Читать книгу Фауст. Сети сатаны - Оливер Пётч - Страница 5

1

1494 год от Рождества Христова, восемь лет спустя

Солнце жгло так, словно Господь решил испепелить этот мир.

Иоганн лежал с закрытыми глазами и всем телом впитывал тепло. Зима выдалась затяжная, за ней последовала сырая и холодная весна. Дожди почти не прекращались, временами шел град, и первые посевы смыло паводком, как это часто случалось в последние годы в Крайхгау. Только теперь, в июле, лето как будто вступило в свои права. Поля кругом Книтлингена золотились спелой рожью, и в ней так здорово было прятаться, чтобы подремать, предаться мечтам и увильнуть от работы…

Или тайно вкусить первый поцелуй возлюбленной.

Иоганн открыл глаза и незаметно повернул голову. Маргарита лежала рядом и нежилась под жаркими лучами. Никому не хотелось прерывать молчания. Ветер мягко шелестел в колосьях, и где-то в отдалении перекрикивались ласточки. Было воскресенье, и крестьяне в большинстве своем остались дома или отправились в один из многочисленных трактиров. Лишь немногие вышли работать в поле. Посреди их укрытия высился древний каменный крест. Иоганн только вчера хорошенько утоптал вокруг него землю. Если сидеть и не вставать в полный рост, никому и в голову не придет искать их здесь.

Идеальное укрытие для влюбленных.

Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы увлечь сюда Маргариту. Несколько дней Иоганн увивался вокруг нее, но не решался заговорить. В конце концов он написал ей зашифрованное письмо, как не раз уже делал это прежде. Это был их маленький секрет: Иоганн прокалывал некоторые буквы крошечной иголкой, и из них в итоге складывалось послание.

В этот раз Иоганн сообщил, что будет ждать ее здесь, чтобы показать новый трюк. Какой именно, он не написал.

В последние годы Иоганн часто ходил на подворье Книтлингена, расположенное совсем недалеко от родительского дома. Маргарита, сколько он помнил ее, всегда смеялась над его фокусами и с интересом слушала, когда он пересказывал басни Эзопа или что-нибудь из греческих комедий, прочитанных в библиотеке Маульбронна. Детьми они нередко резвились на сеновале или прятались в больших ящиках для фруктов. Но эти времена давно прошли, у Иоганна над верхней губой уже появился черный пушок. Пару месяцев назад ему исполнилось шестнадцать. Как и Маргарите. Местные парни уже давно бросали на нее похотливые взгляды.

Из маленькой, лохматой девочки в грязном платье выросла бойкая светловолосая девушка, уже почти женщина. Лицо у нее, в отличие от многих других девушек ее возраста, не загорало, а оставалось мраморно-бледным, как у благородной дамы, и было усыпано веснушками. Под корсажем уже сейчас проступали пышные груди. Но самое главное – Маргарита была дочерью местного фогта и являлась лучшей партией в Книтлингене. И он, Иоганн Георг Герлах, младший сын зажиточного крестьянина Йорга Герлаха, ухитрился заманить ее в поле…

Непонятно только было, как вести себя дальше.

Иоганн робко приподнялся и зевнул. Маргарита повернула к нему голову. Глаза у нее были голубые, как васильки среди ржи. Она потянулась и села.

– Ты же говорил, что хочешь показать мне новый фокус. – Девушка посмотрела на него с вызовом и любопытством. – Мы же потому сюда и пришли. Или вы замыслили что-то иное, Иоганн Георг Фаустус? – Как и многие другие, она произносила его прозвище с насмешкой, но Иоганн не обижался на нее.

– Нет-нет. – Он торопливо поднялся и вынул из кармана колоду игральных карт. – Это…

Он запнулся, заметив разочарование на лице Маргариты.

– Ты хочешь поиграть со мной в карты? Лучше поищи себе компанию в трактире. Если тебя за решетку раньше не упрячут!

Такие карты появились не так давно, и власти не одобряли этой игры, а Церковь называла их «требником сатаны».

– Да ты погоди! – Иоганн протянул Маргарите колоду. – Вот, возьми любую карту. И подумай при этом о своем любимом.

– Что ты о себе возомнил, нахал? Не буду я ни про кого думать! – Маргарита хихикнула, но все-таки вытянула одну карту и передала Иоганну.

Тот раскрыл ее театральным жестом.

Это был червонный валет с розой в руке.

С торжествующей улыбкой юноша сунул карту обратно в колоду.

– Видно, ты все же вспомнила о любимом.

– Это вышло случайно… Дай-ка я попробую еще раз.

Маргарита снова вытянула карту, и вновь ей попался валет с розой. Когда фокус удался и в третий раз, Маргарита радостно захлопала в ладоши, как это часто бывало прежде.

– Как ты это сделал? – спросила она нетерпеливо. – Ну же, скажи!

Иоганн расплылся в улыбке. Этой непосредственностью и умением радоваться Маргарита его и пленила. У нее был звонкий, как трель колокольчика, смех, и стоило Иоганну услышать его где-нибудь на площади, на душе сразу становилось светлее и мрачные мысли рассеивались как туман.

– Это магия, – изрек он театральным голосом.

– Магия? Тоже мне!.. Ты просто шарлатан. Вот погоди у меня!

Маргарита вырвала у него колоду, и карты пестрыми лепестками рассыпались по земле. Она рассмеялась и бросилась на него, и в следующий миг они уже возились, как два кутенка. Иоганн ощутил сладостную дрожь в теле. Ему и раньше случалось хватать Маргариту, но в этот раз соприкосновение с ее бедрами пробудило в нем новое чувство.

Новое – и весьма приятное.

– А это еще что? – хихикнула Маргарита и тронула его промежность. – Еще одна колода карт?

В сущности, Иоганн, сколько себя помнил, был влюблен в Маргариту. Среди всех девиц Книтлингена, из которых иные временами бросали на него двусмысленные взгляды, Маргарита единственная по-настоящему его интересовала. Но ему по-прежнему не хватало слов, чтобы выразить это. Вообще-то он был бойким на язык, и его скупые замечания часто сопровождались едкой насмешкой. За это многие горожане называли его умником и нахалом. Только с Маргаритой у него как будто отнимался язык – этим он страдал еще в детстве. Вот и теперь Иоганн не нашелся с ответом на ее кокетливый вопрос.

– Там… нет, ничего, – ответил он глухо.

– Ничего? А ну-ка, мастер Фаустус, величайший фокусник Книтлингена, проверим, что там у вас в штанах!

Маргарита попыталась повалить его наземь, но Иоганн оказался проворнее и бросился на нее.

– Хвастун! – просипела она, глаза ее сверкали от страха и желания. – Ты просто-напросто хвастун, признай это!

Иоганн надеялся произвести на нее впечатление. С тех пор как восемь лет назад повстречал того жуткого мага на ярмарке, он питал страсть к фокусам – к недовольству своего отца, который называл все это богомерзкой глупостью. Иоганн вытаскивал монеты из ушей и прятал мышей в кармане, чтобы потом они под оглушительный визг выбирались у Маргариты из-под фартука. Он жонглировал шарами, ножами и факелами, превращал кислое вино в сладкое, подышав над кружкой. Всякий раз, когда в Книтлинген приезжали артисты, Иоганн внимательно следил за их действиями. Иногда они разъясняли ему свои фокусы, и он тайком упражнялся в сарае за домом. Это не лучшим образом сказывалось на его репутации в городе. Люди считали бродячих артистов прислужниками дьявола – и при этом не прочь были поглазеть на их выступления.

С самого утра Иоганн носил в кармане штанов маленький кожаный мешочек. В нем содержался диковинный порошок. Иоганн получил его на прошлой неделе от бродячего шпильмана [5] в обмен на увесистый кусок сала и два яйца. Если этот порошок поджечь, он начинал дымиться, искрить и шипеть. Иоганн рассчитывал, что позднее удастся вновь позабавить Маргариту.

Хотя возможно, что порошок ему уже и не понадобится…

– Ага! Попался!

Маргарита с воплем опять бросилась на Иоганна и прижала его к земле. Тот и не думал сопротивляться. Она склонилась над самым его лицом, и он чувствовал ее теплое дыхание. Ее волосы пахли медом, соломой и солнцем. Их бедра плотно соприкасались, Иоганн ощущал ее потное тело сквозь тонкое платье. Он так долго ждал этой минуты…

Едва ли не всю жизнь.

– Ты… ты… шарлатан, – прохрипела Маргарита. – Иоганн Георг Герлах, ты всего-навсего шарлатан. Но, надо признать, шарлатан… прелестный.

Иоганн отметил внезапную перемену в ее взгляде. Она глянула на него задумчиво, наклонилась еще ниже, и теперь их губы почти касались.

– Ты особенный, – прошептала Маргарита и убрала с его лица черный локон. – Такой непохожий на всех других… В чем твоя тайна, Иоганн Фаустус? Ответь, в чем твоя тайна?..

У Иоганна на лбу выступил пот, во рту пересохло. Его вдруг обдало жаром, как из печи.

– Маргарита, я… – начал он шепотом.

Вдруг кто-то вцепился пальцами ему в плечо и резко поднял. Маргарита вскрикнула от испуга. Ее тоже схватили и грубо подняли. Между ними стоял отец Иоганна, кряжистый крестьянин с загорелым лицом и бычьей шеей. Он встряхнул обоих, как котят. Потом выпустил Маргариту и отвесил сыну крепкую затрещину, так что Иоганн повалился на землю.

– Ты что, черт возьми, вытворяешь? – закричал Йорг Герлах на Иоганна. – С дочерью фогта! Ты в своем уме? Да если ее отец прознает об этом, он душу из тебя вытрясет!

– Да мы же не делали ничего такого! – вступилась Маргарита за Иоганна.

Герлах поднял палец. Он весь трясся от гнева.

– Я не дурак, девка! И не слепой. Вы давно уже не дети, и не надо прикидываться!

Он смерил сына презрительным взглядом. Иоганн лежал во ржи, и кровь из рассеченной губы стекала по подбородку. Герлах перевел взгляд на Маргариту.

– Слишком долго я это терпел. Он строит тебе глазки, околдовал тебя своими фокусами, а ты идешь за ним, как безмозглая овечка!

– Но, отец… – начал Иоганн, потирая горящую щеку. Он старался держать себя в руках: если сейчас разозлить отца еще сильнее, тот и вовсе запретит ему видеться с Маргаритой. – Между нами… и вправду ничего не было.

– Ничего не было? – Герлах резко повернулся к нему. – Ты хоть понимаешь, до чего доведут твои интрижки? Маргарита обещана купеческому сыну из Бреттена! А он не захочет в жены девицу, которую до него лапал другой. И фогт из мести поднимет мне подати! Я и так из-за тебя посмешищем для всего города стал. И не позволю тебе и дальше позорить мое имя. Не позволю!

Он разбросал карты по земле. Валет с розой, перепачканный грязью, теперь выглядывал из-под его каблука.

– Дьявольщина! – просипел Герлах.

Иоганн невольно отодвинулся. Он слышал, что Маргарита обещана купеческому сыну, но то были лишь слухи, и сама она ни разу об этом не заговаривала. Однако теперь слухи нашли подтверждение в словах отца, и мечты об их счастливом будущем рассыпались в прах. И это ранило больнее всякой затрещины.

– Дьявольщина! – вновь закричал Йорг Герлах и разорвал червонного валета на мелкие кусочки. – Будь проклята эта языческая дрянь! Они для шутов, шарлатанов и всякого отребья!

Никогда прежде Иоганн не видел отца в таком гневе. Лицо его налилось кровью, и он, казалось, вымещал теперь все, что бродило в нем эти долгие годы. Они никогда особо не ладили, но в последнее время пропасть между ними ширилась. Всю свою любовь отец дарил старшим сыновьям, Карлу и Лотару. Он объезжал с ними свои владения и брал их на рынок в соседние деревни. Карлу, старшему из братьев, разрешалось даже садиться с отцом за один стол в трактире и пить с ним вино на равных. Семейство Герлахов было зажиточным и пользовалось всеобщим уважением, их дом располагался рядом с церковью. Уже сейчас было ясно, что Карл унаследует отцовский двор, а Лотар, будучи подмастерьем кузнеца в монастырском подворье, когда-нибудь сам станет кузнецом. А вот младшие сыновья, Иоганн и семилетний Мартин, останутся ни с чем.

– Не хочу я выходить за этого прыщавого торгаша из Бреттена! – заявила Маргарита. Она вскочила и уперла руки в бока. – Я видела его всего два раза, но мне и этого хватило. Этот Адальберт Шмельцле тупой, как баран, и зубы у него кривые, как у старого мерина. Да я лучше в монастырь уйду!

Йорг Герлах насмешливо скривил губы.

– Боюсь, это не тебе решать, девчонка. Такие дела старшие всегда улаживают сами, между собой. А теперь беги домой, пока болтать не стали, что ты лежишь тут с моим сыном во ржи. А ты… – Он повернулся к Иоганну. – Тебе бы тоже поскорее домой вернуться. Матери опять худо, она звала тебя… – Покачал головой. – И не стыдно тебе? Мать кашляет так, вот-вот Богу душу отдаст, а ты валяешься здесь с девчонкой! Ты разве не обещал присмотреть за ней… раз уж ни на что больше не годишься?

Иоганн вскочил и скорчился, словно получил удар в живот. Отец заметил, что задел его за живое, и добавил:

– Священник сказал после службы, что скоро, наверное, придется соборовать ее. Кто знает, сколько она еще протянет… – Он мрачно кивнул. – Может, чем скорее она отмучается, тем лучше – и для нее, и для всех нас…

– Да как ты можешь говорить так про маму? Ты…

Иоганн замахнулся, но в последний момент опомнился и опустил руку. Затем резко развернулся и помчался через поле к городу, ослепший от скорби. Он даже не оглянулся на отчаянный оклик Маргариты, а бежал напрямик к воротам. От злости и отчаяния на глаза наворачивались слезы. Иоганн хоть и понимал, что отец хотел лишь ранить его, но чувствовал, что, в сущности, он говорил правду.

Мама была при смерти.

* * *

Иоганн пробежал, стиснув зубы, через открытые ворота мимо дремлющего стражника. К полудню улицы Книтлингена словно вымерли. Даже в тени стояла невыносимая жара; за последние недели с неба едва ли пролилось несколько капель. Не чувствуя зноя, Иоганн бежал к церкви, расположенной на гребне пологого холма. Из трактиров слышался смех крестьян и ремесленников, которые привыкли пропускать по кружке после воскресной мессы. Кто-то окликнул его, но Иоганн не стал останавливаться. В голове эхом повторялись слова отца.

Кто знает, сколько она еще протянет…

Нельзя было пропадать так долго, оставлять маму одну! Отец знал, как уязвить его. Мама болела уже несколько лет и в последние месяцы почти не вставала с постели. Часто Иоганн сидел у ее кровати и читал вслух книги, которые приносил из монастырской библиотеки. Или рассказывал истории, услышанные от путников в трактирах Книтлингена. Не было такого дня, чтобы он не провел у нее в комнате хотя бы пару часов, – кроме нынешнего.

Сегодня, вместо того чтобы остаться с мамой, Иоганн убежал в поле – впервые поцеловаться с девушкой. С девушкой, которая была обещана другому…

Еще утром маму терзал приступ сильнейшего кашля, и в мокроте были видны красные прожилки. Вообще, сколько Иоганн себя помнил, мама никогда не отличалась здоровьем. И он содрогался от ужаса, глядя, с каким безразличием и холодом отец обходился с нею. Иногда ему казалось, что тот будет только рад, если она умрет. Будь она старой кобылой, он, наверное, добил бы ее и подыскал себе другую лошадку, помоложе. Но отец предоставил Иоганну заботиться о своей больной жене.

За эти годы, в постоянных визитах к местному цирюльнику, Иоганн усвоил кое-какие знания по медицине, а в монастырской библиотеке прочел несколько книг о методах врачевания. Правда, в большинстве своем они казались ему совершенно непригодными. В них много говорилось об испарениях ада, сере и смиренных молитвах, а вот действенных рецептов содержалось куда меньше. С книгами так было постоянно: человек обращался к ним за знаниями, а они то и дело ссылались на Господа или дьявола.

Вконец запыхавшись, Иоганн преодолел подъем. Дом Герлахов стоял на склоне, между церковью Святого Леонарда и монастырским подворьем. Это было массивное, в несколько этажей, сооружение с пристроенным амбаром и хлевами для коров, лошадей и мелкой скотины. Йоргу Герлаху принадлежали шесть моргенов [6] земли вокруг Книтлингена, и он считался одним из богатейших крестьян в округе. На него работали дюжина батраков и служанок.

Иоганн забежал в дом, пронесся мимо старой сгорбленной служанки, разводившей огонь в очаге. Старшие братья, Карл и Лотар, тоже оказались дома. Они сидели в комнате за столом и жадно ели, зачерпывая густой суп из деревянной миски. Должно быть, они только вернулись с полей. Широкоплечие и крепкие, братья были незаменимы во время молотьбы. Иоганн, напротив, был низкий и худой, едва ли он годился для полевых работ. Заслышав его шаги в коридоре, братья встретили его недовольными взглядами.

– Значит, разыскал тебя отец, лентяя! – проворчал Карл. – Раз уж ты в поле ни на что не годишься, так за матерью присмотрел бы, – он показал на дверь в комнату. – Ну, ступай уже, пока она опять всю постель не замочила.

Иоганн прикусил губу. Ни Карл, ни Лотар никогда не пеклись о матери. Их интерес к ней пропал в тот день, когда она оказалась не в силах утешить двух карапузов. Они буквально истощили ее, и теперь эта слабая, больная женщина в дальней комнате была для них лишь в тягость.

– Ну, шевелись! – прорычал Лотар. – Или тебе пинка дать надо? Мы спины гнули, а ты, небось, опять ворон считал!

Отдушина над очагом тянула плохо, и дым застаивался под потолком. Балки в коридоре были покрыты копотью. Иоганн промчался сквозь сизую дымку к дальней комнате и негромко постучал, но ответа не дождался. Он постоял немного в нерешительности, потом осторожно приоткрыл дверь.

В комнате пахло травами, рвотой и прелым тростником. Свет не проникал сквозь закрытые наглухо ставни, поскольку цирюльник считал, что солнце вредно для матери. Даже дневной свет мог оказаться для нее губительным. На столе посередине комнаты горела одинокая лучина. Рядом с кроватью стоял грубо сработанный сундук, на стене висел крест. Мать лежала с закрытыми глазами под тонким одеялом. В первый миг Иоганн решил, что она мертва, но вот мама открыла глаза и улыбнулась ему.

– А, мой Фаустус, – произнесла она хриплым голосом. – Вернулся с прогулки?

Иоганн не стал говорить, что встречался с Маргаритой, хотя она, вероятно, и сама догадывалась. Он лишь молча кивнул и убрал прядь волос с ее мокрого лба.

Лицо у мамы было маленькое и морщинистое, как у выпавшего из гнезда кукушонка. Волосы стали тонкими и блеклыми. Прежде, в юные годы, она была настоящей красавицей с пышными светлыми локонами. Но многочисленные роды и изнуряющая болезнь в неполные сорок лет сделали ее старухой. Лишь в глазах еще сверкал огонь, который в свое время и околдовал крестьянина Герлаха. И солидное приданое, потому как мать Иоганна происходила из богатого бюргерского семейства и ее дед когда-то был ювелиром в Майнце.

– Сделай одолжение, открой окно, – попросила она Иоганна. – Хочу посмотреть на солнце.

– Но цирюльник… – начал тот.

– Этот цирюльник – никчемный шарлатан, – перебила его мама и закашлялась. – Ну, открывай же, а то я завяну тут, в темноте, как цветок.

Иоганн распахнул ставни, и комната тотчас наполнилась ярким светом. В воздухе крошечными звездами кружилась пыль, с улицы веяло ароматами лета.

– Так-то лучше. Подойди, присядь ко мне, – она показала на кровать.

Иоганн опустился рядом с ней, и мать погладила его по голове.

– У тебя красивые волосы… черные, как перья у молодого ворона, – прошептала она.

– Отец сказал, что тебе хуже, – тихо отозвался Иоганн.

Вместо ответа мама снова закашлялась. Иоанн протянул ей грязную тряпку. Мама сплюнула в нее и откинулась без сил на подушку. К своему ужасу, Иоганн увидел на тряпке кровавые сгустки, далеко не в первый раз за последние дни. Но он ничего не сказал – чтобы и самому лишний раз об этом не думать.

– Расскажи мне, что говорят путники в трактирах, – попросила наконец мама.

Иоганн задумался на мгновение, а потом стал рассказывать. Постепенно голос его крепчал. Прежде мама рассказывала ему о большом мире, теперь же он стал для нее окном в этот мир. Так повелось у них с давних пор.

– В Шпейере колесовали разбойника, который грабил со своей шайкой по имперским дорогам, – начал он. – Говорят, он самолично прикончил пятерых торговцев. Ганс Харшаубер из трактира «У льва» собственными глазами видел казнь. Это было настоящее представление, и зрителей собралась не одна сотня!

– А что еще? – спросила мама с закрытыми глазами. Дыхание ее выровнялось.

– Ну, в Вюртемберге крестьяне зароптали из-за холодной весны, бедного урожая и высоких податей. Некоторые в прошлую зиму умерли с голоду, другие подались в леса. Граф Эберхард, видно, правит железной рукой… А еще в Венеции к берегу прибило гигантскую рыбу. Говорят, она огромная, как Кёльнский собор!

Мама рассмеялась, и ее снова сотряс приступ кашля.

– Страшно представить! – просипела она. – И ты веришь в эти россказни?

– В трактире остановился венецианский торговец. Он сам рассказывал!

С некоторых пор через Книтлинген пролегла новая столбовая дорога, которая тянулась от Голландии до самого Тироля и оттуда вела через Альпы. Помимо конных курьеров, в городе останавливалось немало путешественников. Всякий раз, когда представлялся случай, Иоганн шел в трактир, чтобы послушать их истории. Мама, когда здоровье еще позволяло, тоже часто туда ходила. Чужаки рассказывали о мире, большом и ярком, о каком Иоганн не мог даже мечтать.

– Дай мне руку, мальчик мой, – попросила неожиданно мама.

Иоганн придвинулся ближе и протянул руку. Мама сжала ему ладонь, да так крепко, что стало немного больно. Иоганн и не подозревал, что в ней оставалось еще столько сил.

