Читать книгу Кружевной зонт. Книга восьмая. В плену ослиной шкуры - Оливия Кайрос - Страница 2

«Нашумевшее дело о краже старинных часов из дома состоятельного врача и владельца частной анестезиологической клиники в Цюрихе закончилось неожиданным примирением сторон. Доктор Андреас Кайзер после непродолжительного расследования снял все обвинения с ассистента врача Таисии Воронковой. Причина такого негаданного исхода событий так и осталась неизвестной. Стоит напомнить, что Тая Воронкова молодой врач из Украины прибыла в Швейцарию больше года назад и почти сразу же устроилась на работу в частную клинику к доктору Кайзеру, где она почти полгода проходила практику, а после оформления ряда документов, начала работать как ассистент врача. Она была закреплена за страшим врачом Фридхофом Майером. Именно он взялся за обучение Таи, и покровительствовал ей на протяжении всего времени пребывания ее в данной клинике. Впоследствии, доктора Майера и его ассистентку из Украины стали связывать не только работа. Между ними завязались тёплые отношения, и несмотря на большую разницу в возрасте Фридхоф Майер сделал Тае Воронковой официальное предложение руки и сердца, сразу же после ее освобождения из-под стражи. Через три недели состоится венчание, куда приглашен весь коллектив клиники, что так непривычно для практичных европейцев. После официальной церемонии всех будет ждать фуршет в иранском ресторане. После бракосочетания молодожены отправятся в медовый месяц в Париж. Как неоригинально. А потом когда они вернутся, то будут конечно же жить долго и счастливо, как полагается во всех образцовых концовках. И никто естественно не вспомнит о той громкой скандальной краже антикварных часов. Вот и сказки конец.»

На экране ноутбука высветилось напоминание: «Ваше занятие с Райеном начнется через полчаса.» Оливия сохранила только что напечатанный текст, и свернула документ. Она посмотрела на часы. Время близилось к полуночи. Оливия всегда ощущала себя бодро в ночные часы, и если бы по будням ей не нужно было вставать в такую рань, она бы с легкостью перешла бы на ночной режим, и спокойно отсыпалась бы днем. Оливия уже не в первый раз замечает, что если она засыпает утром, то ей нужно всего пять или шесть часов, для того чтобы выспаться. К тому же просыпаться в двенадцать дня не так сложно как в шесть утра. Но за эту первую рабочую неделю ее организм уже успел перестроиться на утренний режим. Потому сейчас ее страшно клонило в сон, хотя завтра ее ждали заслуженные выходные. Оливия поднялась с дивана и прошла на кухню. «Кажется я переоценила свои возможности, назначив занятия по английскому в двенадцать часов ночи.» – сказала она себе, закинув капсулу в кофемашину. Пока аппарат громко кашлял, процеживая в чашку крепкий кофе, Оливия чуть приподняла жалюзи. Дождь кажется зарядил на всю ночь. Просто удивительный город: вместо теплых июньских ночей, тут постоянно льет как из ведра. Оливия пришла на память забавная английская идиома, которую если перевести дословно на родной русский, то она будет звучать как «дождит кошками и собаками». Но все переводят эту фразу на русский просто: «льет как из ведра». Скучно. Ее воображение тут же представилась картина, как с неба сыпятся котята, стекая по зонтам, и лупя по черепице. А на асфальте собираются лужи из разношерстных щенков. И тут же все это безумие в ее голове прервалось уставшим голосом матери; «Тебе уже тридцать один. Ты когда успокоишься? Когда начнешь жить нормально, и перестанешь заниматься ерундой?» – говорила мама всякий раз, когда Оливия звонила домой. Под словом ерунда мама обычно имела в виду страть Оливии к писательству. Писать Оливия начала еще в двенадцать лет. Тогда это были плотно исписанные толстые тетради. Оливия никогда не увлекалась короткими рассказами. Свой первый роман на три девяносто шести листовые тетради она дала почитать всему классу, и даже учителю по русскому языку. Большинство ребят одобрило ее творчество, а учительница даже сказала, что расплакалась в конце книги. Так что Оливия еще тогда знала, что однажды она начнет заниматься этим всерьез. Теперь когда позади нее остался оконченный университет, и пестрый жизненный опыт, она снова взялась за эту, как мама говорит, ерунду. Эту серию романов пишет она уже третий год, с тех пор как иммигрировала в Германию на постоянное место жительства. За плечами уже семь пухлых книг, и вот теперь она взялась за восьмую. Ради этой истории она месяц назад приехала в этот мокрый и город с космическими ценами, и специально устроилась на работу в клинику доктора Кайзера. Пришлось согласиться на минимальную оплату, лишь бы ее взяли. Теперь с утра до вечера она стоит на ресепшене, отвечает на звонки, обслуживает пациентов, заполняет бланки без числа, сопровождает больных на беседу с анестезиологом, и конечно же раздает улыбки направо и налево, а то как же без этого? Ей назначали испытательный срок на три месяца. На большее Оливия и не метилась. Обычно, она выпускает книгу раз в четыре месяца, да и то, это если она будет писать без спешки и напряга. Четырех месяцев больше чем достаточно, если уделять процессу по два часа, пять раз в неделю, что Оливия и делала.

Пока кофеин разнёсся по организму, и рассеял сонливость, прошло как раз полчаса. Так что, когда на заставке скайпа замигал вызов, Оливия уже пребывала в бодром расположении духа.

– Привет, Оливия. – поздоровался с ней учитель английского.

– Привет, Райен. – ответила она.

«Никакой оригинальности. – сказала она себе, глядя на своего учителя из Чикаго, который может быть был всего на пару годков старше нее». Вот уже больше недели она берет у него уроки, и он всегда начинает занятие с одних и тех же дежурных фраз. Даже здороваться ему всегда удается с одной и той же интонацией и с одинаковой улыбкой. Но Оливии нравился его звучный американский акцент, и методы преподавания. К тому же у нее есть свое негласное правило: с каждым преподавателем она проводит ровно сорок уроков, а потом ищет другого. За свой долгий опыт в изучении иностранных языков, она пришла к выводу, что сорок занятий вполне достаточно для того, чтобы взять у преподавателя все самое лучшее, но не успеть опуститься в рутину. Да к тому же этот поставленный ею срок дает держаться тогда, когда временами наплывает желание сменять преподавателя за преподавателем, придираясь к мелочам. Это особенно легко, ведь на языковой платформе несколько тысяч компетентных специалистов. Но постоянная смена учителя безусловно не ведет к эффективному и систематическому обучению.

– Как прошел твой день? – спросил Райэн, все также натянуто улыбаясь.

– Отлично. Закончилась моя первая рабочая неделя. Сегодня я наконец приступила к написанию восьмой книги.

– Здорово. Рад за тебя.

Оливия посмотрела на него и снова ее посетили мысли, что на той стороне экрана сидит робот. Или есть другой вариант: может быть все американцы такие радостные за всех?

– О чем будет твоя новая книга? – спросил он, изображая любопытство.

