Читать книгу Кружевной зонт. Книга восьмая. В плену ослиной шкуры - Оливия Кайрос - Страница 4

Весь обряд венчания Оливия просидела как на иголках. Прежде чем как статная невеста появилась в дверях церкви, Оливия успела разглядеть всех немногочленных гостей. Почти все из присутствующих были ей как ни странно знакомы. Большинство из них были сотрудники клиники. Судя по разговорам, к которым Оливия уже привыкла, Фридхоф был всеобщим любимцем в то время как Тая у многих вызвала оскомину. Среди приглашенных незнакомыми оказалась только парочка родственников со стороны Фридхофа, и одна молодая девушка с выраженным славянским личиком на стороне невесты.

Наконец заиграла музыка, и в дверях показалась Тая. Обычно невесту к алтарю вел отец, но Тая шла под руку с Фридхофом. Видимо у Таи отца не было. Тая Воронкова оказалась мелкорослой девушкой с узкой костью. Даже удивительно что такая маленькая девушка вызвала столько шума. Даже если не брать в счет ликование и радость на лице невесты, она все равно была необычно красива. Из-за своих огромных глаз Тая напоминала фарфоровую куклу. Кроме больших выразительных глаз все остальное на ее лице было совсем маленьким. Маленький нос, аккуратный ротик, и даже узкое лицо казалось слишком тесным для ее глаз. Оливия от души порадовалась тому, что ее героиня обдает такой яркой внешностью. Запоминающиеся лица могут быть тоже источником вдохновения.

Глядя на Таю, Оливия никак не могла взять в толк, зачем ей понадобилось воровать часы у доктора Кайзера. С трудом верилось, что эта юная девушка была всего лишь меркантильной воровкой. К тому же если это окажется правдой, то Оливия не знала, какими словами удержать симпатию читателя к главной героине романа. Не хотелось бы таких заморочек. Все время венчания Оливию не оставляла мысль о краденых часах. Что-то здесь явно не так. После того как Оливия воочию увидела Таю, она нутром почувствовала, что у этой истории есть своя тайна. Кто-то должен ей разъяснить почему Тая пошла на такое преступление. Иначе Оливии придется менять сюжет книги, а это можно считать полным провалом. Переделывать и переписывать уже написанное – до того неблагодарное занятие, что проще начать писать новый роман. А так как Оливия уже успела напечатать изрядное число глав, будет крайне обидно если она, так и не доберется до сути истории. Пока Оливии удалось только заочно познакомиться с Таей. По слухам – она очень противоречивая личность. С одной стороны кроткая и стеснительная, с другой стороны ярый борец за справедливость. Больше молчаливая чем общительная, но если нужно могла закатить не шуточный скандал. В обиду Тая не даст ни себя, ни тех кто слаб и не может за себя постоять сам. Большинство сотрудников все же отзывались о Тае положительно, хоть и были непрочь перемыть ей все кости. Складывалось такое впечатление, что эта девушка задала тон всему колективу своим неординарным поведением. Даже хирурги перед началом торжественной церемонии венчания успели поведать Оливии интересный фрагмент, из их рабочих будней.

– Фридхоф воспитал себе не просто ученицу. – рассказывал главный хирург-эндокринолог. – Это настоящая росомаха. Не смотри, что она маленькая, щуплая, и с такими большими жалобными глазами. Она кого хочешь на место поставит. На нее где залезут, так там же слезут.

– Неужели такая кусачая? – усмехнулась Оливия.

– Как сказать. Если нужно, то и укусит. Но обычно она кусает только по делу. Вот послушай, что расскажу: в этой клинике я пять лет оперирую и уже привык к откровенному булингу и со стороны врачей и младшего персонала. Так что нечему удивляться, что у доктора Кайзера так мало новых сотрудников; никто не задерживается больше месяца. Но Тая у нас тот еще фрукт. Она никому не даст себя оговорить и обидеть. Всем укажет их место.

– Даже хирургам? – подмигнула Оливия.