– Мой маленький Иоганн, – прошептала она. – Мой Фаустус… Счастливец…

Так мама называла его, только когда они бывали наедине. Как-то раз Карл с Лотаром услышали это прозвище – и целую неделю поддевали его. Они знали, что Иоганн был любимцем у матери, и в них просыпалась ревность.

– Почему ты зовешь меня счастливцем? – спросил Иоганн. – Мне же никогда не везло. Люди меня не любят, а отец считает лентяем и размазней. Говорит, что голова у меня чепухой забита.

– А, отец… Пусть болтает себе, старый упрямец, кому есть до этого дело?

Мама улыбнулась – и краткий миг на Иоганна смотрела та прелестная девушка со светлыми локонами, какой мама была в юности. Прелестная, как Маргарита, с таким же звонким, как перелив колокольчика, смехом…

– Ты особенный, я это знаю, – продолжала она, поглаживая его руку. – Ты задаешь много вопросов, а люди этого не любят. Они верят лишь тому, что видят и к чему привыкли. Но ты смотришь в глубь вещей. Ты всегда такой был, еще ребенком… – Она приподняла голову. – Как твои дела в гимназии?

– Хорошо. Даже очень хорошо, – Иоганн кивнул. Мысль о школе немного подняла ему настроение.

По настоянию матери он вот уже несколько месяцев как посещал гимназию, хоть уже вышел из должного возраста. Отец поначалу был против – вероятно, потому, что обучение в гимназии стоило дорого и принимали туда, как правило, отпрысков из богатых бюргерских семей. Но Йорг Герлах вскоре понял, что для жены это пожелание имело большое значение и она не оставит его в покое. Так Иоганн начал учить латынь, познакомился с грамматикой и арифметикой и даже узнал кое-что об астрономии. Наряду с вылазками в расположенный неподалеку монастырь Маульбронн, занятия в гимназии составляли для Иоганна маленькие проблески в серой городской рутине. Иногда он мечтал об учебе в университете, в Гейдельберге или еще где-нибудь. Однако юноша понимал, что отец никогда ему этого не позволит.

– Отец Бернард рассказывал нам про небесные тела и созвездия, – продолжал Иоганн. – Кое-кто из ученых утверждает, что не Земля – центр Вселенной, а Солнце.

– Что за вздор! – усмехнулась мама. – Смотри только, при священнике ничего такого не говори.

– В следующее воскресенье, ночью, отец Бернард хочет посмотреть вместе с нами на звезды с колокольни. У него даже есть астролябия! Он покажет нам созвездия, по которым ориентируются мореходы. Кассиопея, Большая Медведица, Рыбы, Скорпион…

Иоганн вдруг замолчал.

– Что такое? – спросила мама.

– Ты часто говорила, что я родился под счастливой звездой, потому-то так хорошо помню день своего рождения. Что же это за звезда?

– А ты как думаешь, дуралей? – Мама подмигнула ему, и снова Иоганн увидел перед собой юную красавицу. – Юпитер, символ процветания и удачи! Рожденных под знаком Юпитера ждет великая судьба. Такого человека отличает тяга к свободе и знанию. Он не находит успокоения, хочет дознаться до сути всех вещей и явлений. Жизнь его проходит в непрестанных поисках, он как рудокоп в шахтах познания. Тот, за кем пойдет народ.

– Откуда ты все это знаешь?

Мама неожиданно запнулась.

– Мне… рассказал об этом один мудрый человек. Он был очень умен и много странствовал. Мудрец, хоть и молод годами. Он сказал, что у тебя особое предназначение, потому я и называла тебя Фаустусом. Это была его идея. Рожденный в день Пророка, так он сказал.

Иоганн нахмурил лоб. Мама еще не говорила ему ничего подобного. Он смутно припоминал: кое-кто уже говорил ему о пророках. Колдун, с которым Иоганн познакомился в тот памятный день на ярмарке, много лет назад.

– Что это был за человек? – спросил он маму.

И снова мама помедлила с ответом.

– Он ушел, очень давно. Он… он прибыл с востока…

Она задохнулась в очередном приступе кашля, таком сильном, что Иоганн не на шутку перепугался. Когда мама, совершенно обессиленная, вернула ему грязный платок, он был красный от крови. Иоганн вскочил кровати.

– Тебе… тебе нужно лекарство, – сказал он. – И поскорее! Я сбегаю к цирюльнику.

Мама закрыла глаза. Она тяжело дышала.

– Выкинь ты его из головы. Я тебе уже говорила, что он шарлатан. Не лучше тех, что десятками носятся по ярмаркам. Покой – вот и все, что мне нужно. Покой и истории, которые ты рассказываешь.

И это было недалеко от истины. Местный цирюльник, этот старый пропойца, все болезни лечил кровопусканием и клизмами. Новые методы и даже проверенные веками знания монахов и арабских ученых он и в грош не ставил. Но лекаря в Книтлингене не было, а городского доктора в Бреттене они не могли себе позволить.

– Тогда… я сбегаю в Маульбронн, – предложил Иоганн. – Отец Антоний наверняка найдет средство. Он всегда нам помогал.

Мама не ответила. Похоже было, что она снова уснула. Грудь ее едва заметно поднималась и опускалась, но хоть дыхание стало ровнее. Иоганн сжал ей руку.

– Я пойду в Маульбронн, к отцу Антонию, – сказал он. – Вернусь через пару часов, обещаю.

На прощание юноша погладил ее по щеке и вышел из комнаты.

* * *

Еще долгое время мама смотрела Иоганну вслед. Хоть дверь за ним давно закрылась, ее взгляд скользил по источенным жучками дуплистым доскам. Девочкой Элизабет всегда мечтала о принце, который умчал бы ее на белом коне в дальние страны. Но в мужья ей достался лишь пропитой крестьянин из Книтлингена. Другие девушки говорили, что Йорг Герлах – завидная партия: здоровый и сильный, как медведь, а главное – богатый. Но разум его был затворен, а душа не знала полета; ему довольно было плодородной пашни и кружки темного пива.

Довольно скоро после свадьбы Элизабет поняла, что не будет счастлива с Йоргом. Но кого это заботило? Где это сказано, чтобы счастье и радость имели значение для брака? Брак создан для того, чтобы рожать детей и соразмерно делить работу в поле. И поэтому всякий раз, когда Герлах наваливался на нее, пыхтел и стонал, Элизабет закрывала глаза и думала о принце на белом коне и дальних странах.

Она произвела на свет четверых детей, и это лишило ее сил и подорвало здоровье. Двое из них были тупы, как их отец, а самый младший уродился калекой и, скорее всего, не сможет обойтись без помощи.

Только Иоганн был особенным.

Элизабет сразу почувствовала это, когда впервые взяла его на руки. Этот пытливый взгляд, от которого, казалось, ничто не могло укрыться, словно стремился охватить разом весь мир. Она всегда знала, что ему уготована особая судьба.

И пришелец с запада говорил то же самое, при этом странно улыбался. Красивый юноша с черными как смоль и мягкими как шелк волосами…

Ее принц.

Элизабет закрыла глаза и представила себе, что он вернется и умчит ее прочь на своем белом коне, в страну, где нет ни болезней, ни слабости.

Рожденный в день Пророка…

– Мой Фаустус, – промолвила Элизабет.

Она снова закашлялась и сплюнула кровь на тростник. А потом уснула. Слабое, иссохшее тело, изнуренное той толикой жизни, что была ей отведена.

* * *

Иоганн вышел из дома и едва не налетел на младшего брата. Мартин как будто ждал его – и радостно заулыбался, едва Иоганн показался в дверях.

– Ха, т-т-ак вот т-ты где! – воскликнул он. – Маргарита ск-к-азала, что ты у мамы.

Иоганн не стал останавливаться. Мартин пытался идти с ним вровень и семенил рядом в своих грубых деревянных башмаках. Он был щуплый и тощий, с кривой спиной, почти горбатый. Кроме того, он заикался, особенно если приходил в возбуждение. Иногда, если Иоганна не было рядом, другие дети называли его дураком или гномом.

– Что с-с-случилось? – спросил Мартин. – К-к-куда ты идешь? – Тут он заговорщицки подмигнул. – Снова б-будешь к-к-колдовать? Я никому не скажу!

Иоганн вздохнул. Мартин всюду ходил за ним по пятам. Карл и Лотар были уже слишком взрослыми, чтобы играть с бедным калекой. К тому же они его стыдились. Поэтому Мартин цепко держался за Иоганна. Часто он бегал за ним, когда Иоганн шел поупражняться в фокусах. Он скакал вокруг, как собачонка, лазал по деревьям, осыпал старшего брата вопросами, и не было никакой возможности от него отделаться. Но несмотря на это, Иоганн любил его всем сердцем, Мартин был ему куда ближе, нежели Лотар и Карл. Горбун и заика, Мартин все-таки был умен и любознателен и, как и сам Иоганн, тяготел скорее к матери, чем к отцу, который не видел большой пользы от увечного последыша.

– У меня сейчас нет времени, – ответил Иоганн, не сбавляя шага. – Мама тяжело больна, и я иду в монастырь, раздобыть ей лекарство.

– Т-тогда возьми м-м-меня с собой! – попросил Мартин.

– Так будет слишком долго, – Иоганн покачал головой. – Я хочу вернуться как можно скорее. – Он остановился, наклонился к Мартину и посмотрел на него со всей серьезностью. – Но у меня для тебя важное поручение, слышишь? Останься с мамой и присмотри за ней. Вытирай пот со лба, принеси ей горячей воды и вымети старый тростник, от него уже смертью несет. Если маме станет хуже, сбегай за цирюльником, понятно?

Мартин молча кивнул, поняв по глазам брата, что тот не шутит.

– А т-ты ск-к-оро вернешься? – спросил он боязливо.

Иоганн похлопал его по плечу.

– Потому я и хочу пойти один, чтобы вернуться побыстрее… Ну, ступай к матери. Ты ей нужен.

Мартин послушно убежал в дом, и Иоганн двинулся дальше. Он зашагал по Рыночной улице и скоро дошел до Верхних ворот. Книтлинген был маленьким городком с населением в две тысячи человек. Стены окружал зловонный ров, питаемый мелкими ручьями. В самом центре располагались церковь и монастырское подворье. С давних времен город считался ленным владением маульброннского монастыря, настоятель которого назначал фогта. Сам монастырь находился примерно в часе пешего хода.

Когда город остался позади, Иоганн повернул направо и двинулся по старому имперскому тракту на юг. Дорога была сухая и пыльная, и в воскресенье других путников почти не попадалось. Далеко впереди виднелась повозка, мимо пронесся одинокий всадник, и больше никого не было.

Иоганн и не сосчитал бы, сколько раз уже проходил по этой дороге. Он помнил каждый ее изгиб, знал каждый кустик у обочины. Дорога вилась через поле, мимо виноградников, и дальше тянулась по лесистому склону. Иоганн смотрел на поля и виноградники, в шахматном порядке обступившие дорогу. Все кругом было упорядочено, все на своих исконных местах: крестьяне, монахи, могущественные рыцарские дома в Крайхгау, пфальцграф в Гейдельберге, а над ними – король и Папа. Иоганну порой казалось, что он единственный выбивался из этого мироустройства.

Ссора с отцом все не шла из головы. Часто, лежа в постели без сна, Иоганн гадал, почему же они постоянно ссорились. Наверное, дело в том, что они такие разные. Отец был широк в плечах и крепок, с окладистой каштановой бородой; Иоганн, напротив, ростом не отличался, был худым и жилистым и с волосами, черными как смоль. В своих помыслах, стремлениях и представлениях о счастье они также не были едины. Для Йорга Герлаха счастье заключалось в хорошем урожае, стакане доброго вина и развеселой музыке.

Что составляло счастье для Иоганна – этого он и сам еще толком не знал.

Юноша поднялся на вершину холма и миновал эшафот, квадратный помост с ветхой виселицей. С незапамятных времен здесь совершались все казни, хотя сейчас виселица пустовала. Но уже не раз Иоганн видел здесь казненных, чьи сгнившие останки покачивались на ветру. Германский король лично поручился за безопасность имперских дорог, и, чтобы обещание имело вес, разбойников и воров вешали на возвышениях рядом с трактами – в назидание остальным преступникам. Для Иоганна эти зловонные трупы служили напоминанием о том, сколь преходяще все земное.

Во время подъема он замедлил шаг; теперь же, на вершине, снова пустился бегом, с колотящимся в груди сердцем. Мысли тоже неслись вскачь, обгоняя друг друга. Тревога за маму, ссора с отцом и чувства к Маргарите – все это вихрем кружилось у него в голове. Он обогнал повозку, которая мерно катила к монастырю; крестьянин на облучке, казалось, задремал от зноя. Вскоре лес остался позади – дорога спускалась в живописную долину, окаймленную виноградниками. Слева располагался широко известный монастырь Маульбронн.

За могучими стенами из песчаника высилась церковь, окруженная всевозможными постройками. Восемь башен и мощные зубья ясно давали понять, что при необходимости монахи готовы защищать свое добро. Правда, такого случая им уже давно не представлялось. Маульбронн рос и процветал, как и многие монастыри в Германии.

Иоганн прошел через массивные ворота и оказался во дворе, отгороженном еще одной стеной. Здесь располагались мирские строения: пекарня с амбаром, кузница, мельница и постоялый двор для паломников и путешественников. В тесных проулках между одноэтажными строениями царила привычная толкотня. Двое мирян в коричневых рясах катили пустую бочку в сторону давильни, косматый пес задрал лапу у корыта и получил пинка от трактирщика, группа паломников в запыленных плащах искала приюта, в кузнице широкоплечий бородатый монах колотил молотом по куску железа. Среди них, погруженные в молитвы, бродили монахи, которые, в отличие от мирских братьев, были побриты и носили белые одеяния с черным покровом. Многие из них были дворянами, искавшими спокойной жизни – или, будучи вторыми и третьими сыновьями, не могущими рассчитывать на наследство.

Иоганн любил маульброннский монастырь, в особенности за ученость монахов и ощущение вечности, которым дышали эти камни. Здесь время словно останавливалось. Эти стены простояли уже сотни лет, и знания, которые хранились в них, были легендарны. Иоганн ходил сюда при любой возможности и порой брался доставить кое-какие послания из Книтлингена. Иногда ему позволяли даже зайти в монастырскую библиотеку, что всякий раз было для него праздником. Всюду книги, всюду ответы на его вопросы! Вообще-то посторонним, да к тому же шестнадцатилетним юнцам, доступ в этот благородный зал был закрыт. Однако у Иоганна в Маульбронне имелся могущественный друг и покровитель, который время от времени даже позволял ему тайком брать домой некоторые книги. К нему-то Иоганн и спешил сегодня.

Юноша остановил одного из мирян, который тащил визжащую свинью на бойню.

– Благослови вас Бог, брат, – поздоровался он, словно и сам был монахом. – Вы не знаете, где найти отца Антония?

– Ну а где ж ему быть, парень? – Мирянин ухмыльнулся и показал в сторону церкви. – В лазарет, как и всегда. Келарь и приор слегли с лихорадкой, уж о простых собратьях я вообще молчу. У него дел теперь невпроворот.

Иоганн кивнул с благодарностью и направился к церкви, которая высилась за следующей стеной. В этой части, отведенной для духовенства, было заметно тише. Привратник уже давно запомнил Иоганна и пропустил его, хоть и неохотно. Смотритель в монастырской библиотеке был хорошим другом отцу Бернарду, учителю Иоганна. Но отец Антоний был не только библиотекарем, но также и врачом. Своими умениями он снискал себе славу целителя далеко за пределами Маульбронна. Если кто и мог помочь матери Иоганна, так это он.

С благоговейным трепетом юноша вошел в церковь, стены которой были выкрашены в белый и красный цвета. Свет сквозь высокие окна длинными полосами падал на алтарь и примыкающие к нему хоры с прекрасными, украшенными резьбой скамьями. В боковом приделе монах отправлял службу, тихо бормотал себе под нос. Иоганн слышал однажды, что прежде цистерцианцы сами трудились на полях, дабы обеспечить себя пропитанием, но это было давно. Теперь же они владели состоянием, которое лишь росло от поколения к поколению. Только из ближайших деревень не меньше дюжины принадлежали монастырю. Крестьяне исправно платили подати, хоть временами и проявляли недовольство. Но так уж повелось с незапамятных времен: рыцари сражались, монахи молились, а крестьяне гнули спины.

«А я что буду делать? – задумался Иоганн, проходя под высоким крестом. – Какую судьбу уготовил мне Господь?»

Он покинул церковь, после чего повернул направо и добрался до лазарета. Это была вытянутая комната с высокими потолками; справа и слева стояли кровати, на которых лежали больные монахи, укрытые тонкими одеялами. Молодой монах расстилал по полу свежий тростник. Другой, уже преклонных лет, как раз наливал горячую воду в кадку с травами. Скоро пряный аромат защекотал ноздри. Заслышав торопливые шаги, старый монах поднял голову, и на его усталом лице заиграла улыбка.

– Иоганн! – воскликнул он радостно. – Ты все-таки пришел. Ну да, сегодня же воскресенье и у тебя свободный день… – Тут лицо его вновь стало серьезным. – Только вынужден разочаровать тебя. У меня сегодня слишком много дел, и пойти с тобой в библиотеку не получится. – Он показал на кровати, занятые монахами: – Да ты и сам видишь, эта лихорадка – сущее бедствие. Только вчера от нее умер добрый отец Иеремия, тем более что был в преклонных летах. Мир праху его… – Он тяжело вздохнул и перекрестился. – Ну а как дела у моего старого друга, отца Бернарда? Надеюсь, хоть у него все хорошо?

– Отец Бернард здоров и передает вам привет, – ответил Иоганн. – А вот моя матушка тяжело больна.

Молодой монах с гладко выбритым подбородком и в белоснежной рясе бросил на них хмурый взгляд. Многие цистерцианцы блюли обет молчания и зачастую объяснялись лишь при помощи знаков. В лазарете запрет соблюдался не так строго, однако правила имели силу и здесь.

Отец Антоний отвел Иоганна в нишу чуть в стороне от кроватей и там внимательно его выслушал.

– Хм, кашляет кровью, говоришь? Не берусь утверждать, но…

Монах помолчал, и Иоганн посмотрел на него с мольбой в глазах.

– Что? Скажите, прошу вас!

Отец Антоний вздохнул.

– Ты ведь знаешь, что твоя мама давно хворает. Если тело слабое, болезни проникают в него и селятся там, подобно червям. Скверные болезни вроде белой чумы.

Иоганн закрыл глаза, чтобы не выказать испуга. Он уже слышал о белой чуме. Ее часто привозили путешественники и паломники из Венеции, Генуи или Рима. Больные теряли силы, много спали, кашляли и чахли, как осенние листья. Потому в народе эту болезнь называли чахоткой. Она была не столь свирепа, как обычная чума, но также неизбежно заканчивалась смертью.

– И нет никакого средства? – шепотом спросил Иоганн. – Вам ведь известно столько лекарств, отец Антоний!

К горлу подступил комок. Если уж отец Антоний не знал средства, то помочь его матери мог один лишь Господь.

– Хм, средство, может, и есть. – Монах склонил голову. – Правда, оно хранится не здесь, а в подвале… – Он чуть помедлил, потом похлопал Иоганна по плечу. – Думаю, минутку-другую без меня здесь обойдутся. Пойдем, я тебе покажу кое-что. Может, тебя это чуть приободрит.

Отец Антоний подтолкнул Иоганна вперед, и они вновь прошли крестовым ходом. Несколько монахов стояли возле источника и вполголоса переговаривались. При виде Иоганна они замолкли, но отец Антоний ничуть не смутился и завернул в боковую дверь. Они спустились по лестнице и оказались в подвале с вытянутыми узкими оконцами.

В воздухе стоял запах плесени и еще чего-то ароматного; к ним примешивался едкий металлический запах, происхождение которого для Иоганна пока оставалось загадкой. Вдоль стен стояли несколько стеллажей; между ними громоздились бочки и ящики, под потолком висели засоленные окорока, колбасы и связки трав. В дальнем конце комнаты на длинном верстаке стояло диковинное устройство, со стороны напоминавшее пресс для фруктов. Рядом стояли несколько открытых ящиков, и на полу в слабом дневном свете поблескивали железные стержни, словно выломанные зубы какого-то мифического чудища. Похоже, что именно от устройства и шел этот странный металлический запах.

– Что это такое? – спросил с удивлением Иоганн.

– Это я и хотел тебе показать. Ха, я знал, что это произведет на тебя впечатление! Это печатный пресс. – Отец Антоний хитро подмигнул и подошел к устройству. – Мы с приором убедили настоятеля, что нам стоит обзавестись таким. Мы закупили книги в монастыре недалеко от Вормса и станок взяли в придачу. Причем обошелся он нам совсем недорого. Когда его запустят в работу, все у нас переменится. И не только у нас. – Священник широко развел руками. – Грядет новая эпоха, я это явственно чувствую! Новые знания, не только из Италии, но также от испанских мавров, из дальних стран, из захваченного язычниками Константинополя. Вновь открытые манускрипты на латыни, греческом и даже арамейском. И теперь их все можно напечатать и размножить! Ты только представь, все, что человечество когда-то измыслило, останется на бумаге – и это можно будет прочесть даже через сотни лет! Я рад, что на склоне лет могу застать этот миг.

Иоганн во все глаза смотрел на пресс. Он уже слышал о подобных устройствах, но еще ни разу не видел. В Книтлинген порой заносило отпечатанные листки, в основном религиозного содержания. Карты, которые Иоганн купил на скопленные деньги, а отец втоптал в грязь, тоже были отпечатаны на таком прессе. В печатных книгах вместо темного пергамента использовали бумагу, а буквы наносились галловыми чернилами, какие издавна применялись для письма.

До сих пор, чтобы сделать копию, монахам приходилось вручную переписывать каждую книгу, но в последнее время эту работу все чаще производили при помощи пресса. Необходимые литеры отливали из олова и свинца. То, что прежде занимало месяцы и даже годы, теперь можно было сделать за один день. Иоганн с трудом представлял себе, сколько же книг можно изготовить таким способом за ничтожный отрезок времени. Сотни? Тысячи? Уже сейчас их было столько, что ему ни за что не перечитать!

Иоганн задумчиво разглядывал пресс и трогал запачканные чернилами металлические штифты. Литеры на них были зеркально перевернуты. Отец Антоний между тем взял с полки маленький пузырек.

– Я только на прошлой неделе приготовил это лекарство по рецепту из старой книги, – пояснил он. – Книга была в одном из ящиков из того самого монастыря, – тут монах улыбнулся. – И главным образом речь идет о… сырной плесени.

