Читать книгу Орден святых ищеек - Павел Александрович Данилов - Страница 3

Хор тысячи голосов в полном составе собрался в круглом правительственном здании, больше напоминающем театр для богачей. Обычно его называли Круг. Тысяча отдельных лож расположилась амфитеатром, а внизу – сцена. На ней застыли глашатай, капитан Хим и мастер Смибдорт.

Круг представлял собой апогей безвкусицы, ведь каждый чиновник обустраивал свою ложу по своему усмотрению. Где-то виднелась зеленая кожа, где-то старая потертая черная, с ней соседствовали оранжевый бархат и серо-белая обивка из хлопчатой и льняной ткани. Все это косвенно или явно использовалось на выборах каждые три года: кто-то не менял интерьер после предыдущего хозяина ложа, кто-то отделывал их «народными» дешевыми материалами, а кто-то, молча, не желая отказываться от роскоши, переделывал все по последней моде богачей.

Хима и Смибдорта, дав им только напиться воды, прямиком из отбуксированной капсулы-рубки доставили в Круг, чтобы успеть их наказать, пока совершает свой ежедневный, тяжелый четырехчасовой труд Хор тысячи голосов.

– Капитан Хим и мастер Смибдорт, ваше дело было рассмотрено сразу после получения сообщения о необходимости эвакуации. Вы обвиняетесь в убийстве экипажа и уничтожении лучшего дирижабля Хора «Незримый».

– Что с экипажем?! Скольких удалось спасти?! – громогласно спросил Хим. – Их вины в произошедшем нет! Уверен, что на нас напали!

– Уверены, потому что сделали это сами? Почему мертвы инженер и атомогенетик?

– Шазовы тупицы! Мы летели, когда отказал реактор! – заорал Хим громче глашатая даже без подключения к динамикам. – Инженер сломал шею при приводнении! Альред жизнь отдал, чтобы послать вам сигнал бедствия и передать, что у врагов есть невероятное оружие! Да и я что, похож на идиота, чтобы отключать реактор над океаном во время шторма? – Хим набрал полные легкие воздуха, было видно, как ему тяжело без сигары. – Ответьте! На! Один! Вопрос! Что! С моим! Экипажем!?

Глашатай как всегда замер, когда слушал команды, транслируемые ему прямо в ухо, если что-то шло не по сценарию. Затем посмотрел в записи.

– Двадцать семь человек спасены, шестеро пропали без вести, семнадцать мертвы. Ковмариловую корзину тоже удалось спасти, реактор, естественно, не найден. Вы двое не справились с основной задачей и не смогли уберечь технику, нанеся непоправимый урон вооруженным силам Хора и планам нашей страны. На восстановление «Незримого» уйдут миллионы рундов и не меньше года времени.

– Сожалеем, – сказал Смибдорт, – но реактор не реагировал ни на один способ запуска и заглох, словно двадцатилетний трехколесник.

– Вы и должны решать нестандартные ситуации, помощник капитана, – глашатай сделал долгую паузу.

Из-за того, что в Хоре не было главных и подчиненных, казалось, что правит всеми эта самовлюбленная кукла в руках чревовещателя. Начиналась предвыборная кампания, и каждому чиновнику, и правительству в целом, требовались громкие резонансные дела. В федерации Миллион от каждой тысячи выборщиков в Хор попадал один человек, и какими только способами это место не захватывалось: угрозами и обещаниями, подкупом и скупердяйством, талантом и блатом, и даже юмористическими выступлениями. Такая система позволяла обновлять элиту, и у каждого микрорайона был «свой» человек в правительстве.

– Мастер Смибдорт, вы – изгнаны. Из уважения к предкам-мастерам, которые основали федерацию Миллион, мы разрешаем вам остаться жить на территории страны. Вам запрещено пересекать границу владений Властителя и служить любым правительственным организациям по всему миру.

– Я положил всю жизнь на служение Хору, – спокойно проговорил Смибдорт. – Меня ничего больше не интересует, и я ничего не желаю, кроме как спасать людей Миллиона и имущество Хора.