Оливия усмехнулась. Наверное, половина из заданных им вопросов – ничто иное как дежурные фразы. И хотя Оливия это уже успела изучить, она все равно отвечала ему правдиво и искренно, а не как полагается по стандартам этикета. Обычно своим учителям она не врала, потому что чаще всего это были люди с разных точек земли, с которыми она после сорока занятий прощалась навсегда. Вот и Райэн живет где-то за океаном, и на самом деле ему нет до нее никакого интереса. Он выслушает и через минуту забудет. А ей уже давно не хватает общения.

– Что ж, – ответила она. – У меня нет еще полного сюжета. Потому что я еще не узнала, что же именно произошло в этой клинике. Но уже есть счастливый конец, я как раз на него попала. У главной героини скоро свадьба, и потом они будут жить долго и счастливо. Скорее всего эта книга будет писаться от конца к началу. Меня кстати, пригласили на свадьбу, как и всех сотрудников.

– Это здорово.

«Ну конечно, что же еще ты можешь ответить?» – подумала Оливия, и покосилась на часы. Итак, у них еще есть восемь минут для свободного общения, а потом они приступят к разбору грамматики. Это время Оливия сама себе установила. Так что она без зазрения совести начала тараторить на английском;

– Вот что удалось узнать за эту неделю: главная героиня Тая и ее жених, который старше нее на пятнадцать лет, познакомились в этой клинике. И теперь все сотрудники делают вид, что безумно счастливы за предстоящую свадьбу. Хотя по лицам видно, что от малого до большего в этой клинике, что-то скрывают. Но при мне не говорят, так как я еще новенькая и на испытательном сроке.

– Я думаю, что у тебя все получится. Немного терпения, и чуткости. Кстати, это здорово, что ты стараешься больше выражаться на английском. Сейчас у тебя это получается куда лучше. К тому же мне нравится то, как ты сама себя исправляешь, когда совершаешь ошибки.

– Спасибо. Признаться мне очень помогает знание английского на новом рабочем месте. А то пока я учила другие языки, я совсем забыла даже базовый английский. Думала, что я его знаю, ведь учила когда-то давно. Но потом как оказалось, даже двух слов связать не смогла. Все забылось.

– Но сейчас ты уже говоришь не так тяжело как в первый раз.

– Вспоминаю помненного.

– Не удивительно, что ты владеешь двенадцатью языками. Я заметил ты очень легко все схватываешь.

– О чем ты говоришь? – Оливия рассмеялась. – Ты ведь знаешь, что некоторые группы языков так похожи между собой по грамматике и структуре, что тут много ума не надо.

– И все же у тебя явный талант к языкам.

Оливия уже привыкла к тому, что учителя ее часто нахваливают. Так наверное положено делать всем преподавателям: подбадривать своих студентов, чтобы они не теряли интерес к учебе. Но с Оливией можно было бы не особо стараться: она с удовольствием учила иностранные языки. Одна из многочисленных странностей, которую ее мама не могла понять. Все женщины любят шопинг, спа-салоны, веселые компании. А Оливия развлекалась за обучением иностранных языков: тратила туда все свое свободное время и деньги. Ей никогда не удастся передать маме словами то блаженство, которое она испытывает во время процесса изучения языков. Это на самом деле удивительно, когда вдруг незнакомые звуки превращаются отчётливые слова, которые в свою очередь постепенно перебредают форму, цвет, смысл, одеваются в эмоции. Но больше всего ей нравилось то ощущение, когда она весь день говорила на одном языке, а потом резко переходила на другой. Тогда в мозгах на мгновение начинается какое-то напряженное жужжание. Как будто миллионы прищепок насаживают на определенные извилины и одновременно высвобождают другие. После этой паузы мозг перестраивается и тут начинается самое интересное; меняется тембр голоса, начинают работать другие лицевые и горловые мышцы, преображается даже выражение лица. Ведь в каждом языке работают свои группы мышц. Даже улыбка в каждом языке своя. И плюс ко всему частично передается ментальность, манеры, жестикуляция и поведение носителей языка. Так что Оливия искренне наслаждалась процессом, хотя со стороны может показаться, что она загоняет себя учебой.

– Думаю твой шеф обязательно оставит тебя работать у себя после испытательного срока. – встрял Райэн в ее короткие размышления.

– Буду я там работать или нет, не от шефа зависит. Это я буду решать. Потому что, если я не найду поблизости истории для моей девятой книги, я сама оттуда уволюсь через четыре месяца.

– Ты серьезно? – Райэн улыбнулся и на этот раз на его лице было настоящее удивление.

– Да. – сказала Оливия. – Обычно, идея для следующей книги меня навещает в середине процесса написания нынешней. Вот так, например, я написала три своих первых романа, находясь в одном и том же месте. А потом пришлось сменить место жительства.

– То есть ты просто переезжаешь с места на место, и с работы на работу, чтобы найти интересные сюжеты?

– Не совсем. Я не всегда переезжаю. И сейчас я бы не сказала, что я переехала. Я просто остановилась тут на три или четыре месяца. Уверена, что тут произошло крайне интересное и важное событие. Об истории Таи Воронковой моей соотечественнице писали в интернете. Ее обвинили в краже часов и уже должен был состояться суд, но потом резко все переменилось. Никто толком не объяснил, что на самом деле произошло, и почему с Таи сняли все обвинения. Но думаю, что-то занимательное меня тут ждет. Короче, я здесь, чтобы своровать эту историю для своей восьмой книги.

– А разве это не опасно?

– Что? Воровать истории? Не думаю. Все писатели воры так или иначе. К тому же я все равно, что-то добавлю от себя, и изменю имена. Так что никто ни о чем не догадается. Мало ли в жизни похожих историй.

Оливия обратила внимание, как Райен чуть опустил взор. Видимо взглянул на циферблат в углу экрана. Она уже и сама ощущала, что пора бы начать урок. А то так можно весь час проболтать.

– Кстати, об историях. – сказала Оливия. – Я сделала домашнее задание, и написала небольшое эссе с использованием новых фразовых глаголов и идиом, которые ты мне дал в прошлый раз.

– Здорово. Прочти, я послушаю.

Оливия зашуршала страницами, и погрузилась в чтение.

«Первое собеседование Тая с треском провалила. Доктор Кайзер не захотел брать ее на роботу из-за плохого знания немецкого языка. Но через три дня Тая снова сидела в комнате ожидания. Увидев доктора Кайзера в приемной, Тая рванулась к нему как вихрь, но тот сказал, что сейчас жутко занят попросил своего заместителя Фридхофа Майера уделить настырной девушке время.

– Через два месяца у меня будет языковой экзамен. – с ходу заверила Тая. – Я усиленно изучала язык, так что у меня все получится. Потом я смогу подать заявление, чтобы мне выдали разрешение на работу. Но чтобы мне его выдали мне нужно место работы. Вы ведь могли бы мне помочь.

– Дело в том, что в данный момент у нас нет свободных мест. – деликатно сказал Фридхоф.

