Читать книгу Там, где цветет полынь - Олли Вингет - Страница 10

Солнечный свет пробивался сквозь тяжелые тучи, отгоняя их от себя, и те, напуганные жаром, медленно пятились к горизонту, обнажая голубые прорехи безоблачного неба.

Уля утопала в мягкости кожаного кресла и щурилась от удовольствия. Они с Рэмом сидели у большого окна, выходившего на людную улицу, и пили чай из чашек, больше похожих на супницы. Янтарная жидкость просвечивалась сквозь тонкие фарфоровые бока, и Уля могла разглядеть, как медленно и плавно разворачиваются чайные листики на дне, как дрейфуют по кругу красные ягодки, кислые и терпкие на вкус.

Чай, как и саму кофейню, выбрал Рэм. Он уверенно прошел сквозь стеклянные двери, кивнул девушке у стойки и повел Улю в глубь зала, а она, мигом притихшая, покорно шла следом, улыбаясь сама не зная чему. Когда-то подобные заведения были ее стихией. Она сидела на мягких пуфиках, разглядывая чайную карту, а Вилка, которая могла съесть на ночь целую пиццу и не вспомнить об этом поутру, заказывала себе самый большой кусок шоколадного торта. Но все изменилось. И теперь Уле казалось, что ее скорее выгонят с позором, чем принесут заказ.

– Не жмись так, – шепнул Рэм, усаживаясь напротив. – В конечном счете ты поймешь, что знаешь о них всех куда больше, чем они о тебе. И станет легче.

– У нас есть чем заплатить? – Чашка чая по цене дневного рациона пугала нулями.

– Я угощаю. – Он стянул с плеч тяжелую куртку, подбитую мехом, и кинул ее на соседнее кресло. – Нам о многом нужно поговорить, а здесь днем почти никого не бывает.

– Могу понять почему, – буркнула Уля, но ворчать не хотелось.

Хотелось сидеть так, грея ладони о чашку с чаем, и смотреть на шагающих за окном – ведь кто будет разглядывать девушку, которая почти утонула в податливой мягкости кресла, за бликующим стеклом?

День складывался лучше многих предыдущих. Всю дорогу сюда Рэм молчал. В поезде он забился в самый угол. Уткнувшись подбородком в грудь, в мешковатой куртке, растрепанный и мрачный, он походил на нахохлившуюся птицу, чудом вырвавшуюся из лап дворового кота. Но чем сильнее они удалялись от дома, тем расслабленнее казалась его фигура. Перед конечной он и вовсе оторвал взгляд от грязного пола и посмотрел на притихшую рядом Улю.

– Вначале зайдем попить чаю. Договорились?

Уля кивнула. Прошедшая ночь оставила после себя стойкий привкус неловкости, и та, как наждачная бумага, не давала расслабиться. Но Рэм определенно чувствовал себя лучше. Он все еще болезненно морщился при каждом движении, стараясь не дотрагиваться локтями до боков, но уже не валился с ног, что в свете последнего вечера казалось чудом. Не меньшим, чем его внезапное появление полуживым в коридоре общаги.

Откуда взялись эти шрамы и язвы, Уля не спросила. Она понимала, что Рэм не ответит, а только сильнее замкнется в себе. А его помощь, такая необходимая сейчас, была важнее праздного любопытства. Потому Ульяна молчала, к тому же собственная пульсирующая боль в запястье не давала ей заскучать. Рука то наливалась свинцом, то, напротив, становилась невесомой. Под узором пробегали мурашки, его жгло и морозило, но все это происходило где-то далеко. Болело, но не мучило. Напоминало о себе, но не мешало.

«Ну сколько можно удивляться происходящему? – подумала Уля и решила просто расслабиться. – Если я не вижу, значит, этого нет. Если я не обращаю внимания, значит, этого и не происходит вовсе».

По сути, это был единственный из доступных способов не сойти с ума еще сильнее. К тому же мягкое кресло было слишком удобным, а чай – сладким, чтобы ломать голову над тем, что не имеет ответа.

– Значит, ты хотел поговорить, – напомнила Уля, когда чашка опустела. – Перед тем как… все начнется.

Рэм, не отрывавший взгляда от улицы все время, пока они сидели в тишине, обернулся. Уля вдруг поняла, что никогда еще не видела его при свете солнца. Что солнце вообще ни разу не появлялось на небе с того момента, как то самое «все» взялось начинаться. Сумбурность этой мысли заставила Улю улыбнуться сидящему напротив. Тяжелая ночь отпечаталась на Рэме, она выглядывала из ввалившихся глаз, блестела капельками холодного пота на бледном лбу, подчеркивала скулы и очертившийся еще грубее нос. Рэм надел водолазку, и ворот скрывал отметины на его ключицах, но Уля помнила, что они там есть. А главное, Рэм знал, что она успела разглядеть их в полутьме комнаты, хотя это определенно не входило в его планы.

– Посмотри, – начал он. – Куда мы с тобой пришли?