– Еще как. – хмыкнул хирург. – В первую неделю, когда ей доверили самостоятельно проводить наркоз, у нас случилось одно забавное недоразумение. Когда Тая ввела пациента в наркоз, я по обыкновению со своей командой уже ждал в операционной. Мой молодой ассистент сразу увидел, что она еще новенькая и немного неуверенная в себе. Это всегда бросается в глаза. Он подошел к спящему пациенту и начал его подготавливать к операции. А так как у нас почти все операции проводятся на щитовидную железу, нам следует перед операцией подложить под затылок пациента валик и так развернуть ему голову, чтобы операционное поле на шее было полностью открытым и доступным. Так вот, подошел значит мой ассистент к пациенту и начал его укладывать. Мы все наблюдаем, что будет делать новенький анестезиолог. Тут Тая, конечно же, подскочила, и ухватилась за интубационную трубу. Мой ассистент чуть ее оттолкнул. «Я сам со всем справлюсь. Не переживаете: ничего с вашей трубой не случится.» – грубо сказал он. Тая в растерянности отодвинулась. Все заметили, что она чуть оробела. Позади нее за дверями стоял Фридхоф и наблюдал за тем что будет дальше. Вступаться за Таю он не стал. И тут началось. Через пару минут запищал наркозный аппарат, потом запищал монитор. Что-то явно было не в порядке. Тая сначала попыталась самостоятельно поднять жизненные показатели, но наркозный аппарат указывал на какую-то неисправность. Тут мешкать нельзя. Тая вызвала по телефону главного анестезиолога. Началась такая беготня. Пациент начал синеть. Аппарат пищит, монитор орет. Медсестры гоняются по операционной, на Таю зычатся. Тут Фридхоф конечно же вмешался. Пока пришел главный анестезиолог, Фридхоф вытащил трубу и попытался по-новому заинтубировать. Но ничего не получилось. Пришлось нести видеоларингоскоп. В итоге все закончилось хорошо: больного стабилизовали. И когда все стало более-менее спокойно, все как один повернулись на Таю. «Труба не была в трахее!» – с упреком гаркнул главный анестезиолог. Медсестры сжали губы, закатили глаза. Многим из них доставляет удовольствие, когда ругают новых врачей. Это знаете, немного повышает их самооценку. Все-таки каждой медсестричке хочется верить, что она куда умнее и проворнее любого врача. Вот почему все с таким нескрываемым злорадством стали скоблить Таю глазами. Все мои коллеги и в том числе и я думали, что Тая не выдержит. У нас уже такое часто бывало, когда практикантов доводили до слез. Но не тут-то было. Тая высоко задрала голову, и так смело взглянула на главного анестезиолога, что тут сразу же приостыл. «Я заинтубировала его десять минут назад. – с вызовом сказала она. – Пока мы ждали хирургов, он дышал спокойно. Сатурация, давление, пульс, концентрация углекислого газа – все было в норме. Все зафиксировано на мониторах. Можете проверить. А теперь главное, вот этот хирург – она указала на моего ассистента – во время укладки больного не дал мне поддержать трубу. Он оттолкнул меня, сказав что у него все под контролем. А потом силой реклинировал пациенту голову. Во время реклинации головы, труба естественно соскользнула со своего места. Вот почему все так случилось. Тут еще большой вопрос, кто на самом деле виноват. Но если хотите чтобы таких случаев было меньше, то вам придется сказать хирургам, чтобы они меня слушали и не игнорировали. Если бы они дали мне сделать свою работу нормально и поддержать трубу во время укладки больного, то ничего бы не случилось. Свой скверный характер и презрение ко мне можете выказывать в другое время, не рискуя жизнью пациента. Можете не уважать меня за дверью операционной, но когда я стою над головой больного я не позволю вам так со мной обращаться, только из соображений безопасности пациента. И раз главный анестезиолог здесь, то я сразу же хочу задать вопрос; это что у вас принято толкаться и бить по рукам? Вы что тут все так работаете? Если у вас так принято, то имейте в виду я быстро учусь. Если толкнет меня кто-нибудь еще раз, я толкну в ответ. Вот это я как раз хорошо умею делать. И к трубе моей больше чтобы никто не прикасался. Всем все понятно?» После такой речи, наш ассистент приосанился и ни сказал больше ни слова. Все теперь косились на него. В нашем деле ведь как? Нужно вовремя найти виноватого. А раз Тая быть виновной категорически отказалась, все шишки полетели на молодого хирурга. В данном случе он действительно не имел права так поступать. Короче, это малышка нам задала жару. Фридхоф стоял у порога и был безумно горд за свою ученицу. И там же рядом с Фридхофом стоял Томас Кайзер. Думаю он в тот день и положил глаз на нашу Таю. После этого дня он начал открыто проявлять ей знаки внимания.

– А что было потом? Она стала встречаться с Томасом Кайзером? – захваченная историей, спросила Оливия.

– А что потом? – хирург покосился по сторонам. – Потом я не знаю. Я в личные дела сотрудника в не вмешиваюсь. Главное, что сейчас мы видим итог; Тая выбрала не этого разгильдяя и бабника Томаса, а Фридхофа. И сказать по правде, я с первого дня, как Тая стала ученицей Майера, понял, что тут все серьезно. Что тут скажешь? Они красивая пара, даже несмотря на большую дистанцию в возрасте. С ней наш Майер прямо зацвел, а Тая с ним стала увереннее и сильнее. Хорошо все-таки что Кайзер не стал требовать суда для этой девочки.

– А что же там за история с часами?

Хирург пожал плечами.

– Черт его знает, что там случилось. Говорят, что Тая давно пробиралась в доверие начальнику. Может быть так срочно нужны были деньги. Но главное, что Кайзер все простил, и Тая на свободе. Да что там эти часы? Все равно никакая вещь ни стоит, чтобы из-за них портить жизнь молодой девочке. Только до сих пор мы все ломаем головы, зачем Тая это сделала. На воровку она совсем не похожа. Зачем она взяла эти часы? Неужели денег было недостаточно?