– Вы не справились. А смысла давать второй шанс мы не видим.

– Дайте мне поручение не столь высокого уровня, – без единой эмоции попросил мастер.

– Все задания Хора тысячи голосов неимоверно важны, – едко сказал глашатай, – и еще одной неудачи мы не потерпим.

– Хор успел и это обсудить? – переспросил мастер. – Или это мнение голосовых связок и языка без обращения к мозгу?

«Ого, кажется, я вышел из себя. У меня есть личная неприязнь к глашатаю».

– Ваше дело закрыто. Капитан Хим, вы заслуженный военнослужащий, и Хор в большинстве проголосовал за смягчение приговора. Хор лишает вас всех званий и привилегий и приказывает отправиться для работ в закрытый военный город Ко́мо на десять лет, в случае военного положения…

Капитан Хим резко оторвал верхнюю пуговицу и закинул в рот. Со словами «Прости, Смиб» хлопнул мастера по плечу, затем закрыл глаза и разгрыз пуговицу. Смибдорт услышал шипение, из носа Хима вырвалось облачко фиолетового дыма, а следом за ним потекла кровь. В глазах лопались сосуды, покрывая их красными прожилками, на миг взгляд стал безумным и тут же застыл. Громогласный, жизнелюбивый капитан дирижабля «Незримый» упал замертво, напоследок ослушавшись приказа Хора.

Почти вся тысяча чиновников подскочила на ноги, кто хотел рассмотреть получше, кто – почтить капитана. Если кто-то хотел ослабить федерацию Миллион, у него получилось. Реактор построят заново, экипаж обучат, но столь профессиональных капитана, мастера, инженера и атомогенетика, научившихся работать в команде, найти будет трудно.

– Дело капитана Хима закрыто, – обалдевшим голосом произнес глашатай. – Мастер Смибдорт, покиньте Круг.

Смибдорт опустился на колени и опустил веки другу. Внутри росла досада и что-то, отдаленно похожее на страх.

– Мастер служит стране и правительству, которое ею управляет и защищает, – громко, по-прежнему стоя на коленях и выгнув спину в огромном знаке вопроса, сказал Смибдорт. Затем показал на тело капитана. – Но вы не цените даже лучших и самых преданных. Спасибо за данное мне вознаграждение: за освобождение от лживой службы, от которой сам бы я не отказался никогда.

– Ты ответишь за свои слова! – выкрикнул бородатый мужик в третьем ряду.

– Только попробуй повторить эти слова за пределами Круга! – погрозив, как ребенку, наманикюренным пальцем, остервенелым голосом произнесла молодая женщина.

– Ты мастер, но не бессмертный! Уходи, пока разрешили!

– Кто дал тебе право судить нас, избранников народа?

Смибдорт отключил восприятие, слыша только гомон негодующих выкриков и совершенно не различая смысла. Он поднялся и пошел к выходу, поняв, откуда появился страх. Он думал, что боялся незнания своей дальнейшей судьбы, что страшился того, что больше не нужен. Но нет, наоборот. Он испугался, поняв, чем займется дальше.

Один из стражников, сощурившись, смотрел на Смибдорта, но даже не шелохнулся. Второй, рьяный безмозглый патриот, многие годы мечтал врезать кому-нибудь из мастеров, проверить, чувствуют ли они боль. Слыша гневные выкрики правителей, он был уверен, что сегодня ему сойдет это с рук. Бросив взгляд снизу вверх он ударил. Смибдорт подставил ладонь, едва касаясь поверхности черной дубинки с сердечником из металла, и отвел руку практически с той же скоростью на полметра, понемногу амортизируя удар. Затем он крепко сжал пальцы и дернул. Охранник не удержался на ногах и плашмя полетел к мастеру. Смибдорт не стал калечить глупца и просто добавил боковой удар коленом в скулу, когда тот почти упал на мозаичный пол. Мастер бросил дубинку на спину всхлипывающего стражника, перешагнул через него и вышел из Круга.