Девушка мчалась за ним по пятам, щебеча как утренняя пташка;

– Вы можете меня оформить на четверть ставки, но я буду работать на все сто. Буду приходить каждый день. Просто дайте мне согласие на то, что вы меня берете. Это поможет мне продвинуться дальше по этой безумной бюрократии. Без согласия работодателя я не смогу подать заявление на получение даже временного разрешения на работу. Думаю ведь вам всегда нужны свободные руки, а я многое умею. У себя на родине я работала в операционном зале будучи еще студенткой. Мне просто очень нужна эта работа.

– Юная леди, если вы хотите набраться опыта, то вам следует идти в большие клиники. Они вас с удовольствием возьмут, и даже будут вам за это прилично платить.

– В большие клиники меня не возьмут. Там ужасная бюрократия. К тому же вы сами видите, я еще не совсем уверенно говорю по-немецки. Я там затеряюсь. А ваш шеф насколько мне известно тоже выходец из советского союза, так что в случае чего, я смогу легко с ним объясниться. Мне сказали, что он помог многим иностранным врачам.

Фридхоф почесал затылок, и озадаченно сжал губы.

– Да, это так. Но нельзя ведь этим злоупотреблять.

– Я не собираюсь. – замотала головой Тая. – Я буду работать. Вы сами увидите. Вы ни на минуту не пожалеете.

Фридхоф приподнял в изумлении брови. Давно он не встречал таких провинциально смешных и наивных девушек. Но что-то было в этой маленькой барышне такого, что притягивает внимание мужчин.

– Давайте сделаем так, – сказал наконец Фридхоф. – я еще раз поговорю с доктором Кайзером. Оставьте ваш номер, к вам позвонят.

Тая захлопала в ладоши, быстро нацарапала на клочке бумаги своей номер, и с сияющей надеждой в глазах покинула клинику. Но через три дня она снова сидела в приемной, хотя к ней никто не звонил и не приглашал.

Ей пришлось просидеть до позднего вечера. Так как ей официально не была назначена встреча, никто не соизволил к ней подойти. Но девушка видимо отличалась неимоверным упрямством. Даже когда ей сообщили, что доктор Кайзер на конференции и сегодня не придет, она даже не сдвинулась с места. А когда закрывали двери клиники, она выследила Фридхофа и помчалась за ним как горная козочка, настойчиво сопровождая его до самой парковки. Весь младший персонал с ухмылкой наблюдал за этой картиной. Что именно Тая сказала Фридхофу и какие нашла аргументы, никто не знал, но только на следующий день всем стало известно, что Тае все же предоставят место в их клинике.

– Пришло резюме из ее прошлой работы на Украине. – сказал доктор Кайзер, лениво вытянувшись на мягком кресле. – Ее бывший начальник ею до ушей доволен. Так что попробуем. Но заниматься с ней и учить всему будешь ты лично. – заключил он как приговор. – Сам видишь, какой у нас тут поток, и темп. Некогда здесь прохлаждаться. И без того полно практикантов. Так что если хочешь – бери под свою ответственность.

– Не переживайте. – заверил Фридхоф. – У девочки есть способности. Судя по ее инициативности, она быстро всему научится.

– Мне это уже не интересно. Если она будет полезна, то я ее оставлю. Но если возникнут трудности, то вылетит отсюда со свистом, и даже ты меня не уговоришь.

Фридхоф натянул ответственную мину, и утвердительно кивнул. Эту беседу подслушала медсестра Рита, которая часто работала на пору с Фридхофом. И благодаря ее общительности слухи быстро разнеслись во все операционные. Все знали, что придет совсем неопытная практикантка из Украины, с которая бессовестно навязалась на голову Фридхофа. Так что когда Тая заступила на работу, на нее все уже смотрели косо и с презрением. Всем пришлось не по нраву такое настойчивое и наглое поведение новенькой практикантки…»

Брякнули дверные колокольчики. Оливия тут же свернула свой роман на рабочем компьютере.

– Доброе утро, доктор Франкос. – поздоровалась Оливия.

Шестидесятилетняя женщина именем Агнесс Франкос проработала с доктором Кайзером больше пятнадцати лет. Ее девичья фамилия звучит не так пафосно, как ее манеры и обращение с людьми чуть ниже ее по статусу. От рождения и до своего третьего замужества она всегда была Агния Синицина. Но после того как вышла замуж за иностранца, вдруг неожиданно превратилась в Агнесс Франкос. Переехала в Швейцарию, и теперь даже слова не желала говорить на русском. Словно она и ни капельки не относится к тем же славянам, которых теперь она презирала. А родственников, живущих по всей России и Украине, ни на грош не ставила. Просто удивительно, как же, несмотря на свой миниатюрный рост, ей все же удавалось на всех смотреть свысока. Наверное, Агнесс Франкос искренно полгала, что ей есть чем гордиться. Агнесс хоть уже и была трижды бабушкой, но выглядела довольно солидно. Стройная, подтянутая, бодрая, с вызывающим взором и командирским голосом. Вся такая умная и опытная врач, что весь мир для нее казался мал и ничтожен. После работы она шла в танцевальную школу, и там остругивала каблуками горячую сальсу. На работе она держалась как начальница начальника. Часто она при всех позволяла нескромную критику в адрес самаго Андреаса Кайзера. Оливия еще не успела с ней как следует познакомиться. Да и как тут познакомишься, когда доктор Франкос даже не смотрит в ее строну, будто на ресепшене совсем никого нет. Она даже не утруждает себя отвечать на приветствие, но Оливия как ни в чем не бывало продолжала с ней здороваться и прощаться. Это ведь ее работа, в конце концов.

В этот день Агнесс снова прошла, не ответив ни слова на приветствие Оливии, которая к этому уже успела привыкнуть. Посмотрев на настенные часы, Оливия открыла расписание на компьютере. Через сорок минут начнется рабочий день.

– Будь добра, сделай мне копию, вот этих бланков. – сказала медсестра Гардулла, неожиданно выросшая у стойки.

Оливия обернулась. Гардулла – низенькая, плотная женщина тоже лет шестидесяти. Но в отличие от Агнесс она выглядела на свой возраст. Оливия уже успела изучить повадки этой медсестры, и даже составила ее образ в одной из первый глав. Гордулла работала на пару с Агнесс, и потому вела себя также высокомерно. Часто ее настроение зависело от настроения доктора Франкос. Если Агнесс в веселом разложении духа, то и Гардулла ходит и лыбится на север и на юг. А если Агнесс орет и машет руками как будто на них сейчас обрушится вулкан, то и Гордулла выносила всем мозг своим визжанием.

Оливия взяла бланки, и неспешно принялась распаковывать новую пачку бумаги.

– Нужно еще картридж обновить. – сказала Оливия. – Как бы не забыть, а то столько дел.

– Не то слово. – деловито выдохнула Гордула. – У нас сегодня двадцать шесть операций только до обеда.

– Я уже привыкаю к вашему темпу.

– А выглядишь уставшей. – сказала Гардулла.

Оливия похлопала себя по щекам. Не станет же она говорить, что по ночам пишет книгу.

– Это все потому что я на выходных не могла уснуть. – сказала Оливия.

– Почему? Это потому что полнолуние?

– Нет. Я думала, какой сделать подарок на свадьбу Таи и Фридхофа. Я ведь их даже в глаза не видела.