– Каких денег? – съёжилась Оливия.

– Разве вы не знаете? Вместе с часами из сейфа была украдена большая сумма денег. И хотя Тая за время работы в нашей клинки успела проявить себя как очень способный врач, и честный человек, все равно теперь сложно смотреть на нее без подозрений и предвзятости. Не хочется конечно, в это верить, но факты – вещь упрямая. Ее видели в тот день соседи. Она вышла из дома Кайзера с этими огромными старинными часами в руках. А в сумке наверное были припрятаны деньги. К тому же всем уже известно, что Тая даже отрицать этого не стала. Скорее всего, из-за ее чистосердечного признания Кайзер простил ее, и дело свернули.

– Да. – прянула Оливия. – Неприятнейшая история.

– Да. – поддержал хирург. – Не подходящая тема перед венчанием.

Оливия беспечно улыбнулась, словно ее совсем не волнует эта тема, и сама перевела разговор в другое русло. Что ж? Видимо хирург-эндокринолог на этом этапе больше ничем не может быть полезен. Так что Оливия с удовольствием оставила его в покое. Тем более что ее внимание уже давно привлекла гостья со словянской внешностью. Чутье подсказывало Оливии, что эта молодая девушка может во многом прояснить ситуацию.

Во время фуршета Оливия как бы невзначай села за один стол с этой незнакомкой.

– Извините, вы говорите по-русски? – спросила Оливия, приветливо кивнув.

В ответ девушка расползлась в улыбке.

– Я смотрю тут многие говорят по-русски. – ответила она. – Это очень приятно. А я переживала, что буду молчать весь вечер.

– Ну что вы? Мы вам этого не позволим. Меня зовут Оливия. Я работаю вместе с Таей. У нас много русскоговорящих сотрудников. Так что не удивляйтесь. – сказала Оливия и протянула руку.

– Очень приятно. Меня зовут Лена. Я из Украины. Подруга невесты. Мы Таей Мельцер знакомы с детства. В школу вместе ходили в Николаеве, а потом вместе поехали в Запорожье поступать в медицинский университет. Поступили на один факультет, жили вместе в общежитии. Короче, мы с ней как родные сестры. Жаль, только что теперь она живёт так далеко. Мне ее очень не хватает.

– Вы сказали Тая Мельцер? – переспросила Оливия.

Лена беспечно махнула рукой.

– Ах, все по привычке зову ее так. Мы с Таей с первого класса вместе. До одиннадцати лет она носила фамилию Мельцер. А потом ее мама вышла замуж, и Тае присвоили фамилию отчима. Но весь класс, в том числе и я, так и называем ее до сих пор просто Мельцер. Так куда проще и короче. Чем длинная засасывающая фамилия Воронкова. К тому же ее отчим Воронков был жутким негодяем.

– Правда? – вспохотилась Оливия. – Что же такого он сделал?

– Ой, лучше вам этого не знать.

Лена покачала головой и отвела взгляд, зааплодировав молодым, когда они вышли на середину зала для первого танца.

«Это то как раз мне и нужно знать. – подумала Оливия, и тоже зааплодировала. – Но еще не вечер, Леночка. Пропустишь шаманское, чуть развеселишься, расторгаешься. Потом мы с тобой разок выйдем в туалет. Я расскажу тебе какой ценный сотрудник твоя лучшая подруга. Как ты там ее навала? Мельцер? Пусть будет Мельцер. Услышишь о подруге лестное словцо и все мне сама расскажешь. Ведь вижу, что хочется тебе самой об этом поговорить.»

Оливия любезно наполнила бокал Лены шипящим напитком, и чуть наклонившись к ней, сказала;

– Как они божественно смотрятся вместе. Прямо пробивает на слезы.

– Вас тоже? – обернулась к ней Лена с трогательной улыбкой.

– Тая просто удивительный человек. Она без сомнений заслуживает, что бы ее вот так сильно любили.

На глазах Лены как в желобках собрались слезы.

«Видимо они на самом деле лучшие подруги, что большая редкость в наши дни. Так держать.» – возликовала в мыслях Оливия, а в слух сказала;

– Вам повезло, что вы имеете такую подругу.

– Ты можешь готовить мне «ты». – сказала Лена, поднимая фужер повыше.

– За молодых. – сказала Оливия, задрав над головой бокал с яблочным соком.

Вечером Оливия сидела за своим блокнотом и поспешно делала наброски, время от времени поглядывая на часы. У нее на сегодня еще было запланировано занятие по английскому. День выдался непростым, но очень плодотворным. Оливия успела побывать на венчании, узнать много нового об отношениях Таи и Фридхофа, а также познакомиться с Леной, от которой ей все же удалось выудить много интересных фактов из жизни Таи. И теперь Оливии не терпелось начать писать новую главу. Но приходилось себя сдерживать, так как занятие по английскому было уже оплачено и ровно в полночь Райен наберет ее по скайпу. Оливии вспомнила его последнее сообщение, где он предложил стать друзьями. Она горько усмехнулась: «Прямо как ребенок. И почему всегда все нужно начинать так примитивно? Сказал бы как есть, что хотел бы узнать меня получше. Так по крайней мере было бы честнее.» Только она так подумала, как на экране замигал входящий звонок. Райен позвонил на целых ять минут раньше назначенного урока.

