Читать книгу Корона для миледи - Патриция Брейсвелл - Страница 15

Июль 1002 г. Неподалеку от Винчестера, графство Гемпшир

Сидя в королевском фургоне вместе с Уаймарк и Маргот, Эмма созерцала залитые солнечным светом пейзажи Гемпшира, раздвинув занавеси, чтобы впустить свет и свежий воздух. На этом отрезке пути только виды из окна и доставляли удовольствие, поскольку толстые подушки, которыми были устланы сиденья, плохо смягчали толчки подпрыгивающей на глубоких дорожных выбоинах повозки. Ей трудно было решить, что доставляет больше неудобств: плыть на борту раскачивающегося на волнах корабля или ехать внутри тряского колесного фургона. В фургоне, по крайней мере, сухо, но тяжелое неповоротливое транспортное средство тащилось так медленно за приводящими его в движение волами, что – Эмма не сомневалась в этом – пешком они добрались бы быстрее.

Радовало то, что этот долгий переезд в королевскую резиденцию в Винчестере подходил к концу. Эту ночь они проведут в монастыре, а наутро, в сопровождении делегации церковников и знатных горожан, она въедет в город, который должен стать ее новым домом. Отец Мартин хорошо знал Винчестер и описывал его как прекрасный, обнесенный стенами город, раскинувшийся среди рощ, полей и пастбищ в сердце королевских владений в Уэссексе. И все же, глядя на все разнообразие оттенков зеленого под бескрайними голубыми небесами, по которым проплывали белые облака, она испытала острый приступ тоски по морю. Здесь не будет побережья, вдоль которого она могла бы скакать верхом, ощущая на лице соленые брызги, не будет белых скал, не будет даже криков чаек, иногда наполнявших небо над Кентербери.

Дорога впереди делала поворот, и на несколько мгновений Эмме стал виден король верхом на коне, подаренном ею к свадьбе, – сером в яблоках скакуне, которого ей помог выбрать Ричард. Она просила позволить ей сегодня ехать верхом рядом с королем, но ей было в этом отказано по ряду причин, которые королевский церемониймейстер педантично ей перечислил. И теперь рядом с королем ехала его фаворитка Эльгива, и ветер задрал ей юбки выше колен, обнажив ноги, стройность которых не скрывали ее тонкие лосины.

Эмма не удивилась, узнав, что выбирать себе фавориток среди придворных дам было обычным делом для Этельреда. О чем-то подобном ее предупреждал брат, сказав, что она поведет себя глупо, если станет проявлять в этой связи свое недовольство. Он заявил, что такова привилегия короля.

С такой привилегией своего мужа Эмма примирилась бы гораздо легче, если бы свое внимание он направил не на Эльгиву, а кого-нибудь другого. Ей быстро удалось выяснить корень плохо скрываемого презрения леди Эльгивы к себе. Леди Нортгемптон сама надеялась выйти замуж за короля. И, поскольку не в ее власти было наказать Этельреда за то, что он отверг ее, она решила направить свою злобу на Эмму, занявшую ее место.

Существовало множество способов посеять распри среди придворных дам, и Эльгива, видимо, была намерена использовать всякую возможность. Высокомерные взгляды, недоброжелательные замечания, лживые слухи и клеветнические измышления вели к разобщению английских и нормандских придворных Эммы, и она уже отчаялась когда-либо устранить раскол в своей свите. Явные попытки Эльгивы привлечь к себе внимание короля еще больше все портили.

Но и помимо этого в характере Эльгивы было кое-что такое, что вселяло в Эмму беспокойство. Она никак не могла определить: то ли это беспечная жестокость испорченного ребенка, то ли что-то более темное пряталось за ее светлой кожей и красивыми глазами. Она удивлялась, как король этого не видит. Или, может быть, он это видит, и именно это его к ней и влечет – темнота притягивает темноту?

Хотя она до сих пор очень мало знала о том, что за человек Этельред, ей было известно, что его сердце отягощено чем-то, чего она не могла постичь. Король чего-то очень боялся. Эмма заметила это во время их свадебного пира, и все те три месяца, что она делила с ним брачное ложе, его мучили кошмары. Иногда, проснувшись среди ночи, она видела, как по залитой ярким светом спальне медленно расхаживает король, бормоча себе под нос не то молитвы, не то проклятия – она не могла разобрать. Она гадала, что же ему мерещится в такие долгие бессонные ночи, но ей недоставало смелости заглянуть в сумрак его сознания, где обитали тени прошлого или событий, которым только предстояло произойти.