– Зачем заморачиваться? Просто сложись со всеми. Не великое дело – эта свадьба.

– Как сказать… Венчание же все-таки. Это ведь раз и на всю жизнь.

– О чем ты говоришь? – поперхнулась Гардула. – Все знают, что у Фридхофа это не первый брак. Если он так легко бросил свою прежнюю жену, то уже понятно, как он относится к браку. А если учитывать, что его женой станет госпожа Воронокова… – Гардула беспомощно развела руками. – Тут и говорить нечего. Тая его уже через год сама бросит. Вот увидишь.

– Что вы имеете в виду? – Оливия наклонилась к ней.

– То и имею. Это уже давно не секрет. Фридхоф совсем недавно развелся. На молодых его потянуло. Так что тут еще спорный вопрос принесёт ли им этот брак счастье. Тая все-таки разрушила чужую семью. Хорошо еще что после свадьбы, они тут больше работать не будут. А то из-за этой госпожи Воронковой столько проблем. Но это тебе лучше не знать, милочка. Ты сделала ксерокопии?

Оливия протянула отксерокопированные бланки.

– Вот спасибо тебе. – сказала Гардулла.

– Всегда рада помочь. – любезно ответила Оливия.

Как только Оливия снова осталась одна, она уселась за компьютер и снова принялась строчить свой роман. Время у нее еще есть. Первые пациенты придут только через полчаса.

«Клиника доктора Кайзера совсем недавно отметила свое пятнадцатилетие. Поначалу все в округе шептались, что Андриас Кайзер нахлебник своей богатой супруги Сабрины Кайзер. Ведь та, будучи из очень состоятельной семьи, готова была отдать последние средства для продвижения своего любимого мужа. Именно Сабрина настояла на том, Андриас открыл свою собственную клинику, потому как знала, что ее муж болеет медициной. Самолюбие скребло по дну души, но Андриас все же взял деньги у жены для развития собственного дела. Несколько раз он замечал как после этого смотрели на него родственники Сабрины. Ущемленная гордость не давала Андреасу покоя до тех пор, пока он честным трудом не вернул все вложенные деньги. На протяжении трех лет он работал не покладая рук. Андреас даже ночевал на работе, ради того чтобы поскорее вернуть долг жене. Все эти три года он мечтал о том дне, когда сможет вздохнуть спокойно, и насладиться налаженным делом вместе с семьей. Через годы мучительного труда Андриас наконец вернул все вложенные средства Сабрине, а через полгода она скоропостижно скончалась от острого лейкоза, оставив Андрису трёхлетнего сына Томаса. Оставшись без жены, но зато с вечными упреками со стороны тестя и тещи, Андреас замкнулся в своей клинике как рак в панцире. Единственной его заботой стал сын Томас. Андриас был уверен, что сделал все, чтобы вырастить из мальчика настоящего мужчину. Но слишком поздно он вдруг обнаружил, что Томас вырос как накрененное деревце, и ничто не могло выпрямить его беспечный и дурной нрав. Но о нем чуть позже. Вернемся к клинике.

Итак, в этой частной анестезиологической частной практике Кайзера проводились в основном амбулаторные операции. Клиника предоставляла пять операционных помещений, все необходимое оснащение, шестьдесят коек, и конечно же, собственных анестезиологов. Всего в клинике работало восемь врачей, десять медсестёр и четыре санитарки. Рабочий день начинался в семь утра, и как правило до трех дня, закачивалась последняя операция. Поток в пациентов был огромный, и работы было невпроворот. Каждый хирург приходил в эту клинику со своим пациентом, и на этом непрекращающемся потоке больных, держался весь бюджет практики. Андриас работал наравне со всеми врачами, а то и больше. Он довольно редко устраивал себе отпуски, и бывало даже ночевал у себя в кабинете. Его сын Томас закончил стоматологический факультет, но работал в этой же клинике менеджером по подбору персонала. Так по крайней мере он себя именовал. В сущности же избалованному Томасу было абсолютно все равно, где ему протирать штаны. Работать он не любил, учиться тоже. За свои двадцать пять лет он успел многое повидать, и потому его нечем было удивить. С самого детства для Томаса все было легко и доступно. А когда все дается просто и в сию же минуту, то нет причины растягивать терпение, развивать трудолюбие, аккуратность, и другие хорошие качества, которые даются человеку именно через тернистые жизненные пути. Потому став взрослым Томас остался в душе капризным мальчишкой, но уже со стариковскими замашками. Нередко апатия и лень Томаса вводила его отца в ступор. Между отцом и сыном вечно присутствовали недоразумения на этой почве. Андрис с ужасом думал о близившейся старости.

– Это клинику я собирал по кирпичикам. – делился он со своим лучшим другом и коллегой Фридхофом. – Я люблю ее как собственное дитя. И мне даже страшно подумать что с ней сделает Томас, когда она перейдет в его руки. Он ведь ее распустит как старый свитер. Что мне с ним делать, понятия не имею. Как он может так жить? Ему совсем ничего не нужно. Он даже элементарно ничем не интересуется. Только девушки, казино, да гулянки, вот что ему нужно.

– Парень еще не вырос. – отвечал Фридхоф. – Дай ему время.

– Как не вырос? В его возрасте я пахал как проклятый, чтобы иметь свою клинику. Я так горел этой идеей, что ни мог ни спать, ни есть. А этот болван только спит и ест, и ничего ему от жизни не нужно. Только и делает, что таскается со своими подружками по барам и казино. Хорошо еще в дом никого не водит.

Фридхоф понимающе кивнул, и ободряюще похлопал его по плечу. Только ему было позволено такое понебратство по отношению к начальству. Почти сразу же как Фридхоф устроился к нему в клинику всего пять лет назад Андреас стал считать его не только своим партнером, но и настоящим единственным другом. Фридхоф Майер добрым и порядочным поведением смог расположить к себе Андриаса настолько, что тот через полгода сделал его своим заместителем, на что Агнесс Франкос дуется и по сей день.»

– Оливия, иди попей кофе, я тебя заменю. – раздался женский голос.

Оливия быстро сохранила текст и свернула окно. Позади нее стояла медсестра Рита.

– Что ты тут делаешь? – спросила Рита.

– Да так, составляла один документ. – поспешно ответила Оливия.