Иоганн воззрился на него в недоумении.

– Сырной плесени?

– А еще овечий навоз и мед. – Отец Антоний вскинул руку. – Знаю, звучит несколько странно. Но это старинный рецепт, и снадобье должно помочь при чахотке. Не обязательно говорить матери, из чего оно приготовлено. – Он протянул Иоганну тщательно закупоренный пузырек. – Дай ей выпить сегодня и потом в течение недели утром и вечером. Молитва при этом, конечно же, не помешает.

– Спасибо, святой отец.

Иоганн уже развернулся к лестнице, но тут взгляд его упал на одну из книг в ящиках. За несколько месяцев в гимназии юноша неплохо подтянул латынь и потому с удивлением уставился на заглавие и автора.

Speculum Astronomiae…

– «Зеркало астрономии», – пробормотал он. – Альберт Великий, достопочтенный брат доминиканского ордена и епископ Регенсбурга.

Отец Бернард говорил, что астрономия, как и астрология, изучает звезды. Иоганн вспомнил, что мама только сегодня говорила о звездах и дне его рождения. То, что и ученые Церкви занимались этими науками, было для него в новинку.

– Значит, и Церковь верит в силу звезд? – спросил он отца Антония.

– Ну, есть тонкая грань между тем, во что Церковь верит и что она считает ересью, – ответил монах. – Звезды есть выражение воли Божьей, как утверждает Папа; так же говорил Альберт Великий, который и написал эту книгу более двухсот лет назад. Даже епископы порой просят составить гороскоп, – он усмехнулся. – Хотя я сам не очень-то в это верю. Альберт Великий, между прочим, писал также об алхимии и магии. Некоторые утверждают, что и сам он был магом. Только вот что есть черная магия? И что есть Божья воля?.. А почему ты спрашиваешь?

– Я… просто…

Иоганн хотел рассказать монаху о своем разговоре с матерью, но понял, что и так потерял слишком много времени. Нужно побыстрее возвращаться в Книтлинген! Маме необходимо лекарство, и как можно скорее.

– У меня, к сожалению, нет с собой денег, – неуверенно проговорил Иоганн. – Но отец с вами расплатится, я уверен.

Хотя в глубине души уверен он не был. Отец считал каждую монетку и часто обвинял монахов в вымогательстве и шарлатанстве.

– Не утруждай своего отца. – Отец Антоний отмахнулся. – Это подарок Церкви. По мне, так крестьяне Книтлингена уже выплатили нам более чем достаточно. Лишь бы лекарство помогло. Да хранит Господь твою маму.

– Спасибо, святой отец!

Иоганн торопливо пожал руку отцу Антонию и поспешил к выходу, спрятав за пазуху пузырек с ценным лекарством. Он так увлекся беседой, что и забыл, как плохо чувствовала себя мама. Теперь придется бежать со всех ног, чтобы до сумерек поспеть домой.

* * *

Иоганн оставил церковь, промчался мимо кузницы и постоялого двора, выбежал за ворота и припустил к холму, отделяющему Маульбронн от Книтлингена. Солнце уже опускалось, и деревья отбрасывали длинные тени. Иоганн стремительно поднимался по склону, и вскоре вокруг сгустился буковый лес. В ногах ощущалась легкость, былые тревоги улеглись. Лекарство непременно поможет маме – отец Антоний еще никогда не ошибался. Все будет хорошо! А в следующий раз отец Антоний обязательно расскажет ему про этого Альберта Великого, который, вероятно, был магом.

В скором времени Иоганн поравнялся с эшафотом. В сумерках тот выглядел куда более зловеще, чем пару часов назад. Тьма уже поглотила виселицу, и ветви росшего неподалеку вяза застонали на ветру – как будто повешенный сделал последний вздох.

Рядом с эшафотом кто-то был.

На дощатом помосте сидели три фигуры. Когда Иоганн подошел ближе, они спрыгнули на землю и, пригнувшись, двинулись к нему.

Иоганн вздрогнул. В первый миг он решил, что его подкараулили грабители, но потом узнал троих местных молодчиков. Они были чуть старше него, и он хорошо их знал. Двое из них частенько колотили его в начальной школе, если он задавал слишком много вопросов. И все же самым опасным был третий.

Людвиг, старший брат Маргариты.

Почти восемнадцати лет от роду, он был на голову выше Иоганна, с лицом, усеянным оспинами, и хитрым взглядом. Часто якшался с Карлом и Лотаром, напивался и дрался с парнями из окрестных деревень. И всю сознательную жизнь донимал Иоганна. Ему не нравилось, что его младшая сестра встречается с умником и авантюристом, который не желает считаться с другими. О фокусах Иоганна он также был не лучшего мнения, хотя порой с завистью наблюдал, как Иоганн веселит Маргариту и ее подруг своими трюками. По развязной походке Людвига, по его торжествующему взгляду Иоганн понял, что в этот раз колкостями и оскорблениями ему не отделаться.

– Ты смотри, твой кривоногий братец не соврал, – начал Людвиг насмешливым голосом. – Достаточно было разок встряхнуть карлика, как тот все выдал. Ты опять таскался к святошам в Маульбронн. Наверное, подтирал им зад пергаментом…

Людвиг терпеть не мог книг. Так повелось еще со школы, и по сей день мало что изменилось.

– Я ходил за лекарством для мамы, – ответил твердым голосом Иоганн и украдкой коснулся пузырька за пазухой. – Она серьезно больна.

– А когда твоя мать была здорова? – язвительно спросил Людвиг и оглянулся на своих дружков в поисках одобрения. – Знаете, что люди толкуют? Говорят, что шлюха Элизабет подхватила французскую болезнь. Повязалась с каким-то пришлым солдатом, вот Господь ее и наказал.

– Как ты назвал мою маму? Только повтори, и я… я…

Иоганн шагнул к Людвигу. Голос у него дрожал, злость пересилила страх. Ему часто приходилось выслушивать подобные оскорбления, и многие говорили, что раньше его мать не раз видели с другими мужчинами. Правда, никто не осмеливался утверждать это в присутствии Йорга Герлаха, который при подобных замечаниях неизменно пускал в ход кулаки. Но, как бы там ни было, Элизабет Герлах снискала себе известную репутацию.

– И что ты сделаешь? – спросил насмешливо Людвиг.

Ответа не последовало, и он добавил:

– Твоя мать шлюха. Понял? Грязная шлюха! И я не допущу, чтобы моя сестра стала такой же.

Для Иоганна это было слишком. Его трясло от ярости, он уже занес руку для удара. И в этот миг его как будто осенило. Он вдруг понял, почему Людвиг с дружками поджидал его здесь: должно быть, кто-то увидел его с Маргаритой! И вот Людвиг возомнил себя надзирателем за своей младшей сестрой. Даже если они с Людвигом сейчас подерутся – слухи уже разошлись, и пострадает от этого в первую очередь Маргарита. Ведь отец хотел выдать ее за купеческого отпрыска из Бреттена. Иоганну пришлось проглотить обиду – ради Маргариты.

– Послушай, – он решил уладить все миром. – Что бы там тебе ни рассказали, между мной и Маргаритой ничего…

– Время отговорок прошло, – оборвал его со злостью Людвиг. – Тебе давно пора задать трепку. Хватайте его!

По команде Людвига его приятели двинулись на Иоганна. Тот невозмутимо сунул руку в карман, куда спрятал утром мешочек с порошком. Субстанция имела резкий запах, и при соприкосновении с огнем начинала с треском разбрасывать искры. Но сейчас поджечь ее не было возможности, и оставалось надеяться, что она и так сослужит добрую службу. Размашистым движением Иоганн бросил горсть порошка в лицо одному из обидчиков. Тот завыл, рухнул на колени и принялся тереть глаза.

– Он ослепил меня! – верещал он. – Мерзавец ослепил меня, я ничего не вижу!

– Ты об этом пожалеешь! – закричал Людвиг и кинулся на Иоганна.

Тот попытался убежать, но Людвиг уже схватил его. Он был старше на два года и гораздо сильнее, настоящий бык. У Иоганна не было ни единого шанса.

Пока ослепший парень с воем катался по земле, Людвиг со вторым своим приятелем набросились на Иоганна. Тот отбивался, но силы оказались неравны. Обидчики прихватили с собой веревку и связали Иоганну руки и ноги, так что он стал похож на длинный извивающийся тюк. Людвиг смотрел на него сверху вниз и ухмылялся.

– Ну, как тебе это нравится, умник? Теперь уж твои дешевые фокусы не пройдут. – Он оглянулся на своих помощников. – Оттащим его за эшафот! Как жалкого преступника.

Иоганна поволокли к полуразрушенной ограде, где среди деревьев указующим перстом торчала виселица. Когда они обогнули эшафот, Иоганн понял, что с ним собираются сделать.

За эшафотом высился громадный, в половину человеческого роста, муравейник.

Иоганн кричал и вырывался, но обидчики не обращали на это внимания. По взгорку кишмя кишели красные насекомые, усердно таскавшие хвоинки и мелкие веточки. Чуть в стороне из земли виднелись кости и череп, вероятно принадлежавшие одному из повешенных. Муравьи тщательно обглодали с них остатки мяса и сухожилий.

С Иоганна стянули штаны и отхлестали по ягодицам колючим лапником, пока кровь не потекла по бедрам. Иоганн рвался, кричал, ревел от боли и унижения – но здесь, вдали от города, его никто не слышал. Бутылочка, которую он крепко сжимал в руке, упала; Людвиг отшвырнул ее ногой и снова принялся исступленно хлестать Иоганна.

– Думаешь, ты лучше других, да? – хрипел он. – Ха, и что теперь толку от твоих мозгов и глупых словечек? Что толку от твоих дьявольских фокусов?

Наконец Людвиг, запыхавшись, опустил перепачканную в крови ветку. По лицу его струился пот.

– Все, бросайте его! – велел он своим дружкам. – Пусть это послужит ему уроком, чтоб не таскался с моей сестрой.

Ощупью, неловко переставляя ноги, к ним подошел второй его приятель. Его распухшее лицо исказила гримаса ненависти.

– Раз, два, три! – скомандовал Людвиг. – Приятной трапезы, мелкие ублюдки.

Иоганна раскачали и забросили на самую верхушку муравейника.

Муравьи мгновенно всполошились, и сотни их облепили Иоганна. Они ползали по его голым, окровавленным ляжкам, кусали и брызгали едкой кислотой, которая огнем жгла ободранную кожу. Иоганн кричал, как не кричал никогда в жизни; от боли перехватило дыхание. Он извивался и рвал путы, но муравьи были повсюду: в волосах, в ушах, в глазах, во рту, всюду… Смертоносная армия крошечных солдат, намеренных уничтожить свою жертву. От них не было спасения.

Приятели немного постояли, посмеиваясь, и пошли прочь. Иоганн между тем дергался и сучил ногами, как заяц в силках.

– А, и твое лекарство…

Людвиг вновь развернулся и подобрал пузырек, валявшийся рядом с муравейником.

– Это же вода вперемешку с уксусом, от монахов ничего другого не получишь. Твой отец говорит так же. Так что он не расстроится, если мы скормим эту дрянь муравьям. Я уверен, это им придется по вкусу.

Он откупорил пузырек и медленно вылил ценное содержимое на землю. Лекарство собралось лужицей среди хвоинок и постепенно впиталось в почву. Людвиг брезгливо поморщился.

– Фу, а воняет-то как! Говорю же, дрянь, да еще стоит небось… Твоя мама пусть спасибо скажет, что ей не пришлось это пить. – Он махнул своим друзьям: – Всё, пошли. Если он и впрямь умеет колдовать, то сможет освободиться сам.

Довольные собой, они отправились по домам. Иоганн остался один. Он и кричал, и стонал, и выл. Муравьи кусали, как одержимые. Иоганн невольно подумал об обглоданных костях рядом. Он с ревом извивался на муравейнике, и через некоторое время ему удалось откатиться немного в сторону. Иоганн лег в промоину, вероятно сделанную прошлой ночью кабанами. Прохладная грязь немного смягчила боль, и муравьи понемногу сползали с него. Лишь некоторые еще рыскали в волосах и в паху в поисках невидимого врага.

Когда Иоганн наконец высвободился из пут, солнце уже давно зашло. Грязный и окровавленный, он из последних сил поковылял к городу.

Когда юноша добрался до дома, мама была мертва.

2

Следующие несколько дней и недель тянулись для Иоганна как дурной сон.

Маму он увидел лишь раз, да и то мельком – она лежала, как маленькая обмякшая кукла, словно и не жила никогда. Летом тела разлагались слишком быстро, поэтому похороны состоялись на следующий день. Почти весь Книтлинген собрался на кладбище у церкви Святого Леонарда. Вместе с бюргерами явились даже батраки и служанки. Они жали руку молчаливому вдовцу, гладили по головам Иоганна и Мартина. Карл и Лотар безучастно стояли рядом с каменными лицами, как будто хоронили какого-то дальнего родственника. Маргарита с отцом тоже пришли, но они держались чуть поодаль. Людвиг, к большому облегчению, не появлялся. Наверное, он прибил бы фогтовского сынка камнем прямо здесь, посреди кладбища, – так велико было его отчаяние.

Священник прочел короткую молитву, гроб опустили в могилу – и Элизабет Герлах осталась лишь в воспоминаниях.

Все произошло очень быстро: у матери пошла кровь горлом. В свой последний час она звала Иоганна и, должно быть, хотела сообщить ему что-то важное. Когда же маленький Мартин побежал за цирюльником, она умерла в полном одиночестве. В суматохе и трауре никто не спрашивал, почему Иоганн вернулся из монастыря в рваных и перепачканных кровью штанах и откуда у него рубцы на теле. Отец лишь бросил на него осуждающий взгляд.

Вот и сейчас, на похоронах, он смотрел на него с тем же выражением.

– Почему ты бросил ее? – шепнул он Иоганну. – Почему вместо тебя над ней хлопотал твой беспомощный братец? А ты в это время где-то шляешься и дерешься… Это ты во всем виноват!

Иоганн молчал. Лицо у него распухло, глаза были красные от слез, пролитых за ночь. Он понимал, что отец к нему несправедлив, однако чувство вины не оставляло его. Если б он только поскорее вернулся из монастыря! Возможно, лекарство от отца Антония помогло бы матери. Иоганн не стал рассказывать отцу, что произошло на холме у эшафота, – тот все равно ему не поверил бы. Все следующие дни юноша в одиночестве бродил по лесам, среди виноградников и по холмам вокруг Книтлингена. Единственным для него утешением были занятия с отцом Бернардом в гимназии. Маргарита в эти дни почти не попадалась ему на глаза, а если им и случалось встретиться, то поблизости всегда был Людвиг. Он бросал на Иоганна грозный взгляд и быстро оттаскивал сестру в сторону. Иоганн писал ей зашифрованные письма, но она не отвечала.

Его раны понемногу заживали, но боль никуда не делась. Боль и затаенная жажда мести. Иоганн понимал, что никогда не забудет произошедшего у эшафота. Мама ушла, навсегда! Он чувствовал себя ужасно одиноким. Этого не мог изменить даже Мартин, который теперь ни на шаг не отходил от Иоганна – словно опасался, что вслед за матерью исчезнет и любимый брат.

Каждый вечер Иоганн стоял перед небольшим крестом на кладбище. Он молился и проклинал Бога, задавался множеством вопросов, но не получал ответа.

Так прошло лето. Наступила осень – а с ней дожди, ветер и туманы. Близилось время собирать урожай, и люди с нетерпением ждали праздника Симона и Иуды, главного дня в году. Ничто не прерывало извечного движения жизни.

Когда пришла пора собирать виноград и каждый человек был на счету, занятия в школе не проводились. Иоганн трудился наравне со всеми – день за днем, под палящим солнцем, и под дождем, и в ветер. Срезал гроздья, бросал в заплечную корзину и относил на подворье, где виноград давили прессом. Это была тяжелая работа, и спина после нее болела так, будто по ней колотили палками. Несмотря на усталость, Иоганн каждый вечер ходил к могиле матери и клал под крестом букет свежих цветов.

В один из туманных дней, вернувшись домой с кладбища, он застал отца. Тот развалился за столом; перед ним стоял пустой кувшин из-под вина. По его красному лицу Иоганн понял, что отец опустошил уже не один такой кувшин. В последние дни это повторялось неизменно. Люди говорили, что Йорг Герлах скорбит по любимой, пусть и несколько странной супруге. Но Иоганн знал, как все обстояло в действительности. Отец был пьяницей – всегда им был. Просто теперь, когда мама умерла, некому стало его осаживать.

– Я сказал отцу Бернарду, что после сбора винограда ты не вернешься в школу, – сообщил он. Глаза его были налиты кровью, веки набрякли, лицо оплыло, как тесто.

Иоганн встал словно вкопанный.

– Но… почему?

– Никакого проку от того, что ты там учишься! А вот обходится мне это недешево. К чему тебе зубрить весь этот вздор, если ты только и будешь навоз из коровника выгребать?

– Так вот что ты уготовил мне?

Иоганн смотрел на отца, не в силах унять дрожь в голосе. Долгое время тот вообще почти не заговаривал с ним, и теперь наносит такой удар… Ни сочувствия, ни доброго слова – а просто крест на мечте сына.

– Значит, по-твоему, я гожусь лишь в конюхи? – едва слышно спросил Иоганн.

Отец пожал плечами.

– Мне не нужны в доме ни монахи, ни книгочеи. А чего ты ждал? У меня четверо сыновей, но хозяйство унаследует только Карл. А ни на что другое, кроме как навоз выгребать или виноград собирать, ты не годишься. От твоих фокусов молоко или мед по городскому рву не потекут. Или в тех заумных книжках написано, как наколдовать жареных голубей? – Он рассмеялся, потом сделал большой глоток из кружки и залепетал дальше: – Как уж там называла тебя мать? Фаустус? Счастливец? Слишком долго она тебя пестовала! Времена меняются, Иоганн, смирись с этим. Пора тебе узнать настоящую жизнь, без книжек и мечтаний. Ты мне еще спасибо скажешь. Да, скажешь спасибо! Понял ты меня, ты… шут! Бездельник!

Последних слов Иоганн уже не слышал, ибо развернулся и выбежал из дому. Что он такого сделал, что отец использовал любую возможность уязвить его? Занятия в школе были последним проблеском в жизни – теперь, когда мамы не стало, а Маргарита его сторонилась. В глубине души Иоганн надеялся, что после школы сможет вступить послушником в Маульбронн и станет помогать брату Антонию. Но для этого ему необходимо было закончить обучение!

Самого же отца Антония он давно не видел. Монах не так давно был назначен приором – его предшественник стал жертвой летней лихорадки – и по уши погряз в монастырских делах. У него не было времени, чтобы внимать тревогам мечтательного подростка.

Иоганн бесцельно брел по туманным улицам, погруженным в сумерки, и сам не понял, как очутился перед трактиром «У льва». Казалось, сама судьба направила сюда его стопы. Мама, когда была моложе, часто приходила в этот трактир, чтобы послушать рассказы путешественников. Иоганн и сам любил здесь бывать. Но после того, как мамы не стало, он избегал этих мест – слишком много воспоминаний было связано с ними.

В этот миг юноша и увидел повозку.

Она стояла у трактира, привязанная к столбу, где обычно кормились курьерские лошади. Хоть с тех пор прошло восемь лет, Иоганн тотчас узнал ее. Это была та самая повозка, на которой колдун приезжал в Книтлинген на ярмарку. На парусиновом навесе были начертаны те же самые руны, и даже старый мерин, погрузивший морду в ведро с овсом, казалось, ничуть не изменился. Иоганн вдруг ощутил странное беспокойство; прежние тревоги, наоборот, отступили. И вместе с тем его охватило любопытство. Он отворил дверь и заглянул в трактир.

С тех пор как через Книтлинген пролегла почтовая дорога, в трактире всегда собиралось много народу. Здесь искали ночлега путники и были слышны самые разные наречия, иногда звучала даже французская речь, а по-немецки порой с трудом удавалось разобрать хоть несколько слов. Вот и теперь за столами вместе с горожанами сидели несколько приезжих. В глубине зала царило столпотворение. Гости, среди которых был и отец Маргариты, плотно обступили один из столов. Некоторые шепотом переговаривались, другие спорили в голос. Ганс Харшаубер, хозяин трактира, подошел к Иоганну с кружкой пива, улыбнулся и хлопнул его по плечу.

– Ну что, крепыш, – приветствовал он его. Корчмарь был одним из немногих в Книтлингене, кто относился к нему с уважением. – Пришел за бочонком вина для отца? Рад, что ты объявился. Подолгу хандрить – тоже пользы немного.

Иоганн не ответил. Он как зачарованный озирался по сторонам, но того, ради которого пришел, не находил. Харшаубер проследил за его взглядом, подмигнул Иоганну и показал на столпотворение у стола.

– У нас остановился бродячий астролог, – пояснил вполголоса трактирщик. – И пробудет, наверное, до праздника Симона и Иуды. Но ему, видно, не терпится проверить фогтовы карманы! – Он рассмеялся. – Тот попросил составить себе гороскоп. Видно, хочет узнать, когда ж его произведут в кайзеры.

– Ас… астролог?

У Иоганна чаще забилось сердце. Он приблизился к толпе, пока не сумел посмотреть на виновника столпотворения.

За столом сидел колдун.

Как и его повозка, он ничуть не изменился. Как и восемь лет назад, на нем была широкополая шляпа с красным пером и черно-красный плащ, от чего тело его казалось еще более длинным и тощим. Черные глаза поблескивали на бледном лице, будто старые медные пуговицы; нос торчал, как острый клюв. Иоганн дал бы ему на вид лет сорок или пятьдесят, хотя уверенности у него не было. Этот человек мог быть и намного старше или моложе. На столе перед ним лежали старые пергаменты с мудреными таблицами и рисунками, как на повозке. Управляющий стоял рядом и благоговейно вслушивался в слова незнакомца.

– Этот год будет для вас хорошим, – произнес астролог и провел длинным костлявым пальцем по пергаменту. И снова этот мягкий чужеродный говор, присущий пришельцам с запада. Иоганн решил, что он родом из Эльзаса, а то и вовсе из Франции. – Qui [7], хороший год. Но следующий будет еще лучше, и для вас, и для города! Солнце стоит во Льве, а Луна – в Сатурне, и это сулит жаркое лето и щедрый урожай. Хм, правда… – Он выдержал многозначительную паузу.

