Читать книгу Мысли из-под фуражки - Павел Владимирович Гушинец, Павел Гушинец - Страница 10

Как выносили термостат

В армии я некоторое время занимал должность начальника микробиологической лаборатории. Начальник – это громко сказано, потому как кроме лаборантки-санитарки Людмилы Сергеевны и себя лично начальствовать мне было не над кем.

Лабораторию я получил с кучей бесполезного списанного хлама. Например, у стены, перегораживая проход, стоял полевой термостат. Для тех, кто не знает, опишу. Это такой здоровенный шкаф в половину человеческого роста с двойными железными стенками. Между стенок заливается горячая вода. И можно выращивать микроорганизмы хоть в партизанском лагере. В условиях применения бактериологического оружия – незаменимая вещь. Но мне нафиг не нужная, потому что задняя стенка шкафа проржавела едва ли не насквозь.

А ещё у меня была подсобка, которую использовали как склад. Склад, как и термостат, достался мне от многих поколений предшественников. Хлама там было выше головы, и иногда я вполне серьёзно надеялся найти там что-нибудь вроде прекрасно сохранившейся мумии Рамзеса Третьего.

На полках подсобки ровными рядами выстроились банки с микробиологическими средами в порошках. На каждой банке стояла гостовская звезда и виднелась гордая надпись «Сделано в СССР». Сроки годности микробиологических сред вышли ещё при последнем генсеке.

С пола до потолка возвышались стопки отчётных журналов и подшивок «Белорусской военной газеты». Если бы в стране внезапно разразился энергетический кризис и нам всем отключили отопление, на одних журналах я продержался бы не меньше месяца.

На досуге я любил полистать пожелтевшие страницы журналов учёта, под которыми стояли выцветшие подписи майоров и капитанов из 60-х годов. Практически изучение исторических документов. Ведь теперь я знаю, что в 1978-м гвардии сержант Иванов три дня не слазил с горшка, но болезнетворных микробов в его могучем комсомольском теле так и не найдено.

А однажды солдаты, скучающие в очереди на взятие анализов, забрались в подсобку, нашли безыгольные инъек-торы образца 80-х и играли с ними в «Звёздную войнушку». Начмед как раз стоял у окна терапевтического отделения. Он посмотрел на то, как эти слоны с пш-ш-шиканьем носятся по кустам медроты, и выписал всех нафиг. Это был последний доказанный случай чудесного излечения группы людей списанной медицинской техникой.

Как вы понимаете, ничего из этого хлама выбрасывать не полагалось. Ибо всё заинвентаризировано, внесено в соответствующие журналы и должно храниться веками.

Но меня эти груды мусора бесили страшно. Это же микробиологическая лаборатория! Тут всё должно быть чисто, прозрачно и стерильно! А какое может быть стерильно, когда прямо возле дверей железный термостат ржавеет и сыплет на кафельный пол рыжий порошок?

Я начал ходить следом за начмедом с просьбой выделить мне угол в подвале медроты, чтобы перетащить туда весь хлам. Начмед отмахивался, потому что ему весь этот исторический лом тоже нафиг сдался. Но я был очень настойчив, поэтому в конце концов майор сдался, бросил на стол ключи от подвала и попросил только не складировать в подвале какую-нибудь холеру, а то у него статистика по заболеваемости нарушится. Наивный. Холеру я хранил совсем в другом месте. В холодильнике вместе с бутербродами.

Оставалась чепуха: перетащить всё добро из лаборатории в подвал.

Был приятный майский день. Я повесил белый халат на крючок, вытащил из закромов полевую форму и принялся разгребать микробиологические завалы. Лаборантка Людмила Сергеевна замерла со шваброй наизготовку. Начмед с тоской смотрел на меня из окна. Он бы меня проклял, но в следующем месяце должна была пройти эпидемиологическая проверка медроты. А кто её должен был проводить? Правильно – ваш покорный слуга.

Часа три я грохотал ящиками и коробками с бесполезной чепухой. Подсобка оголялась, стыдливо показывая стены, не крашенные со времён маршала Жукова. Наконец остался только термостат. Я подошёл с одного угла, со второго, попробовал приподнять. Нет, точно одному не справиться. Надо звать подмогу. Звоню начмеду в медроту.