– Привет, Оливия. – поприветствовал он.

– Добрый вечер. – ответила она.

– Как прошел твой день? Что ты сегодня делала?

– Много чего. – с удовольствием ответила Оливия.

Как хорошо, когда оплачиваешь занятие и без зазрения совести можешь говорить обо всем что угодно, совершенно не заботясь о том, что собеседник устанет слушать. Так ведь и должно быть. Да к тому же сам Райен настаивал на том, чтобы Оливия как можно больше говорила на английском обо всем что ей приходит в голову. Поэтому она без зазрения совести приступила к своему рассказу. Сначала поведала о том, как прошлое венчание, какие вкусности были на фуршете, какая была погода. Потом перешла к сжатому описанию внешности Таи, а затем приступила к самому главному;

– Сегодня я узнала очень много о детстве и юности Таи. Мне рассказала об этом ее близкая подруга. Я сегодня сама убедилась в том, что все негативные слухи о Тае Воронковой— всего лишь пустые разговоры. Она не может быть такой, как говорят некоторые из нашего окружения.

– А может быть тебе просто очень хочется верить в это? – задумчиво произнес Райен. – Помню ты мне сказала, что ты очень любишь своих персонажей и всегда готова подобрать правильные слова и фразы, чтобы оправдать их даже самые низкие поступки.

От этих слов Оливию охватили противоречивые чувства. С одной стороны ей было досадно, что Райен не верит в то, что Тая не виновна. Но с другой стороны ей было приятно, что он готов подискутировать о начатой книге. Это всегда приятно, когда есть кто-то, с кем можно поговорить о том, что тебя так волнует. Наверное, у писателей это желание развито во сто крат сильнее чем у людей с другой профессией.

– Да, но в этот раз все иначе. – возразила она. – В этот раз мне попался на самом деле необычный персонаж. Я даже знаю героиню какой сказки Тая мне напоминает. Ты читал старую сказку о принцессе, которая скрывалась под уродливой ослиной шкурой.

– Шарль Пьеро?

Оливия округлила глаза. Хотя она и задала вопрос, но совершенно не ожидала услышать от него положительный ответ.

– Ты знаешь эту сказку?

– А что тебя так удивляет? Я ведь тоже был ребенком.

– И ты читал сказки о принцессах? – подозрительно улыбнулась Оливия.

– А что тут такого? Я учитель литературы, и к тому же у меня есть младшая сестренка, которая любила эти сказки.

– У тебя есть младшая сестренка? Ты не говорил.

– Ты не спрашивала.

– Да действительно. Но я всегда считала, что это не этично задавать учителям вопросы, которые не касаются урока.

– Может быть. Но со мной ты можешь общаться свободно и спрашивать обо всем, что тебе интересно.

– Прямо обо всем?

– Да, но после того как ты закончишь свой рассказ про принцессу в ослиной шкуре.

– Ах да. – опомнилась Оливия. – Так вот, в этой сказке принцесса сбежала из дома от своего сумасбродного отца. И чтобы ее никто не смог разыскать, она пряталась под ослиной шкурой. Она выглядела до того безобразной и жалкой, что никто никогда бы не признал в ней хотя бы просто девушку, не то что уж принцессу. Вот так она всю сказку и проходила в замарашках. В детстве эта принцесса восхищала меня больше всех остальных тем, что она храбрая, сильная и благородная девушка, которая выполняла всю грязную работу на ферме, прошла столько трудностей и при этом смогла сохранить в себе доброту и достоинство. Очень трогательная детская сказка. Многому учит.

– И ты думаешь, что Тая как та принцесса прячет свое истинное лицо под ослиной шкурой.

– Да, я уверена. Мне еще предстоит узнать зачем ей это нужно.

Райен задумчиво покачал головой и после непродолжительной фразы сказал;

– Что ж, все может быть. В мире много разных людей, и историй. В своей жизни мне тоже удалось однажды повстречать такую девушку.

– Правда? И что там было?

Оливия по привычке взялась за ручку, чтобы записать что-то интересное. Как ни крути, а она все же воровка чужих историй.

– Что было? Я и сам не знаю. Я до сих пор думаю зачем она прячется под ослиной шкурой. И что это за шкура, что она под ней все время прячется?

– А ты попробуй заглянуть под шкуру, может быть там и не принцесса вовсе, а лягушка. – хихикнула Оливия.

– Я был бы рад заглянуть, да вот она не подпускает так близко, чтобы я мог хоть немного разглядеть ее сущность.

Только теперь, чуть остудив свой пыл, Оливия стала догадываться кого он имеет в виду. Поэтому она решила быстро закруглить тему.