– Что такое? – спросил фогт, и остальные замолкли в напряженном ожидании.

– Mon dieu! [8] Я вижу скверную погоду в апреле, частые бури и град. Так что попридержите часть семян, они вам еще пригодятся.

Люди снова зашептались. Фогт помял шляпу, которую все это время держал в руках.

– Благодарю, магистр, – промолвил он едва слышно и положил на стол несколько монет.

Но астролог брезгливо поморщил нос.

– Кто я такой, по-вашему? – проворчал он, и от прежней мягкости в его голосе не осталось и следа; теперь он скорее рычал, как старая дворняга. – Вы принимаете меня за шарлатана? Этого мало! За пару крейцеров вы добудете разве что заговор от какой-нибудь знахарки, но никак не гороскоп. Я учился в Авиньоне, Кракове и даже Париже!

– А если я откажусь заплатить? – нагло спросил фогт. – Что вы тогда сделаете? Гороскоп уже составлен.

Незнакомец улыбнулся, но лишь на миг; затем губы его сомкнулись в тонкую линию. Он не сводил взгляда с фогта. Свет в его глазах померк, и в них чернел теперь весь мрак Вселенной.

– Заплатите. Лишь мне и звездам ведомо, что случится, если вы откажетесь.

Он произнес это очень тихо. И тем не менее его услышали все до одного в трактире. На несколько секунд в зале повисла непривычная тишина. Наконец фогт положил на стол две серебряные монеты, молча надел шляпу и направился к выходу. Остальные последовали за ним, то и дело оглядываясь на незнакомца. Скоро в зале остался лишь Иоганн.

– Безмозглые свинопасы, – проворчал астролог.

Юноша не понял, обращался ли он к нему или говорил сам с собой. Незнакомец собрали пергаменты и спрятал монеты в карман. Потом поднял голову и увидел перед собой Иоганна.

– А тебе чего? – спросил он недовольно. – Время предсказаний прошло. Всё, ступай домой, парень. Как и те дураки.

– Я… я… – пробормотал Иоганн.

Он в общем-то и сам не знал, чего искал здесь. Но за эти восемь лет так и не забыл колдуна. И, как в прошлый раз, ощущал к нему странное притяжение. И необъяснимый страх.

Лицо незнакомца внезапно переменилось, он нахмурил лоб.

– Постой-ка, я же тебя знаю! Ты тот самый парень, кого я встречал здесь еще мальчишкой, верно? Дай-ка взглянуть на твою ладонь… – Он выбросил вперед руку, схватил Иоганна за кисть и стал рассматривать его ладонь. Наконец улыбнулся. – Точно, это ты! Иоганн Георг Фаустус, верно? Счастливец.

Иоганн отступил в изумлении.

– Вы… вы помните мое имя? Столько лет прошло…

Незнакомец рассмеялся и выпустил его руку.

– Имя – лишь дым и звук, но линии не лгут. По ним я всякого узна́ю… Как поживает твоя матушка?

– Она… умерла несколько недель назад, – тихо ответил Иоганн. – Похоже на чахотку.

– Мне жаль, – незнакомец покивал. – Я бы перебросился с ней парой словечек. Ну что ж… – Он собрал пергаменты в охапку и поднялся. – Мне еще надо проведать лошадь, а потом подняться в комнату и покормить птиц. Если хочешь, завтра приходи снова. Я по-прежнему буду здесь предлагать свои услуги. И до самой ярмарки буду ездить по округе – то здесь, то там…

– А что это за услуги? – спросил Иоганн.

– А, всё как обычно, – незнакомец пожал плечами. – Составляю гороскопы, читаю по ладони, иногда прибегаю к гидромантии и хиромантии… В общем, что люди пожелают.

– Гидро… что? – переспросил Иоганн. – Это какая-то магия? Вы колдун?

Незнакомец рассмеялся.

– Ха, вот колдуном звать меня не надо. Я не хочу угодить на костер. Церковь не очень-то жалует колдунов и магов. – Он поднял палец: – Нет, я не маг, я – астролог. Странствующий магистр, искушенный в искусстве алхимии и… – Он подмигнул Иоганну. – Да, призна́юсь, в некотором роде – в магии. Этому искусству обучают в университете Кракова. Но, прошу заметить, речь идет о белой магии, не черной! А теперь прошу простить меня.

Он пересек зал и, не прощаясь, поднялся по лестнице. Иоганн остался один. У него кружилась голова от всевозможных определений. Белая и черная магия, алхимия, астрология, гидромантия… Похоже, этот человек был не просто бродячим артистом.

Иоганн направился было к двери, но тут уловил какой-то блеск под столом. Он нагнулся и поднял маленький, длиной с ладонь, ножик. Рукоять была сработана из какой-то кости и украшена черным орнаментом. Клинок оказался на удивление тяжелый; широкий у основания, он сужался к острию. Лезвие острое как бритва; на конце рукояти отверстие, вероятно для шнурка.

Иоганн задумчиво провел пальцем по лезвию. Нож, несомненно, принадлежал незнакомцу. Следовало вернуть его владельцу, воровать Иоганн не собирался. Кроме того, он чувствовал, что ни в коем случае нельзя присваивать нож колдуна – это принесет одни несчастья. Но клинок был такой красивый! Что, если подержать его у себя ночь или пару дней? Колдун пробудет в городе до самого праздника. Иоганн в любой момент сможет вернуть ему нож и сказать, что нашел его на улице…

Он взвесил клинок в руке. Потом огляделся и спрятал его в карман.

Нож оттягивал карман куртки, холодный и в то же время обжигающе горячий – как упавшая звезда.

* * *

Погруженный в раздумья, Иоганн вышел из трактира. На улице уже стемнело. И вновь на него обрушились прежние заботы. Внутри, в теплом и освещенном зале, юноша и думать забыл о том, что не сможет больше посещать школу. Может, все-таки удастся переубедить отца, пообещать ему усерднее работать? Ведь школа – это все, что у него осталось!

Иоганн уже повернул в сторону дома, как вдруг услышал тихий свист из проулка. Он обернулся, и от радости у него екнуло сердце. Это была Маргарита! Только теперь Иоганн почувствовал, как ему не хватало ее в последние недели.

– Маргарита! – воскликнул он и подбежал к ней. – Я уж думал, ты больше не хочешь меня видеть… Ты не читала письма, которые я слал тебе?

Маргарита прижала палец к губам.

– Нельзя, чтобы Людвиг увидел нас вместе, – шепнула она. – Иначе он расскажет отцу. А отец и без того слишком много узнал про нас! Они запрещают мне видеться с тобой. Видно, боятся упустить жениха. Людвиг говорит, если снова увидит нас вместе, отец отправит меня в монастырь.

– Чтоб твой брат в аду сгорел! – мрачно проговорил Иоганн.

– Иоганн, ты не понимаешь? – Маргарита взглянула на него с мольбой. – Мне придется выйти замуж! Отец договорился с семейством Шмельцле. Еще пару дней назад они ударили по рукам, будто я стельная корова какая-то… – Она запнулась. – Свадьбу наметили на весну, мне исполнится семнадцать. В самый раз, как говорит отец.

– Так давай сбежим, – предложил Иоганн. – Меня здесь ничто не держит.

– Сбежим? – Маргарита горестно рассмеялась. – И на что мы будем жить? На твои фокусы?

– Я что-нибудь придумаю, – возразил Иоганн.

– Ах, Иоганн, мой Фауст… – Маргарита вздохнула. – Я бы и рада, поверь мне. Да только выхода нет.

Иоганн взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит. Он вспомнил, как они едва не поцеловались летом среди ржи. Вспомнил солоноватый запах ее кожи.

– Ты никогда не будешь счастлива с этим торгашом, – процедил он.

– Счастлива? – Маргарита снова рассмеялась, но в уголках ее глаз уже заблестели первые слезы. – А кто сказал, что я должна быть счастлива с ним? Я должна быть ему послушной женой и рожать детей. А он обеспечит видное положение семейству. Господь задумал супружество не ради счастья.

– Маргарита, ты же сама в это не веришь! Давай уйдем отсюда. Мы сможем…

Тут Иоганн заметил, как застыло лицо у Маргариты. Он обернулся. За его спиной стоял Людвиг, а с ним – целая ватага приятелей. В их глазах читалось презрение. Встреча с Маргаритой так взволновала Иоганна, что он и не заметил, как они приблизились.

– Людвиг! Нет! – запротестовала Маргарита.

Но брат и ухом не повел. Он толкнул Иоганна в грудь и оттеснил в узкий проулок.

– Я разве не говорил, чтобы ты держался подальше от моей сестры? – спросил он грозно. – Тебе мало того раза? Ну ладно… В этот раз я тебя так высеку, что до зимы сесть не сможешь. Ты пожалеешь, что на свет родился!

Людвиг нагнулся и взял из кучи старую доску, обитую гвоздями.

Иоганн сжал кулаки. Их было слишком много, чтобы обороняться. Попробовать сбежать? Позвать на помощь? Но кто ему поможет, зазнавшемуся умнику и бездельнику? Люди просто скажут, что он получил по заслугам.

И тут Иоганн вспомнил про нож.

Пальцы его скользнули в карман, рукоять плотно легла в ладонь. Но что-то его удержало. Если пустить нож в ход, он станет убийцей, проклятым навеки. Иоганн не мог этого сделать! Не такой ценой. Поэтому он стоял неподвижно, как заяц, который чует охотника, но не двигается с места.

– Отпустите его! – закричала Маргарита и бросилась было к юноше. – Иоганн!

Но двое парней крепко ухватили ее.

– Спустите ему штаны! – прошипел Людвиг и занес доску. – Я преподам ему такой урок, что он до конца жизни запомнит.

И вновь Иоганн подумал про нож. Казалось, клинок пульсировал у него в кармане, как мелкий зверек. Как ему хотелось исполосовать это жирное лицо! Всего один удар…

Людвиг уже замахнулся, как вдруг с улицы донесся голос.

– Вот ты где, лентяй! Ты что же, позабыл? Ты взялся вычистить моего мерина! За что я тебе крейцер заплатил?

Иоганн вздрогнул. В проулке стоял астролог. Он махнул Иоганну рукой так, словно они были хорошо знакомы – как мастер и его ученик. В сгущающихся сумерках вырисовывался лишь его темный силуэт. В своем широком плаще незнакомец напоминал пугало в поле.

– Это что, твой новый приятель? – спросил насмешливо Людвиг. – Тощий приблудный шут? Ха! Он уж точно тебе не поможет.

Он вновь замахнулся, но незнакомец опять заговорил:

– Если сейчас же не подойдешь, быть большой беде. Страшному несчастью для всех. Звезды не лгут, и бледный свет их падает на вас, бездельники. Вы меня поняли?

Он произнес это тем же голосом, как и в трактире, когда говорил с отцом Людвига. Тихий и холодный, как ветер, который задувал с севера и гулял по проулкам. Последние слова прозвучали отрывисто и с паузами, в них звенела сталь. Людвиг медленно опустил руку, словно кто-то давил на нее.

– Проклятье… Ладно, на этот раз прощаю, – сказал он Иоганну, заметно оробев. – Но в следующий раз ты так просто не отделаешься! Когда-нибудь я доберусь до тебя, не сегодня, так завтра или на будущей неделе… Мерзкий ублюдок! Вот ты кто, слышишь? Ублюдок!

Он развернулся и знаком позвал за собой остальных. Маргарита на мгновение высвободилась и подбежала к Иоганну.

– Завтра утром в давильнях. В шесть часов, перед мессой. Я…

Она хотела еще что-то сказать, но Людвиг оттащил ее прочь.

– Твоя мать была шлюхой! – выкрикнул он издали. – Слышишь? Шлюхой!

Затем вся их ватага вместе с Маргаритой скрылась в сумраке.

Иоганн, пошатываясь, вышел из проулка. Он пребывал в смешанных чувствах; злость и смятение сменялись надеждой и предвкушением встречи. Незнакомец смотрел на него с улыбкой.

– Похоже, что ты мой должник, – заметил он, когда Иоганн наконец приблизился. – По всей видимости, я только что избавил тебя от крепкой взбучки. Так что скажи хотя бы, чего хотели от тебя эти молодчики. – Он оскалил зубы. – Дай-ка угадаю… Это как-то связано с той веснушчатой девицей.

– Один… один из них – ее брат, – ответил Иоганн неуверенно; его до сих пор немного трясло. – Ему не нравится, что мы с ней видимся. Однажды он уже отхлестал меня и бросил связанным в муравейник.

– В муравейник? Это весьма гнусно, должен признать.

Некоторое время они хранили молчание, Иоганн понемногу приходил в себя. Из трактира доносилась тихая музыка, слышны были пьяные крики. Неожиданно Иоганн вспомнил про нож – тот по-прежнему лежал у него в кармане. Холодная сталь, так пленившая его прежде, вдруг стала ему противна. Он медленно вынул клинок и протянул незнакомцу.

– Вы, видно, обронили его в трактире. Я собирался отдать его вам.

– Действительно, мой нож… – Незнакомец удивленно вскинул брови. – Что ж, спасибо.

Он взял клинок и взвесил его в руке. Потом окинул Иоганна задумчивым взором.

– Хм… если я не ослышался, этот парень назвал твою мать шлюхой.

Иоганн молча кивнул.

– И ты спустишь это ему? Что ж, если б меня кто-нибудь бросил в муравейник и назвал мою мать шлюхой, знаешь, что я с ним сделал бы?

Иоганн лишь вопросительно посмотрел на него.

Незнакомец продолжил тихим голосом:

– Я бы подождал, пока он уснет, а потом проломил бы ему голову дубинкой. И когда кровь потекла бы из носа и глаз, отрезал бы ему губы вот этим самым ножом. Губы и поганый язык. Чтобы он никогда больше не порочил мою покойную мать.

Иоганн все ждал, что незнакомец улыбнется, как над жестокой шуткой. Но тот не улыбался, и бледное лицо его оставалось совершенно бесстрастным.

– Почему ты позволяешь так с собой обращаться? – спросил наконец астролог, и лицо его по-прежнему было неподвижно. Он медленно провел пальцем по лезвию ножа. – Ты всю жизнь хочешь прятаться? Ты никогда не думал о мести?

Месть…

Иоганн на секунду прикрыл глаза. О, разумеется, он думал! Каждую ночь, когда лежал без сна, перед глазами стояла одна и та же сцена: как он, связанный и со спущенными штанами, извивается в муравейнике, в то время как Людвиг со злорадной ухмылкой выливает лекарство из пузырька. То самое лекарство, которое могло бы спасти жизнь его матери… О да, Иоганн думал о мести, и даже представлял себе, как медленно сворачивает Людвигу шею – как безмозглой курице. Как вспарывает ножом его толстое брюхо. Пару минут назад эта мысль снова посещала его; она засела у него в голове, как прожорливый клещ.

– Ага! Чувствуешь? – Губы незнакомца вдруг растянулись в торжествующей улыбке. – Признайся! Я по твоим глазам это вижу. Тебя гложет ненависть, и в этом нет ничего плохого, ничего предосудительного. Не нужно этого стыдиться. Ненависть порой может служить целительной силой; она очищает душу, как огонь. Но ненависть требует цели – и утоления. Ты ведь хочешь, чтобы этот парень был мертв? Мертв, как твоя мать?

Иоганн помолчал, потом кивнул нерешительно.

– Так произнеси это! – воззвал к нему незнакомец. – И тебе станет легче. Как после ароматного лекарства.

– Я… я хочу, чтобы Людвиг был мертв, – просипел Иоганн, не успев опомниться.

Астролог похлопал его по плечу.

– Ну вот, все просто. Увидишь, тебе скоро полегчает.

Он широко улыбнулся, обнажив зубы, и в них отразился лунный свет. Затем протянул Иоганну нож.

– Я дарю его тебе. Ты его нашел, значит, он твой. Сдается мне, этот нож тебе еще пригодится. Это метательный нож, и он очень старый. Я совсем недавно его наточил. Он рассекает кожу и жилы, как бумагу.

Иоганн медлил в нерешительности, но незнакомец сунул нож ему в руку.

– Бери же, болван. Если не воспользуешься им по назначению, то можешь хоть свеклу чистить.

– Спа… спасибо, – вымолвил юноша и спрятал нож. Теперь тот казался даже тяжелее, чем прежде.

– Ах, как неучтиво с моей стороны, я ведь до сих пор не представился… – Астролог тихо рассмеялся и протянул Иоганну руку. – Меня зовут Тонио. Тонио дель Моравиа. Краковский магистр семи искусств и хранитель семи печатей. Но для друзей просто Тонио. Ну!..

Иоганн пожал протянутую руку, холодную и влажную, как рыбья чешуя.

– Рад познакомиться, – сказал Тонио и снова хлопнул Иоганна по плечу. – А теперь отправляйся-ка домой. Я не могу вечно за тобой приглядывать.

И, насвистывая, он отвязал мерина и пошел прочь.

Внезапно поднялся холодный ветер, взметнул листву в темном переулке. Иоганн зябко поежился. Казалось, вот теперь лето действительно оставило Книтлинген.

* * *

Человек, назвавшийся Тонио, завел мерина в конюшню и привязал рядом с повозкой, которую конюхи закатили внутрь. Над козлами висела клетка с вороном и двумя воронами. При виде хозяина птицы захлопали крыльями и подняли крик.

– Ну, что думаете? – спросил их Тонио и подмигнул, словно они понимали его. Затем встал вплотную к клетке. – То, что я увидел, обнадеживает. Чем-то напоминает прежнего тебя, Бафомет.

Он рассмеялся и толкнул клетку, так что она закачалась. Ворон замахал подрезанными крыльями, стараясь удержаться на жердочке, и уставился на своего хозяина злобными желтыми глазками.

– Каррр… – прокаркал он, и крик его очень напоминал человеческий. – Каррр!

– Тсс! – прошипел Тонио. – Не волнуйся, Бафомет, ты останешься моим любимцем. Во всяком случае до тех пор, пока не найдется походящий кандидат и поискам не наступит конец.

Внезапно он выругался и снова толкнул клетку, так что ворон возмущенно вскрикнул, почти как рассерженный ребенок.

– Проклятье, Бафомет, я ни минуты не сомневался на твой счет! Я думал, что день наконец-то пришел! Что ж, возможно, и в этот раз я ошибаюсь. Ведь с тех пор… – Он вдруг погрузился в раздумья, потом тряхнул головой. – Конечно, я ошибаюсь, иначе и быть не может… Нет, еще слишком рано. Но попытаться все-таки стоит. А вы что думаете?

Птицы хлопали крыльями и каркали.

– Тихо, тихо, пернатые твари! – прикрикнул на них Тонио. – Вам тоже был дан шанс. И нечего жаловаться теперь. Вот вам, пожрите и затихните.

Он вынул из мешочка несколько ломтиков вяленого мяса и бросил в клетку. Птицы набросились на угощение и мигом проглотили мясо.

– И не забывайте, – добавил астролог и улыбнулся. – Если он окажется не тем, вам достанется его печенка. Даю слово.

Тонио развернулся и, насвистывая, вышел из конюшни.

* * *

Следующим утром Иоганн встал еще до восхода.

Комната, которую он делил с Мартином, находилась под самой крышей, и по ночам слышно было, как по кровле шуршат крысы и куницы. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить брата, юноша оделся. Нож, подаренный астрологом, он сунул в подушку, набитую соломой. Если отец найдет клинок, то непременно решит, что Иоганн украл его. Он достал оружие и стал рассматривать его в предрассветных сумерках. Нож, по всей видимости, стоил кучу денег – украшенная черным орнаментом кость переливалась, как драгоценный камень. Только теперь Иоганн заметил три буквы, выгравированные на рукояти.

G d R

Что бы это значило? Быть может, чьи-то инициалы? Колдуна звали Тонио дель Моравиа, так что ему они принадлежать не могли. Может, астролог сам украл нож или получил от прежнего владельца? Но, возможно, буквы означали что-нибудь еще…

Иоганн взвесил нож в руке, ощутил его тяжесть. Может, его удастся продать, если не найдется иного применения… Он осторожно приподнял половую доску и спрятал под нее нож. Мартину его тоже лучше не показывать – хранить секреты тот не умел.

После некоторых колебаний Иоганн вернул доску на место и прокрался вниз. Возле двери зачерпнул воды из ведра, умыл лицо и пригладил волосы, после чего выскользнул наружу и направился к подворью фогта.

Подворье, обнесенное высокой стеной, представляло собой город внутри города. За стенами находились давильни, амбары, дом самого фогта, конюшни и сараи. Имелась даже тюрьма с камерой пыток. В целях защиты двор был окружен дополнительным рвом, а через него перекинут подъемный мост. Правда, на время сбора винограда ворота стояли настежь открытые. Солнце только показалось на горизонте, где-то прокукарекал петух, и больше ничто не нарушало тишину. Даже для челяди час был еще ранний.

Иоганн прошел во двор и повернул налево, где располагались давильни. С давних времен там давили виноград, причем раньше это делалось ногами. В прохладном каменном строении стояли три огромные кадки, вдоль стен грудились бочки. В воздухе стоял тяжелый запах виноградной мезги. У Иоганна на пустой желудок даже закружилась голова. Они с Маргаритой нередко виделись здесь тайком. Если спрятаться в громадной кадке, снаружи никто и не заметит. Сейчас виноград давили, как правило, винтовыми прессами в соседнем строении, и высокое прохладное здание представляло собой хорошее укрытие.

Иоганн вскарабкался по лестнице, прислоненной к левой кадке. И действительно, внутри сидела Маргарита. Юноша спрыгнул вниз и едва не поскользнулся на остатках винограда. Маргарита хихикнула.

– Смотри не упади. Иначе любой учует, где ты прятался.

– Хочешь сказать, где мы прятались.

Иоганн улыбнулся. Ему так недоставало этого смеха в последнее время… Этого смеха и пухлых красных губ, которые он однажды едва не поцеловал…

Маргарита вновь стала серьезной.

– Я сожалею о том, что произошло вчера, – сказала она. – Могла бы догадаться, что Людвиг проследит за мной. Ну, по крайней мере, теперь я уверена, что он за мной не явится. Отец еще до завтрака отправил его чистить бадьи на большой давильне. В наказание за то, что вчера без разрешения бросил работу и шатался по городу.

Иоганн хмуро кивнул.

– Твой отец – человек справедливый. Не то что мой. Он Карлу и Лотару все спускает с рук, а на меня ложится вся грязная работа. А до Мартина ему вообще никакого дела нет, – по лицу его промчалась тень. – Особенно после того, как мама умерла. Теперь он мне и в гимназии учиться запретил.

