Читать книгу Капли звездного света (сборник) - Павел Амнуэль - Страница 12

Чемоданчик уложили за несколько минут. Володя принес километровую бобину с пленкой, затолкал ее на самое дно. Сверху легли регистрограммы – звуковые спектры восьмидесяти девяти самых ярких звезд, все, что мы успели сделать за шесть ночей.

– Порядок, – равнодушно сказал шофер Толя. – Пойду погляжу, как там маслопровод.

«Газик» стоял около метеостанции. Дождь, прошедший ночью, смыл с его боков дорожную грязь, и солнце десятками бликов отражалось от стекол и металлических бортов.

– Посидим, – сказал Володя и уселся прямо на мокрую землю. Я опустился на чемодан.

– Помогу Анатолию, – сказал Гена и тоже полез под машину.

Володя смотрел на меня, улыбался, и я не знал, грустно мне или хорошо. Не хотелось уезжать, тем более теперь, когда я уже все знал, когда все события прошедшего года встали на свои места, получили объяснение.

Мы работали с вечера до утра. Маленький двадцатисантиметровый «Максутов» пялил в небо круглый глаз, и в окуляре появлялись звезды. Самую яркую из них я наводил на крест нитей, и Володя, сидевший на корточках перед космофоном, говорил:

– Готово.

Мы слушали звезды. Мы могли бы слушать каждую звезду неделю или год, но ровно через десять минут Гена, невидимый в темноте, выключал магнитофон, и все начиналось сначала.

Утром у меня колотилось сердце, не хватало воздуха, я лежал и делал вид, что сплю, Володя делал вид, будто ничего не замечает, а Гена ворчал и ходил снимать ленты самописцев, потому что после нашего отъезда на станцию придут люди, которые действительно станут заниматься космическими лучами, а не решать психологические проблемы или слушать звезды.

Однажды за обедом я потребовал объяснений. Напомнил Гене его слова, Володе – его недомолвки, заявил, что и сам догадываюсь кое о чем. Бугров поперхнулся, посмотрел на Гену грозным взглядом, потом сказал:

– Ладно… Теперь можно.

И я узнал. Неизвестно, кому принадлежала идея. Она была стара как мир: чтобы научиться плавать, нужно войти в воду. Чтобы стать ученым, нужно не только знать свое дело, нужно уметь думать, нужно гореть. Нужна мечта, идеал, такой, что для его достижения человек может выложиться весь, до последней молекулы. И тогда в университет пошли письма из разных концов страны. Письма были настоящими, изменился только канал передачи – на самом деле все письма были адресованы солидному научному журналу. Письма стали тестом – с их помощью студенты проверялись на мечту.

Володя не знал, сколько человек было вовлечено в работу по программе. Наверняка много. Там были химики и историки, но астрономам повезло скорее.

– Знания можно приобрести, когда есть интересная проблема, – сказал Володя. – Проблема – индикатор всего. Способности. Трудолюбие. Воля. Цельность. Мечта. Все. Если решил – отлично. Если нет, если сдался, если неурядицы свели с пути – значит, не выйдет ученого.

– Ты хочешь сказать, что я выдержал? – усмехнулся я.

Бугров хитро прищурился:

– Два вопроса в порядке последнего испытания – можно?

– Если действительно последнего…

– Чего тебе хочется, Сережа?

– Спать, – сказал я. – И дать в ухо Олегу: мог бы сказать мне раньше, я не маленький.

– Не мог – чистота эксперимента. И это все?

– Ты же знаешь, – удивился я. – Зачем спрашивать? Голос вселенной.

– И второе. Университет. В сентябре ты можешь вернуться к занятиям. На следующий курс.

Этого я не ожидал. Вернуться? Я вспомнил, какое у Одуванчика было лицо, когда он сообщал мне об отчислении, – усмешку я счел недоброй, решил, что Одуванчик думает: вот, захотел романтики, так получай. Выпутывайся, парень. В общем, я, кажется, выпутался. С чужой помощью, но ведь решал я сам. Меня испытывали, и я выдержал. Я ученый? Мне стало смешно. Что я сделал? Звездные голоса – так мало, впереди еще голос вселенной, множество дел, и я не хочу возвращаться назад. Да, я это понял, наконец: не хочу возвращаться. Хочу работать, думать, писать и учиться. Нужно многое знать, но знания хороши, если приобретены в процессе работы. Значит, нужно работать. И заниматься – по собственной программе.