– Тогда оставь все как есть. Если ты не писатель, то тебе и незачем заглядывать под уродливые шкуры. Не имеет смысла.

– Почему? А вдруг под большими ослиными ушами прячется прекрасная женщина.

Говоря эти слова, Райен не сводил с нее глаз. И это уже начинало ее волновать. «Так, нужно что-то делать. – сказала себе Оливия. – Только без паники. Это просто трюк. Так много парней делает.»

– А слабо тебе полюбить сначала большие ослиные уши? – спросила Оливия, стараясь отшутиться.

– То есть любить осла? – улыбнулся Райн.

– Да. – рассмеялась в ответ Оливия. – Или перед друзями будет стыдно?

– У меня особо нет друзей. И я бы смог заинтересоваться девушкой даже несмотря ослиные уши. Я бы смог принять любую девушку даже со шкурой в придачу, если бы она меня зацепила чем-то необычным. Например, такими необычными беседами. Необычными… Такими как у нас с тобой.

«Пахнет горелым. – обрушилась на себя Оливия. – Нельзя, Оливия. Этот прокисший учитель просто не может смириться с отказом. Самолюбие, и все такое. Не поддавайся: это пройденный номер. Ты ведь уже знаешь.» – фыркнула она, ощутив как от этих слов у нее начало разливаться приятное тепло в животе. Чтобы прекратить эти признаки влюбленности нужно как можно скорее сказать что-нибудь нейтральное.

– Кстати, по поводу всего необычного; – встрепенулась Оливия. – я как раз совсем недавно наткнулась на несколько неординарных идиом и выражений. Хорошо бы ты мне их объяснил.

Взгляд Райена заметно погас.

– Хорошо. – сказал он, не скрывая досады в голосе.

Такой тон даже немного удивил Оливию. Обычно что бы она не сказала, он всегда держал на лице воодушевлённую маску и сохранял дружелюбную интонацию. Оливия и не думала менять выбранной позиции. Ей просто незачем дружеские или какие бы то ни были отношения. И будто читая ее мысли Райен неожиданно прервал занятие и спросил;

– Почему ты так бежишь от каких бы то ни было отношений?

Именно сейчас Оливия никак не ожидала услышать такой вопрос. Она растеряно заморгала, но тут же взяла себя в руки.

– Кто сказал что я бегу? – спросила она.

– Мы можем говорить как взрослые люди без лукавства?

Как ни странно, но именно эти слова зацепили Оливию. Впоследствии она поняла, что именно эта фраза выделила Райена от всех остальных парней, которым Оливия не дала ни малейшего шанса.

– Хорошо. – ответила она. – Что ты хочешь знать?

Райен смотрел на нее прямо, уверенно, но без вызова и упрека во взгляде.

– Почему мы не можем стать друзьями? Почему не можем просто общаться?

– Потому что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Все эти намеки на дружбу – это ведь зачатки симпатии.

– Не спорю.

– То есть ты хочешь сказать… – Оливия запнулась и от этого ей самой стало стыдно.

– Да. – прямо ответил Райен, но чуть понизив голос. – Я сам не знаю как так получилось. Ты начала мне нравится, и я это заметил не так давно. Все может быть началось с того, что ты прилежно готовилась ко всем занятиям. Редко встретишь ученика, который бы так старательно выполнял бы все домашние задания, и так усердно учил язык. Потом мне было просто любопытно узнать что ты за человек. Ты без адреса, без родины, без нации. Ты ведь так и не объяснила как так получилось, что ты одной национальности, но родилась в мусульманской стране, а потом все время училась с русскоязычными людьми, переезжала и страны в страну. Зачем сменила свою религию и стала христианкой? Перемешала в голове все ментальности и культуры. Непонятно вообще кто ты и как с тобой обращаться? Неужели и вправду, ты ради чужих историй пересекаешь города? Признаться, мне даже сложно было поверить, что есть люди, которые на такое способны даже ради творчества. Я от занятия к занятию по кусочкам собирал твою историю. И чем больше я о тебе узнавал тем сильнее запутывался. Приходилось задавать тебе вопросы по чайной ложке, ты ведь совсем не любишь долго говорить о себе. За долгое время работы учителем, я уже привык, что люди часто с удовольствием рассказывают о себе. О своей жизни, о своей истории. А ты говоришь о некой Тае Воронковой. Ее история волнует тебя больше чем своя. Если я задаю стандартный вопрос, ты обязательно введешь меня в ступор со своим ответом. Я не говорю, что ты особенная. Все девушки по своему особенны. Но ты просто другая.

«Ну все. – выругалась про себя Оливия. – Он уже начинает задумываться о том кто я такая? Дело протухло. Нужно делать ноги.»

– Только не надо сразу сбегать. – снова будто считывая ее мысли, сказал Райен. – Я не буду тебе надоедать. Мы можем, как и прежде: просто проводить занятия по английскому. Сделаем так как ты скажешь.

– Это будет уже не так просто. – с грустью в голосе сказала Оливия.

– Я буду твоим учителем, и мы не поднимем больше эту тему, если ты не хочешь.