– В кафе. – Его учительский тон казался Уле забавным.

Рэм поморщился.

– Это понятно. Куда мы вообще приехали?

– В Москву. Хотя я не понимаю зачем. В прошлый раз ты повел меня в сквер…

– И ничего не получилось. Но чем больше народу окажется рядом, тем легче тебе будет понять, что к чему.

– Мы будем ходить по улицам с завязанными глазами? Рэм, нас заберут. И будут правы.

– На улицы мы не пойдем. – Он кинул на Улю испытующий взгляд и вдруг улыбнулся, не зло и насмешливо, как обычно, а почти весело. – Там слишком много места, воздуха и возможностей убежать. Мы спустимся в метро.

– Здесь? – Ульяне сразу стало не до смеха.

Станцию трех вокзалов она не любила всегда. И когда была беззаботной студенткой – за постоянную грязь и вонь, и после, когда начала казаться себе такой же нечистой. Страх от потоков людей, устремляющихся из каждого вагона наверх, был еще сильнее брезгливости.

– Вот именно потому, что ты боишься этого места, мы сюда и приехали. – Рэм вытянул ноги под столиком и откинулся на спинку кресла. – Знаешь, сколько людей проходит здесь в сутки?

Уля отрицательно покачала головой.

– Наверное, много.

– Много. Больше ста тысяч. Вдумайся: сто тысяч будущих мертвецов в сутки. Еще бы это место не вселяло в тебя трепет. Просто ты еще не научилась разделять настоящий страх и… – Он поискал подходящее слово. – И предвкушение. Да, не смотри на меня как на сумасшедшего. Если ты поймешь, о чем я говорю… То полынь… Она перестанет тебя пугать, ты начнешь искать ее.

– А она прячется, да? – чуть слышно проговорила Уля.

– Да. – Рэм удивленно поднял бровь. – Это уже случалось?

– Вчера… я пыталась разобраться… Без тебя.

– Это хорошо. – Он хлопнул ладонью по столешнице. – Но давай по порядку. Сто тысяч мертвецов. – Рэм повторил это медленно, почти по слогам. – Которые спускаются по эскалатору, чтобы пройти через переход, встать на перроне, а после забраться в вагоны. И все они умирают. На самом деле каждый проходящий мимо тебя – мертвец. Просто одни подошли к черте совсем близко, а другим еще предстоит путь…

– Жаль, что от возраста это не зависит, – пробормотала Уля, но Рэм услышал.

Его тяжелый взгляд остановился на ней. Он словно хотел что-то сказать в ответ, но передумал и отвернулся к окну.

– Да, все так. Но рожденный уже приговорен к смерти, так что, по сути, это мало что меняет. Смерть спит в человеке, знает он это или нет. И очень чутко спит.

– Знаешь… – Рэм сидел теперь вполоборота, и Уля могла видеть только завитки его растрепанных волос и неожиданно красиво слепленное правое ухо. – Иногда мне просто дико слышать такие речи от такого, как ты…

– Как я? – Он не шелохнулся, но скула чуть дернулась в усмешке.

– Прости, я не это хотела сказать.

– Да нет, ты права. Я просто повторяю то, что говорили мне. Так что не волнуйся, я точно такой неотесанный идиот, как тебе кажется.

Он продолжал смотреть в окно, но отражение выдавало улыбку, которая ломаной линией тянулась от одной впалой щеки к другой.

– И кто же тебя надоумил? – спросила Уля. Улыбка в стекле померкла, а видневшийся из-под волос кончик уха стал почти красным.

– У меня были свои учителя, – бросил Рэм. – Не отвлекайся, хорошо?

– Да, прости…

– И перестань извиняться постоянно, к чему это сейчас? – Он развернулся к ней, от улыбки не осталось и следа. – Ты будто не понимаешь, во что ввязалась… Боишься чего-то, когда самое страшное уже случилось.

Испуганная внезапной вспышкой, Уля сцепила ладони под столом и опустила голову.

– Я не знаю, во что ввязалась. Ты ничего толком не объясняешь, а кроме тебя… Мне просто не у кого спросить.

– Я пытаюсь объяснить хотя бы то, что понимаю сам. Но ты не слушаешь. Не пытаешься даже. Уля. – Прозвучавшее из его уст имя заставило Улю поднять глаза – Рэм казался по-настоящему озабоченным. – У тебя осталось пять дней, чтобы разобраться. Никому, кроме тебя самой, не нужно, чтобы ты… выиграла. – Последнее слово далось ему с заметным трудом.

– А кто-нибудь уже приносил Гусу его чертовы три подарочка? – леденея от собственной решительности, выпалила Ульяна.

Рэм скрипнул зубами.

– Не черти.

– Ответь. Просто скажи мне правду.

– Это неважно. У каждого своя игра. Не думай о других, о тебе здесь никто думать не будет. – Он просунул пальцы в узкий рукав и потер запястье там, где полынь заключала его в неразрывный круг.