– Ты смеешься – значит, понял, – резюмировал Володя.

– А ты, – сказал я. – Вы с Геной. В чем ваша роль?

– Я больше психолог, чем астрофизик, – усмехнулся Володя. – Олег эксперимент начал, мы заканчиваем. А Гена, между прочим, чуть все не испортил своим отношением к романтике. И на плато – он не выполнил программу, тебя хотели испытать на способность к действию.

– Каким образом?

– Неважно, – сказал Володя. – Это прошлое.

"Хорошо, – подумал я. – Все равно узнаю. Да и обязательно ли это: все знать? Я знаю, чего хочу, – вот главное…»

Вечером приехал шофер Толя, и все кончилось.

– Поедешь в город, – сказал Володя и, когда я попробовал возражать, добавил: – Пожалуйста, Сережа, без фраз. Горы не шутка. Мы с Геной тоже скоро вернемся, без тебя нам здесь делать нечего. Нужно отвезти наблюдения, рассказать о работе. Гена переживает всякие страхи. Он совсем извелся, и все из-за тебя. В общем, Сережа, не нужно, поезжай.

И вот оно, последнее утро на станции. Тучи разошлись перед рассветом, ночь мы провели в постелях: шел дождь.

– Хочу тебя предупредить, – сказал Володя. – Может быть, Гена прав, будь осторожен.

– В чем? – спросил я.

– Еще ничего не ясно с песней Арктура. Если это действительно сигнал…

Володя вскочил на ноги, отряхнул брюки, встал передо мной.

– Ты представляешь ответственность? Не нашу. Дело вовсе не в том, что мы первые. Если сигнал разумен, Сережа, то это уже политика, все усложняется. Во-первых, молчание. Помнишь: англичане не сообщали о пульсарах полгода, пока не убедились, что сигналы естественные. Звездные голоса – ты знаешь, о чем они говорят? Я не знаю. Может быть, это биологические сведения, рассказ о жизни… Об их жизни. Может быть, техническая информация. Новое знание – его можно использовать для любой цели. Не представляю, как отреагируют в академии на твое сообщение. Вот результат, который мы не предусмотрели в программе эксперимента…

Гена вылез из-под машины, подошел к нам, втирая в ладони грязь.

– Все, – сказал он. – Сейчас старт.

Я поднялся. Бугров подхватил чемоданчик, понес в кабину.

– До свидания, Сережа. – Гена пожал мне руку, испачкал маслом, виновато улыбнулся. – Скоро увидимся. Через несколько дней сюда явятся хозяева – космики.

Шофер Толя сел за руль, длинно погудел, махнул рукой: поехали.

– Вот и все, – сказал я. Тряхнуло, станция поплыла влево, переваливаясь и подпрыгивая.

«Что же дальше? – подумал я. – Что же будет дальше?» – думал я всю дорогу. Я представлял, как вернусь домой. Стану объяснять, рассказывать об эксперименте, о том, как меня обвели вокруг пальца. Пойду к Мефистофелю. Захвачу с собой регистрограммы, магнитную ленту. Да, не забыть о расчетах голоса вселенной. Олег удивится, скажет… Впрочем, не так уж важно, что он скажет, главное – все начнется сначала. И иначе. Всегда и во всем иначе.

«Газик» катил к городу, и я думал, что, когда Володя вернется, нужно будет рассказать ему о новой идее. Я придумал это ночью, когда лежал без сна.

Послушай, Володя. Представь себе концертный зал. Необычный зал, сквозь его прозрачный купол видно небо, и в прорезь потолка глядит вверх решетчатая труба телескопа. Зал притих. На сцену выходит артист. Волнуется, это первый концерт. Садится за клавиатуру. Видишь, сколько клавиш – как звезд на небе. Впрочем, это и есть звезды. Посмотри: справа, у локтя, Бетельгейзе, соль второй октавы. Чуть выше Денеб, лирическое золотистое ля. Каждая звезда – нота. Звездный орган.

В зале гаснет свет. Артист медленно поднимает руки, под куполом бесшумно разворачивается труба телескопа. И первые звуки далекой звездной песни, будто капли весеннего дождя, падают в зал. Все затихло, все слушает. Пальцы скользят по клавишам, течение мелодии убыстряется, это уже не дождь – ливень, каскад, величественный звездный хорал.

Ты хочешь, Володя, чтобы так было? Хочешь?

1967