– Спасибо. Сказать честно, я даже не знаю теперь как поступить.

– Но ты не можешь прекратить наши занятия сейчас. – Райен улыбнулся. – Ты не можешь нарушить такую твердую традицию: брать ровно сорок занятий у каждого учителя. Я знаю это не в твоих правилах: нарушать правила. Ты для этого слишком принципиальная девушка. А у нас только восемнадцатое занятие.

Оливия рассмеялась. «На редкость интересный парень.» – подумала она про себя, но в слух ответила;

– Да, ты прав. Мы не можем остановиться сейчас.

– Очень хорошо. Тогда давай перейдем к нашей теме. У нас еще есть полчаса.

– Давай сегодня просто пообщаемся. – сказала Оливия.

Райен просиял в улыбке как подросток.

– Хорошо. – сказал он. – Сделаем так как ты скажешь. О чем бы ты хотела поговорить.

– Я тут подумала, ты уже очень многое знаешь обо мне. А я о тебе совсем ничего. Может быть расскажешь немного свою историю.

«-Вот что ты сейчас делаешь? – разразился голос в голове Оливии. – Ты ведь сейчас им интересуешься. Он что тебе так интересен? Что ты хочешь о нем узнать? А главное для чего?

– Ой, да закрой уже свой рот. – отмахнулась она от надоедливого собственного голоса. – Я ведь писатель. Может быть его история привлечёт меня и я вплету ее в следующую книгу. Вот и все. Я ведь у многих беру интервью. Почему у него не могу?

– Это все отговорки. Ты сама чувствуешь, что он тебе начинает нравиться.

– Ничего подобного. Все, замолчи.

– Я тебе предупредила. Потом ты уже не сможешь вернуть все на свои места…»

– Ты меня слышишь? – врезался в ее внутренний диалог Райен. – Или у тебя там в голове свои беседы.

Оливия громко рассмеялась. Просто удивительно как это ему так сегодня удается считывать ее мысли. Это даже немного пугает.

– Нет. Все в порядке. Ты можешь начинать свой рассказ. – Оливия взялась за ручку.

– Ты будешь записывать?

– Да. А что такого? Это ведь тоже часть занятий. Назовем это аудированием. Ты говоришь, я слушаю. Буду записывать слова, которые мне непонятны, а в конце я спрошу.

– Ты зануда. – рассмеялся Райен. – Нельзя ли просто расслабиться и общаться.

– У нас занятия по английскому, не забывай.

– Конечно. – Райен поднял беспомощно руки, как бы показывая что он сдается. – Это часть урока, а никак не дружеская беседа.

– Ни в коем случае.

– Вот именно. Ну что приступим к аудированию. Готова?

Оливия кивнула.

Полчаса пролетели как одна минута. Оливия всегда очень точно следила за временем. И больше оплаченного часа никогда никому не давала затягивать или укорачивать занятие. После того как лицо Райена погасло на экране, Оливия открыла свои наброски для книги. Она планировала сразу же после занятия сесть за компьютер и писать целую ночь не отрываясь. У нее было столько идеи и вдохновения, а сейчас все куда-то пропало. Но менять своих планов она не собиралась. Она встала, заварила себе кофе, открыла окно. Сейчас она соберется с мыслями и все будет как прежде.

Ночью Цюрих выглядит совсем иначе. Днем это деловой и занятой город, где все люди как-то странно выглядят на одно лицо. Ночью же этот город становится тихой умиротворенной гаванью. Из своего окна Оливия любила смотреть на ровную мерцающую поверхность озера. В такие минуты ей казалось, что время замирает. В Цюрихе Оливию так же как и других красивых городах посещали мысли прекратить свой бег и закинуть якорь. Но, как правило, эти мысли рассевались с ночной синевой. Нет, она не может сейчас остановиться. По крайней мере не здесь. Мысли о Райене лениво накатывали на нее по временам, и она этому сейчас совсем не хотела противиться. Сегодня он успел рассказать о себе совсем маленькую часть. Но во время его рассказа Оливия каким-то внутренним чутьем ощутила некую схожесть с ней. Будто бы он перенес нечто подобное что и она. Или ей так хотелось в это верить. Одно она знала теперь точно, что ей хотелось бы узнать чуть больше о нем, заверяя свой внутренний голос, что это нужно только для творчества и не больше.

Простояв у окна еще минут пять, она наконец снова уселась за компьютер.

«Тая родилась в городе Николаеве. Фамилию Мельцер она унаследовала от своей мамы Амилии Мельцер, а та в свою очередь переняла эту фамилию от своего родного отца Грегора Мальцер. Тая всегда знала что в ней течет немецкая кровь и это понимание ей давалось очень нелегко. Ведь все дети в ее окружении считали немцев фашистами и убийцами. Но Тая смело выдерживала травлю со стороны, и даже не думала стыдиться своего происхождения. Возможно именно это сделало ее немного отстраненной. Она с детства не любила находиться с другими детьми. Ей куда было больше по душе играть одной.

