлекал. Она раскрывала себя с каждой линией рисунка, находила что-то новое. Так что можно было смело сказать, что Харо раскрыл её талант. Она долго отказывала набивать на его лице что-либо, но в итоге поддалась на уговоры. Как выяснилось позже, останавливаться на этом он не собирался. За четыре года татуировка разрослось от шеи до кисти правой руки, плавно переходила с плеча на спину и заканчивалась на левом предплечье у самого локтя. Сейчас она кропотливо выводила линии на груди, медленно, не торопясь, заранее продумывая рисунок до мелочей.

– Работы здесь хоть отбавляй, – сосредоточенно проговорила Твин, смахнув кровь тряпицей, – Но успею закончить до…

Она запнулась.

– Много лишних мыслей, – упрекнул Харо. – Прими как есть. Так проще.

Ещё один философ, мать его!

– Что я должна принять, если у меня больше ничего не останется?

Он не ответил. Да и что скажет, сам ведь прячется, как черепаха в панцирь. Только с виду такой невозмутимый.

– Смотри, кто объявился.

Твин даже не подняла голову. И так знает, о ком речь.

– Неплохо, – Слай прислонился к стене и принялся рассматривать её работу.

– Где тебя носило? – холодно спросила она.

– Шустрый с Триста Шестым с охоты вернулись. Правда, добыча у них так себе, мягко говоря.

Твин подняла голову:

– О чём ты?

– Сейчас расскажу. Керс. Керс! Оглох что ли? Поди сюда, второй раз пересказывать не буду.

Хотя Слай обращался к другу, вокруг быстро собралась вся казарма. Всем хотелось узнать, что ж такое стряслось, раз Бифф отменил поединки.

– Шустрый сказал, шли по туннелю вчетвером, собирались разойтись уже в пустошах. Выбрали тот, что у Кривого Когтя, ну знаете, пик на западе Терсентума.

– Да все знают Кривой Коготь, – раздался раздражённый голос из толпы. – Ближе к делу давай.

Слай обернулся и приподнял бровь:

– А вас вообще сюда звали?

В толпе сердито зашикали на выскочку.

– Ладно. Короче, не дошли они до пустошей. Клянутся, что на Плачущих нарвались. Едва ноги унесли. Ну, или трупы…

– Какие трупы? – моргнул Керс.

– Чёрт, да такие. Белф с Койотом. Триста Шестой сказал, плач не сразу услышали. Сначала вроде тихое такое поскуливание. На псов сперва подумали, а потом как дало по ушам. Стало мерещиться всякое. Койот как с цепи сорвался, кинулся на Белфа, руку отгрыз… Пришлось остановить. Но и Белфа не спасли, много крови потерял.

– Вашу мать!

Кто-то тихо присвистнул.

– Хорош втирать, – фыркнул Девятнадцатый. – Там отродясь Плачущих не видели. До них километров пять на восток вдоль хребта.

– Да как-то насрать, веришь ты или нет, – Слай ехидно оскалился. – Ты бы слышал, как Бифф орал. Тоже не верил сначала, а потом в город рванул, как ошпаренный, прямо в Гильдию.

– И что это значит?

– Ничего хорошего, – отозвался кто-то. – Если туннели нечистые, придётся в обход.

– Не только, – покачал головой Керс. – Плачущие как тени, никакое оружие их не берёт. А вот откуда эти тени взялись, другой вопрос.

– Будто ты знаешь.

– А ты мозгами пошевели. Что у нас на западе?

– Опертам.

– А ещё что?

– Пустоши?

– Сиджилум, – подсказал Слай.

Все смолкли, раздумывая о словах Керса.

Твин поёжилась. Сиджилум – плохое место, гиблое. Да и о Плачущих известно немного, вроде как с ума свести могут, а то и убить. Хотя, как тень убивать может, непонятно. Но все слухи сводились к одному: по другим туннелям они не бродят, будто как привязаны к одному месту.