Этельред отгородил ее от своих сокровенных мыслей и от самого себя так, словно между ними была возведена стена, или, скорее, она сама была окружена стеной, поскольку чувствовала себя не столько королевой, сколько узницей. Она видела его только во время официальных застолий в зале или в кровати, в тягостном напряженном молчании. В Кентербери ей не было позволено ездить с ним на охоту, как ей сказали, из соображений ее безопасности. Эмма была не более чем иноземной заложницей, которой не доверял даже ее муж. Она находилась под постоянным присмотром прислуживающих ей женщин; каждое письмо, которое она получала или отсылала в Нормандию, сначала проходило через руки короля.

Каждое утро Эмма просыпалась в страхе, что король получит какие-либо дурные вести о ее брате или об ужасном нападении викингов, вина за которое будет возложена на Ричарда. И что же тогда, гадала она, Этельред сделает со своей заложницей? До сих пор ее страхи не получали подтверждения, но морские пути будут открыты еще долгое время, и до зимних штормов, которые лишат драккары пиратов возможности подойти к английскому берегу, она, как и король, не будет знать покоя по ночам.

Она взглянула на прекрасные зеленые просторы, подумав, что ей не следует впадать в отчаяние. Но все же у нее были сомнения в том, что она когда-нибудь сможет почувствовать себя в этой стране как дома или полюбить мрачного короля, который ею правит.

Дорога снова изогнулась, и снова Эмма увидела короля и Эльгиву рядом с ним – ее черные волосы развевались на ветру.

– Интересно, – сказала она вслух, – доверяет ли король Эльгиве, и правда ли она в него влюблена?

Губы Уаймарк искривила необычная для нее недовольная ухмылка.

– Эльгива никого не любит, кроме себя самой. И единственный человек, который ее любит больше, чем она сама, это старая ведьма Гроя. Наверняка считает, что Эльгива писает святой водой.

Маргот бросила на нее укоризненный взгляд.

– Хватит уж, – сказала она.

– Но это правда, – продолжала настаивать Уаймарк. – Гроя боготворит девчонку. Вы что, не видите этого? Думаю, Эльгива околдовала свою служанку, да и короля тоже.

– Не судите Грою слишком строго, – упрекнула ее Маргот. – Если она и любит девочку чрезмерно, не стоит этому удивляться. Эльгива – единственный луч света в жизни этой бедной женщины.

Уаймарк изумленно уставилась на Маргот.

– Что вы хотите этим сказать? Вы что-то знаете про Грою, чего не знаем мы?

Маргот поджала губы, глядя то на Уаймарк, то на Эмму, затем негромко вздохнула.

– Когда Гроя была еще молода и жила где-то на севере, ее захватили в плен налетчики. Ее похитителем был один из тэнов[11] Эльфхельма, и он сделал Грою своей наложницей. Она родила ему шестерых детей, но ни один из них не дожил до года. Ее господин также погиб, когда Гроя была беременна их последним ребенком, а после того, как младенец умер у нее на груди, ее отдали в кормилицы Эльгиве. – Она снова вздохнула. – С тех пор девочка стала для нее светом в окошке.

«Бедная Гроя», – подумала Эмма. Это хмурое существо было подобно холодному и острому клинку, направленному на всех, за исключением Эльгивы. Действительно ли такой ее сделали горе и утраты? Может, и ей нужно стать столь же твердой, чтобы не сломаться, когда грянет беда?

Уаймарк, похоже, также была подавлена правдой о жизни пожилой няньки Эльгивы. Какое-то время она молчала, глядя в окно на проплывающие мимо поля, зеленеющие молодыми всходами злаков.

– Допустим, ей пришлось многое пережить, – проворчала Уаймарк, – но Гроя оказывает своей госпоже плохую услугу, защищая ее даже тогда, когда знает, что та неправа. Я уверена, что Эльгива делает все, что ей заблагорассудится, потому что ей всегда все было дозволено. Посмотрите на нее сейчас – едет рядом с королем с юбкой, задранной чуть ли не до пояса. Это неприлично.