Еще когда Тая была малышкой, она услышала, как мама разговаривала со своей сестрой по телефону. Тая не разобрала всех слов, но по внутреннему чутью она все же поняла, что мама говорит об ее отце. Тая знала о своем отце очень мало. Знала, лишь что мама сбежала из родной Одессы, чтобы забыть его. В Одессе остались все родственники и перспективная работа. Но не понятно по каким причинам Амалия переехала в Николаев, когда Тая была еще на стадии зародыша. Сама Тая всегда считала Николаев родным городом, и никогда не тосковала по Одессе, маминым родственникам, и уж тем более по папе. Тая знала одно: папа причинил маме настолько сильную боль, что маме пришлось распрощаться с любимым городом и родными людьми. А кроме того Тая часто становилась свидетельницей маминых бессонных ночей. Иногда до Таи доносились мамины всхлипывания и молитвы. В такие минуты Тая ложилась рядом с мамой, и вытирала ее слезы. Тая знала, что маме больно, но при этом никогда не смела задавать ей вопросов.

Вместе с мамой Тая впервые начала посещать небольшую православную церковь. Там ее окрестили и научили читать Священное Писание. Она с детства росла прилежным ребенком. Во всем старалась помогать маме, не шалила, не оговаривалась. Когда пошла в школу, то блестяще училась. О папе никогда не спрашивала. Короче говоря, делала, все чтобы Амалии рядом с ней было спокойно и хорошо. Ведь она и так страдает. Тая давно поняла, что мама ее будто бы сохнет на глазах. Даже во время молитвы ее слезы были совсем не такими как у других женщин; они не приносили ей облегчения, но напротив; будто бы иссушали ее кости. Тая не могла понять причину маминой печали. Знала только что ей всегда нездоровится.

Когда Тае было всего пять лет она впервые обрела свою первую закадычную подругу. Темнобровая девочка с ярко каштановыми волосами, со звучным именем Лена Королькова. Именно эта девочка стала первой и единственной подругой Таи. Сначала они ходили вместе в церковь, а потом пошли в один класс. В общем можно сказать, что детство Таи ничем особенным не отличалось. Росла она как большинство девочек: старательно училась, любила читать, увлекалась рисованием, имела только одну близкую подругу. Ее мама Амалия Мельцер работала на металлургическом заводе. Денег им двоим хватало. Так что жили они пусть и не роскошно, но без особой нужды.

Перемены наступили за месяц когда Тае должно было исполниться одиннадцать лет. Амалия решила выйти замуж за старого знакомого: травматолого Сергея Воронкова из Одессы. Все произошло очень быстро. После женитьбы Серегей Воронков переехал в Николаев, и они зажили дружной семьей. Почти год Тая называла его дядей Сережей, но после официального удочерения, она в первый раз навала его папой. Все поначалу складывалось хорошо. Тая стала лучше одеваться, и даже могла себе позволить записаться на платную секцию по плаванию. Ее новый папа забирал ее после школы на машине, этим самым вызывая зависть со стороны одноклассников.

Сергей Воронков был отличным врачом и мог бы всегда быть хорошим мужем и отцом, если бы регулярно не прикладывался к стакану.

– Кем бы ты хотела стать, когда вырастешь? – спрашивал он Таю, когда был трезв. – Может быть ты хочешь быть врачом как твой папа? Знаешь это очень благородная профессия.

Тая пожимала плечами, но не оставляла этих слов без глубоких раздумий.

– А каким врачом быть лучше? – спрашивала она отчима.

– Это ты должна понять сама. Но никогда не выбирай ту сферу, где обещают хорошо платить, но у тебя на это не лежит душа.

Тая смотрела в глаза отчиму и обещала быть благоразумной, и выбрать только то к чему она призвана. В такие минуты можно было бы даже позавидовать такой гармонии и взаимопониманию между Таей и ее отчимом. Но уже на следующий же день Воронков вваливался в дом пьяный и разъяренный. Тая смотрела на то как он валится с ног и устраивает слюнявые концерты. Сложно было узнать в этом пьяном существе того самого доброго и заботливого отчима. Однажды Сергей перевернул стол, только потому что Амалия подала ему не ту вилку. В такие минуты он был просто неузнаваем. Тая всерьёз задумывалась над тем, что же происходит с человеком, когда он выпивает. Как будто вместе с содержимым стакана в человека входит злой бес, и может быть даже не один. А на следующий день Сергей просыпался и слезно просил у Амалии и у Таи прощение, обещая никогда больше не прикалываться к спиртному. Сначала Воронков сильно переживал из-за своего дурного поведения. Но чем чаще он нарушал свое обещание тем меньше было слез после его отрезвления. Впоследствии он и вовсе перестал просить прощения. И может быть чтобы напрочь заглушить муки совести он стал во всем винить Амалию и ее дочь Таю. Однажды в порыве гнева он крикнул Амалии, что та никогда его не любила.