– Товарищ майор, разрешите несколько офицеров в помощь. Надо термостат вынести.

– Ты что, лейтенант, совсем офигел? То ему угол на складе под бактериологическое оружие, то ему хирургов, чтобы это оружие таскать. Нам что тут, по-твоему, больше делать нечего?

Судя по крикам из ординаторской «Куда, б…, с козырей ходишь?!» дел у докторов действительно было по горло.

– Товарищ майор, я один термостат никак не вынесу. А Людмила Сергеевна уже дама в возрасте, ей противопоказаны тяжёлоатлетические упражнения. Давайте людей, или я на вас её натравлю.

Майор скрипнул зубами и прислал сразу человек пять бойцов из выздоравливающих. Солдаты вошли в лабораторию, зябко кутаясь в рыжие халаты и с опаской поглядывая по сторонам. Без особой нужды они старались даже ручек дверей не касаться. Странные, у меня же тут не КВД.

Со всех сторон мы взялись за злосчастный термостат. Закряхтели, приподняли! Тяжёлый, зараза! Может, в нём золото партии спрятано?

С матюками и стонами тащим термостат к выходу. А он, гад, в двери не пролазит! Пытаюсь открыть вторую створку. А на ней все защёлки давно двадцатью слоями краски закрашены. Выламываю нафиг створку, на головы осыпаются окаменевшие куски краски, протаскиваем шкаф. На ступеньках он падает на ногу одному из бойцов, и солдат мгновенно из выздоравливающего пациента терапевтического отделения превращается в свежего страдальца из хирургии. Острым углом шкафа заезжаем второму в живот, тот сгибается в три погибели и стонет. Но своего груза не бросает. Молодой, наверное. «Дед» бы давно бросил.

Наконец дотащили. Подпёрли термостатом подвальную стену. Теперь она переживёт даже прямое попадание авиабомбы. Отпускаю солдат обратно в медроту, а сам впервые осматриваю термостат со всех сторон. Его задняя стенка как обратная сторона Луны. Такая же в прошлом недоступная и изрытая кратерами. А что это за крышечка внизу?

Любопытство меня когда-нибудь погубит. С хрустом отворачиваю крышечку и на пол подвала начинает хлестать вонючая ржавая вода. Оказывается, между двойными стенами термостата ещё с каких-то мохнатых годов оставалась вода. Испаряться ей было некуда: всё закрыто. А не булькала потому, что залита была по самую крышку. А это лишних килограммов сто. Вода вылилась, образовав на бетоне огромную ароматную лужу. И я с трудом, но поднял термостат за один угол.

Простите меня, бойцы. Я, честное слово, не знал.

Незаменимые люди

Работа микробиологической лаборатории в армии скучна и однообразна. Кандидаты в повара и хлеборезы выдают однотипные, как солдаты на плацу, колонии кишечной палочки. «Умирающие от дизентерии» «косари» тоже не отличаются оригинальностью в микробиологическом плане. Одно развлечение – подарки из медроты в виде ангин. Тут в скучные ряды кишечной палочки вторгаются стафилококки и стрептококки, которых можно всласть потравить в антибиотикограмме и разложить на красочном ряде сахаров.

Никаких тебе таинственных случаев, никаких загадок. Рутина.

А тут приходит ко мне серьёзная дама, повар отдалённой подконтрольной части.

– Товарищ старший лейтенант, я для прохождения комиссии.

– Здравствуйте, проходите.

Лаборантка Людмила Сергеевна берёт у посетительницы все необходимые смывы. Сеем на чашки Петри, ждём урожая.

Наутро разглядываю ровные колонии кишечной палочки и замечаю по самому краю несколько подозрительных мелких колоний. Так, что это у нас?

Приходит повариха. Радостная такая. С шоколадкой.

– Извините, – говорю. – Но пока я вынужден отстранить вас от приготовления пищи. Посев выявил несколько подозрительных колоний. Необходимо провести диагностику. Вы как себя чувствуете?