– Нет, вы серьёзно? – хохотнул Девятнадцатый. – Сиджилум – страшилка для олухов вроде вас. Мало ли какая дрянь из пустошей лезет.

– Тогда почему в других туннелях их нет?

– Теперь есть, – поправил Слай. – Но это не значит, что они с пустошей пришли.

– Вам бы только уши развесить, придурки, – Девятнадцатый махнул рукой.

– Керс, а ты что думаешь? – Харо приподнялся на локтях и посмотрел на друга.

– Ничего не думаю. Может Сиджилум и страшилка, но предки для чего-то же его запечатали.

– Хреново как-то запечатали, – ухмыльнулся Слай, – раз оттуда лезет не пойми что. Если, конечно, оттуда.

– Или не всё запечатали, – Твин толкнула Харо в грудь и окунула иглу в краску. – Не дёргайся.

– Может, – согласился Керс. – Седой как-то говорил, ходов намного больше, чем на картах и многие пересекаются. Но раз Плачущие так далеко забрались, может Сиджилум тоже разрастается?

– Это ещё как? – не понял Слай.

– Вроде болезни какой. Хотя пёс его знает. А что Седой думает?

– Извини, как-то не спросил. Я и так с трудом в лазарет пробрался.

Керс разочарованно пожал плечами.

Твин хмыкнула. Таков уж он. Не уймётся, пока не докопается до сути. Хотя, какая здесь может быть суть? Даже Гильдия толком не скажет, что за дрянь и откуда взялась.

Жаль ребят, конечно. Койот был отличным малым, да и Белф тоже. Но такое случается время от времени. Не на прогулку же отправились. В туннелях разное может произойти, хотя в байки о Плачущих всё-таки верится с трудом. Может, выброс газа какого-то? Или стыдно признаться, что с псами не справились?

Она в очередной раз стёрла капли крови и оглядела рисунок. На сегодня достаточно. Рука начала уставать, да и крови всё больше, мешает. Но вышло неплохо. Острыми чешуйками, узор упирался в широкую линию и расходился от неё горизонтальными лучами вдоль нижней границы бицепса, сливаясь со старым рисунком. К рёбрам опускались острые зубцы. Многих деталей ещё не хватало, но даже так смотрелось вполне ничего.

Харо поднялся на ноги и одобрительно похлопал её по плечу. Видно, что доволен.

– Всё ещё злишься? – Слай опустился рядом и заглянул в глаза.

– Нет.

– По тебе и не скажешь.

Твин сердито выдохнула и посмотрела на него. В глазах плясали лукавые огоньки, на губах обозначилась лёгкая улыбка, проступили маленькие ямочки на щеках.

Вот прохвост, знает же, что не устоит перед этой вот улыбочкой!

Она отвернулась.

– Ладно, дуйся, сколько хочешь, – сдался Слай. – Дело твоё. Просто постарайся вспомнить, что я тебе обещал ещё по дороге в Регнум.

Надо же, не забыл. Она-то прекрасно помнит. Говорил, что будет с ней до конца, говорил, что сделает всё, чтобы их не разлучили, а если даже разлучат, он найдёт её и они всё равно будут вместе. Детская болтовня, короче говоря.

– Слай, ты живёшь в каком-то другом мире! Какие, к чёрту, обещания? Нас купят и мы до самой деструкции будем служить какому-нибудь зажравшемуся знатному или поляжем на арене. Повзрослей уже наконец!

– Ну да, – отозвался он. – Как ты нас там назвала? Жалкие подражатели свободным?

Твин опустила глаза. Тогда она и вправду перегнула палку. Уже год прошёл, а он никак не забудет. Может не стоит с ним так жёстко?

– Ладно, прости, ты прав. Лучше не думать об этом. Просто иногда лезут в голову всякие мысли.

Слай притянул её к себе и крепко обнял:

– Гони их подальше, Твин. Будущего никто не знает, даже сама Госпожа Смерть.