– Ох, Иоганн, мне так жаль!..

Маргарита обняла его. Приятно было чувствовать ее в такой близости. Иоганн так и не рассказал ей, что произошло в тот день у эшафота. Ему до сих пор не представлялось случая. А кроме того, было просто стыдно говорить об этом. В объятиях же Маргариты он чувствовал себя защищенным, почти как с матерью. Но тут вспомнил, что скоро и она уйдет от него навсегда…

– Ты не должна выходить за него, – прошептал он.

Маргарита напряглась и отодвинулась от него.

– Я… я не хочу говорить об этом, – ответила она. – Только не сегодня. Давай просто забудем, что ждет нас в следующем году… – Она закрыла глаза. – Я часто вспоминаю, как мы лежали тогда в поле под крестом. Твой поцелуй…

– Я не собирался целовать тебя! – запротестовал Иоганн.

– Да? А казалось, наоборот… Знаешь ли, наши губы оказались так близко, – она снова привлекла его к себе. – Так близко…

Иоганн провел рукой по ее волосам. От них пахло виноградом и молодым вином, так сладко и соблазнительно…

Маргарита вдруг снова выпрямилась.

– Что это? – спросила она неуверенно. – Слышишь?

Иоганн затаил дыхание – и тоже услышал.

До них доносился тихий плач. Скорбный и пронизывающий, как ветер, что задувает сквозь щель в стене. Но звук этот, несомненно, имел человеческую природу. Юноше даже послышались обрывки фраз, по крайне мере ему так показалось. Но стоило ему прислушаться, и звук неожиданно затих.

– Ничего такого, – Иоганн пожал плечами. – Ребенок, наверное, плачет, только и всего.

– Не знаю, – Маргарита поежилась. – А если там что-то другое?

– О чем это ты? – удивился Иоганн.

– А ты еще не слышал? – Маргарита понизила голос. – В Шиллинговом лесу пропали еще трое детей! Сначала мальчик четырех лет – видно, заблудился. А когда братья отправились его искать, то и они как сквозь землю провалились. Уже поговаривают, будто их утащили в подземелья злобные карлики…

В последнее время Иоганн действительно был так поглощен собственными заботами, что даже не слышал об этих происшествиях. Он вдруг задумался, как часто сам бродил в тех местах, после того как умерла мама, – и у него мороз пробежал по спине. Лесной массив начинался от южной оконечности Книтлингена и простирался на многие мили в сторону Пфорцхайма. Человеку непривычному заблудиться там не составило бы труда.

– И ты тоже считаешь, что это дело рук карликов? – спросил чуть насмешливо Иоганн. Он и сам был напуган, но ему не хотелось этого показывать.

– Еще чего! – Маргарита возмущенно тряхнула головой. – Это могли быть и разбойники, и дикие звери – волки, скажем, или медведь. А может, они просто заблудились. Помнишь? Два года назад маленькая Лиза Мюллер целую неделю пропадала, а потом охотник разыскал ее, едва живую от голода…

Иоганн кивнул, припомнив давний случай. Причитания матери и крики радости, которые разносились по всему городу, когда маленькая Лиза наконец нашлась. С того дня девочка замкнулась в себе и почти не разговаривала.

Потом Иоганну вспомнились и другие пропавшие дети.

Это произошло восемь лет назад, когда Тонио дель Моравиа впервые появился в Книтлингене. Лицо астролога Иоганн четко видел перед собой, словно все произошло только вчера. А вот про детей он совсем забыл. И теперь в памяти шевельнулись далекие воспоминания.

Повозка колдуна за церковью. Парусиновый навес колышется от порывов холодного ветра. А изнутри слышен тихий плач, как будто пищит котенок или птенец.

Будто плачет ребенок…

Но образ рассеялся так же быстро, как и появился. Сейчас Иоганн не мог с уверенностью сказать, что было реальностью, а что – плодом его детской фантазии.

– Что с тобой? – спросила Маргарита с тревогой. – Это из-за мамы?

Юноша встряхнул головой.

– Нет, ничего. – Он попытался улыбнуться. – Ничего такого, что касается нас с тобой.

– В любом случае отец запретил мне выходить из города, пока не выяснится, куда пропадают дети, – продолжила Маргарита и закатила глаза. – Как будто я маленькая девочка и не могу сама о себе позаботиться… Прямо курам на смех. Мне же шестнадцать! Ему лишь нужен повод, чтобы мы не смогли видеться в поле.

– И вот мы встречаемся здесь, – заключил Иоганн.

– И с чего бы мне видеться с тобой, м-м-м? – Маргарита подмигнула ему. – В прошлый раз ты был весьма неучтив. Повалить на землю невинную девушку и…

Она запнулась. Снова послышался плач, и в этот раз куда громче. Он все нарастал, переходя в громкие завывания и крики. В конце концов кто-то завопил, как будто перепугался насмерть. Крики доносились со двора. Стали распахиваться двери и ставни, снаружи послышались торопливые шаги.

– Там что-то произошло! – сказал Иоганн и с неохотой выпустил Маргариту. – Может, пожар?

– Давай посмотрим. – Девушка уже перелезала через край кадки.

Иоганн последовал за ней, при этом в спешке перепачкал штаны в красной жиже. Они спрыгнули на землю и поспешили во двор. Несколько работников и служанок бежали к Большой давильне, откуда и доносились крики. И вопли – как будто кричала в предсмертных муках крупная птица.

– Это мама! – воскликнула Маргарита. – Господи, случилось что-то худое!

Вместе с челядью они пробежали внутрь. Там находились четыре пресса. Бадьи под них были намного крупнее, чем кадки в старой давильне, и массивные балки обеспечивали тяжесть, требуемую для отжима. Вокруг второго пресса столпились люди. Все стояли, скованные ужасом.

Под тяжелой балкой лежал Людвиг.

Иоганн с трудом узнал его. Вероятно, балка рухнула на него в тот момент, когда он влез в кадку. Кровь и виноградная мезга смешались в красную кашу, покрывая руки и лицо Людвига. Грудную клетку сдавило, как перезрелое яблоко, руки безжизненно свесились через край кадки. Кто-то из работников выплеснул на покойника ведро воды, и все увидели его лицо. Остекленелые глаза неподвижно уставились в потолок, губы перекосило гримасой боли и ужаса, с уголка рта в кадку капала кровь.

Мать Людвига продолжала причитать.

– Господи, мой сын, мой сын! – завывала она. – Мой бедный сын!

Она опустилась на колени и взяла обмякшую руку Людвига. Вопли ее понемногу затихали и скоро перешли в монотонные завывания. Иоганн смотрел, как ее платье пропитывается кровью и виноградным соком. Фогт в это время стоял в оцепенении среди своих работников. Казалось, он еще не вполне осознал произошедшее.

– Должно быть, балка сорвалась, как раз когда Людвиг влезал в кадку, – промолвил негромко широкоплечий батрак рядом с Иоганном. – Крепления, наверное, прогнили. Я давно говорил старику, что надо все подновить. Но он и слушать не желал! А теперь потерял единственного сына…

Маргарита стояла рядом, не в силах отвести взгляд от кровавого зрелища. Иоганн знал, что она терпеть не могла Людвига, – и все-таки он был ей братом. Юноша невольно подумал о звуках, услышанных прежде из укрытия. Так значит, это Людвиг тихо скулил, захлебываясь собственной кровью? Такой смерти никто не пожелал бы даже заклятому врагу.

Иоганн вздрогнул.

Заклятому врагу…

Еще накануне вечером разве не пожелал он Людвигу смерти? Тонио дель Моравиа принудил его к этому. И вот пожелание сбылось! Как такое возможно? Должно быть, это просто совпадение – все прочее выглядело до того устрашающе, что Иоганн даже думать об этом не хотел. Он снова взглянул на перекошенное ужасом лицо Людвига, и ему вспомнились слова Тонио.

Ненависть порой может служить целительной силой… Но она требует цели – и утоления…

И в этом он должен найти удовлетворение.

Иоганн вдруг почувствовал себя маленьким и жалким. Его затошнило, и он отвернулся, чтобы не смотреть больше на Людвига. Взгляд его упал на собственные штаны, склизкие и в красных пятнах. Он ничего не ел с утра и, когда к горлу подступила рвота, почувствовал во рту горькую желчь.

«Вот он, вкус мести, – подумал Иоганн. – Совсем не сладкий, а горький, как желчь».

Юноша опустился на колени и сплюнул вязкую зеленоватую слизь. Завывания матери Людвига то затихали, то нарастали вновь, как бесконечный хорал. Исторгнув из себя все без остатка, Иоганн утер дрожащие губы и оглядел себя сверху донизу.

Пальцы, штаны и рубашка были красные от виноградного сока. Но это могла быть и кровь.

Кровь Людвига.

3

В последующие дни Иоганн почти не видел Маргариту. Семейство фогта готовилось к похоронам, отдавая этому все силы. Иоганну горестно было видеть, сколько усилий прилагалось ради того, чтобы проводить Людвига в последний путь. Усилий, которых заслуживала и его, Иоганна, мать.

Людвига обмыли и надели на него лучшую рубашку. Гроб его был сработан из тяжелых буковых досок, и поминальный обед проходил в доме фогта – с колбасами, салом и ароматным белым хлебом. Людвиг был единственным сыном в семье; остальные дети, кроме него и Маргариты, умерли еще во младенчестве. Он должен был продолжить род, а теперь осталась только Маргарита. Позднее отец рассказывал, сколько народу явилось на похороны, и причитал, каким все-таки славным малым был Людвиг, сильным как бык, усердным и преданным своему отцу – в точности как Лотар и Карл.

– Упаси нас, Господи, от новых бед! – молился Йорг Герлах и обнимал при этом старших сыновей. – Не представляю, как я проживу без вас двоих.

Иоганн не сомневался: умри он сейчас на глазах у отца, тот по нему ни слезинки не прольет.

Трактир «У льва» юноша обходил в эти дни стороной. Он до сих пор не мог забыть, как Тонио принудил его вслух пожелать Людвигу смерти. Ночами Иоганн подолгу лежал без сна и слушал шорох крыс под половицами. И припоминал, как они с Тонио пожали руки – так, словно заключили сделку. Иоганн жаждал смерти Людвига, и его желание сбылось. И если это была сделка, то что же ему придется отдать в уплату? Или он, сам того не ведая, уже как-то заплатил? К ножу Иоганн с того времени не прикасался, как будто на том лежало проклятие.

Но вскоре он упрекнул сам себя в глупости и суеверии. Этот Тонио, астролог и фокусник, хоть и представлялся жутким типом, но чтобы убить кого-то, одного пожелания было недостаточно. Все это – просто дурацкое совпадение. Да, жуткое совпадение, но не более того.

Работники на подворье говорили, что крепление, которое удерживало балку, действительно прогнило. И все-таки на душе у Иоганна было неспокойно, и смутный страх подтачивал ему нутро. Он и сам не мог объяснить, в чем тут дело. Мама когда-то показывала ему защитные знаки, и в одну из бессонных ночей Иоганн вдруг вспомнил про них. Он начертал их на клочке пергамента, сунул в кожаный мешочек и спрятал под дверью в их с Мартином комнату. Эти символы издавна оберегали людей от всякого рода скверны. И действительно, Иоганн почувствовал себя немного лучше. Хоть и понимал, что все это не более чем суеверия.

Сбор урожая подходил к концу. Чтобы как-то отвлечься от тревог и мрачных дум, Иоганн трудился с особым усердием. Он набирал полные корзины винограда и одну за другой таскал их на подворье. Но даже это не могло смягчить отца. Йорг Герлах стоял на своем: в гимназии Иоганну делать нечего.

Отец давно не навещал могилу жены, и поговаривали, что он уже присматривает себе невесту помоложе. И только Иоганн с Мартином каждый день приходили на кладбище и приносили матери свежих цветов. На смену летним цветкам постепенно пришли осенние, и теперь, с приближением ноября, попадались разве что фиолетовые соцветия прутняка в саду Маульбронна. Иоганн знал, что маме особенно нравились эти невзрачные побеги.

Книтлинген с нетерпением ждал очередного праздника Симона и Иуды. Когда же этот день наконец настал, Иоганн, по своему обыкновению, стоял у Верхних ворот и смотрел, как караван торговцев и артистов струится в город. Но прежней радости он не ощущал. Вместе с Мартином они бродили по рыночной площади, покупали время от времени лакомства или наблюдали за выступлениями жонглеров, но волшебство прежних лет пропало. А в окрестностях Книтлингена между тем снова стали пропадать дети. Иоганн слышал уже о семи случаях.

Но пропавшие дети были не единственной темой для разговоров. Летом прошлого года после долгих мучений из-за воспаленной ноги скончался умудренный годами кайзер Фридрих, который правил страной на протяжении полувека. Его сын Максимилиан, авантюрист и страстный любитель турниров, становился полновластным королем Германии. В далекой Гранаде испанцы окончательно изгнали богомерзких мавров. А некий генуэзец, по всей вероятности, открыл новый путь в Индию и Китай через Атлантику, в чем многие сомневались. Чтобы какому-то ветрогону удалось то, к чему португальцы стремились долгие годы… Правда, они избрали долгий и полный опасностей путь вдоль африканского побережья. Куда более достоверны были новости из Эльзаса, где произошло очередное восстание крестьян, хоть и быстро подавленное. Зачинщиков, как это часто бывало, четвертовали – в назидание остальным.

Благодаря торговым трактам подобные новости распространялись быстрее лесного пожара. Старики покачивали головами и за кружкой пряного вина вспоминали старые добрые времена, когда политика не заглядывала дальше соседнего холма и один лишь Господь вершил людские судьбы.

Иоганн то и дело оглядывался по сторонам. Он видел, как некоторые девушки украдкой посматривают на него и перешептываются. Скорее всего, они судачили о его связи с Маргаритой, хотя после того случая летом Иоганн виделся с ней лишь несколько раз. Когда он заговаривал о предстоящей свадьбе, девушка всякий раз меняла тему или отмалчивалась. Казалось, она не хотела думать о том, что ее ждет. Иоганн надеялся встретить ее здесь во время праздника. Может быть, им даже удастся какое-то время побыть наедине, как раньше…

Однако Иоганн высматривал не только Маргариту. На рыночной площади и в проулках вокруг церкви он искал и не находил Тонио дель Моравиа. Неужели астролог уже уехал? Ведь ярмарка сулила для него крупные барыши. Хотя, если б ему больше не довелось встретиться с этим жутким незнакомцем, Иоганн был бы только рад. Слишком свежо было воспоминание о кошмарной смерти Людвига и том странном разговоре с Тонио. И все-таки его не оставляли мысли об астрологе – так не выходит из головы навязчивая мелодия.

– А д-дь-дьявол и меня заб-б-ерет, если я буду п-п-лохо вести себя? – раздался рядом с ним знакомый детский голос.

Иоганн опустил взгляд и вздохнул. Младший брат, от которого Иоганну удалось ненадолго отделаться, снова разыскал его среди множества людей. Мартин крепко ухватился за рубашку Иоганна, словно боялся потеряться в толпе. Он зачарованно смотрел на фигурки кукольного театра, которые дергались в облезлом ящике с потрепанным занавесом и разукрашенными кулисами. Кукольный сатана как раз увлекал в преисподнюю фигурку монаха. Иоганн невольно улыбнулся.

– Нет, Мартин, – ответил он с усмешкой, – дьявол забирает только плохих детей.

– А тех семерых тоже он забрал?

– Что ты такое говоришь? У дьявола есть дела поважнее, чем таскать в ад всяких сорванцов. Но если ты и дальше будешь висеть на мне как репей, он, может, сделает для тебя исключение…

Иоганн пошел было прочь, но Мартин преследовал его как собачонка. Иоганн сердито развернулся.

– Послушай, я разыскиваю Маргариту, и тут ты мне не помощник.

– Я знаю, г-г-де она, – с ухмылкой объявил Мартин. – Видел ее т-т-олько что. И отведу т-т-ебя к ней, если возьмешь м-м-еня.

Иоганн закатил глаза и взял Мартина за руку.

– Ладно, ты победил. Давай, веди меня к ней.

Маргарита сидела у колодца, чуть в стороне от базарной площади, погруженная в собственные мысли. Смерть Людвига заметно подкосила ее, хоть она и не любила старшего брата, а скорее боялась его. По крайней мере, Маргарита уже не носила траура, как ее мать. То была страшная трагедия, но жизнь на этом не заканчивалась.

– Не против? – Иоганн присел рядом, и по лицу Маргариты скользнула улыбка.

– У меня уже живот болит от лакомств, – сказала она. – Хоть что-то в этом мире не меняется… Сколько я помню день Симона и Иуды, это повторяется из года в год.

Иоганн рассмеялся.

– Помнишь, как мы объелись сладостей и меня вырвало на твое белое платье? Твой отец тогда задал мне хорошую трепку. А Людвиг… – Юноша осекся. – Прости, – продолжил он через секунду, – не подумал.

Маргарита пожала плечами.

– Да ничего. Людвиг был извергом, хоть и приходился мне братом. И мы оба это знаем. Может, в нем и было что-то хорошее, но он не показывал этого ни тебе, ни мне. Для него я была скорее собственностью, чем сестрой.

Они помолчали. Мартин тем временем балансировал на краю колодца, подражая канатоходцам на площади. Миновал полдень, и пьяных людей попадалось все больше. Скоро за дело примутся музыканты, и народ пустится в пляс – к вящему недовольству церковников, которые видели в танцах лишь искушение дьявола. В воздухе стоял запах вина и перебродившей выжимки. Иоганн невольно подумал о Людвиге, как тот лежал, раздавленный прессом, будто виноградина.

– А может, пройдемся до Вайсаха? – внезапно предложила Маргарита. – А вернуться еще успеем.

Иоганн нахмурил лоб. Подобные идеи рождались у Маргариты совершенно спонтанно. Она, как лист на ветру, всегда подчинялась настроению. Хотя возможно, просто хотела убраться подальше от Книтлингена, потому что все здесь напоминало ей о Людвиге и его жуткой гибели…

– Отец, кажется, запретил тебе выходить за городские стены? – спросил неуверенно Иоганн.

– Ах, отец! – Маргарита отмахнулась. – С тех пор как Людвиг умер, я для него пустое место. Он только и таращится в потолок, прямо как мама. Людвиг был их гордостью, а я всего-навсего девушка, к тому же скоро выйду замуж и уйду от них.

– Но к-к-ак же п-п-ропавшие дети? – проговорил, заикаясь, Мартин и схватился ха руку Иоганна. – Н-н-аш отец т-т-оже говорит, чтобы мы не выходили из г-г-орода.

Действительно, незадолго до ярмарки Йорг Герлах строго-настрого запретил Иоганну и Мартину выходить в поля. Хоть это и выглядело так, словно в нем внезапно проснулась отеческая забота, он лишь хотел лишить Иоганна возможности видеться с Маргаритой.

– Знаете, что я думаю? – неожиданно заявила девушка. – Я думаю, эти дети просто заблудились. Шиллингов лес такой большой – может, они уже вышли к Пфорцхайму или еще куда-нибудь.

– А если их за-б-б-рал подземный к-к-арлик или леший? – боязливо спросил Мартин.

– Ах, Мартин, какой же ты трусишка! – Маргарита рассмеялась. – Они существуют только в страшных сказках! – Она поднялась. – Вот что я вам скажу. Мы сейчас сами пойдем в Шиллингов лес. Как знать, может, мы и детей отыщем… Вы только представьте, что тогда будет! Нас будут прославлять на весь Книтлинген!

– Ты ведь это не всерьез? – спросил Иоганн.

Однако Маргарита упрямо скрестила руки на груди.

– Да вы просто в штаны наложили, как все в городе! Если не хотите, я пойду одна.

Иоганн тихо вздохнул. Если Маргарита что-нибудь вбивала себе в голову, то переубедить ее не было никакой возможности. А одну он ее ни за что не отпустил бы. Тогда, по крайней мере, у них будет возможность побыть наедине.

– Ладно, – сказал Иоганн, пожав плечами. – Но только до сумерек. Надо успеть в город, прежде чем закроют ворота. – Он повернулся к брату. – А ты отправляйся-ка лучше домой, тебе не место в лесу.

– Но я х-х-очу с вами! – запротестовал Мартин. – Если не в-в-озьмешь меня, я рас-к-к-ажу отцу, куда ты ходил. И с к-к-ем, – добавил он грозно.

Иоганн собрался приструнить брата, но Маргарита его опередила.

– Пусть идет с нами. Так можно не бояться сплетен, если кто-нибудь нас увидит.

Иоганн неуверенно кивнул.

– Так и быть. – Он вновь повернулся к Мартину. – Только смотри не запачкай штаны, если нам повстречается леший.

Иоганн выругался про себя. Он так надеялся побыть наедине с Маргаритой, а теперь придется еще присматривать за Мартином! Неужели этому не будет конца?

Они отошли от рыночной площади и направились к Нижним воротам. Пьяные крики и шум понемногу стихали. Весь город собрался на праздник, и улицы по другую сторону церкви как будто вымерли. Наконец-то они добрались до ворот, в это время еще открытых. Единственный стражник дремал над кувшинчиком вина, вероятно, полученным от сердобольного напарника. Прошмыгнуть мимо него не составило труда.

Сразу за городским рвом начинались пашни, между которыми неспешно протекал узкий ручей. А дальше раскинулся лес.

Солнце стояло еще высоко, но деревья высились перед ними темной непроницаемой стеной. Иоганн ощутил скрытую в них угрозу. Он часто бывал здесь при свете дня, но сейчас кромка леса представлялась ему порталом в чужой, враждебный мир. Они пересекли поле и остановились перед зарослями ежевики и боярышника, за которыми начиналась чаща. Где-то прокричала сойка, и что-то крупное, косуля или олень, с шумом скрылось среди деревьев.

– Что теперь? – спросил Иоганн. Ему все меньше нравилась затея Маргариты. – Куда двинемся?

Девушка показала на ручей, который терялся в лесу.

– Вон там начинается тропа. Раньше отец часто брал меня с собой в лес. Если будем держаться ручья, то и не заблудимся. Тропа ведет к поляне, усеянной булыжниками. И там есть пещера – может, дети спрятались в ней…

– И ты думаешь, там их еще никто не искал? – спросил насмешливо Иоганн.

– Мне почем знать? – Маргарита двинулась вперед. – Одно я знаю: если так и будем стоять здесь, то проще вернуться домой, и пусть другие ищут.