Микрорайоны, в каждом из которых жила тысяча граждан с правом голоса, расходились от здания правительства, как круги на воде от брошенного камня, и чем дальше от центра – тем паршивее и беднее выглядели дома, дороги, транспорт и одежда граждан. Смибдорт жил в пятом круге в двадцать шестом микрорайоне, или как их еще называли – тысячнике. Ему предлагали перебраться в первый круг, но он отказался, попросив отдать жилье какой-нибудь семье с детьми. Он-то почти все время проводил на службе. Сейчас он решил дойти до дома пешком. Никогда в жизни у него не было столько свободного времени.

В небольшой по территории федерации Миллион жилищный вопрос, в отличии от Империи Властителя, был решен давно через контроль рождаемости. Если семья хотела завести второго, третьего, четвертого ребенка, то он должен был в шестнадцать лет стать либо военнослужащим Хора, либо один или оба родителя лишались права голоса, когда их дети достигали двадцати двух лет – совершеннолетия. Перед запланированной войной или же после нее правительство часто делало послабления в этих двух пунктах, стимулируя рождаемость. И потом все равно вербовало людей в армию. Семьи тасовались как гигантская колода карт, переезжая из малых квартир и домов в жилища побольше в зависимости от заслуг, количества военных и выборщиков. «От размера взяток, – со вздохом додумал Смибдорт, – страна бездомных, хотя каждому есть где жить».

Смибдорт отворил дверь маленьким потертым ключом, внутри пахло нежилым застоявшимся помещением. Мастер открыл окно и улегся на пол. Он всегда так делал, когда нужно было крепко подумать. При его росте это точно лучше, чем горбатиться за столом, позвоночник неизменно «говорил» спасибо.

Пыльный потолок весь зарос паутиной, на плите с двумя конфорками пованивала немытая кастрюля – мастера вызвали на срочный рейд на «Незримом». Одно из крайних государств Империи хотело устроить бунт, попытаться выйти из-под гнета Властителя, и дирижабль должен был незаметно доставить им оружие и боевые машины, а также разведать обстановку на будущее, насколько это дело может выгореть, и стоит ли Хору вбухивать в чужую войну деньги.

И вот как получилось. Он – изгой. И на плите впервые в жизни стояла немытая кастрюля. Желания отомстить или пожалеть себя не появилось. Желания не для мастера. Но появилось четкое понимание, что судьба дает ему шанс по-другому послужить Миллиону – сделать в Хоре прополку. И среди баллотирующихся, ведь выборы состоятся через несколько месяцев.

Потолочный кристалл тревожно мерцал желтовато-белым светом. Но мастеру-изгою, потеряв хозяев, не за что переживать, он обрел безграничную свободу и впервые в жизни был волен сам распоряжаться собственным талантом.

Смибдорт поднялся, поменял пропитанные потом и извалянные в пыли рубашку и штаны, и отправился в банк. Встречные люди махали ему рукой или кивали, но никто не заговорил. Стоило выйти из своего тысячника, как он растворился среди толпы. «Спасибо клеймо на лбу не ставят, – подумал мастер, – ни к чему, чтобы меня узнавали».

Вернувшись на два круга ближе к центру, Смибдорт зашел в огромное белое здание. Банк перекрашивали каждый год, деньги у них были, и плевать, что они не их.

– Мастер Смибдорт, – представился он свободному клерку, – мне нужно в хранилище.

– Да-да, мы как раз готовили курьера, чтобы отправить вам письмо. С сегодняшнего дня условия вашего обслуживания поменялись, если вы и дальше хотите хранить свои сбережения у нас, то…

– Мне нужно в хранилище. Я не был там семь лет, давайте после поговорим. Надеюсь, вы исправно выполняли свою работу, – голос Смибдорта был как всегда спокоен и безэмоционален. Людей это сбивало с толку, и они старались не спорить со сверхуверенными мастерами.

– Да, конечно.

Смибдорт бросил взгляд на двери и направился к той, что вела в подземелья. Как будто и не было этих семи лет после смерти учителя, две с половиной тысячи дней службы начались и кончились. Клерку пришлось перейти на трусцу, чтобы поспеть за быстрым шагом длинноногого клиента.