– Отлично я себя чувствую, – у повара мгновенно портится настроение. – Подпишите мне санитарную книжку. Отродясь ничем не болела.

– Мария Ивановна, – стараюсь говорить максимально спокойно и доходчиво. – Я не могу допустить вас к котлу. Мало ли что у вас высеялось.

Повар недовольно бурчит, но я настаиваю на своём и отправляю её на повторный осмотр к терапевту медроты. Тот звонит через час.

– Да здорова твоя повариха. Чего ты паникуешь? Никакой клиники, стул в порядке. А на что хоть подозрение?

– Если бы я знал, – вздыхаю я. – Микробиология – очень медленная наука.

– Параноик ты, Пашка, – по-приятельски говорит терапевт. – Делать тебе в лаборатории нечего, вот ты и дуреешь.

– Может, и так, – снова вздыхаю я.

И погружаюсь в справочники.

На третий день исследований мои подозрения свелись к иерсиниозу. Для точной диагностики, конечно, необходимо использовать не только бактериологические методы, но и серологию с иммунодиагностикой, но у меня в ведомстве таких современных методов отродясь не было. Вопрос серьёзный, надо решать. Еду в гражданскую санстанцию с шоколадкой, и девочки, колдуя с агглютинацией при мне, подтверждают поставленный диагноз. Иерсиниоз, чтоб его.

Откуда взялась столь специфическая инфекция в нашей части, можно только гадать. Распространению иерсиниоза способствуют грызуны. А уж мышей на продскладе каждой части – навалом. Иерсиниоз называют болезнью холодильников, так что могли привезти откуда-то с новой партией продуктов. И ещё варианта три.

Инфекция, казалось бы, не особо страшная. Не дизентерия же. Организм здоровых людей часто сам справляется с вредоносной палочкой. Но тут случай особый: повар для полсотни солдат. И хоть нет у неё клинических проявлений – рисковать не стоит.

Звоню в часть. Диктую медику получившиеся результаты. Медик, старший прапорщик, начинает паниковать.

– Да как же это так? А чем это грозит?

За мной прилетает на личном автомобиле замкомандира, чуть ли не с мигалками летим спасать мир.

Провожу мероприятия. Вместе с прапорщиком начпро-дом устраиваем геноцид мышиного населения, полдесятка солдат обрабатывают дезсредствами склад и столовую, перетряхиваем запасы продуктов. Делаю сотню смывов с посуды, столов, стен, пола, картошки и свёклы. Ближе к вечеру собираю личный состав в столовой. Читаю длинную лекцию про иерсиниоз. Спрашиваю: поняли? Кивают.

– Точно поняли?

– Обижаете, товарищ старший лейтенант.

Консилиум терапевта и инфекциониста назначает лечение несчастной поварихе. Та пьёт лекарства и тихо проклинает меня.

Проходит пару недель. И радостная повариха снова появляется на пороге лаборатории. Рядом с ней – сияющий старший прапорщик, медик части.

– Пролечили? – спрашиваю я.

– Так точно, товарищ старший лейтенант. К повторному анализу готовы.

Наутро в чашке Петри ровные розоватые колонии кишечной палочки. Подлого иерсиниоза нет и в помине. За результатами приезжает медик.

– А где ваша повариха? – спрашиваю я.

– Так с самого утра уже у котла. Надо солдат готовить к полевому выходу.

– Подождали бы результатов анализа, – ворчу я.

– Но ведь всё в порядке? – беспокоится медик.

– А если бы не в порядке?

– Тогда совсем плохо бы было. Ивановна у нас в части – незаменимый человек. Других поваров в нашу глухомань днём с огнём не затащишь.

– Но вы же на время её лечения кого-то нашли?

Медик подозрительно молчит, разглядывает носки сапог.

Ну не могли же они…

– Так, коллега, а кто у вас в части последнюю неделю еду готовил?

– Так она и готовила, – отчаянно признаётся прапорщик. – Больше же некому. Другого повара не нашли. Да вы не переживайте, товарищ старший лейтенант. Мы для профилактики все руки мыли.

Ругался матом и проверял 84 человека на иерсиниоз. Но это уже совсем другая история.