Иоганн пожал плечами и последовал за ней. Среди деревьев царил сумрак, как в вечерние часы. Даже теперь, глубокой осенью, на буках и дубах еще держались остатки листвы. Понизу стелился густой подлесок, и за ним невозможно было ничего разглядеть. Среди деревьев мирно журчал ручей, и тишина мягким пологом окутывала все вокруг.

Они молча брели вдоль ручья, как будто боялись разговорами разбудить какое-нибудь чудище. Иоганн знал эти места. Раньше он часто гонял сюда свиней, чтобы они наелись желудей. Правда, никогда не заходил дальше, чем на сотню шагов. За этой незримой границей начиналась неизведанная и неприютная область, где вольготно чувствовали себя лишь охотники, лесорубы и законоотступники.

Чем дальше они забирались, тем плотнее окутывал их сумрак. Раскидистые дубы и буки остались позади; теперь ручей обступили косматые ели, и солнечный свет едва пробивался сквозь их густую хвою. Непролазные заросли терновника и поваленные деревья, поросшие мхом и грибами, порой создавали непреодолимые препятствия. То и дело им приходилось сворачивать в сторону, и потом они подолгу отыскивали ручей. Время от времени робко звали пропавших детей, но казалось, их голоса мгновенно растворялись среди деревьев.

– Я б-б-оюсь! – пожаловался Мартин. Его била мелкая дрожь, и бедняга заикался еще сильнее, как это случалось всякий раз, когда он был напуган. – Что, е-е-сли нас п-п-оймает леший и с-с-ожрет?

– Проклятье, я же говорил тебе, чтобы шел домой! – выругался Иоганн.

– Тебе нечего бояться, Мартин, – утешила его Маргарита. – Такого, как ты, леший мигом выплюнет.

По ее грязному лицу струился пот, и она сама была похожа на сердитого лесного духа.

Иоганн не раз слышал истории о леших и подземных карликах – о них ходило множество легенд. И если гномов он считал не более чем персонажами из сказок, то насчет лесных духов такой уверенности не было. Путники то и дело рассказывали о грязных, оборванных людях, что бродили по зарослям. Изгнанники, слабоумные, преступники… Лес был для них домом, а вот им троим не стоило сюда соваться.

– По-моему, нам лучше вернуться, уже поздно, – сказал Иоганн. – Завтра можно поискать еще.

– До поляны осталось совсем немного, – ответила Маргарита. – Она должна быть где-то рядом. Я уже бывала здесь с отцом.

И действительно, вскоре они вышли на заросшую просеку, освещенную вечерним солнцем. С заболоченного пруда, куда изливался ручей, с шумом взлетела стая диких уток. Посередине грудились несколько поросших мхом булыжников. Они располагались таким образом, что между ними образовалась небольшая пещера.

– Ха, я же говорила! – с торжеством воскликнула Маргарита.

Иоганн огляделся. В этих местах ему бывать еще не приходилось. Над поляной царили умиротворение и тишина, и здесь и вправду могли найти убежище заблудившиеся дети. Они разбрелись по поляне, осмотрели пещеру и щели между камнями, но не обнаружили ничего, что указало бы пропавших детей. Только старые кости и пересохшая кучка медвежьего навоза. У одного из камней Иоганн наткнулся на странный рисунок.

На камне была нацарапана голова с бородкой и рожками.

– Что это? – пробормотал юноша, проведя пальцем по замшелым линиям. – На вид довольно старое.

– Может, это лесной дух нацарапал, – предположила Маргарита и подмигнула. – Именно так он и выглядит. Да и ты станешь на него похож, если не утрешь грязь с лица.

Она рассмеялась и сбежала к пруду; присела у воды, чтобы отмыться, и подобрала платье, так что Иоганн увидел ее мраморно-белые бедра. Он присел рядом и тоже стал умываться, то и дело украдкой поглядывая на подругу. Хотя был уже конец октября, вода в пруду оставалась на удивление теплой. Водная гладь сверкала на солнце, и их лица отражались в зеркальной поверхности. Усыпанное веснушками лицо Маргариты, ее золотистые локоны – и резко очерченное, бледное и задумчивое лицо Иоганна в обрамлении черных шелковистых волос, которые так нравились его матери.

Мартин между тем взобрался на самый крупный булыжник и махал им сверху. Его страх улетучился без следа.

– Отсюда даже видно город! – Он смеялся и чувствовал себя заметно лучше; заикание его как будто и не беспокоило. – Останемся еще ненадолго? – попросил он. – Здесь так красиво!

Маргарита вопросительно взглянула на Иоганна, и тот кивнул. Ему тоже нравилось то умиротворение, которым дышало это место, древнее, как и сам лес.

– Ладно! – крикнул он Мартину. – Только никуда не уходи с поляны, понял?

Брат раскинул руки и издал ликующий вопль. Маленький горбатый человечек – самый его вид навевал мысли о сказочных гномах. В эту минуту Иоганн любил младшего брата всем сердцем. С тех пор как умерла мама, Мартин был единственным в семье, с кем он действительно ощущал родство. И как он мог только помыслить о том, чтобы покинуть Книтлинген? Он должен был остаться – хотя бы ради своего беспомощного брата. Мартин нуждался в нем, как и сам он нуждался в Мартине.

– Он смотрится таким счастливым, – произнесла Маргарита с улыбкой, глядя, как беснуется Мартин.

– Думаю, ему нравится с нами, – отозвался Иоганн. – Мы – его семья.

Маргарита рассмеялась.

– То есть мы как отец, мать и ребенок? – Внезапно она повлекла его к пещере. – Тогда пойдем поскорее в наш дом, стряпать суп из щавеля, мой ненаглядный супруг, как мы варили в детстве.

Голос ее звучал игриво и в то же время требовательно.

Иоганн и не думал противиться.

* * *

Мартин стоял на вершине скалы, как повелитель мира.

Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым! Другие презирали его и сторонились, называли карликом и шутом. Но ему не было до этого дела, поскольку единственным, кто имел для него значение, был его брат Иоганн. А теперь, когда не стало мамы, он и вовсе занимал главное место в жизни Мартина: защищал его, играл с ним и, что самое главное, объяснял устройство мира. У Мартина было столько вопросов… Почему солнце восходит и заходит? Откуда берутся гром и молнии? Как вырастают растения на лугах и как растут телята? Почему именно его, маленького Мартина, Господь наказал горбом и заиканием?

Не на все вопросы Иоганн знал ответы, но он постоянно искал объяснения. И теперь старший брат вместе с прекрасной Маргаритой взяли его с собой в лес. Его, презренного калеку. Иоганн, Маргарита и Мартин… Они всегда будут вместе, иначе и быть не может! Иоганн никогда не бросит его в беде.

Мартин слез с булыжника и приблизился к пруду. Он знал, что Иоганн и Маргарита занимаются в пещере запретными делами. А прежде он тайком пообещал брату, что не станет им докучать, хоть какое-то время. Поэтому Мартин резвился в тростнике, делал кораблики из коры и запускал их в пруд. Потом бросал в них камнями и смотрел, как они тонут. Вот один из корабликов стремительно затонул, и Мартин склонился над водной гладью. В этот миг он заметил в глубине черную тень, как от гигантской слизистой рыбы. Мартин подскочил и попятился.

Что-то булькнуло, и на темную поверхность пруда поднялся пузырь. В воздухе повис слабый запах серы.

Мартину вспомнились все истории, связанные с этим лесом. Вспомнились злобные карлики, подземные чудища и лесной дух, который забирал маленьких детей. Считалка, которую напевали ребята в игре, здесь, в лесной чаще, казалась не такой уж веселой.

Кто боится черного духа? Никто! А если он придет? А мы прочь сбежим!

Но потом из пещеры донесся смех Маргариты. Еще светило предзакатное солнце, и тень в пруду исчезла так же неожиданно, как и появилась. Запах серы вскоре улетучился, и Мартин вздохнул с облегчением.

И все-таки у пруда ему было немного не по себе. Мартин пошел по поляне в поисках подходящей деревяшки, чтобы можно было вырезать на ней узоры и человечков. Может, он подарит ее Иоганну и Маргарите, украсив сердцем…

Мартин знал, что посреди поляны хороших сучьев не найти. Они лежали по краю, там, где начинался лес. Он подошел к старому кряжистому дубу и вдруг услышал тихий шум. Мартин замер и прислушался.

Это были звуки свирели.

Мартин знал про свирели – как-то раз они с Иоганном даже вырезали одну такую. Но ему никогда не удавалось извлечь из нее столь сладостные звуки. Играла нежная мелодия, веселая и в то же время печальная.

Она звучала в лесу, где-то поблизости.

Мартин постоял в нерешительности, а потом шагнул в чащу. Вокруг сразу сгустился сумрак. Снова он услышал мелодию, но в этот раз она доносилась с другой стороны.

Мартин был напуган, но в то же время ему хотелось узнать, откуда доносится мелодия и кто играет ее. С мрачной решимостью мальчик стиснул рукоять маленького ножика и шагнул в глубь леса. Он не решался подать голос. Самый воздух, казалось, был пронизан чарами, и деревья клонились к нему, как добрые и любопытные великаны.

Мелодия зазвучала совсем рядом.

Мартин на миг закрыл глаза. Какая прекрасная музыка! Казалось, это мама поет колыбельную у его кровати. Хотелось, чтобы эта музыка играла вечно…

Сузи, милая Сузи, что шелестит там в тростнике? То прелестные гусята, у которых нет сапожек… Сузи, славная Сузи, что шелестит…

Что-то хрустнуло, мелодия оборвалась.

– Что… – только и успел вымолвить Мартин.

В следующий миг он понял, что черный дух действительно существовал.

И был он куда страшнее, чем в самых жутких снах.

* * *

Иоганн и Маргарита лежали в пещере, темной и уютной. Мох покрывал камни, образуя мягкое ложе. Их тела плотно соприкасались. Иоганн дрожал, хоть и надеялся, что Маргарита этого не заметит.

– Теперь уж я могу сказать тебе, – прошептала Маргарита и склонилась над ним; ее волосы щекотали ему лицо. В пещере было настолько тесно, что она прижалась к нему грудью. – Я пришла сюда не ради пропавших детей, а ради тебя.

– Ради… меня?

Маргарита хихикнула.

– Ты заикаешься, как твой братец… Не прикидывайся дурачком! Ты разве не видел, как смотрели на нас девушки на площади? Я решила, что пора уже дать им повод для сплетен. – Она наклонилась к его губам. – Ты уже дважды пытался поцеловать меня. Если не сделаешь этого сейчас, то не сделаешь уже никогда.

Иоганн покраснел от смущения и не сумел вымолвить ни слова. Но в этом и не было необходимости. Маргарита поцеловала его. У нее были сладкие губы, куда слаще, чем мед или яблоки. Они откинулись на мох, и Маргарита продолжала его целовать. Затем взяла его руку и подвела к своей груди, которая за последний год заметно округлилась.

– Погладь меня здесь, – прошептала Маргарита.

Иоганн охотно подчинился. Поначалу движения его были робки, но скоро рука сама собой скользнула под корсаж. Он погладил ее по отвердевшим соскам. По телу Маргариты пробежала дрожь.

– Вот так, – шептала она. – Ты первый, кому это позволено, знаешь? Я всегда тебя любила, Иоганн. С тех самых пор, как увидела впервые. Ты такой… особенный. В тебе кроется что-то великое, я это чувствую… – Она вдруг захихикала, и ее рука скользнула к его промежности. – О, я не это имела в виду.

Пристыженный, юноша хотел было отвернуться, но Маргарита удержала его.

– Все хорошо, Иоганн, все хорошо…

Они целовались и ласкали друг друга, при этом Маргарита показала себя более решительной и умелой.

– Раз уж меня выдадут замуж весной, я хочу, по крайней мере, знать, каково это, – промолвила она тихо. – Это мой подарок для тебя. Мне лишь нельзя терять невинность, нам следует быть аккуратнее.

Иоганн закрыл глаза, наслаждаясь моментом. Пальцы его, двигаясь словно по собственной воле, скользнули под ее платье и коснулись срама. Маргарита с тихим стоном раздвинула бедра.

– Мой Иоганн, – шептала она. – Мой Фауст…

Все его мечты, казалось, воплощались в жизнь. Он любил Маргариту, и она любила его! Неужели что-то могло их разлучить? Быть может, ей удастся переубедить отца и тот расторгнет эту дурацкую помолвку? А может, они с Маргаритой и Мартином просто сбегут? Теперь для него не было ничего невозможного!

Они целовались и ласкались, как маленькие котята, гладя друг друга по самым стыдливым и сокровенным местам. Маргарита дарила ему свои ласки. Потом Иоганн сам пустил в ход пальцы и действовал все более решительно и настойчиво, пока у девушки не вырвался едва сдерживаемый стон облегчения. Они так увлеклись ласками, что даже не заметили, как снаружи стали опускаться сумерки.

Когда же Иоганн, жмурясь от тусклого света, выбрался на поляну, Мартина там не оказалось.

* * *

– Мартин, где ты? Мартин! Мартин!

Иоганн стоял на самом высоком из булыжников, на котором совсем недавно резвился его брат. Он озирался по сторонам, и в душе его росло отчаяние. На поляну наползали длинные тени. Поначалу Иоганн подумал, что Мартин решил пошутить над ними. Они с Маргаритой обыскали щели между камнями, искренне надеясь, что мальчишка выскочит в следующую секунду. Но его не было ни среди камней, ни где-либо еще. Куда он мог подеваться? Зачем Мартин один ушел в лес? Или… Леденящий ужас пробрал Иоганна.

Пруд!

Он спрыгнул с булыжника и бросился к пруду.

– Постой! – окликнула его Маргарита. В волосах у нее застряли кусочки коры и зеленые ниточки мха; в глазах читался неприкрытый страх. От прежнего ощущения счастья и уюта не осталось и следа. – Ты куда? Не оставляй меня одну!

Однако Иоганн даже не слышал ее. Он подбежал к пруду и прыгнул в мутную воду, уже не такую теплую, как всего пару часов назад. Мартин не умел плавать. Вода едва доходила до пояса, но Иоганн знал, что и такой глубины было достаточно, чтобы захлебнуться. Так, еще в прошлом году трехлетний сын кузнеца умудрился утонуть в мелком городском рву; старшая сестра лишь на мгновение упустила его из виду…

– Мартин! Мартин!

Иоганн загребал воду, шарил руками по илистому дну, то и дело натыкаясь на гнилые сучья. Но сколько он ни искал, Мартина нигде не было. Тем временем, задыхаясь, подбежала Маргарита.

– Может, он просто ушел домой без нас? – предположила она неуверенно.

– На Мартина это непохоже. Он бы просто побоялся. Ты же сама слышала, что он болтал насчет лесных духов!

Иоганну вдруг вспомнился рисунок, нацарапанный на одном из камней. Лицо с козлиной бородкой и рогами.

Дьявольский лик…

У Иоганна в животе похолодело от страха.

– Надо разыскать его! – сказал он. – Он… он должен быть где-то в лесу!

Не дожидаясь Маргариту, юноша снова сорвался с места. Тени пролегали уже по всей поляне, и только по верхушке самого высокого камня еще играло пятно света. Место, которое прежде казалось Иоганну таким умиротворенным, внезапно обернулось мрачным и зловещим.

Только посреди лесной чащи он осознал, насколько сейчас поздно. Здесь, в окружении елей, казалось, уже давно наступила ночь. Деревья были очерчены темными контурами, и между ними клубился мглистый сумрак. Иоганн то и дело спотыкался о корни и кусты, но всякий раз поднимался и ломился дальше. Он обещал присмотреть за младшим братом, а теперь Мартин пропал! Проглочен этим лесом!

Или еще чем-то невыразимо жутким…

– Иоганн! Иоганн, подожди!

За спиной послышался голос Маргариты, испуганный и уже такой далекий. Юноша остановился, переводя дух. Эта беготня не имела смысла! Этот лес был огромен. Так Мартина ему никогда не найти.

– Мартин! – прокричал он в сумерки. – Мартин, ты слышишь меня? Где ты?

Но его оклики остались без ответа.

Зато он услышал нечто иное.

Это был тихий плач. Стенания, которые рождались словно в самих деревьях или в окутавшем их тумане. Иоганн оцепенел.

– Мартин? – просипел он, слова застревали у него в горле. – Мартин, это… это ты?

Невозможно было определить, в какой стороне раздавался плач. Казалось, он доносился отовсюду разом. Иоганн знал, что в лесу было непросто ориентироваться по звукам. Управляющий Книтлингена иногда устраивал в Шиллинговом лесу облавы; Иоганну тоже доводилось в них участвовать. Загонщики криками и громкими хлопками пугали мелкую дичь, но сами при этом не теряли друг друга из виду – потому что знали, до чего коварен бывает лес.

Иоганн затаил дыхание и прислушался. Теперь сомнений быть не могло. Он отчетливо слышал детский плач.

– Мартин! – вновь прокричал он во тьму. – Я тебя слышу! Где ты?

Внезапно позади него раздался высокий, пронзительный вопль. Иоганн уже решил, что это Мартин, но тут услышал исполненный ужаса голос Маргариты:

– Господи, нет! Прочь, уйди прочь!

Голос ее сорвался на визг. Казалось, страх овладел всем ее существом. Иоганн еще ни разу не слышал, чтобы Маргарита так кричала.

– Маргарита! – позвал он. – Кто там?

– ПРОЧЬ, ПРОЧЬ, ПРОЧЬ! – вновь последовали душераздирающие вопли.

Лес многократным эхом отзывался на крики Маргариты.

Прочь… прочь… прочь…

Иоганн лихорадочно вертелся на одном месте. Что здесь творилось? Кто или что таилось в этом лесу?

– Маргарита? – снова позвал Иоганн, и голос его потонул среди деревьев. – Маргарита! Где ты?

Крик доносился со стороны поляны. Иоганн решил для начала вернуться туда. Маргарита была в опасности, кто-то напал на нее. Иоганн подобрал толстую ветку и бросился назад. С каждой секундой становилось темнее, и деревья стояли сплошной черной стеной. Юноша не останавливался. Где же эта поляна, будь она проклята? Там! Он заметил впереди чуть более светлый клочок земли, перехватил дубинку и побежал быстрее. Еще несколько мгновений, и Иоганн выбежал на поляну.

Однако ни Маргариты, ни загадочного существа там не оказалось.

Крики и плач тоже резко оборвались. Воцарилась полная тишина. Даже птицы затихли, словно ждали какого-то знака.

– Маргарита! – закричал Иоганн. – Мартин!

И потом снова, с нарастающим отчаянием:

– Маргарита, Мартин! Маргарита, Мартин!

Несколько уток взлетели с пруда, черными пятнами взметнулись ввысь. В ответ на свои окрики Иоганн слышал лишь собственный голос, искаженный эхом, как будто безумный двойник насмехался над ним.

Маргарита… Мартин… Маргарита… Мартин… Маргарита… Мартин…

Тьма окутывала булыжники – как чернила, как кровь, она стекалась на поляну.

Иоганном овладел невыразимый ужас.

Он развернулся и побежал, как никогда еще не бегал в своей жизни. Мчался вдоль ручья, спотыкался, падал, вставал и снова падал, но ломился дальше, задыхаясь и позабыв обо всем на свете. Единственное, что Иоганн слышал, это гулкий топот по сырой земле, шелест ветвей над головой и эхо собственного голоса, не умолкающего в сознании.

Маргарита… Мартин… Маргарита… Мартин… Маргарита… Мартин…

Потом деревья внезапно расступились, Иоганн выбежал на поле. По другую сторону мерцали огни Книтлингена. Словно в насмешку, издали доносилась веселая музыка ярмарки.

Иоганн упал на землю и залился слезами.

Он сумел спастись. Но двое самых близких ему людей, кого он поклялся защищать, остались там. Зло, обитающее в глубинах этого леса, забрало их у него.

4

Иоганн сидел за столом в доме фогта и ежился под взорами собравшихся. Мужчины смотрели на него молча, желая испепелить его взглядами. Где-то позади тихонько всхлипывала мать Маргариты.

– Значит, ты сбежал, – с нескрываемой злостью заключил Йорг Герлах. – Ты оставил в лесу младшего брата и Маргариту и сбежал, как пугливый заяц. Мало того что ты, вопреки моему запрету, покинул город – так еще и струсил! Ты… ты…

Его трясло от гнева, он замахнулся, но фогт удержал его руку.

– Не нужно, Йорг, – произнес он глухим голосом. – Куда важнее сейчас выяснить, что же там произошло.

Фогт, в отличие от Герлаха-старшего, был человеком рассудительным. Но скорбь по погибшему сыну оставила глубокий отпечаток на его лице. А известие о том, что теперь пропала и Маргарита, последняя из его детей, подкосило его окончательно. Он выглядел так, словно восстал из мертвых.

Иоганн разыскал их на рыночной площади и торопливо рассказал о том, что случилось. Выслушав, Йорг Герлах схватил сына за рукав и потащил в дом фогта, чтобы как следует допросить. Вместе с ними пошли еще несколько мужчин, в числе которых были священник и староста.

– Так ты говоришь, в лесу был кто-то еще? – спросил фогт.

– Во… во всяком случае мне так показалось, – Иоганн неуверенно кивнул.

– Что значит показалось? – снова вскинулся отец. – Говори ясно!

– Маргарита… без конца кричала «Прочь!», и я слышал, как кто-то плакал…

– Плакал? Да парень просто не в себе! – вмешался староста. Это был человек преклонных лет и суровой наружности. Будучи начальником караула, именно он ведал допросами.

На столе перед ними стояли кувшины с вином, но к ним так никто и не притронулся.

– Это могли быть и разбойники, в лесу их предостаточно, – задумчиво произнес кузнец. – В Тифенбахе недавно рассказывали о шайке висельников, которые поджидают повозки на дорогах. Теперь даже на имперских трактах небезопасно!

– Значит, надо сейчас же отправить людей с факелами, – сказал фогт. – Нужно разыскать детей, пока еще не поздно!

– А что делать с мальчишкой? – спросил священник, глядя на дрожащего Иоганна. – Видно же, он еще не пришел в себя.

– Посадите его пока что в тюрьму, – распорядился Йорг Герлах. – Может, там он как следует все вспомнит. Ночь в камере кому угодно память освежит. И это еще безобидное наказание за то, что он натворил.

Староста поколебался, но потом кивнул.

– Ты прав, Йорг. Возможно, так к нему вернется рассудок и он вспомнит, что произошло на самом деле.