Земля для нежилых помещений в Миллионе стоила дорого, тем более в третьем круге от центра, потому банк, словно гигантский крот, вырыл обширные подземелья, настоящий подземный город, где жили сокровища людей, которые им, почему-то, сейчас были не нужны.

Услуги банка за мастера, как и все остальное, до сегодняшнего дня оплачивало правительство. Потому хранилище было небольшим и очень дальним, клерку и Смибдорту пришлось добрых пять минут ехать на двухместном трехколеснике.

Мимо проплывали бронированные двери с десятком замков или небольшие ячейки-отверстия в камне, закрытые железной решеткой с навесным замочком. Камень выглядел влажным, а по краям дороги собирались лужи и текли ручейки. Может подземные воды, может неполадки в городской канализации. Запах стоял спертый и неприятный.

– Никак не доделаем вентиляцию и осушители, – словно Смибдорт что-то спросил, оправдался клерк.

– Главное в хранилищах сухо. Людям-то здесь не жить.

– Я почти живу, – печально ответил работник банка.

Дверь в хранилище была круглой, размером со сверло бурильной машины. Смибдорту пришлось согнуться пополам и пройти метр, чтобы оказаться внутри. Тут находилась природная полость, потому ни о какой геометрической красоте речь не шла. Посредине лежала немалая гора серебра – жалование мастера за семь лет.

Хор тысячи голосов по традиции платил мастерам серебром, зная, что после смерти вернет все до грамма. Эдакая защита от инфляции. Да и зачем деньги людям без жен, детей и желаний? Хотя попадались, кто начинал заниматься благотворительностью, но Хор их быстро осаживал, посылая в горячую точку, где деньгами пользоваться не получалось. Раньше Смибдорт не задумывался, насколько мелочному правительству он служит.

В дальнем углу хранилища, на уступе, стояло главное сокровище – меч учителя. Уникальный, даже можно сказать противоестественный, созданный союзом навыков и гениальности мастера, кузнеца Ордена и атомогенетика. Лезвие было обоюдоострое, с одной стороны – темная орденская сталь, с другой – зеленовато-белый ковмарил. Меч немало лет служил учителю Огги, семь лет пролежал в хранилище и ни на йоту не изменился. Ковмарил его не разрушал. Атомогенетику удалось что-то поменять в ядерном мире этого лезвия, и ковмарил принял сталь, как родную сестру, ни капли не потеряв в собственных свойствах. Никаких заклепок, иголок или стягивающих ниток. Венец человеческого мастерства в изготовлении холодного оружия. Как-то учитель, любовно поглаживая эфес меча, обмолвился, что в кузне был еще один человек, воительница из бескрайней тайги, что граничит с Империей Властителя и с федерацией Миллион.

– И что с ней стало? – спросил Смибдорт, он впервые видел хотя бы тень эмоций на лице учителя. По сути – ошибку мастера.

– Погибла во время изготовления от моей руки, – с грустью ответил Огги, – единственное убийство за мою жизнь, которое я не могу оправдать. И всегда появляются странные ощущения, жуткая боль. Мастера не должны чувствовать, но я думаю, что это мое наказание за недостойный поступок.

Смибдорт тогда испытал любопытство, но учитель больше никогда не возвращался к этой теме.

– Мастер не может быть эгоистом. Смибдорт, служи и никогда не иди на сделки с совестью. Интуиция и беспрекословное служение стране – наша жизнь. Мастер – мастер навсегда, – закончил отповедь учитель Огги.

Клерк покорно ждал, пока мастер предавался воспоминаниям.

– Ты напоминал мне о смерти учителя, потому я заключил тебя здесь, – сказал Смибдорт мечу. А затем додумал: «Но теперь пришло время послужить мне. И я не вижу ничего зазорного, чтобы немного погоревать по человеку, которого уважал и которому с благоговением подражал».

Смибдорт повесил ножны за спину, с его ростом и длиной рук он смог бы вытащить любое оружие. Рукоятка легла в ладонь как влитая. Меч, наполовину состоявший из ковмарила, был невероятно легок      . Смибдорт сделал круговой взмах-подсечку, тут же рубанул сверху – былые тренировки не прошли даром, но скорость подводила.

