Читать книгу Путешествие в Ятвягию - Павел Гатилов - Страница 2

Третий день пути был на исходе. Столько же предстояло пройти по рекам Мазовии[4], прежде чем достичь Ятвягии. По левому борту ухоженные деревни чередовались с полями и дубравами. По правому – тянулся густой лес, изредка виднелись одинокие рыбацкие хижины. Ракиты, растущие по низким берегам, касались листьями мутнозеленой воды.

Корабли вел берестейский тиун[5] Баграм Верещага. Одно из своих имен тиун получил при рождении, второе – при крещении. Годы хорошо приложились к его полысевшей голове, седым усам и обветренной коже, но мышцы хранили добрый остаток прежней силы, взгляд – остроту, а скрипучий голос не искушал людей, имевших с ним дело, перейти ему дорогу.

Около полудня Баграм заметил над правым берегом дым костра, рассеявшийся, когда корабли приблизились. Спустя время, утиный выводок в прибрежных зарослях крикливо побежал по реке, напуганный то ли зверем, то ли человеком.

Дважды в течение дня тиун отказывал в отдыхе усталым дружинникам. Гребцы переглядывались, кривили лица и сильнее налегали на весла, утешаясь мыслью, что Верещага хочет до вечера достичь Нарева – реки, берущей начало из ятвяжских болот. Но когда ладьи вошли в Нарев и пошли вверх по течению, тиун не подал знака, какого от него ждали.

Солнце теперь припекало слева. Второй корабль опасно приблизился, и Данила, молодой боярин, главный на втором корабле, перепрыгнул на первую ладью. Старый тиун щурился вдаль, придерживая кормовое весло, и как будто не обращал внимания на выходку товарища.

– Верещага, ты совсем озверел, – негромко сказал Данила.

– Дойдем до Пултуска, – коротко отозвался тиун.

– Это еще пять поприщ[6] против течения.

– Да.

– Под твоей рукой люди, а не холопы. Выдохлись, не видишь?

Дружинники слушали не оборачиваясь.

– Дед, послушай Данилу, – прозвучал девичий голос.

– А тебе кто слово дал? – рассердился Баграм.

Отец Судиславы погиб на охоте за месяц до ее рождения. Мать умерла вскоре после родов. Многие тогда говорили, что над домом Ваграма нависло заклятие. По старому обычаю, чтобы отвадить нечисть, следовало дать ребенку нелепое имя – вроде того, каким нарекли при рождении самого Ваграма. Но гордый боярин, не боясь ни людей, ни духов, назвал единственную внучку не просто одним из самых красивых имен, какие знал, но именем, принадлежавшим когда-то княжескому роду.

Баграм нашел для маленькой Судиславы кормилицу, а когда девочка подросла – не имея на кого оставить ребенка, сам взялся ее воспитывать. Он не мог научить Судиславу прясть шерстяную нить, ткать сукно, заплетать косы. Некоторые из этих наук она кое-как осваивала сама. А дед обучал, чему мог: колоть дрова, разводить огонь, разделывать звериные тушки, стрелять из лука, который смастерил нарочно для нее – настоящий охотничий был девочке не по силам. Потом приучил носить мальчишеские порты, чтобы хлопцы не заглядывались и в дорогах хлопот меньше было. Он брал ее с собой на охоту, в полюдье[7], по торговым путям – всюду, кроме войны.

Берестяне уже плохо представляли себе тиуна без следующей за ним худенькой девочки с вытянутым лицом, большими миндалевидными глазами, прямым, немного вздернутым носом и коротко остриженными русыми волосами, перехваченными таким же, как у деда, обручем. Ее присутствие осложняло простую и грубую жизнь мужчин, но они относились к ней как к младшей сестре, которую надо терпеть и оберегать. С ней дорога обретала иной смысл.

– Дед… – повторила Судислава с кроткой твердостью, не отводя глаз, – послушай Данилу. Ивашко ладони до крови стер.

Баграм окинул взором дружинников.

– Что, мужики, – прохрипел он, ухмыльнувшись, – правда, что ли, притомились?