Иоганна подняли, как безвольную куклу, и отвели в башню, расположенную в дальней части подворья. Камера представляла собой пропахшую плесенью каморку с крошечным зарешеченным окошком и массивной дверью. Лязгнул засов, и юноша остался один. Вскоре снаружи послышались выкрики и собачий лай. Мужчины отправлялись на поиски. Как во время облавы, они будут прочесывать лес, в том числе и поляну, о которой рассказал им Иоганн. Он надеялся, что они разыщут Мартина с Маргаритой, и молился об этом. Но в глубине души сознавал, что они пропали навсегда, как и другие дети до них.

Чувства наконец хлынули наружу. Иоганн опустился на утоптанный земляной пол, и плечи его затряслись от судорожных рыданий. До сих пор страх и смятение защищали его подобно панцирю, и он, словно говорящая кукла, отвечал на вопросы фогта и остальных. Но теперь действительность обрушилась на него ледяной волной. Он взвалил на себя тяжкий грех, и заточение в камеру действительно показалось ему безобидным наказанием за этот проступок. Как он только мог оставить в беде Маргариту и Мартина? Что на него нашло? Ведь, в сущности, ему ничто не грозило, на него никто не нападал. То, что прежде казалось ему бесконечно прекрасным – поцелуи Маргариты, их взаимные ласки, шепот и стоны, – теперь все это виделось грязным и порочным. Разве Церковь не осуждала сладострастие как орудие дьявола? И действительно, своими занятиями они словно пробудили дьявола, воплощенное зло…

Господь наказал его.

Иоганн отчаянно попытался понять, что же в действительности там произошло. Может, там обитали какие-нибудь законоотступники, как предположил кузнец? А плакал, должно быть, Мартин, которому зажал рот какой-нибудь мерзавец… Маргарита какое-то время отбивалась и кричала: «Уйди прочь!» Значит, нападавший был один. Иоганн мог бы с ним справиться! Или, по крайней мере, попытаться – а не бежать прочь очертя голову. Нацарапанный на камне дьявольский лик, вопли Маргариты, темнота и детский плач – все вместе так его напугало, что он обезумел от страха.

Детский плач…

В памяти вдруг шевельнулись давние воспоминания.

Повозка… Клетка с воронами и вороном… Парусиновый навес колышется на ветру…

Однажды он уже слышал такой плач – еще восемь лет назад, когда астролог покинул город на своей повозке. Неужели за всем стоял этот Тонио? С тех пор как он появился в городе, несчастья происходили одно за другим! Сначала по его настоянию Иоганн пожелал смерти Людвига – и это желание исполнилось. А теперь Мартин и Маргарита пропали в лесу… Иоганн вспомнил, что так и не увидел Тонио на ярмарке.

Потому что он был в лесу?

Конечно, детей и подростков похищали повсеместно. Иоганн слышал жуткие истории о голодных бродягах, о сумасшедших, которые хватали детей и пожирали. Но верилось в них с трудом. Скорее всего, несчастных просто продавали на чужбину, в жаркие страны, где превращали в рабов или наложниц. Их участь была незавидна. Но за похищениями стояли, как правило, разбойничьи шайки. Один человек с ребенком запросто привлек бы внимание. Должно быть, появление Тонио совершенно случайно пришлось на эти ужасные события.

Иоганн забился в угол камеры и оглянулся на свою прежнюю жизнь. Мама называла его Фаустусом, удачливым… Никогда еще это прозвище не казалось ему столь неуместным, как в этот тяжелый час. Все его остроумие, вся любознательность не помогли ему возвыситься, а напротив, низвергли в эту бездну, из которой, казалось, не было спасения.

Минуты тянулись нестерпимо долго. До слуха то и дело долетали отдаленные крики и собачий лай. Наверное, половина Книтлингена была сейчас в Шиллинговом лесу – в то время как он, трус и неудачник, сидел в камере.

Когда рассветные сумерки разбавили ночную темень, крики и лай стали заметно громче. Люди возвращались из леса. Вскоре за дверью послышались тяжелые шаги. Скрипнул засов, и дверь распахнулась. В сером прямоугольнике стоял староста собственной персоной. Плащ на нем был порван и покрыт грязью, на лице блестели капли пота и росы. Он поднял фонарь и осветил камеру. Иоганн увидел, что старик улыбается.

– Хорошие новости, парень, – сообщил он. – Хотя бы фогт не станет рвать тебе башку. Маргарита нашлась.

* * *

Прошла еще целая неделя, прежде чем Иоганн смог увидеть Маргариту.

Для горожан – как для взрослых, так и для детей – он превратился в пустое место. Когда отправлялся собирать виноград, люди его избегали. Зачастую юноша в полном одиночестве трудился среди общипанных лоз, а когда приносил к повозке наполненные корзины, крестьяне молча смотрели на него и плевали ему под ноги. А стоило ему уйти, тотчас начинали перешептываться за его спиной. Иоганн стыдился показываться в Маульбронне. Отец Антоний, скорее всего, покачал бы головой, глядя на юношу, который не уберег лекарство для смертельно больной матери, а потом бросил в беде своего младшего брата и подругу.

Мартин так и не нашелся, и надежда разыскать его живым таяла с каждым днем.

Когда ярмарка подошла к концу, артисты и торговцы покинули Книтлинген. Астролог Тонио, по всей вероятности, уехал еще раньше. Во всяком случае, его повозки давно не было видно у трактира. Ганс Харшаубер, один из немногих, кто еще разговаривал с Иоганном, сказал, что бродячий маг действительно убрался из города еще в первый день ярмарки.

Несколько человек под началом Йорга Герлаха и фогта продолжали разыскивать Мартина. Они выпускали на поиски собак, сами прочесывали лес и забредали почти до Шварцвальда и по другую сторону Бруксаля. Рассылали курьеров в отдаленные деревни и города, но мальчик как сквозь землю провалился. Единственное, что удалось найти, это маленький деревянный башмак Мартина, валявшийся недалеко от поляны.

Хуже всего Иоганну приходилось дома. Ни отец, ни старшие братья с ним не разговаривали. Даже челядь его презирала. Вечером старая кухарка молча ставила перед ним миску с супом или овсяной кашей, и отныне его не упоминали даже в застольных молитвах. Ночами Иоганн лежал в своей комнатке и смотрел на пустую кровать младшего брата. Что же произошло тогда с Мартином? Жив ли он еще? И если да, то что с ним сталось? Может, он сидит сейчас, запертый в каком-нибудь сарае или клетке, и проклинает старшего брата, который не сумел его уберечь? Или работорговцы держат его, закованного в цепи, в трюме своего корабля?

Не меньше, чем за Мартина, Иоганн тревожился за Маргариту. Из обрывочных замечаний, услышанных от челяди, он заключил, что после того случая в лесу девушка не проронила ни слова. Она молча лежала в своей кровати, неподвижно уставившись в потолок. Похоже было, что от пережитого ужаса Маргарита лишилась рассудка. Беспокойство изводило Иоганну душу. Хотя бы раз увидеться с ней! Но отныне дорога к дому фогта, да и к самому подворью, была для него закрыта. Стоило Иоганну приблизиться к воротам, как выходили двое или трое работников и давали понять, что ему там не рады.

На восьмой день фогт сам явился к ним домой, и они с Йоргом Герлахом о чем-то переговорили наедине. После этого разговора отец впервые за это время обратился к Иоганну.

– Управляющий хочет, чтобы ты поговорил с Маргаритой, – объявил он с недовольным видом. – Он подумал, может, ты сможешь вернуть ее к жизни. И возможно, она что-то знает о Мартине. Хотя сомневаюсь, что она станет говорить с тем, кто бросил ее в беде.

Вновь в душе Иоганна всколыхнулась надежда. Если ему удастся исцелить Маргариту, все обернется к лучшему! Она расскажет ему о людях, которые похитили Мартина. Люди обрыщут весь Крайхгау, найдут злодеев и в конце концов колесуют или четвертуют. Мартин вернется к нему, и Маргарита будет любить его, как призналась тогда в пещере.

Иоганн поспешил к подворью, где его уже дожидался фогт. За последние пару недель этот крепкий, суровый человек будто состарился на многие годы. Волосы его стали седыми, а лицо глубокими бороздами исчертили морщины.

– Она лежит в дальней комнате, – сообщил убитый горем отец и махнул рукой через двор. – Попытай счастья, парень. Я уже просто не знаю, как ей помочь. Черт знает, что она такое увидела в лесу… Видно, Господь отвернулся от нашей семьи.

Как побитая дворняга, Иоганн прошмыгнул мимо отца Маргариты, пересек двор и вошел в дом.

Девушка неподвижно лежала в кровати, широко раскрыв глаза. С замиранием сердца Иоганн приблизился к ней. Но Маргарита не шевельнулась, даже когда он осторожно тронул ее. Кожа у нее была белая как полотно, и сквозь нее проступали вены. Даже теперь, в эту скорбную минуту, Иоганн был очарован ее красотой. Ему вспомнились те чудесные мгновения в пещере. Казалось, это было так давно! Тогда Иоганн мечтал стать ей мужем, и вот она лежала перед ним как покойница.

– Маргарита! – прошептал юноша и взял ее за руку. – Ты слышишь меня?

Но взгляд ее по-прежнему ничего не выражал, губы даже не дрогнули. Только прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива.

– Маргарита, – повторил Иоганн и опустился рядом с ней на колени. – Мне… мне так жаль! Я должен был остаться, ради тебя, ради вас обоих. Прошу, ответь мне! Лишь одно слово, чтоб я знал, что ты меня слышишь. Я… я люблю тебя!

Он сжал ее руку, холодную и влажную, как вымокший хлеб. Когда уже решил, что Маргарита замолчала навеки, губы ее задрожали. Поначалу она шептала так тихо, что Иоганн не мог ничего разобрать. Он склонился над самым ее лицом и понял наконец, что она ему говорила.

Это были всего два слова, и они поразили Иоганна словно громом.

– Уйди… прочь…

Те самые слова, которые Маргарита кричала в лесу. И теперь она адресовала их ему. Затем с губ ее сорвалась фраза, которая навсегда врезалась юноше в память.

– Уйди… прочь… ты… дьявол!

Иоганн задрожал, мир внезапно утратил краски, все вокруг почернело. Он поднялся – в глазах у него стояли слезы – и прошептал:

– Прощай, Маргарита. Я тебя никогда не забуду.

Он в последний раз провел рукой по ее золотистым волосам и повернулся к двери. И кого она увидела в нем? Или что?

Иоганн, ты страшен мне…

Юноша брел по улицам, как призрак, не разбирая дороги. Та единственная, которую он любил, прокляла его.

* * *

Следующим утром, еще до завтрака, отец позвал Иоганна к себе. Как это часто бывало в последнее время, Йорг Герлах сидел вразвалку за столом, и перед ним стоял кувшин вина. Глаза его были налиты кровью. Не в пример их прошлым встречам, отец жестом предложил Иоганну сесть. Некоторое время он молча смотрел на сына, потом наконец заговорил:

– Твоего брата до сих пор не нашли, – начал Герлах-старший, тяжело ворочая языком. – И я сомневаюсь, что он найдется. Должно быть, вороны уже обгладывают его кривые кости.

Отец произнес это с таким холодом, что Иоганн невольно поежился.

– Буду честным с тобой, – продолжал Йорг Герлах. – Тебе здесь отныне не место. Люди и раньше смотрели на тебя искоса. Эти твои фокусы, бесконечные расспросы, твое поведение, будто ты чем-то лучше других… Но теперь ты перегнул палку. Из-за тебя твой младший брат пропал в лесу, а дочь фогта лежит в кровати ничем не лучше мертвеца! – Отец смотрел на него с ненавистью. – Ты навлек позор на нашу семью, и я не хочу, чтобы ты оставался в этом доме.

Иоганн даже не шелохнулся. Маргарита прокляла его, теперь проклял отец… Но его слова, как ни странно, ничуть не трогали Иоганна, словно не находили дороги к сердцу. Еще слишком велико было смятение после встречи с Маргаритой.

– Конечно, силой прогнать тебя я не могу. – Йорг пожал плечами. – Чтобы отец гнал сына – так не годится, даже если сын этот такой непутевый, как ты. Но если ты останешься, то жизнь твоя превратится в ад, я тебе обещаю. Никто не станет с тобой разговаривать, даже братья. Ты будешь выполнять самую грязную работу и жрать во дворе вместе с собаками. – Он глотнул вина и отер бороду. – Но я не изверг какой-нибудь. У тебя в комнате лежат мешочек монет, теплый плащ и пара крепких башмаков. Забирай их и ступай с Богом – или с чертом, уж не знаю. Чтобы завтра утром тебя здесь не было. Люди решат, что ты просто смылся. Они поймут.

Йорг Герлах стал подниматься, но Иоганн раскрыл рот, и он снова сел.

– Откуда в тебе эта ненависть? – спросил юноша спокойным, рассудительным тоном.

– Откуда? – Отец рассмеялся. – Думаю, ты лучше меня знаешь.

– Ты не понял меня. Да, я сбежал, как последний трус, из леса, и меня не было с матерью, когда она умирала. Но я говорю не об этом. Ты всегда меня ненавидел. Разве не так? Ни разу я не слышал от тебя доброго слова, никогда ты не брал меня на руки. Никогда не баловал меня и не играл со мной. Даже с Мартином ты обходился лучше. Почему?

Отец долго молчал, глядя на сына заплывшими от пьянства глазами. Наконец громко кашлянул.

– Ладно, что уж там! Все равно ты уйдешь, так почему б тебе не узнать?

Он перегнулся через стол, и Иоганн почувствовал его пропитанное вином дыхание.

– Да, это правда, – тихо произнес Йорг Герлах. – Я никогда не любил тебя как сына – потому что ты не мой сын.

Иоганн вздрогнул, словно получил удар под дых.

– Твоя мать была самой красивой женщиной в округе, но, Господь свидетель, люди говорили правду – она была проклятой шлюхой! – прошипел отец, и в его глазах вдруг заплескалась ненависть. – Я мог дать ей все, что она хотела, но меня ей было недостаточно. Целого Книтлингена ей было недостаточно! Она думала, что чем-то лучше других, прямо как ты! Да, дома она молчала и не поднимала головы, но в трактире с проезжим сбродом… там она и смеялась, и плясала, и грешила напропалую. Доказать я ей ничего не мог, но люди болтали всякое, и я знал, что там что-то нечисто. Особенно когда в город заявился этот малый, этот… колдун!

– Колдун? – Иоганн по-прежнему сидел в оцепенении. – Что… что за колдун?

– Бледный парень с черными волосами, таскал в мешке всякий магический хлам. Он явился с запада, из-за Рейна. Эдакий схоласт, бродячий студент и шпильман! – Отец презрительно фыркнул. – Утверждал, что может читать по звездам и разговаривать с мертвыми. Он околдовал твою мать, да, не иначе! На вид ему было лет двадцать, и волосы были такие шелковистые, черные как смоль, – как у тебя. Но глаза, клянусь, то были глаза старца! Как… как у дьявола! Они с Элизабет тайком встречались в лесу. Я это знаю! Она возвращалась совсем другим человеком и в постели была холодна, как рыбина. А через девять месяцев на свет появился ты… ублюдок!

Последнее слово Йорг Герлах буквально выплюнул. Иоганн почувствовал капельки слюны на своем лице.

– Этот парень имел наглость прийти снова, когда ты уже родился, – продолжал с презрением в голосе отец. – И почему только он не забрал тебя! Ну а я позаботился о том, чтобы он убрался из города. Видит Бог, если б он вовремя не смылся, мы сожгли бы колдуна, как чучело!

Он рассмеялся, но потом вновь обрел серьезный вид.

– С тех пор за спиной меня называют рогоносцем. Люди думают, я ничего не знаю, но я чувствую это каждый день. Всякий раз, когда ты попадаешься мне на глаза, я ощущаю стыд. – Отец поднялся. – А теперь ступай! Ты чужой среди нас и всегда был таковым! Уходи и больше не возвращайся в Книтлинген, чтоб никто больше не вспоминал об этом проклятии!

Йорг Герлах направился к двери. Иоганн смотрел на его широкую спину, пока не остался один в комнате.

Некоторое время он неподвижно сидел за столом. Потом взглянул на распятие в углу, украшенное засушенными розами, на клетки с курами под лавкой, куда он любил забираться в детстве, на сундук с маминым приданым и на выцветший образ святого Христофора, косо висящий на стене, который так часто приносил ему утешение… И смахнул все это с себя, как старую кожу. Затем поднялся и направился в свою комнату.

Отец не солгал. На кровати лежали мешочек с монетами, плащ и пара башмаков из крепкой телячьей кожи. Иоганн надел башмаки, накинул плащ, привязал мешочек к поясу и взял в углу посох, который когда-то вырезал для Мартина. Направился было к выходу, но тут вспомнил про нож, спрятанный под доской. Одинокому путнику не помешало бы какое-нибудь оружие. В конце концов, нож можно продать, ведь он явно стоил хороших денег. Иоганн приподнял доску, вынул клинок и спрятал в карман. По пути к выходу он захватил со стола кусок сыра и половину буханки хлеба и спрятал все под плащ.

После чего навсегда покинул родной дом и пустился в дорогу. Он еще не знал, что дорога эта проведет его сквозь высшие сферы и самые глубокие бездны.

Через весь мир и за его пределы.

* * *

Еще стояло раннее утро, и на улицах было тихо и безлюдно. Начал накрапывать дождик, и изморось оседала на лице Иоганна. Жители в большинстве своем отправились к виноградникам, чтобы собрать последние сладкие ягоды. Сегодня, в первый день ноября, заканчивался сбор винограда. Вечером горожане будут праздновать. Правда, без него – с этих пор Иоганн был здесь чужаком.

Как ни странно, он не чувствовал грусти. Наоборот, с каждым шагом, который приближал его к Верхним воротам, в нем возрастала отвага и жажда жизни. У него имелся мешочек монет, сам он был умен и находчив – какой-нибудь крестьянин обязательно наймет его на службу, а уж потом будет видно. Но для начала следовало убраться подальше от Книтлингена, чтобы ничто больше не напоминало о Мартине и Маргарите. Чтобы забыть обо всем.

Иоганн прошел через открытые ворота, не повстречав стражника. Перед ним лежал старый имперский тракт. Он тянулся с северо-запада на юго-восток. В северной стороне находился Бреттен, и за ним, если двигаться вдоль Рейна, Шпейер и Кёльн. К югу расположился Маульбронн, а дальше дорога вела через Вюртемберг и Ульм в Инсбрук, где порой останавливался сам король. Там, как слышал Иоганн, высились горы, укрытые вечными снегами, за которыми раскинулась богатая Венеция, а еще дальше – Рим, Вечный город.

Юноша остановился посреди дороги. В какую бы сторону пойти? Он догадывался, что от этого решения могло зависеть его будущее. После некоторых колебаний Иоганн вынул из мешочка затертую монету. Аверс значил юг, реверс – север. Он подбросил монету, поймал ее и осторожно положил на тыльную сторону ладони.

Монета смотрела лицевой стороной.

Юг.

Иоганн вздохнул. Это означало, что ему придется пройти мимо Маульбронна и эшафота на вершине холма. Должно быть, судьба пожелала напоследок напомнить ему о перенесенном позоре. Иоганн перехватил посох и зашагал по дороге, ни разу не оглянувшись на город, который все эти годы был ему домом. Он шел мимо убранных полей и виноградников, с мрачной решимостью, дождю вопреки. Поравнявшись с эшафотом, лишь сплюнул через плечо, чтобы отвадить новые беды. Здесь начались все его несчастья, отсюда же должна была начаться его новая жизнь.

Скоро по левую руку показался окутанный туманом монастырь Маульбронн. У Иоганна сжалось сердце. Как ему хотелось стать здесь помощником библиотекаря и еще глубже погрузиться в мир знаний и книг! Юноша подумал, не увидеться ли на прощание с отцом Антонием. Но слишком велик был его стыд. Если он и вернется сюда, то лишь великим и прославленным ученым!

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Иоганн представил, как через много лет навестит немощного уже отца Антония – с повозкой, полной книг и снадобий в подарок. В Книтлингене, конечно, все пожалеют, что так неблагодарно обошлись с самым известным уроженцем города. Его отчим к тому времени умрет, а Маргарита снова будет здорова. Они поженятся, и даже Мартин вернется из языческого плена, одаренный сокровищами…

Иоганн был так погружен в мечты, что и не заметил, как монастырь скрылся за деревьями. Изгнанник, не оглядываясь, пошел дальше – впервые в жизни он ушел так далеко от города. До сих пор Маульбронн отмечал границу его маленького мира. И сегодня Иоганн в первый раз ее переступил.

Перед ним лежал новый, необъятный мир.

* * *

Первые свои ночи в роли бродяги Иоганн проводил в сараях, коченея от холода. Его прекрасные мечты разбились вдребезги под первым же градом. Скоро выяснилось, что никому из крестьян в это время не нужен неоперенный шестнадцатилетний работник. Урожай давно был убран, виноград передавлен. Крестьяне сидели в тепле, чинили корзины, заделывали худые ведра или хлопотали с вином в подвалах. Когда Иоганн стучал в двери, в лучшем случае он получал краюху черствого хлеба, а иной раз на него спускали собак.

Казалось, дороге не было конца. Она петляла по долинам, между пастбищ и полей. По обе стороны поднимались пологие холмы, поросшие дубами и буками. С незапамятных времен этот тракт связывал западную и восточную части Священной Римской империи, протянувшись от Рейнской долины до земель к востоку от Неккара. В летние месяцы это были живописные места, но сейчас, в начале ноября, со стороны гор налетали осенние штормы, ветер срывал с деревьев последние листья, и они, точно скелеты, содрогались и стонали под шквалистым ветром.

День ото дня воодушевление его падало, уступая место печали, которая тяготила Иоганну сердце. В минуты затишья он чувствовал себя совершенно одиноким. У него никого не осталось: мама умерла, а отец оказался ему не отцом вовсе, а чужим человеком, который выгнал его из дома. Кто был его настоящим отцом, Иоганн не знал – наверное, какой-нибудь артист, который приударил когда-то за его матерью. Все, что он оставил своему сыну, это черные как смоль волосы и постыдное звание бастарда.

Одинокими вечерами Иоганн иногда доставал нож, полученный от астролога Тонио. Сидя у обочины, он вырезал маленькие фигурки из деревяшек и представлял себе маму, Мартина или Маргариту. Часто фигурки получались кривыми или ломались, и тогда юноша выбрасывал их подальше.