– У вас нет среди знакомых опытного мечника? – спросил мастер, затем махнул рукой на гору серебра, – я заплачу.

Клерк выпучил глаза и быстро-быстро помотал головой, словно клиент попросил у него найти поставщика наркотиков. Смибдорт неумело засунул кончик меча в ножны и резким движением продвинул его до самой рукояти. Получил по пояснице, немного потянул плечо. «Да, прийти в боевую форму не мешало бы», – поморщившись от боли, подумал мастер. Полеты на дирижаблях его расслабили. Смибдорт решил начать с дел, где можно справиться еще более грозным оружием – словами.

– Так вот, об условиях вашего обслуживания…

– Я закрываю хранилище, – перебил мастер и до отказа набил сумку серебром, которое принимали по всеми миру без обмена на местную валюту. Еще половина монет осталась лежать. – Обменяйте на рунды.

Клерк принялся пересчитывать монеты, затем заполнил три бланка и сказал:

– Жаль, что вы отказываетесь от наших услуг. За вычетом комиссии за обмен и оплаты за день обслуживания, вам полагается сто двенадцать тысяч рундов. Точно не хотите оставить часть в банке?

Клерк громко сглотнул слюну и вздохнул, когда мастер покачал головой и молча сел на трехколесник. Смибдорт сидел, как лом проглотил, ножны мешали согнуться. «Нужно будет повозиться с ремешками и застежками». Расстроенный работник банка, будто мастер забрал его деньги, с места рванул на полной скорости. Смибдорт вцепился в боковые поручни, опасаясь уронить меч или самому свалиться за невысокие перила, окаймляющие узкую дорогу. Инстинкт самосохранения у всех мастеров работал на отлично.

Рассовав пачки денег в самых крупных купюрах по внутренним карманам, Смибдорт, как всегда гигантскими шагами, вышел из здания. Возле входа набрал с десяток газет и брошюр, посвященных предстоящим выборам в Хор тысячи голосов.

Он не хотел мыть ту оставленную кастрюлю, потому решил снять себе новое жилье. Дом, где он будет ночевать и читать, и о котором как можно дольше не узнает Хор. Хотя мастер не удивился, если узнал бы, что к нему уже приставили святую ищейку. Тем более филиал Ордена или, как его называли сами орденцы, бизнес-посольство, мрачное черное здание, как раз соседствовало с банком. Видимо, чтобы ближе ходить за деньгами, которые им платят. У правительства было множество своих соглядатаев, доносителей и просто верных псов, готовых на все, но если хочешь, чтобы работа была сделана идеально и о ней никто не узнал – просто заплати за свой грешок Ордену. А сколько денег несли ищейкам граждане? Проследить за женой или мужем, узнать, что старик написал в завещании, или, Смибдорт скривил уголок губ, узнать, что задумал кто-то из баллотирующихся на выборы. Да, возможно и он воспользуется их услугами, если не справится сам.

После смерти учителя Огги, гибели Альреда и самоубийства Хима, Смибдорт мог поговорить только с двумя людьми. Оба были атомогенетиками, один служил еще вместе с учителем, другой только с ним, пока Смибдорт не ушел вверх по военной карьерной лестнице, чтобы потом спрыгнуть с нее и провалиться в подвал. Но сейчас он хотел побыть один и убедиться, что не навлечет беду на старых друзей.

Ходить пешком порядком надоело, да и искать жилье не в конторе Хора – дело непростое. Зайдя в автопарк, Смибдорт купил подержанный двухместный трехколесник, хотя мог купить десять новых. Но выделяться там, где он собирался жить, просто-напросто было нельзя.