– Если король изъявил желание, чтобы Эльгива ехала рядом с ним, ей не так-то просто было отказать ему в этом.

А если бы король приказал Эльгиве нечто большее, что тогда? Эмма сомневалась, чтобы Эльфхельм одобрил внебрачные отношения своей дочери с королем. Эльгива была слишком ценным экземпляром на ярмарке невест, чтобы ее так неэффективно использовать. Но Эльфхельм уехал в свои владения на севере, и, если бы король захотел уложить Эльгиву в постель, его здесь остановить было бы некому.

Почти бессознательно она положила руку на пояс, туго охватывающий ее талию. Она все еще не понесла ребенка от короля, а уже прошло три месяца. Она невольно начинала вспоминать историю своего семейства. Ее мать родила шестерых, сожительствуя без венчания с герцогом, несчастная франкская жена которого умерла молодой, не произведя на свет потомства. Если Эльгива соблазнит короля, переманив его в свою постель, Эмме, возможно, тоже суждена участь бездетной женщины. А без сына, который защитит ее, она останется на милости короля и его сыновей. Она пыталась сдружиться с ними, с тремя старшими, после их возвращения из двухмесячного изгнания в Сент-Олбанс. Этельстан воспринимал ее усилия с ледяным презрением, лишь иногда теплевшим до прохладной вежливости. Иногда в зале дворца он не утруждал себя тем, чтобы скрыть свою неприязнь. Он устремлял на нее пристальный взгляд, как будто она была каким-то невиданным существом из чужих миров, каким, в определенном смысле, она и являлась.

Его брат Экберт, которому было на год меньше, чем ей, видимо, вообще не знал, как себя вести, когда оказывался рядом с ней. По своей натуре он был веселым парнем, с постоянной косой ухмылкой на лице. Однако каждый раз в ее присутствии он старательно напускал на себя хмурую серьезность. Правда, ему не удавалось удерживать ее долго, и иногда она ловила его на том, что он рассматривает ее с застенчивым любопытством.

Но самую сильную неприязнь к ней питал, по всей видимости, Эдмунд. Ему было четырнадцать лет от роду, но суровый юноша казался значительно старше. Он встречал ее неизменно угрюмым взглядом и, если была такая возможность, молчал, а если приходилось говорить, ограничивался короткими репликами.

Значительно больше ей повезло с младшими детьми Этельреда. К ее удивлению и радости, они восприняли ее если и не с симпатией, то без предубеждения, глядя на нее как на одну из многочисленных нянек и наставниц, занимающихся их ежедневным воспитанием и обучением. Эмма полагала, что они, скорее всего, не были близки со своей матерью, так как никогда о ней не говорили, и даже девочки, видимо, о ней не тосковали.

Был еще один ребенок, Матильда, самая младшая – ей едва исполнилось два года, – которую Эмма еще не видела, поскольку ее определили в женский монастырь вскоре после смерти матери. Не было ничего необычного в том, что дочерей королей и богатых вельмож посвящали Богу, но Эмме трудно было понять, как можно с такого раннего возраста обречь ребенка на столь суровое существование. Она не представляла, как бы она смогла отдать свое собственное дитя для подобной жизни.

Но сейчас в Винчестере не будет никого из детей Этельреда. Старшие уехали по своим собственным делам, а младших отослали в какое-то загородное имение. Это было сделано якобы для того, чтобы оставить короля и его молодую жену наедине, не обремененными обществом его детей от предыдущего брака. Эмма лишь рассмеялась, услышав это, поскольку дети короля ей нравились намного больше, чем сам король.

Впрочем, в августе дети вернутся в Винчестер.

Когда это произойдет, она встретит их как мать и друг. Если она не может родить королю собственных детей, ей следует сдружиться со своими пасынками и падчерицами, ибо ее безопасность и даже сама жизнь однажды окажется в их руках. Эмма не сомневалась, что сможет завоевать привязанность девочек и младших мальчиков. А вот с тремя старшими сыновьями, Этельстаном, Экбертом и Эдмундом, будет намного сложнее. Каким-то образом она должна убедить их, что не представляет для них угрозы. Однако как ей это удастся, когда всем известно, что главная ее цель – родить сына, который станет их соперником, претендующим на любовь и щедроты короля, а в будущем, возможно, и на корону?