Она старалась никому не говорить о своей второй работе на литературном поприще. Да к тому же, совершенно не нужно кому-то знать, что она использует казенный компьютер для своих целей. Но с другой стороны начатая книга не ославляла Оливию в покое ни днем ни ночью. Впорочем такое с ней происходит давно. С тех пор как она стала писать книги герои ее романов постоянно ее преследуют. Говорят с ней, вступают в спор, ревут и смеются, орут на весь мозг. И если она позволяла себе устроить передышку больше двух дней, то герои ее же романов устраивали глубокой ночью истерику, не давая ей даже глаз сомкнуть. Иногда Оливии казалось, что у нее в мозгу уже есть встроенная клавиатура. Главу за главой она беспрерывно печатала свой текст, а на фоне этих несмолкающих диалогов и описаний она параллельно занималась другими делами. Поэтому при каждой свободной минутке, Оливия снова садилась за компьютер и с головой погружалась в свой мир, где она дергает своих героев за ниточки. Хотя нередко казалось, что герои в течении истории настолько оживают, что это она начинала плясать под их дудку. Как будто это они диктовали ей свои условия. Однажды Оливия поделилась такими мыслями с мамой, за что и получила строжайший выговор. Мама всерьез заявила, что если она не прекратит страдать ерундой, то в конец свихнется. Оливия часто вспоминала эти слова. Они ее не ранили. Но иногда, когда она уставала до такой степени, что у нее немели все пальцы, Оливия говорила себе «Нужно сделать перерыв, а то мама окажется права.» Этим она часто успокаивала свою совесть и оправдывалась перед книжными героями.

«Могу ведь я хотя бы пару минут попить со всеми кофе» – сказала она себе в этот раз, и сохранила текст на флеш-карту.

За две недели работы в новом коллективе, Оливия в первый раз позволила себе устроить перерыв со всеми. Обычно она оставалась сидеть на ресепшене за компьютером, похрустывая сладкой паприкой и помидорами черри. Даже не контактируя тесно с коллегами, ей все равно удавалась так или иначе собрать интересующую ее информацию. Странное течение жизни само направляла в ее сети все самое важное и нужное для следующей главы.

Так получилось и в этот раз. Не успела Оливия заварить себе кофе, как вдруг тема между коллегами перетекла в нужное ей русло;

– Я буду скидываться на подарок только ради Фридхофа. – деловитым голосом заявила Агнесс. – Все-таки мы с ним долго проработали вместе. Он меня часто выручал. Эта Воронкова, по моему мнению, его совсем не достойна.

– Я бы на твоем месте вообще не стала идти на это венчание. – подхватила Гардулла. – После того как она с тобой поступила.

Все тут же заохали и заахали. Видимо каждому хотелось сказать свое мнение по поводу, какого-то громкого события.

– А что же она такого сделала, что вы ее так не взлюбили? – незаметно запрыгнула Оливия во всеобщее возмущение.

Франкос покосилась на нее, и недовольно отвела взор.

– Тебе лучше не знать. – ответила Агнесс. – На своем веку, я повидала много хамов, но на таких, как Воронкова наткнулась впервые. Гардулла не даст соврать.

Агнесс покосилась на Гардуллу, словно прося ее продолжить, так как ее величеству заслуженному анестезиологу Цюриха по статусу не положено говорить о таких низких вещах. Гардулла тут же подхватила настроение Агнесс. Расплескивая руками, медсестра с жаром принялась рассказывать об одном случае, произошедшем в один из рабочих будней.

– У нас такой бестактности никогда не случалось. – говорила Гардулла. – После рабочего дня мы сидели на кухне, как вдруг на пороге выросла госпожа Воронкова. И что вы думаете? Она прямо с порога начала орать на нас. Глазища вылупила. Еще немного и скормила бы нас волкам. Агнесс хотела ей что-то ответить, так та даже не дала ей слова вставить. Набросилась на Агнесс, и орала как башенная на своем ужасном немецком. Тогда Агнесс не выдержала, и швырнула в лицо этой даме кухонную салфетку. И что вы думаете Тая Воронкова сделала? Она пульнула в стену стакан. А потом вообще набросилась на Агнесс с кулаками. У нее даже синяки на руках остались. Все это видели. Такой поднялся шум. Это нужно было слышать. Глаза у этой помешанной чуть было не лопнули от напряжения. Хорошо, что еще вовремя примчался Фридхоф и увел ее, а то бы она нам тут все перевернула. Никаких манер. Она даже не подумала о том, что Агнесс и я ей в бабушки годимся. Она просто испорченная и невоспитанная девушка. Отучилась на врача где-то в своей глубинке и пришла тут вся такая деловая. «Любите меня, я врач.»

– О чем ты говоришь? – презренно усмехнулась Агнесс. – Какой она врач? Насколько мне известно у нее за плечаи всего год интернатуры по неврологии, а потом приехала сюда. С анестезиологией она ни разу до этого не соприкасалась. Пришла сюда абсолютно стерильная. Она даже не знала с какой стороны подойти к наркозному аппарату. Только наш Фридхоф и способен был с ней общаться. Она ведь совершенно ничего не знает. Оно и видно: в постсоветском пространстве медицина на подорожниках держится.

– Неужели все настолько плохо? – подыгрывая им, Оливия продолжала распросы. – Честно сказать, я еще ни разу не видела Таю, но уже столько о ней наслушалась. Если верить слухам, эта девица очень сложного нрава.

– Не то слово. – снова плеснула руками Гардулла. – Это тебе очень повезло, что не пришлось с ней столкнуться. Она ни с кем не могла поладить. Только хвостом тут махала перед врачами. Сначала за шефом нашим гонялась, глазки перед ним опускала. Видимо так пыталась завлечь. А потом и вовсе на его сына переключилась.

– Томас тот еще раздолбай. – горько прыснула Агнесс. – Он тут за всеми медсёстрами ухлёстывал. А тут Тая сама перед ним чуть ли не стелилась. Вот он и клюнул. Как тут устоишь, когда девушка сама липнет?

– Одного не могу понять: как наш Фридхоф из-за нее свою жену бросил? – сказала Гардулла. – Видно ведь, что Тае только и нужно, чтобы устроиться поудобнее: выйти замуж за состоятельного мужчину, и остаться в Цюрихе.

– Неужели вы думаете, что она ради этого сюда приехала? – натянув недоуменною мину, спросила Оливия. – Разве у человека не может быть другой цели?

– У человека может быть. – ответила Агнесс. – Но у Таи только деньги на уме. Она хитрая и коварная. Думаешь этот скандал в нашей клинике просто так произошел?

– А что же на самом деле случилось? – спросила Оливиякак бы недоумевая.

Анесс и Гардулла переглянулись. Гардулла выглянула за занавеску, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.

– Тая своровала у нашего шефа дорогущие антикварные часы. – полушёпотом заговорила Гардулла. – Судя по всему, эти часы были очень ему дороги, потому что когда они пропали шеф места себе не находил. Потом выяснилось, что соседи видели, как Тая выходила из его дома, прижимая к груди эти самые настенные часы. А когда началось следствие, Тая ничего даже не стала отрицать. Ее сразу же закрыли под стражу до суда. Долго допытывали, но она так и не призналась, куда дела эти часы. Она их так и не вернула шефу.

– Но тогда почему ее отпустили? – тоже полушепотом спросила Оливия.

Гардулла поморщилась, и посмотрела на Агнесс.

– Никто не знает, что там на самом деле случилось. – сказала медсестра.

– Что тут не понятного? – встрепенулась Агнесс. – Фридхоф вступился за нее. Он тогда уже был влюблен в Таю по уши. Он уговорил Андриаса отпустить ее. Андриас по доброте душевной пошел на уступку, но только при условии, чтобы после всего случившегося ноги Таи в его клинике не было. Фридхоф согласился. Поэтому он решил уйти вместе с ней.