– Притомились, тиун, – подтвердили корабельщики, – дай отдыха.

– Ладно, пройдем еще полпоприща – будет затока. Там и заночуем. Прежде, чем сойти на берег, наденьте кольчуги. Оружие не оставляйте…

Гребцы налегли на весла. Напряженное молчание последних часов сменилось гомоном и шуточной перебранкой. Вечернее солнце медленно клонилось к закату и освещало рыжим светом узкую полоску песчаного берега, за которой стоял старый лес – он надвигался на путников, простирая над ладьями длинные ветви. Корабельщики – все тридцать семь человек – сошли на сушу, привязали веревками корабли, словно больших коней, и, оставив на берегу дозор, разошлись собирать хворост.

Вечером у костра Баграм наставлял внучку приглушенным осипшим голосом:

– Не делай так впредь. Не становись против меня. Если хочешь просить за кого-то, проси так, чтобы другие не слышали.

– Добро, – согласилась Судислава.

– Не будь жалостливой. Мужи должны быть мужами, а жалость портит мужа. Если его часто жалеть, он станет бабой. Поняла?

– Да…

– И вообще… старайся не лезть в мужские дела.

– Да.

– Добро…

Баграм глубоко вздохнул.

– Но сегодня я была права? – Судислава покосилась на деда.

Баграм недоуменно вытаращился на внучку.

– Ну, ты же согласился!

На ее щеках заиграли ямочки, а глаза лукаво блеснули, как блестели при свете пламени два тонких кольца в ее ушах. Старик крякнул что-то и отвернулся.

– Что это за серьги у тебя?

– Тит подарил.

– Тяжелые?

– Нет.

Баграм протянул руку и приподнял одно из колец, прищурился, опять отвернулся и потыкал палкой в костер. Почерневшие головешки заискрились.

– Орихалк[8]. Ятвяжская работа… только знаешь, в дорогу не надо надевать украшений. Здесь они ни к чему. Только мешать будут. Зацепишься ухом за ветку, повиснешь на дереве и будешь кричать: «Деда! Деда!», пока дед не придет и не снимет.

Судислава улыбнулась.

– И вот еще что, – добавил Баграм другим голосом, – запомни: нельзя принимать подарки от чужого мужчины. Тит – мой крестник, но тебе он не брат и никто. Мне не так уж важно, что там люди скажут – ты меня знаешь. Но ты сама будешь чувствовать, будто должна ему что-то. Понимаешь?

Огоньки в глазах Судиславы погасли, глаза скрылись под ресницами. Непроизвольным движением она поправила волосы над ушами, чтобы спрятать серьги. Совсем не к месту раздался грубый смех дружинников, толкующих о чем-то своем.

– Тит… – раздумчиво продолжал Баграм, – он часто стал наведываться ко мне. Но ко мне ли? Такого ловкого охотника и отважного воина, я тебе скажу, в Берестье, да и на всей Волыни, больше не сыщется. Ты его, внучка, не обижай, но будь с ним осторожна. Смотри, чтобы голову глупую твою не вскружил и ум твой не исхитил. Кто узнает его помысел? Может, ты ему в сердце легла, а может, это так совпало просто. А может, ты ему как олень, на которого он сети закинул. Обидит тебя, и урвутся корни сердца твоего[9].

Судислава придвинулась к деду, обняла его руку, положила голову на плечо и неотрывно следила за движениями огня. Вдруг подул сильный ветер. Тысячи листьев в черных глубинах ночного леса тревожно зашелестели. Девочка вскинула голову и увидела, как угрожающе раскачиваются над ними тяжелые дубовые ветви. Но никто из мужчин не видел и не слышал этого. Они продолжали говорить, шутить, смеяться, словно вокруг ничего не происходило. И ветер утих так же внезапно, как поднялся. Судислава вдруг подумала, что лучше бы ей было не встревать и не мешать деду довести корабли до ближайшего польского города.