После пятого круга трехколесников становилось меньше, а коней – больше. Сколько бы Хор тысячи голосов не утверждал, что вся страна в равных условиях, закон природы работал и среди людей. Чем дальше от центра, тем круг слабее. Будь то волна от упавшего в воду камня или внешний энергетический уровень атома металла со свободными электронами. Владельцы трехколесников всегда жаловались на налипшее на спицы дерьмо. Может, когда оно лежит в поле его получается назвать конскими каштанами, но когда оно летит из-под брызговиков, то говно и есть говно. А убирали его только дождь да моющая машина, пару раз в неделю заезжающая в каждый круг.

Найдя в тридцать третьем тысячнике восьмого круга дом с надписью на двери «С», мастер зашел внутрь, на всякий случай вкатил за собой трехколесник, благо крыльцо было с одной ступенькой. Дом был не совсем свободен, Смибдорт сразу услышал под полом мышиный скрежет. Что ж, с такими соседями он уживется, а цену это собьет.

Мастер зажег свет и обошел дом. Одна комната и отдельная будка с туалетом и небольшой ванной. Шкаф, стол, кровать, плита, пара стульев – все необходимое было. Смибдорт открыл кран, несколько секунд вода шла ржавая, затем стала прозрачной.

– Неплохо.

Включил плитку – почувствовал идущее от нее тепло.

Хозяин зашел спустя три минуты, опасливо оглядывая Смибдорта.

– Чем могу помочь, офицер?

– К службе правопорядка Миллиона отношения не имею, – как пароль ответил Смибдорт. Сам он родился в одиннадцатом круге, и знал много такого, что людям в первых пяти кругах и невдомек. Те, кто попадал в лучшие условия, старались как можно скорее забыть прошлое, а те, кто оказывался в условиях хуже, выживали обычно с трудом.

– Надолго вам нужно жилье?

– Пару месяцев точно, свободно? Хор никого не поселит?

– Нет-нет, что вы! – мы с семьей сына живем в доме напротив, но вас это никак не стеснит, обещаю.

Давняя нелегальная схема, две семьи съезжались в одно жилье, а второе сдавали тем, кто скрывался от призыва в армию, искал уединения или открывал «безналоговый» бизнес.

– Я здесь буду просто жить.

– Оплата вперед, за месяц. Полторы тысячи рундов.

– Тысяча, – покачал головой Смибдорт. Торговаться он не любил, но это отводило чужие мысли об излишней состоятельности.

Хозяин втянул губы внутрь, отчего его желваки надулись, а глаза сощурились и покачал головой от плеча к плечу.

– Тайный подвальчик, вдруг пригодится, – стал он набивать цену. – Даже такой высоченный как вы, в случае чего, сможет пару часов там пересидеть.

– Вместе с мышами, – хмыкнул Смибдорт. – Слушайте, дам еще тысячу, если вы меня избавите от одной проблемки – еда. У вас семья большая, наверняка постоянно покупаете продукты и готовите. Приносите мне завтрак и ужин. Просто оставляйте на столе.

Хозяин что-то прикинул, добавил в копилку плюсов, что сможет ежедневно контролировать состояние жилья, и кивнул.

– По рукам, две тысячи рундов в месяц за жилье и еду дважды в день, – затем подмигнул, – порция, как у меня.

– Надеюсь, вы любите поесть, – дежурно улыбнулся Смибдорт и протянул две купюры.

– Скоро жена принесет ужин, до свидания.

Мастер встал у окна и открыл створку, уличный воздух с любопытством хлынул внутрь помещения, принося с собой запахи еды: кто-то жарил рыбу, кто-то тушил капусту, кто-то сегодня раскошелился на мясо хряка, воняющее при готовке, как паленая кошачья шерсть. Дорога была чистой и пустынной: ни трехколесников, ни автобусов, ни конных повозок, словно был не ранний вечер, а глубокая ночь. «Что ж, мне это только на руку». В тридцать третьем тысячнике восьмого круга, в отличие от соседних микрорайонов, не было ни рынка, ни крупного магазина, только пекарня да несколько овощных лавок, так что через него практически никто не ездил.

Закатное солнце подчеркивало каждую черточку Смибдорта, стоявшего в оконной раме, как живой портрет. Узкий аккуратный нос, серо-зеленые глаза с внимательным глубоким взглядом, чуть выступающий подбородок, покрытый негустой щетиной.