– Ты тогда и сейчас остаёшься всего лишь его подстилкой! – исступленно орал он. – Я тебе никогда не был нужен! Так ведь? Отвечай! И смотри мне в глаза, когда я с тобой говорю! Ты ведь все еще любишь его?! Любишь ведь?!

Амилия в такие минуты брала Таю в охапку и запиралась с ней в ванной. Глядя на то, как мама обливается слезами, Тая понимала, что возможно Воронков говорит о ее отце. Все сходилось: отчим ее из Одессы, Амалия тоже. Значит именно там живет ее родной отец, от которого мама так поспешно сбежала. Видимо Воронков хорошо знал ее отца, раз все еще не мог успокоиться и перестать ревновать. Но даже тогда терзаемая любопытством, Тая не смела спросить маму о том, что же случилось там в Одессе.

Тае уже было пятнадцать лет, когда она однажды придя со школы обнаружила свою мать в синяках. Амалия лежала на диване приложив к лицу замороженную курицу. Лицо ее в эту минуту было настолько ужасным, что Тая даже не сразу узнала свою мать. Вне всякого сомнения такой зверский поступок смог совершить только пьяный Воронков. Тая уже знала на что способен ее отчим в таком состоянии.

– Что он с тобой сделал? – причитала Тая. – Как он мог? Я напишу в милицию…

Амалия махнула на нее рукой.

– Все в порядке. – сказала она Тае. – Я сама во всем виновата. Он пришел пьяный как всегда. Мне нужно было оставить его в покое, но я сама стала к нему придираться по мелочам.

– Все равно это не повод…

Тая не могла найти подходящих слов. Она обливалась слезами, глядя на избитую мать.

История повторилась уже через неделю, только теперь уже на глазах Таи. В тот вечер Тая и Амалия преспокойно сидели в зале и смотрели вечерний сериал. После первого рукоприкладства Воронков уходил рано и приходил поздно. Он вел себя тихо, и делал все чтобы его было как можно меньше заметно. Но в тот вечер он пришел с работы пораньше. Ключи Воронков часто забывал дома и поэтому звонил в дверь как гость.

– Я открою. – сказала Амалия, находясь ближе к выходу.

Тая сидела боком к входной двери, и все же мимолетным взором уловила тот момент когда отчим с порога заехал со всего маху Амалии по лицу. Просто так, не говоря ни слова, не дав себя разглядеть, он с такой силой ударил бедную женщину, что та отлетела на целый метр, ударилась спиной об шкаф, и залетела под стол. Тая бросилась в прихожую. Воронков был в неистовом бешенстве, и, как всегда, не понятно по каким причинам. Он озверело набросился на Амалию и принялся избивать ее ногами. Глухие стуки смешивались треском рвавшегося халата. Амалия сжавшись в комок не издала ни единого звука. Тая набросилась на Воронкова сзади. Вооруженная длинной фарфоровой вазой, она принялась колотить отчима по спине. Взбесившийся как дикий зверь Воронков рванул к Тае и схватив ее за горло нанес ей несколько глухих ударов по носу. Тая обронила вазу и начала отбиваться от него, насколько ей позволяли силы. За всю свою жизнь на нее никто и никогда не поднимал руки. И сейчас она сама пребывала в бешенстве от осознания, что ее бьют. Воронков впил свои пальцы ей в горло. Тая издала сухой кашель и истошно захрипела. За спиной отчима мелькнула мамина рука с той же самой вазой. Послышался глухой звук, и после этого перед глазами Таи замельтешили синие и желтые точки. Тая не помнила, как она потеряла сознание, и как потом пришла в себя. Преодолевая боль в голове, она открыла глаза. Тая так и осталась лежать в прихожей рядом с Амалией, которая утирала окровавленный нос, продолжая валяться под столом. Тая подползала к матери, и улеглась под ее боком.

– Ты в порядке? – спросила Амалия таким голосом, словно ничего особенного не произошло.

– Как ты можешь такое спрашивать? – преодолевая удушающую боль в груди, спросила Тая.

– Будешь винить меня? Валяй. – сказала Амалия.

Тая подняла голову и посмотрела на мать. Она лежала опухшая и окровавленная, но в глазах ее не читалось ни малейшего намека на отчаяние или хотя бы сожаление. Тая впервые почувствовала необъяснимую злость на мать.

– Что с тобой такое? – выпалила она, удерживая слезы. – Почему ты такая? Почему ведешь себя так, словно наслаждаешься своими мучениями? Тебе что нравится быть жертвой? Нравится когда с тобой обращаются как с собакой?

– Перестань Тая. – холодно перебила ее мать. – Ты ведь ничего не знаешь.

– Я ничего не знаю потому что ты мне ничего не рассказываешь.

Амалия поднялась, и еще раз ощупала свое вспухшее лицо.

– Тебе и не надо этого знать. – сказала Амалия словно отмахнувшись от дочери. – Твоя мать сделала в прошлом очень большой грех. Бог наказывает меня за это. Я заслужила.

– Тогда какой грех совершала я? За что Богу наказывать меня?