– Не бойся, – разгадал ее мысли Баграм, – мы во владениях мазовецкого князя. Конрад живет в большой любви с нашим князем Владимиром. Он знает о нашем пути. Его люди нас не тронут.

– А кто живет на этой стороне реки?

– Да никто не живет.

– А если идти много дней по лесу?

– Если идти по лесу, дня через три начнутся смоляные топи.

– Непроходимые?

– Опытный следопыт, может, и пройдет, а чужак пропадет.

– А за топями?

– А за топями Ятвягия.

– Значит, ятвяги могут выйти из этого леса? Поэтому на этом берегу нет деревень?

Лицо старика застыло.

– Когда-то ятвяги были жестоким и сильным народом, – ответил Баграм, помолчав, – но с тех пор прошло много лет. Наши князья так повоевали с ними, что ятвяги перестали даже помышлять о разбое. Теперь, видишь, просят князя Владимира о милости. Они ждут нас и встретят как своих спасителей. Так что давай-ка ложись и спокойно засыпай. А я пойду – проверю сторожей.

– Дед.

– Да?

– Когда усну, не буди меня ужасно[10].

– Не бойся, внучка. Я тихо пробужу тебя на заре.

Судислава подложила плащ под голову и устроилась на лежанке из мелкого хвороста, приятно покалывавшего спину. Она вспомнила последнюю встречу с Титом, как он отвел ее в сторону, вложил ей что-то в руку, и она увидела на ладони две орихалковые серьги. А его серые глаза смотрели ей прямо в лицо и ловили ее душу. Судислава подняла веки и опять увидела над головой раскидистые ветви. Они уже не двигались от ветра. Над ними в иссиня-черном небе плыла на запад серебряная ладья.

Тишину порвал чей-то крик. Судислава вздрогнула, открыла глаза и не шевелилась, пытаясь понять, во сне это было или наяву. Костры уже не горели. Месяц заволокло облаками. Ночной холод до дрожи объял ее тело. Потом стали раздаваться сбивчивые голоса: «Кто кричал?» – «Это Правша кричал!» – «Он на страже?» – «Ивашко на страже». – «А где Ивашко?» – «Ивашко!» – «Зажгите огонь!»…

Из лесу опять донесся крик, от которого внутри все съежилось.

– Судислава, беги на корабль и сиди там!

Она не сразу поняла, что слова обращены к ней.

– Делай, что сказал Данила, – услышала она твердый голос деда.

Только тогда Судислава вскочила и побежала к ладье, войдя по колено в холодную воду. Чьи-то сильные руки подсадили ее. Оказавшись на палубе, она присела и, вцепившись руками в борт, смотрела на скопление дружинников на берегу. Из лесу быстро и молча выходили чужие люди. Раздались крики храбрящихся защитников. Донесся лязг и скрежет железа. Какой-то широкоплечий исполин быстро и высоко поднимал большой топор, словно рубил дрова. Крики ярости смешались с ужасными криками боли.

Судиславе послышался сдавленный стон деда. Она зажала себе рот ладонью, отвернулась и скоро по наступившей тишине поняла, что все кончено. Сидя на палубе, перебирая ступнями, она забилась в узкую щель между бортом и мешками с житом. Она понимала, что они сейчас придут, но больше ей некуда было спрятаться.

Ладья покачнулась. Судислава зажмурилась. Ее трясло. Ноги как будто отнялись. Она стиснула зубы, но не могла подавить шум прерывистого дыхания. Скрипнула палубная доска. Тяжелые неспешные шаги отмеряли короткий путь. Кто-то остановился над ней. «Кайлес-кайлес», – услышала она странные слова. Сильная рука взяла пленницу за волосы и вытянула из укрытия. Она закричала от ужаса, дернулась изо всей силы и в первый миг даже не почувствовала боли в порванном ухе. Серьга осталась в руке убийцы. Судислава упала на палубу, но тут же вскочила и прыгнула в воду. Раздался всплеск.

Черные воины стояли на краю корабля и молча смотрели вниз. Никто не выплыл. Месяц снова показался из-за облаков. Деревья замерли над рекой. По речной глади расходились круги.