Не увидев ничего подозрительного, мастер сел за стол и разложил общедоступные материалы о выборах. Тексты состояли в основном из обещаний, предложений, «продолжений» (те, кто был у власти сейчас, уверяли, что продолжат благие дела) и… поливания грязью.

Весь мир исчез, остались только слова. Смибдорт буквально чувствовал, где текст писал сам кандидат, где помогали родственники, а где поработали рекламисты. Мастер делал пометки, полностью доверившись интуиции, потоку непроверенной, но такой понятной информации. Часто чувствовались приукрашивания, но не реже встречалась и беззастенчивая и опасная ложь.

Смибдорт открыл было рот, чтобы спросить у хозяйки о кандидатах в их тысячнике, когда она вошла в дом с подносом, на котором парила тыквенная каша и полдесятка свежеобжаренных ставридок, но по совместной воле интуиции и здравого смысла сказал только:

– Благодарю, пахнет очень вкусно.

– Приятного аппетита, – слегка кивнув, ответила она, – если понадобится какая-то помощь по дому – обращайтесь.

Смибдорт закончил читать в три утра. Весьма полезной оказалась самиздатовская брошюра с комментариями граждан без цензуры. Ее мастер взял в шестом круге в одной из агитационных палаток, когда искал жилье. В ней было много домыслов и недовольства людей, но особо ценно для Смибдорта оказалось одно из имен. Теперь у него было четыре цели. Неплохо для первого дня изгойства.

Смибдорт лег на продавленный матрас, макушка и пятки неприятно уперлись в спинки кровати. «Завтра обязательно сниму изножье», – подумал он и уснул.

В восемь утра Смибдорт открыл глаза и прислушался к себе. Он был полон сил, уверенности и по-прежнему чувствовал себя мастером. Спустя минуту вошла хозяйка, поставила на стол тарелку овсяной каши, большой стакан молока и четверть свежего батона.

– Доброе утро, – увидев, что арендатор не спит, сказала она.

– Спасибо, – отстраненно ответил Смибдорт. Первые две цели были в одном тысячнике, и он думал, как с ними поступить.

Быстро проглотил кашу, запил холодным молоком, а хлеб положил в сумку. Выкатил из дома трехколесник, и сразу получил в спину и грудь десятки завистливых взглядов. Запустил микрореактор и быстро поехал к тринадцатому тысячнику шестого круга. Пробег у трехколесника был небольшой, топливо почти не израсходовано, потому Смибдорт смело гнал на полной скорости. У него было так много свободного времени, что он не хотел терять просто так и секунды.

Агитационная палатка стояла прямо перед домом лидирующего в этом микрорайоне кандидата. Внутри сидели две прыщавые близняшки лет пятнадцати. Одна рисовала листовки, другая что-то на них писала. «И дочки заняты, и на типографии сэкономил». Наверняка людям нравился этот необычный ход, ручная работа, каждая листовка индивидуальна. Еще кто-нибудь их коллекционировать возьмется. Смибдорт никогда не мог понять собирателей, какой толк обладать сотнями похожих и обычно бесполезных предметов?

– Мне нужно поговорить с Ко́ртни, – сообщил девчонкам Смибдорт, – он дома?

– Доброе утро, может, мы сможем ответить на ваши вопросы? Мы для этого тут и сидим.

– Я догадался, но мне нужно обсудить пару вопросов лично с вашим отцом. Очень важно.

– Как вас представить? – нехотя поднимаясь, спросила вторая близняшка.

– Доброжелатель.

Девочка задержала взгляд на рукояти меча, но промолчала. «Предупредит отца. Наверняка у него есть или лучемет, или парализатор или, на худой конец, перцовый баллончик. И, конечно, кинжал». Мода на них в Хоре и среди тех, кто туда стремится, не проходит. Простые люди предпочитали ножи. И сало можно нарезать, и рыбу почистить, и хулигана пырнуть.

– Проходите, – спустя три минуты позвала девочка.

Приземистый мужчина, словно третий близнец, только лет на двадцать пять старше, сонным голосом поздоровался.