– Мы все так думаем. – поддакнула Гардулла, и с грустью добавила; – Хотя Андриасу было очень непросто с ним прощаться. Да, и нам будет без Фридхофа сложно. На нем все держалось тут.

– Я бы на месте Андреаса даже ради дружбы не стала бы покрывать такое преступление. – сказала Агнесс, и встала с места. – Но Андриас всегда был очень добрым человеком. Этим многие пользовались. Я уж точно знаю: я с ним с самого основания этой клиники.

Агнесс сложила стакан в посудомоечную машину. Размяв спину, она сделала несколько наклонов в сторону, потом вперед. Наконец шумно выдохнув, она посмотрела на часы.

– Ну и денек выдался. – сказала она. – Работать некому. Я запарилась бегать с одной операционной в другую. Работать на два зала совсем не вдохновляет. Но что делать, если больше некому меня подменить.

Оливия тоже встала, слила остаток кофе в раковину и сполоснула кружку под краном.

– Пойду тоже. – сказала Оливия. – Мне там еще нужно еще кое-какие письма отправить.

Оливия вышла из кухни, пересекла светлый коридор, и вышла в просторное фойе, освещённое бирюзовыми лампочками. Медсестра Рита сидела за компьютером, резво клацая по клавиатуре.

– Звонили пациенты. – сказала Рита. – Уточняли время премедикации. Еще звонил доктор Вермельт из урологии, Как всегда, наговорил кучу слов, а потом меня же спросил зачем он вообще звонил. Я связала его с шефом. Пусть сам с ним разбирается, а то доктор Вермельт в своем репертуаре; ничего не разберешь из его слов.

Рита как серна легко вышла из-за стола. Ее еще совсем молодая и гибкая фигура двигалась с особой грацией. Рите можно было дать не больше тридцати трех лет. Все знали, что раньше она танцевала в кордебалете. А после двадцати семи лет переучилась на медсестру, и с тех пор в театр даже как зритель не желает соваться. На первый взгляд она казалась такой же болтливой интриганкой, которая так же как и все любила почесать языком на перерывах. Но чем больше Оливия с ней общалась, тем больше замечала, что Рита многим отличалась от остальных медсестер. Самое главное ее отличие было в том, что она при Оливии совсем не поддерживала слухи о Тае. Каждый раз когда снова поднимался разговор о краденых часах, Рита молча удалялась. Даже в этот раз Оливия догадалась, почему Рита вышла заменить ее. Потому что ее перерыв совпал с перерывом Анесс и Гардуллы. А те как ни странно все еще продолжали говорить об угасающем скандале, обвиняя Таю в воровстве и подлости.

– Я тут все записала. А этих пациентов даже внесла в компьютер. – сказала Рита, щелкая шариковой ручкой.

– Спасибо большое. – любезно ответила Оливия. – Иди попей кофе. Сейчас на кухне никого нет. Агнесс в шестой палете проверят пациентку, а Гардулла в третьей операционной.

– Понятно. Тогда можно спокойно попить кофе.

Рита многозначительно улыбнулась.

– Эти разговоры о часах и Тае прямо не прекращаются. – сказала Оливия.

Закатив глаза, Рита вздохнула.

– Как они надоели, если честно. Уже пора бы все забыть. – сказала она.

– Но видимо госпожа Воронкова их сильно обидела.

– Даже если и обидела поделом им. Эти двое возомнили из себя невесть кого. Думают если они работают тут давно, то все им позволено. Мне признаться, тоже сначала не понравилась Тая, но потом я поняла, что она не такая она уж и плохая. Просто немного дерзкая. Но дерзит она всегда по делу. Она в отличие от вежливых лицемеров не станет улыбаться в лицо, а за спиной плети козни. Как есть, так и говорит. А мы ведь привыкли, что быть вежливым куда важнее, чем искренним, вот и судим людей, которые поступают иначе. Такого мышление большинства немцем и швейцарцев.

– Так говоришь как будто ты к ним не относишься. – улыбнулась Оливия.

– Может быть и не отношусь. Я ведь тоже переехала сюда из России. Мои родители дома всегда говорят на русском. И хотя я уже тут пошла в школу, но все равно русский более или менее понимаю. Так что я знаю почему в тот день Тая так орала на Анесс. Она сначала пыталась объясниться на немецком, но сама помаешь, как это сложно, особенно когда эмоции захлестывают. Я все слышла и поэтому знаю в чем дело. А эта Гардулла ни слова не поняла из того, что Тая сказала на русском в адрес Анесс, и поэтому теперь трепет невесть что. – тут Рита вспохватилась и замахала рукой. – Но меня если честно это не касается. Я иногда тоже говорю много лишнего. Ладно, пойду.

Оливия не стала ее задерживать, хотя теперь было невыносимо любопытно, из-за чего же разгорелся весь этот сыр бор между Агнесс и Таей. Так что под вечер Оливия как бы невзначай снова обратилась к Рите:

Оливия посмотрела на часы, и как бы невзначай спросила;

– А ты на машине, или на метро?

– На метро. – ответила Рита.

– Здорово. Давай вместе пройдемся дойти до станции? Я в этом городе еще плохо ориентируюсь, а здешнее метро для меня вообще целый лабиринт. Ты можешь бы мне объяснить как это все функционирует?

– Без проблем. Пойдем вместе, я тебе все расскажу.

Путь оказался достаточно длинным. Рита без всяких подозрений рассказала Оливии все, чтобы та могла вечером продолжить свою книгу.

«Тая стояла в предоперационной, робко прижимаясь к наркозному аппарату. За дверью сновал во все стороны персонал в светло-зелёных костюмах. На мгновение Тае померещилось, что она попала в сумасшедший муравейник. Время было только половина восьмого, а все носились как оголтелые. Никто на нее обращал внимание. Пациент уже лежал на операционном столе и медсестра Рита ловко подключала к нему кабель за кабелем, громко поясняя пациенту каждое свое действие.

– Это ЭКГ-монитор. – внятно сказала она, прикрепляя последний зеленый электрод под левой грудью. – Давайте сюда ваш палец. Это для того, чтобы мы могли проследить, как активно вы дышите. Вот посмотрите сюда. – Она указала на монитор, где замигали голубые зигзаги. – Ничего не бойтесь. Дышите глубоко. Доктор уже скоро придет. Сейчас вашей руке будет немного холодно и мокро. Это дезинфицирующее средство. Не пугайтесь. Мне нужно поставить вам венозный катетер, и подключить к вам систему, по которой вам будут подаваться анестетики, и другие медикаменты. Зажмите кулачок. Сейчас будет неприятно. Готовы? Вдох. Все-все. Я закончила, больно больше не будет. Можете расслабить кулачок. А вот и наш доктор.

Тая обернулась. На пороге выросла высокая крепкая мужская фигура. Фридхоф подмигнул Тае глазами. За короткое время пребывания в клинике Тая заметила, что весь персонал так приветствует друг друга, так как глаза – единственное что остается неприкрытым на всем лице. Сначала Тае было непривычно, когда каждый проходящий мимо рослый медбрат или темноглазый хирург мигал ей глазами. На ее родине обычно это знак флирта, или неоднозначных намеков, а здесь это просто приветствие и ничего больше.