Те немногие путники, которые попадались навстречу, ехали верхом на лошадях или в повозках и кутались в теплые плащи, надвинув капюшоны на лица. Они лишь коротко кивали Иоганну и скрывались за стеной дождя. Одежда у него вымокла насквозь и не успевала просыхать, башмаки отсырели и хлюпали, плащ оттягивал плечи. Иоганн стучал зубами от холода, а ночами его мучили кошмары, в которых Маргарита и Мартин молча стояли у его ложа и смотрели на него с осуждением.

«Иоганн, ты страшен нам! – восклицали они затем и показывали на него пальцем. – Ты дьявол! Дьявол!»

Он так и не узнал, что произошло тем вечером в Шиллинговом лесу и кого увидела Маргарита. В любом случае, это так ее напугало, что она утратила рассудок. Видела ли она, кто или что забрало Мартина? Наверное, Иоганн никогда этого не узнает. Но и этот кошмар остался позади; перед ним расстилалась лишь бесконечная дорога.

Вскоре, чтобы раздобыть еды, Иоганну пришлось потратить несколько монет из мешочка, хоть он и хотел приберечь их на трудные времена. Каждый вечер путник тщательно пересчитывал их. В основном это были грязные крейцеры и потемневшие медные пфенниги, среди которых нашлось лишь три серебряных. Отчим до последнего оставался скрягой, каким и был всю жизнь. Иоганн перебирал монеты, словно они были из чистого золота, складывал в столбики и считал. Если и дальше так тратить, то через пару недель у него не останется ни гроша. Он подумывал продать нож с таинственным орнаментом, но почему-то не делал этого. Хоть клинок и достался ему от колдуна, Иоганн видел в нем часть того, прежнего мира. Продать его значило утратить часть себя. Поэтому юноша хранил нож и голодал.

Иоганн понимал, что так он рано или поздно подохнет у обочины, как бродячий пес. Разве что ему удастся что-то заработать. Если уж не батраком, то каким-нибудь иным способом…

И он уже знал каким.

Скоро перед ним раскинулся Неккар. Иоганн уже не раз слышал о могучей реке – она несла свои воды через Гейдельберг, тот самый город, где он мечтал стать студентом. Теперь, глубокой осенью, водная гладь отливала металлическим блеском. Река казалась холодной и неизмеримо глубокой, и через нее не было видно ни одного моста. Старый лодочник переправил Иоганна на другой берег. При этом он так на него смотрел, словно раздумывал, не выбросить ли пассажира за борт, присвоив его жалкие гроши. За переправу юноша скрепя сердце отдал очередную монету из мешочка. Его скудное состояние таяло, как свечной воск.

В ближайшей деревне, всего в нескольких милях от Неккара, Иоганн собрал в кулак все свое мужество и решил попытать счастья.

Он все еще находился на старом имперском тракте, поэтому и здесь имелась почтовая станция – обыкновенный покосившийся трактир с пристроенной конюшней для курьерских лошадей. Иоганн сделал глубокий вдох и открыл дверь. В это время, когда день клонился к вечеру и снова зарядил дождь, в небольшом зале было полно народу. Здесь нашли приют путники всех мастей. В дрожащих отсветах, что отбрасывало пламя в очаге, юноша увидел толстого торговца в меховой накидке и берете, двух странствующих францисканцев и нескольких коробейников, чьи корзины стояли прислоненные к стене. В глубине зала сидел еще кто-то, но Иоганн не смог разглядеть его в полумраке. Множество крестьян наслаждались отдыхом после сбора урожая, позволив себе кружечку-другую вина. Они смеялись и шумели и, когда появился Иоганн, лишь на миг прервали веселье. Он направился к одному из свободных столов – но вместо того, чтобы сесть, внезапно запрыгнул на стол и хлопнул в ладоши.

Пути назад не было.

– Почтенная публика! – пропел он громко, подражая артистам в Книтлингене. – Смотрите и ничего не пропустите, ибо я добавлю монет в ваши кошельки! Позабудьте тревоги и нужду, ибо сегодня вы будете купаться в деньгах!

По залу прошел ропот. Некоторые смеялись над ним, другие выкрикивали насмешки. Но Иоганн добился желаемой цели: приковал к себе их внимание.

Театральным жестом он сунул руку в карман и выудил монету. Переложил ее в другую руку и спрятал в мешочек, после чего проделал то же самое со второй и с третьей монетой. Кое-кто из зрителей недовольно заворчал.

– Он перекладывает монеты из одного кармана в другой, – пробурчал кто-то из крестьян. – Что же в этом удивительного?

Иоганн вскинул брови и изобразил возмущение.

– А по-вашему, откуда мне доставать монеты, как не из кармана? Может… из воздуха?

Он достал очередной крейцер и спрятал в мешочек. Но в следующий миг в руке у него появилась еще одна монета, а потом еще и еще. Всякий раз Иоганн клал их в мешочек и наконец поднял его над головой.

– Смотрите сами! – объявил он. – Мешочек полон! Добрый сильф щедро одарил меня сегодня.

Люди смеялись и хлопали в ладоши. Это был дешевый фокус, Иоганн подсмотрел его у одного шпильмана в Книтлингене. Но здесь, в глуши, трюк возымел нужное действие.

– Посмотрим, может, я и у вас найду пару монеток…

Иоганн спрыгнул со стола и направился к толстому торговцу. Надул щеки и показал на толстяка, который с недоверием следил за его действиями.

– Определенно стоит начать с торгаша. Вы позволите?

Он склонился над торговцем и выудил монету у него из носа, потом еще одну изо рта. Когда же он наклонился к его толстому заду и вслед за этим зазвенели монеты, публика взревела от хохота.

– Клянусь Богом! – воскликнул Иоганн. – Да этот малый гадит деньгами! Я бы не отказался от такого ослика в своем сарае.

Гости хватались за животы, и только торговец кривил рот.

Но потом он внезапно ухмыльнулся и протянул руку.

– Чудесный фокус ты нам показал. А теперь давай назад мои монеты, парень.

Иоганн опешил.

– Какие монеты?

– Которые ты выудил у меня из задницы. Они мои, ты их украл. Разве не так? – Тут он обратился к гостям и показал на мешочек у себя на поясе. – Парень стянул их отсюда! Кошелек был полон монет, а теперь он пустой.

Улыбка застыла на лице Иоганна. Он не мог поверить в происходящее. Кошелек, конечно, уже был полупустым, и торговец, очевидно, хотел всех надуть, чтобы заполучить деньги Иоганна.

– Ну, давай сюда! – резко потребовал толстяк. – Я еще готов обернуть все в шутку. Но если сейчас же не отдашь деньги, ты будешь вором. А вора ждет петля.

– Верни ему деньги! – потребовали остальные. – Вор, вор! Верни, или вздернем тебя на липе у дверей!

– Но… – попытался оправдаться Иоганн. – Я клянусь…

– Повесить его немедля! – крикнул один из коробейников, бородатый точильщик в лохмотьях, у которого на поясе висели всевозможные ножи и точильные камни. – Пока он и у других ничего не стянул. Это же обыкновенный вор!

Некоторые из крестьян повскакивали, размахивая кулаками. Точильщик сорвал с пояса один из ножей. Гневные выкрики становились громче.

– Повесить его, повесить!

Иоганн сам схватился было за нож, но передумал. Какой от него сейчас толк? Он лихорадочно огляделся. Путь к двери преграждала толпа, но справа было небольшое оконце, затянутое старым пергаментом. Юноша разбежался и нырнул в окно. Пергамент с треском прорвался, и Иоганн упал на кучу зловонных отбросов. За спиной раздавались гневные крики. Первым его побуждением было сбежать по дороге, но потом он сообразил, что в конюшне наверняка стояла лошадь торговца. Его настигли бы в считаные секунды – а еще через минуту-другую повесили бы на ближайшем дереве. Иоганн поступил иначе. Пригнувшись, он обежал вокруг дома и бросился к конюшне. А когда толпа высыпала на дорогу, пробрался через ограду и спрятался в куче сена.

В конюшне было темно и уютно. Стояла тишина, лишь где-то рядом фыркала лошадь. Крики снаружи постепенно затихли. Хлопнула дверь. Должно быть, люди бросили поиски и вернулись в трактир.

Иоганн выждал еще несколько минут, после чего осторожно поднялся. Он стал было выбираться наружу, как вдруг почувствовал кинжал у самого горла.

– Так я и знал, что ты прячешься где-то здесь, – прошипел кто-то над самым его ухом.

Краем глаза Иоганн разглядел, что это один из странствующих монахов из трактира. Служитель Господа угрожал ему ножом! Неужели этот кошмар никогда не закончится?

– Хорошее представление ты разыграл, нечего сказать, – продолжал монах. – Сдается мне, монеты уже были в том кошельке… И этот самый кошелек мне вдруг приглянулся. Давай его сюда, или я перережу тебе глотку, как ягненку!

– Прошу вас! – просипел Иоганн. – У меня ничего нет, кроме этих денег!

Монах рассмеялся.

– Значит, надо было беречь их получше. Ну, давай сюда!

Юноша вспомнил про собственный нож, который лежал в боковом кармане; его можно было почувствовать сквозь одежду. Но стоило ему сделать одно лишнее движение, и монах зарезал бы его, даже глазом не моргнув. Иоганн дрожащей рукой потянулся за кошельком на поясе – и только теперь сообразил, что деньги остались на столе в трактире. В спешке он позабыл захватить мешочек!

– У меня их нет. Я оставил деньги в трактире, – прохрипел Иоганн.

– Черт возьми, сколько можно увиливать! Что ж, парень, я тебя предупредил, и…

Внезапно монах издал громкий стон, выронил кинжал и упал, захлебываясь кровью. За ним из темноты появилась еще одна фигура, словно громадный ворон, бесшумно расправивший крылья. Иоганн не поверил своим глазам.

Это был Тонио, колдун.

– Вы только гляньте, самый везучий малый из Книтлингена, – с ухмылкой проговорил он и невозмутимо отер кинжал пучком соломы. Иоганн понял, к своему ужасу, что его спаситель перерезал монаху горло. Из раны, разверстой подобно второму рту, толчками вытекала кровь. По телу прошла судорога, и монах наконец затих.

– Кровь – сок совсем особенного свойства, – продолжал, словно бы невзначай, Тонио, очищая клинок. – Сколько ни оттирай, все равно хоть немного, но остается. Если среди пятерых человек с чистыми кинжалами нужно найти убийцу, просто посмотри, на чей клинок садятся мухи. Они чуют кровь, даже если человеческому глазу та не видна. Занятно, не правда ли?

С тех пор как они виделись в последний раз, Тонио ничуть не изменился. Высокий и тощий, с резко очерченным лицом и черными, как угли, глазами. Правда, он был уже не таким бледным, как прежде, – щеки его горели румянцем. Губы, когда-то бескровные и тонкие, теперь были красные и мясистые. Он заткнул кинжал за пояс, затем приподнял шляпу и оглядел Иоганна с головы до ног.

– Ну, вот и свиделись снова. Я-то думал, ты сейчас дома, с семьей…

Юноше вспомнилась тень в углу трактира. Должно быть, это Тонио сидел там и молча наблюдал за ним. Значит, он тоже двигался имперским трактом.

– У меня… больше нет семьи, – ответил Иоганн и снова уставился на безжизненное тело монаха. По полу растекалась лужа крови.

Тонио удивленно вскинул брови.

– О, если тебя мучает совесть из-за слуги Божьего, – сказал он, – позволь тебя успокоить. Он таковым не является. Вернее, таковым не был. Это бродяга и мошенник, каковых здесь большинство. – Он сурово покачал головой. – Я, помнится, подарил тебе нож. Почему ты не воспользовался им? Надо быть осмотрительнее, на имперских дорогах какого только сброда не водится… Тебе повезло, что я оказался рядом.

– Спа… спасибо, – пробормотал Иоганн.

На него вдруг навалилась страшная усталость. В глазах на миг потемнело, и он привалился к балке.

– Как видно, я снова тебя выручил, – сказал Тонио.

Он схватил за плечо ослабевшего юношу и повел в глубь конюшни. Только теперь Иоганн увидел знакомую уже повозку и мерина.

Он без возражений влез под полог. Внутри царил полумрак, и разглядеть удалось не много. По обеим сторонам, похоже, стояли несколько сундуков, сверху свисали пучки засушенных трав и всякое другое. В воздухе стоял сладковатый запах, от которого клонило в сон. Тонио щелкнул языком, и повозка выкатила через открытые ворота под проливной дождь.

– Теперь уж простым спасибо ты не отделаешься, – объявил он. – И я, кажется, уже знаю, как ты мне отплатишь.

Повозка катила сквозь сумерки, прочь от деревни, и дождь, не смолкая, барабанил по навесу.

* * *

Дальше ехали в молчании. Иоганн все ждал, что за ними ринется разъяренная толпа или настигнет на своей лошади толстый торговец. Но он напрасно опасался. Юноша так замерз, что стучал зубами; одежда на нем промокла до нитки. До сих пор у него не укладывалось в голове то, что с ним случилось. Он едва избежал смерти и потерял все свои деньги! Даже посох, который Иоганн взял в память о Мартине, остался в трактире.

Но больше всего пугала та невозмутимость, с какой Тонио перерезал горло монаху, как мясник свинье или теленку. Однако потом Иоганн с ужасом вспомнил, что бродяга в рясе францисканца сам едва не прирезал его за горстку грязных монет. И как ему только в голову пришло пуститься в путь в одиночку, без спутников, охранной грамоты и лошади! Собственная глупость едва не стоила ему жизни.

Повозка со скрипом катила дальше. Сквозь дыру в навесе Иоганн видел лишь темный силуэт Тонио. Скоро опустилась ночь, но дождь, по крайней мере, прекратился.

Когда глаза привыкли к темноте, Иоганн смог оглядеть внутреннее убранство повозки. Посередине имелось небольшое углубление, укрытое тростником, – вероятно, оно служило Тонио кроватью. То, что он приял за сундуки, оказалось лавками, под которыми помещались вещи астролога. Под потолком среди трав висела большая ржавая клетка с вороном и двумя воро́нами. Она покачивалась в такт движению, и ворон неотрывно смотрел на Иоганна; было что-то человеческое в его взгляде. Воро́ны беспокойно перебирали когтями по жердочке, словно чуяли какую-то опасность. Впервые Иоганн получил возможность получше рассмотреть птиц. Ворон пугал его больше всего. На вид он был невероятно стар, с облезлыми перьями, щербатым клювом и настороженным взглядом.

Внезапно повозка остановилась. Навес со стороны козел отдернулся, как занавес, и Тонио заглянул внутрь. Внимательно посмотрел на Иоганна.

– Ты замерз, – отметил он. – Если так и дальше пойдет, ты, чего доброго, простудишься и помрешь. И не видать мне твоей благодарности… – Он не потрудился объяснить, что имел в виду, а лишь бросил Иоганну толстую, пропахшую сыростью попону. – Накинь это и выходи, поможешь мне с костром. Ну, пошевеливайся!

Они остановились чуть в стороне от дороги, среди вымокших елей. Выстукивая зубами от холода, Иоганн искал в темноте дрова, чтобы были не такие сырые. Когда он вернулся, Тонио уже разжег небольшой костер из хвороста. Рядом лежала корзина с яйцами, куском сала и хлебом. Астролог повесил котелок над огнем, налил в него воды и всыпал каких-то трав из мешочка. Через некоторое время над котелком поднялся пряный, даже немного едкий запах. Тонио снял котелок с огня, перелил варево в кружку и протянул Иоганну.

– Выпей, – велел он.

Юноша подчинился. Отвар оказался горьким на вкус, но выгнал холод из тела. Тонио молча наблюдал за ним.

– Ну, теперь лучше? – спросил он, когда Иоганн допил.

Тот молча кивнул и отставил кружку.

– Тогда послушай, что я тебе скажу. – Колдун наклонился к нему, и пламя костра осветило его костлявое и румяное лицо под черными полями шляпы. – Я не желаю знать, что произошло в твоем замызганном городишке и почему ты теперь в одиночку мотаешься по имперскому тракту. Мне нет до этого дела. Черт знает, почему судьба снова свела нас… Знаю одно: я во второй раз тебя выручил, а потому ты должен мне отплатить. Quid pro quo [9]. Я видел твои фокусы в трактире. Это было неплохо, хоть я и не заметил ничего выдающегося. Такое под силу самому завалящему артисту. Что ты еще умеешь?

– Ну, я… знаю несколько карточных фокусов, – ответил неуверенно Иоганн. – Еще умею жонглировать, играть в наперстки. Знаю трюки с монетами, исчезающими палочками, игральными костями, яйцом в платке…

– Яйцо в платке? – До сих пор Тонио слушал без всякого интереса, но теперь вдруг оживился. Он вынул из корзины яйцо и протянул Иоганну. – Покажи, в чем суть. Этого трюка я не знаю, а уж мне их известно немало!

Иоганн недоверчиво посмотрел на Тонио. Этот фокус ему показал венецианский артист в одну из ярмарок. Он был слаб по части выпивки и за кувшин вина открыл Иоганну его секрет. Даже удивительно, что астролог не знал этого трюка.

Юноша аккуратно положил яйцо на землю и накрыл платком. Потом встал и принялся расхаживать вокруг костра, совершая при этом магические пассы и произнося заклинание, которому обучил его все тот же венецианец. Это были несколько искаженных слов на латыни.

– Hocus, locus, pocus! Теперь бейте что есть сил, – попросил он Тонио.

Тот пожал плечами, замахнулся и ударил раскрытой ладонью по яйцу.

– Жаль яйца, – проворчал он. – Осталось только четыре. Твой ужин тает на глазах.

Иоганн торжественно отдернул платок. Яйцо исчезло.

– Приподнимите шляпу, – вновь попросил он.

Тонио так и сделал – яйцо лежало у него в волосах, как в гнезде. Астролог взял яйцо в руку и ухмыльнулся. Впервые за все это время он выглядел удивленным.

– Трюк и вправду неплохой, – признал Тонио. – Из этого выйдет толк… Надо только обыграть все как следует. Подача, запомни, подача всего важней! И она должна быть яркой, сочной. Пусть масса привлекает массу.

– Если б у вас была курица, я бы и с ней проделал трюк, – похвастался Иоганн, стараясь скрыть облегчение.

Фокус с яйцом и платком был едва ли не самым сложным из всех, какие он знал. Иоганн неделями упражнялся в лесу неподалеку от Книтлингена и не был уверен, что сейчас все получится. Что-то ему подсказывало, что крайне важно исполнить трюк без ошибок – возможно, от этого даже зависела его жизнь.

– Недурно вышло, – сказал Тонио и положил яйцо на землю. – А теперь послушай меня внимательно. Я – странствующий астролог и хиромант. Для людей я – магистр и доктор. Но в городах особенно тяжело привлечь внимание публики, артистов развелось слишком много. Потому мне и нужен трюкач…

– Трюкач? – Иоганн посмотрел на него в недоумении.

– Sacre bleu! [10] Ты вообще ничего не знаешь? Я-то думал, ты артист! – Тонио вздохнул. – В нашем цеху куча всякого народа. – Он принялся загибать пальцы: – Музыканты, жонглеры, ваганты, мимы, самозванцы-алхимики, голиарды, дрессировщики, канатоходцы… Ну и трюкачи, само собой. Обычно это юные балагуры, они знают множество трюков с монетами и картами, тасуют наперстки… В общем, всё в таком духе. Ты должен привлекать ко мне внимание, это и будет твоей задачей. Ты хоть и худоват, но голос у тебя довольно громкий, как я убедился в трактире. На волынке играть умеешь?

Иоганн помотал головой. Он никогда ни на чем не играл и вообще не чувствовал в себе музыкального таланта.

– Значит, научишься, – продолжал Тонио. – Волынка – самый громкий из музыкальных инструментов, и не так уж сложно играть на ней. Стоит только подуть в нее, и люди стекаются, как на звуки волшебной флейты, – он усмехнулся. – Хоть и звучит она не так сладко. Завтра же и начнем.

– Я… должен сопровождать вас? – спросил нерешительно Иоганн.

– Дошло наконец? – Тонио рассмеялся. – Да, черт возьми, ты должен! Я спас тебе жизнь, и за это ты в течение года будешь служить мне безвозмездно, в виде испытания. А дальше будет видно. Сделка действительна до тех пор, пока я тебя не освобожу. – Он склонил голову набок и посмотрел на Иоганна. – Домой ты вернуться не можешь, это я по твоим глазам вижу. А путешествовать в одиночку по имперскому тракту равносильно самоубийству. Или ты помрешь с голоду, или тебя зарежут, как свинью. Ну так что? Со мной тебе будет не так уж плохо. Даже наоборот; ты удивишься, когда узнаешь, что припасла для тебя жизнь. Ну же, соглашайся!

Тонио протянул ему руку. Иоганн вспомнил, что однажды уже пожимал ему руку. Этот высокий, тощий человек в черной шляпе до сих пор внушал ему необъяснимый страх. Но разве у него был выбор? У него не осталось ни гроша, и астролог был прав: в одиночку он обречен на смерть. Кроме того, какой-то магической силой его тянуло к Тонио, и тяга это восходила к его прошлому – к детству, когда он впервые повстречал колдуна.

Иоганн подал Тонио руку, и тот схватил ее, словно клешней. В этот раз маг с такой силой сжал ему руку, что Иоганн вскрикнул от боли. Казалось, Тонио хотел выжать из ладони кровь. Он улыбнулся и, как в прошлый раз, по-волчьи оскалил зубы.

– Добро пожаловать, – произнес астролог. – Будем считать, что сделка состоялась.

Иоганн с трудом высвободил руку.

– Вы… вы говорили, что первый год будет испытательным. Что, если я не сумею проявить себя, не выдержу испытания? Если вы останетесь недовольны мною?

– Ну, это как с яйцами, – ответил Тонио и снова взял яйцо в руку. – Среди них попадаются довольно крепкие. А некоторые… – он сжал кулак, послышался хруст, и желток просочился между его пальцами, – не выдерживают давления.

Он вытер ладонь о землю, так же невозмутимо, как оттирал кровь с кинжала. Потом пододвинул к себе корзину и принялся нарезать сало на мелкие кусочки.

– Но пора бы уже и поесть. А, вот еще что! – Тонио поднял кинжал, точно указку. – С этого момента ты должен звать меня наставником, понятно? – Он улыбнулся. – И можешь не сомневаться, ты еще многому от меня научишься.