– Кортни?

– Он самый. Извините, вчера работал допоздна. А как вас зовут? Вы вроде не из нашего тысячника. Мне повезло жить здесь больше десяти лет без переездов, так что… – он развел мясистыми руками.

– Смиб, – представился мастер. – Я отвечаю за благополучие всей федерации. И уверен, что вы выиграете место в Хоре, ведь действующий чиновник ничего не сделал за три года для родного района и даже несколько раз опозорил его жителей. Но вам тоже нельзя звучать в Хоре, ваш голос еще хуже. Вы их обкрадете. И еще несколько соседних тысячников.

Мастер не знал наверняка, но говорил уверенно, так как интуиция кричала, что он прав.

– О чем вы? – побагровел Кортни и сделал шаг назад.

– Вы же электроэнергетик по профессии? Я о ваших планах по воровству энергии у граждан своего микрорайона, а потом, как благородно, только у соседних тысячников. И передаче ее вдвое дешевле на фабрики. То есть вы хотели плодить преступников и среди руководителей производств.

– Я как-то подвыпил и, гипотетически, похвалился друзьям, что бессовестный чиновник-энергетик легко обогатится, – не стал отрицать Кортни, – сам я так действовать не собираюсь!

– Вы слишком бесхарактерный, не начнете делать сами, вас – заставят. Кое-кто из Хора уже ждет свою долю от вашего предприятия.

– Охрана! – крикнул Кортни и достал, естественно, кинжал. Затем постарался угрожающе прорычать, но дал петуха: – Сейчас мы тебе покажем, бандит, кто тут бесхарактерный.

Выскочил двадцатилетний мордоворот с дубинкой, еще один «близнец». «Он размножается почкованием? Почему все так на него похожи», – подумал Смибдорт, выхватывая меч.

Ковмариловое лезвие всегда производило впечатление на врагов учителя, что-то в нем было, что заставляло людей бояться. Странно, словно удар сталью был менее опасным. Может подсознательно они понимали: раз человек заполучил столь необычное оружие, он точно умеет с ним обращаться. Хотя «дубина» с дубиной остался спокоен и уже замахивался для сокрушительного удара. Смибдорт почувствовал, что он не защищает отца, просто ему нравилось бить людей. Ему бы роту солдат-пехотинцев под командование в какой-нибудь глуши, счастливей не было бы человека.

Смибдорт сделал молниеносный шаг по диагонали назад, дубина пронеслась мимо левого плеча. Мастер ударил кулаком в челюсть, противника развернуло, и правой рукой с мечом ударил долом по пояснице. Парень упал на колени. Следующим движением, почти самым острием, Смибдорт выбил кинжал у Кортни, и тот с упругим звуком воткнулся в деревянный пол у самых пальцев пухлого энергетика.

– Пусть твои девчонки нарисуют еще тысячу листовок, где ты отказываешься от своей кандидатуры в пользу Э́рима Чо́ски. А чтобы это была работа, а не шантаж, я заплачу, – и протянул купюру в тысячу рундов.

– Зачем тебе это?

– Я уже сказал.

– Я так долго к этому шел, хотел сделать наш тысячник лучше.

– Можешь помогать Эриму Чоски, если это правда.

– Это он тебя нанял? Паршивый болтун-финансист… ездит работать в третий круг.

– Нет, он меня не знает. Ты, Кортни, не опустишься до заказного убийства, именно поэтому я оставляю тебя в живых, – уверенно сказал Смибдорт.

Кортни горестно покачал головой и уселся на стул.

– И все равно я не понимаю, на кой шаз тебе это нужно?

– И не поймешь, – открывая дверь, ответил Смибдорт. – Я – служу.

«Что ж, теперь осталось сообщить Эриму Чоски, что он будет чиновником», – с удовлетворением подумал мастер. В следующую секунду он почувствовал, как на него пристально смотрят. Смибдорт резко развернулся, но успел увидеть только мелькнувшую тень. Такой цепкий взгляд мог быть только у святой ищейки. За ним следили.