– Ты уже здесь? – сказал Фридхоф, переступая за порог и задвигая за собой дверь.

Он подошел к столику. Пошуршав протоколом, Фридхоф что-то пробубнил себе под нос, и жестом привлек к себе Таю.

– Иди сюда. Сначала нужно ознакомиться с протоколом. – сказал Фридхоф, снова склонившись над бумагами. – Господин Лимерк. Двадцать восемь лет, вес семьдесят пять килограмм, рост сто восемьдесят сантиметров. Аллергий, нет. Операций прежде тоже не было. Никаких особых проблем со здоровьем тоже нет. Шея у господина Лимерка длинная, значит с интубацией скорее всего проблем не предвидится. То есть ты поняла: прежде врач должен тщательно ознакомиться с протоколом.

Тая тоже склонилась над бумагами, и всеми силами попыталась понять, что говорит ее наставник в таком быстром и деловом темпе да еще и на местном диалекте. И все же слушать немецкую речь было для Таи куда легче, чем говорить на нем. Она чуть отвлеклась на выгадывающие из-под зеленой шапочки посеребреные виски. Странно, что большинство мужчин-анестезиологов седеют раньше положенного времени. Эти виски внешне прибавляли Фридхофу пару годков, хотя Тая уже знала, что ему всего лишь чуть больше сорока. Он продолжал что-то говорить, и Тая хоть и вылупила на него свои огромные серо-голубые глаза, но уже ничего из сказанного не могла понять. Слишком было странно и еще совсем непривычно для нее то, что тут все при разговоре так пристально смотрят друг другу в глаза. У Фридхофа были настолько серые зрачки, что казалось, будто они у него прозрачные.

Поправив на носу маску, Фридхоф всучил Тае протокол, а сам подошел к пациенту.

– Доброе утро. – громко поздоровался он. – Меня зовут доктор Майер. Я – анестезиолог. Сегодня буду заботиться о вас, ни о чем не переживайте все будет хорошо. Сейчас есть какие-нибудь жалобы?

– Нет. – замотал головой господин Лимерк.

– Когда вы ели в последний раз?

– Вчера в обед.

– Замечательно. Откроете, пожалуйста рот и высуньте язык. Так, хорошо. Голову назад можете отвести? Замечательно. У вас часто бывает изжога? Нет? Хорошо. Я рад.

Фридхоф подошел к наркозному аппарату и снова жестом привлек к себе Таю.

– Значит так. – начал он обучение. – Это аппарат примус. У нас во всех опционных стоит именно он. Ты быстро к нему привыкнешь. Он очень легкий для понимания. Вот смотрит сюда. – Фридхоф принялся жать на кнопки, и крутить вентиль. Аппарат зашумел, послышались короткие сигналы. – Здесь мы устанавливаем возраст и вес. Сначала будем работать на спонтанном режиме. Открываем клапан, и проверяем исправность аппарата. Это делается так: прижимаешь маску к ладони. Видишь, что резервный мешок начал разуваться, значит все хорошо. Преоксигенация очень важна.

После этих слов он взял из рук Таи протокол, а вместо этого всучил ей маску и указал на пациента.

– Подойти к нему, представься и скажи, что это только кислород. – чуть слышно сказал он. – Прикажи ему дышать глубоко и ровно. Только не прижимай пока маску сильно к лицу, чтобы не запугать его. Но сначала одень перчатки.

Тая рассеянно начала осматриваться. Фридхоф указал ей на стойку, где в ряд лежали три открытые упаковки с разными размерами синих перчаток. Тая выдернула перчатку, и все коробки повалились на пол.

– Я подниму. – сказала Рита.

Тая принялась собирать с пола раскидавшиеся перчатки, похожие теперь на синее лоскутки.

– Оставь. Я соберу. Делай что тебе говорит доктор. – строго сказала Рита.

Тая послушно встала, натянула перчатки, и взяла в руки маску.

– Не переживай. Время у нас еще есть. Главное не спешить и не паниковать. – успокоил ее Фридхоф

Тая встала над головой пациента, и дрожащим голосом представилась;

– Меня зовут Тая Воронкова. Я помощник врача-анестезиолога. Через эту маску вам сейчас подается кислород. Дышите глубоко и ничего не бойтесь.

Маска повисла над ртом господина Лимерка, и послышались шумные вдохи и выдохи. Тая покосилась на Фридхофа. Тот поднял вверх большой палец и чуть приподнял брови в знак одобрения.

– Дышите глубоко и не волнуйтесь. – ласково произнесла Рита. – Мы хорошо о вас позаботимся. И скоро вы снова будете с нами.

Рита встала справа от пациента, приложив к открытому портику венозного катетера наполненный прозрачной жидкостью шприц. После чего она посмотрела на Фридхофа. Тот чуть заметно кивнул.

– Двадцать микро грамм. – приказал он.

– Сейчас мы подаем вам обезболивающее. – сказала Рита господину Лимерку. – Вы можете почувствовать головокружение. Так и должно быть не переживайте.

Фридхоф аккуратно перехватил у Таи маску, и сам встал над головой пациента.

– Как давно вы были в отпуске? – спросил Фридхоф.

– Полгода назад. – ответил пациент.

– А где вы были если не секрет?

– В Таиланде.

– Правда? И как вам? Понравилось?

– Очень.

– А какое там море? – спросил Фридхоф и снова поднял глаза на Риту, и внятно, но более тихо произнес; – Сто пятьдесят милиграмм пропофола.

– Сейчас будет немного покалывать руку. – снова заговаривала Рита с пациентом. – Не пугайтесь: так должно быть. Я ввожу вам еще один медикамент.

– Хорошо. – послышался слабый голос Лимерка.

– И какое там море? – спросил Фридхоф, чуть приподнимая маску над лицом засыпающего.

– Очень красивое. – заплетавшимся языком ответил пациент. – Волны синие, а небо над водой как будто прозрачное.

– А какой там песок?

– А песок мягкий и белый.

– Вот представьте, что вы лежите на этом песке и солнце светит на вас, и чуть припекает правую руку.

– Хорошо. – промялил Лимерк, и чуть более оживленно произнес; – Так здорово. А вы знали, что в Тайланде есть…

И тут раздался характерный храп. Лимерк отключился, не успев закрыть глаза.

– Да что это такое? – шутливо выругался Фридхоф на Риту. – Ты, как всегда, не вовремя. На самом интересном месте. Так мы и не узнаем, что там в Тайланде.

– Сказали же, что там песок белый. – буркнула Рита.

– Он сказал, что там есть еще что-то.

– Спросите, когда проснется.

Плотно прижав маску к лицу Лимерка, Фридхоф протянул Тае резервный мешок, показывая с какой силой нужно давить, чтобы раздышать пациента, но не перерастянуть его легкие.

– Тридцать милиграмм релаксанта ввела. – сказала Рита, отложив в сторону пустые шприцы.

– Хорошо. Не так быстро госпожа Воронкова. Мы ведь в жизни не дышим с такой скоростью. Вот, посмотри сюда. – Фридхоф стал водить пальцем по экрану наркозного аппарата. – Это объем, который ты подаешь. Не переусердствуй. А теперь взгляни сюда. Это наш один из главных показателей: Концентрация углекислого газа. Как ты думаешь, госпожа Воронкова, что хуже для пациента; гипокапния или гиперкапния?

Тая рассеянно замигала.

– Я думаю, что гипокапния хуже. – пробормотала она.

– Я тоже так думаю. А почему, не скажешь?

– Потому что… – Тая покраснела.

Заметив розовые кольца под глазами девушки, Фридхоф улыбнулся. Даже плотная защитная маска не могла скрыть его добродушную улыбку.

– Если выбирать из двух зол, то не критическая гиперкапния все же лучше. – пояснил он. – Так как при гипокапнии у нас сужаются сосуды и могут даже слипнуться. Нам это нужно? Правильно, не нужно. К тому же если концентрация углекислого газа будет низкой, то больной попросту говоря не захочет дышать после наркоза. Ты ведь знаешь что именно при незначительной гиперкапнии у нас раздражается дыхательный центр, заставляя нас кашлять и активно дышать. Так что запомни, что эта цифра на мониторе не должна падать ниже тридцати пяти или тридцати процентов. Хорошо? Молодец. Все ты понимаешь. Не волнуйся. Со временем всему научишься. А сейчас приступим к интубации. Пациент уже расслаблен.

Фридхоф умело рекленировал голову спящего, плотно прижался животом к его лбу, зафиксировав таким образом голову больного в запрокинутом положении.

– В нашем деле иметь выпирающий живот очень важно. Видишь какое практическое значение у живота в анестезиологии. – сказал Фридхоф – Вот ты у нас тощая. Как будешь интубировать?

Рита хихикнула, и подала Фридхофу ларингоскоп.

– Ларингоскоп в левую руку. Правой рукой открываешь рот. При введении ларингоскопа, придерживаем верхние зубы, чтобы не повредить их. Очень аккуратно вводим вглубь. Подойди поближе. Видишь? Это голосовая щель. У него все отлично видно. Потом острожно вводим интубационную трубу. Вот по этой дуге ларингоскопа. Видишь как я это делаю? Все мягко, нежно. До отметки двадцать два при такой длиной шее. Теперь возьми фонендоскоп, и послушай легкие.

Тая все делала как во сне. Раньше она настолько была далека от анестезиологии, что даже не знала как правильно пишется это слово на латыни. И сейчас каждое термин казался ей каким-то небесным бормотанием. Рита подала ей фонендоскоп и Тая, неуверенно обмотав шею тугими дужками, начала вслушиваться. Фридхоф потянулся к молодой практикантке, и накрыл ее сжатую кисть в своих больших руках. Тая чуть было не выронила блестящую головку фонендоскопа, но Фридхоф плотно сжал ее пальцы, и принялся руководить ее сжатой на фонендоскопе кистью.

– Сначала слушаем в эпигастрии. Слышно что-нибудь?

– Нет. – покачала головой Тая.

– Все правильно. И не должно быть слышно. Потом к правой груди. Слышно как дышит?

– Да.

– Теперь к левой груди. Слышно?

– Да.

– Одинаково слышно? Или справа отчетливее?

– Одинаково.

– И это правильный ответ. Фиксируем трубу, Рита.

– Слушаюсь, доктор Майер.

Фридхоф стянул перчатки, и повернул на аппарате банку с желтой крышкой, затем продезинфицировал руки. Тая повторила за ним.

– А это что? – спросила Тая, указывая на банку с синей крышкой.

– Это два газа. Желтый – это севофлюран. А синий – десфлюран

– А в чем разница?

– О, все очень просто. Севофлюран – это как ауди. А десфлюран – как порше.

– То есть?

– То есть, машину ты не водишь?

– Нет.

– Тогда твоё домашнее задание на сегодня: почитать про эти два газа и сказать мне почему севофлюран сравним с ауди, а десфлюран с порше.

– То есть мне еще и про автомобили прочитать? – спросила Тая вытаращив на него свои огромные глаза.

– А кто сказал, что учеба должна быть скучной? Раз ты вызвалась быть моей ученицей, то знай, что я люблю всесторонне развитых людей.

– Это точно. – подтвердила Рита. – Доктор Майер во всем разбирается.

– И даже носки умею вязать. – подхватил Фридхоф.

– И даже балет танцует. – сказала Рита.

Фридхоф тут же форсированно выпрямился, поднял над головой руки, и замельтешил на цыпочках ну прямо как настоящая балерина. Да при этом делая такое важное лицо, словно он и в самом деле на сцене большого театра. Рита и Тая хором прыснули. Знали бы пациенты чем занимаются анестезиологи, над их похрапывающими головами. Тая еще не была знакома с этой профессией, но ей уже думалось, что все анестезиологи немного свихнутые, но при этом имеют восемь рук, и шесть пар глаз.

Рядом с Фридхофом Тая ощущала себя первоклашкой во всем. Фридхоф же казался ей умудренным профессор с чуть съехавшей на бок крышей. Но может быть поэтому она его совсем не боялась. Хотя некое смятение все же присутствовало, потому как ей все время было стыдно от того, что она не могла дать доктору Майеру правильный ответ, когда он ее коротко по ходу дела экзаменовал. Но Фридхоф казался ей слишком любезным и дружелюбным, чтобы уж слишком стыдиться своих пробелов в обучении. К тому же Тая с самого начала предупредила его, что совсем не имеет опыта в анестезиологии. Вот почему первый рачий день, Тая боялась как огня. Она даже не знала, что ее ожидает, пока не пришел Фридхоф. Теперь же она с удивлением обнаружила, что это куда интереснее и занятнее, чем она себе рисовала. Даже держать маску над головой пациента было куда приятнее, чем простукивать больного неврологическим молотком. И судя по шутливой и непринужденной атмосфере, которая царила вокруг ее наставника, дальнейшее обучение обещает быть занятным.

– Мы готовы! Мы готовы! – прокричал Фридхоф, заглядывая в операционную.

– Доктор Майер, доброе утро! – захихикала операционная медсестра. – Вы, как всегда, у нас на подъеме.

– Еще бы. – сказала Рита. – К тому же сегодня при нем молоденькая ассистентка.

– Вот проказник. – сказал выросший на пороге хирург, с поднятыми вверх влажными кистями. – Приятно наверное, когда тебе чуть ли ни в рот заглядывают.

– Завидуем молча. – ответил Фридхоф. – Тая иди сюда. Познакомьтесь: это наша новая ассистентка Тая Воронкова из Украины.

Тая как послушная девочка поздоровалась. Еще немного и она бы сделала реверанс, так ей хотелось выказать свое почтение присутствующим.

– Тая, это доктор Уайс. А это его медсестра Джессика.

Они любезно улыбнулись и снова это, теперь уже привычное, подмигивание глазами. Тая подумала, что ей не мешало бы дома потренироваться перед зеркалом, чтобы уметь так здороваться со всеми.